Текст книги "Бессонница"

Луиза тихонечко всхлипнула.

– «То есть ты думаешь, что я совсем выжила из ума? – спросила я Гарольда. – В этом все дело, да? Вы с Джен думаете, что у меня крыша поехала на шестьдесят девятом году жизни?» Гарольд опять покраснел, начал возить ногой под креслом и что-то бормотать себе под нос. Что-то типа, что он вовсе не думает ничего такого, но он просто заботится о моей безопасности, как я заботилась о его безопасности, когда он был еще ребенком. И все это время Джен сидела себе, жевала булки и смотрела на него так, что я готова была ее убить – как будто она считает, что он даже и не человек, а какой-нибудь таракан, который пытается говорить как юрист. Потом она встала и спросила, можно ли ей «воспользоваться удобствами». Я сказала: валяй, воспользувайся, – и еле сдержалась, чтобы не добавить, что не видеть ее даже пару минут – это уже величайшее облегчение. «Спасибо, мама Луиза, – сказала она тогда. – Я ненадолго. Нам с Гарри скоро уезжать. Если вы все-таки не хотите поехать с нами, тогда, я думаю, разговор окончен. Только перед людьми неудобно. Встреча назначена, нас будут ждать».

– Ну и сука, – заметил Ральф.

– Ну, тут уж я не выдержала. Я ей сказала: «Я всегда прихожу на встречи, Дженет Чесс, но только на те, которые назначаю сама. А на те встречи, которые назначают за меня, мне глубоко плевать». Она всплеснула руками, как будто с досады, что ей приходится общаться с такой непробиваемой идиоткой, как я, и оставила нас с Гарольдом одних. Он смотрел на меня своими здоровенными карими глазами, как будто ждал, что я извинюсь. Я уже сама подумала, что проще будет извиниться, только бы он не сидел с таким выражением. Он был похож на побитого кокер-спаниеля. Но я не извинилась. И не стала бы извиняться. Я просто посмотрела на него, и через пару минут он сказал мне, чтобы я больше не злилась. Он сказал, что волнуется за меня, что я здесь совсем одна, что он просто пытается быть хорошим сыном, а Дженет пытается быть хорошей дочерью. «Я все понимаю, – сказала я, – но ты тоже должен меня понять. Манипуляции за спиной человека – это не самый хороший способ показать, как ты его любишь и как ты о нем заботишься». Он снова надулся и зашипел. И заявил, что он не считает это манипуляциями за моей спиной. Когда он это говорил, он смотрел на дверь ванной. Я прекрасно поняла, что он хотел этим показать. Что и Дженет тоже не считает это манипуляциями. Потом он сказал мне, что я все не так поняла: ведь это Литчфилд им позвонил, а не наоборот. «Допустим, – сказала я. – А что тебе помешало повесить трубку, когда ты понял, о чем он собирается говорить? Это было неправильно, Гарри. Что с тобой происходит, скажи мне?»

Луиза перевела дух.

– Он начал оправдываться и мямлить что-то, и я даже подумала, что он собирается извиниться. Но тут вернулась Дженет, и вот тогда и случилось самое страшное. Она спросила меня, где бриллиантовые серьги, которые они подарили мне на Рождество. Я слегка растерялась от такой неожиданной смены темы и первые пару секунд даже сказать ничего не могла, так что и вправду можно было подумать, что выжила из ума. Потом я все-таки сообразила, о чем она говорит, и сказала, что они, как всегда, лежат на фарфоровом блюдечке на шкафу у меня в спальне. У меня есть шкатулка для драгоценностей, но эти серьги и еще несколько украшений я туда не убираю. Они такие красивые, что мне порой хочется просто на них смотреть-полюбоваться. К тому же бриллианты там крошечные, и я не думаю, что кто-то вломится ко мне, чтобы их украсть. И обручальное кольцо, и камею из слоновой кости, которые я храню в том же блюдечке. Не такие уж это и ценности.

Луиза грустно взглянула на Ральфа, и он снова взял ее за руку.

Она улыбнулась и глубоко вздохнула.

– Для меня это так тяжело.

– Если не хочешь рассказывать дальше…

– Нет, я хочу рассказать… впрочем, я мало что помню. Это было так ужасно. Понимаешь, Дженет сказала мне, что знает, где я их держу и что их там нет. Кольцо есть, камея есть, а вот сережек нету. Я пошла проверить – она оказалась права. Мы перерыли весь дом, но ничего не нашли. Серьги исчезли.

Теперь Луиза вцепилась в руку Ральфа двумя руками. Она не смотрела ему в глаза – она говорила куда-то в молнию у него на куртке.

– Мы вытащили всю одежду из шкафа… Гарольд отодвинул сам шкаф от стены, мы посмотрели за ним… под кроватью и под диваном… и каждый раз, когда я смотрела на Дженет, она таращилась на меня этаким сахарно-приторным взглядом. Мягким таким, как подтаявшее масло. И ей даже не нужно было ничего говорить. Я и так понимала, что она хотела сказать. И она, кстати, знала, что я это знаю. Теперь видите? – говорил этот взгляд. Теперь вы сами должны понять, что доктор Литчфилд был прав, когда позвонил нам с Гарольдом, и мы с Гарольдом были правы, когда назначали эту встречу. Потому что вам необходим должный уход. И в Ривервью-Эстейтс вам его обеспечат. А уход вам действительно необходим, и то, что случилось, – лишнее тому подтверждение. Вы потеряли такие красивые сережки, мы их вам на Рождество подарили… у вас серьезные нарушения когнитивной способности. Этак вы скоро пожар тут устроите, забудете выключить духовку или фен уроните в ванную.

Луиза снова расплакалась, и Ральфу было больно на это смотреть. В этих слезах было отчаяние, глубокое отчаяние человека, которому стыдно до самой глубины души. Луиза спрятала лицо у него на груди. Он обнял ее. Луиза, подумал он. Наша Луиза. Но нет; ему больше не нравилось это макговернское выражение. Впрочем, оно и раньше ему не нравилось.

Моя Луиза, мысленно поправился он, и мир вокруг снова наполнился красками. Звуки обрели новую глубину и объем. Ральф посмотрел на свои руки и на руки Луизы. Вокруг них мерцали красивые серо-голубые нимбы цвета сигаретного дыма. Ауры вернулись.

3

– Тебе надо было их выгнать, как только ты поняла, что исчезли сережки, – услышал он свой голос, и каждое слово звучало отдельно и четко и было великолепно, как чистая молния, как прозрачный кристалл хрусталя. – Сразу же гнать их из дома.

– Да, теперь-то я понимаю, – сказала Луиза. – Она просто ждала. Ждала, что я обязательно совершу промах. И, разумеется, дождалась. Но я была так расстроена… сначала этими перепирательствами по поводу поездки в Бангор, в этот проклятый Ривервью. Потом, когда я узнала, что мой доктор выболтал им такое, о чем не имел права болтать… И в довершение ко всему, я потеряла сережки – самое ценное из всего, что у меня было. И знаешь, что меня добило? Что именно она обнаружила пропажу. Так что вовсе неудивительно, что я растерялась и не знала, что делать. Разве я виновата?

– Нет. – Ральф поднес ее руки к губам, и для него их движение в воздухе прозвучало как приглушенный шорох ладони, скользящей по шерстяному одеялу. Он ясно увидел светящийся отпечаток своих губ на тыльной стороне ее правой перчатки, проявившийся на мгновение в голубом поцелуе.

Луиза улыбнулась.

– Спасибо, Ральф.

– Не за что.

– Ты, наверное, уже догадался, чем все закончилось? Джен сказала: «За вами действительно нужно присматривать, мама Луиза. Доктор Литчфилд говорит, что вы уже в том возрасте, когда человек не способен как следует сам о себе позаботиться. Поэтому мы и подумали о Ривервью-Эстейтс. Может, мы были слишком напористы. Но это лишь потому, что нельзя терять время. И теперь вы сами видите почему».

Ральф поднял глаза к небу. Сейчас оно было похоже на безбрежный поток зеленовато-синего огня, а облака – на хромированные дирижабли, плывущие в этом потоке. Потом он перевел взгляд на подножие холма. Розали лежала на прежнем месте. Темно-серая веревочка, что поднималась от кончика ее морды, легонько покачивалась на прохладном октябрьском ветру.

– И вот тогда меня понесло… я буквально взбесилась. – Луиза улыбнулась, и Ральф подумал, что это – ее первая за сегодняшний день улыбка, в которой было веселье, а не какие-то другие, далеко не такие приятные чувства. – Нет… я не просто взбесилась. Я взорвалась. Если бы в этот момент меня видел мой внучатый племянник, он бы сказал: «Баба Луиза грохочет, как бомба».

Ральф рассмеялся. Луиза тоже; но ее смех получился немного натянутым.

– Но что меня больше всего разозлило… Дженет знала, что именно так и будет. Она хотела, чтобы я загрохотала, как бомба, потому что потом – и она это знала – я бы чувствовала себя виноватой. И я действительно чувствую себя виноватой. Я стала орать. Я сказала, чтобы они убирались к чертовой матери из моего дома. У Гарольда был такой вид, как будто ему хотелось провалиться сквозь землю… он всегда как-то теряется, когда на него орут… а Дженет просто сидела, сложив руки на коленях, и улыбалась. И даже кивала головой, как бы говоря: «Все правильно, мама Луиза. Продолжай в том же духе, выпусти весь накопившийся яд, а потом ты, может быть, успокоишься и все же послушаешь голос разума».

Луиза перевела дух.

– А потом что-то произошло. Я, правда, не знаю что именно. Это было не в первый раз, но в этот раз было гораздо хуже. Это было похоже… ну, я не знаю… на приступ. Какой-то припадок, что ли. В общем, я вдруг увидела Дженет… но не так, как мы видим обычно, а по-другому… и это было так страшно. И я что-то такое сказала, что наконец ее проняло. Я не помню, что именно, и не хочу вспоминать, я знаю только, что ее сахарная улыбочка, которую я так ненавижу, мгновенно стерлась. Она бросилась вон из дома, схватил Гарольда за руку. На самом деле она буквально тащила его за собой. Последнее, что я помню, как она сказала, что они мне позвонят – попозже, когда у меня прекратится истерика и я не буду бросаться такими кошмарными обвинениями в адрес людей, которые меня любят.

Луиза опять помолчала.

– После того как они ушли, я чуть-чуть посидела в доме, а потом пошла в парк. Иногда просто посидишь на солнышке – и тебе сразу становится лучше. Я зашла в «Красное яблоко», перекусила, и вот тогда мне и рассказали, что вы с Биллом поссорились. Вы что, совсем разругались?

Ральф покачал головой:

– Да нет, я думаю, мы помиримся. Мне он действительно нравится, Билл, но…

– Но, когда с ним общаешься, нужно быть осторожным, – закончила за него Луиза. – И еще я бы тебе посоветовала не принимать слишком близко к сердцу все, что он говорит.

Ральф сжал ее руки.

– Для тебя это тоже хороший совет, Луиза. Не принимай слишком близко к сердцу то, что случилось сегодня утром.

Она вздохнула:

– Может быть, но это очень непросто, Ральф. В конце я говорила какие-то совсем уже страшные вещи. Ужасные вещи. И эта ее улыбочка…

В сознании Ральфа как будто вспыхнула радуга, и он сразу все понял. В сиянии этой радуги ему открылась одна очень важная вещь – предопределенная и очевидная одновременно. Он увидел Луизу всю целиком в первый раз с той минуты, когда ауры вернулись к нему… или он вернулся к ним. Она сидела в дрожащем шаре прозрачного серого света, он был как туман ранним летним утром, которое обещает быть солнечным и погожим. Этот свет превращал ее из обычной женщины – той самой женщины, которую Билл Макговерн называл «наша Луиза» – в некое недосягаемое, совершенное существо… неземной красоты.

Она как Эос, подумал он. Богиня зари.

Луиза нервно заерзала на скамейке.

– Ральф, почему ты так странно на меня смотришь?

«Потому что ты очень красивая и потому что я в тебя влюбился, – зачарованно подумал Ральф. – И сейчас я настолько в тебя влюблен, что мне кажется, я тону в тебе. И знаешь, мне нравится такая смерть».

– Потому что ты помнишь, что ты говорила.

Она опустила глаза и начала теребить застежку на сумке.

– Нет, я…

– Ты помнишь. Ты сказала своей невестке, что это она взяла сережки. Что она это сделала, потому что поняла, что ты будешь упираться до последнего и не поедешь с ними. А она из тех людей, которые если не получают, чего хотят, то начинают злиться и грохотать, как бомба, как ты говоришь. Она это сделала потому, что ты ее победила. Я все правильно излагаю?

Луиза смотрела на него испуганными, широко распахнутыми глазами.

– Откуда ты знаешь, Ральф? Откуда ты знаешь… про нее?

– Я знаю, потому что ты знаешь. А ты знаешь, потому что ты это видела.

– Нет, – прошептала она. – Ничего я не видела. Я на кухне была, с Гарольдом.

– Не тогда, когда она забирала сережки, а потом, когда она вернулась. Ты увидела это в ней и вокруг нее.

И он сам сейчас видел в Луизе жену Гарольда Чесса, как будто женщина, сидящая рядом с ним на скамейке, вдруг сделалась линзой. Дженет Чесс была интересной женщиной. Высокая, красивая, стройная. Густые румяна на щеках, безупречный макияж, волосы насыщенного рыжего оттенка. Сегодня утром она приехала в Дерри с великолепной прической, ее шикарные волосы были зачесаны на одну сторону и лежали на плече тяжелым узлом, напоминая моток медной проволоки. А что еще он знает об этой женщине, которую никогда в жизни не видел?

Все, абсолютно все.

Что она мажет щеки румянами, потому что ей кажется, что веснушки – это несолидно для такой взрослой и рассудительной женщины; что женщину с веснушками никто не воспримет всерьез. У нее великолепные ноги, и она это знает. Она носит на работу короткие юбки. Но сегодня, когда они с мужем поехали навестить (старую суку) маму Луизу, она надела шерстяную кофту и старые джинсы. Дерри – деревня, перед кем здесь выпендриваться. У нее задержка. Она уже не в том возрасте, когда месячные приходят точно по календарю, и в эти два-три дня задержки она очень страдает – во время этих задержек весь мир кажется сделанным из стекла, все люди кажутся страшными или глупыми, и в эти дни ее поведение и настроение становятся непредсказуемыми. Может быть, это и было причиной ее сегодняшнего поступка.

Ральф увидел, как она выходит из маленькой ванной Луизы. Увидел ее внимательный напряженный взгляд в сторону кухни – и на этом сосредоточенном лице нет и следа от той сладкой улыбочки. Вот она берет сережки с фарфоровой тарелочки на шкафу и кладет их в левый передний карман джинсов.

Нет, Луиза не видела, как невестка брала сережки, но она увидела, как изменилась аура Дженет Чесс. Раньше она была просто зеленой, а теперь это был странный цвет, составленный из оттенков красного и коричневого, и Луиза, увидев ее ауру, сразу все поняла – скорее всего даже не осознавая, что с ней происходит.

– Это она их взяла, – сказал Ральф. Он смотрел, как в глазах Луизы – в ее прекрасных, испуганных, широко распахнутых глазах – клубится серая дымка. Он мог бы на это смотреть весь день.

– Да, но…

– Если бы ты согласилась поехать в Ривервью-Эстейтс, я думаю, ты бы нашла сережки после их следующего визита… или, что более вероятно, их бы нашла она. Какая счастливая случайность. «Ой, мама Луиза, смотрите, что я нашла!» Под раковиной, или в шкафу, или в каком-нибудь темном углу.

– Да. – Теперь Луиза смотрела на Ральфа как зачарованная, словно была под гипнозом. – Она, наверное, чувствует себя ужасно… и теперь уже вряд ли осмелится принести их обратно, да? После всего, что я ей сказала. Ральф, но откуда ты знаешь?

– Оттуда же, что и ты. Ты давно стала видеть ауры, Луиза?

4

– Ауры? Какие ауры? Я не понимаю, о чем ты. – Но она все понимала.

– Литчфилд рассказал твоему сыну про твою бессонницу, но я сомневаюсь, что Литчфилд… ну… стал бы трепаться из-за одной только бессонницы. Меня настораживает другое – то, что ты говоришь, он назвал проблемами с восприятием. Меня удивляет, что кто-то решил, будто ты впала в маразм или совсем головой повернулась, хотя у меня тоже есть свои проблемы с восприятием.

– У тебя?!

– Да, мэм. А потом ты сказала еще одну вещь, куда более интересную. Ты сказала, что вдруг увидела Дженет совсем по-другому. И это тебя напугало. Ты не помнишь, что ты под конец говорила, зато ты помнишь, как ты себя чувствовала. Ты видишь другую часть этого мира – весь остальной мир. Контуры вокруг предметов, очертания внутри предметов, звуки внутри звуков. Я назвал это миром аур, и ты его видишь. Да, Луиза?

Она молча взглянула на него и закрыла лицо руками.

– Я думала, что схожу с ума, – сказала она, а потом повторила: – Ральф, я думала, что схожу с ума.

5

Он обнял ее, потом отпустил и приподнял ее лицо, взяв его за подбородок.

– Только ты больше не плачь, – сказал он. – У меня нет запасного платка.

– Я не буду, – сказала она, но ее глаза предательски заблестели. – Ральф, если бы только знал, как ужасно…

– Я знаю.

Она улыбнулась.

– Да… ты знаешь, правда?

– Что заставило идиота Литчфилда решить, будто ты сходишь с ума – ну, кроме болезни Альцгеймера, на которую у него, вероятно, были подозрения, – вряд ли просто бессонница, правильно? А вот бессонницу с какими-то там видениями он, очевидно, счел галлюцинацией – это уже ближе к истине.

– Да, наверное. Но на приеме он мне не сказал ничего такого. Когда я ему рассказала о тех вещах, которые вижу – цвета и все такое, – он меня выслушал с пониманием.

– Ага, а как только ты вышла за дверь, он тут же бросился звонить твоему сыну и велел ему приехать в Дерри и сделать что-нибудь со своей престарелой мамой, которая явно выжила из ума и теперь видит, как люди расхаживают по улицам в разноцветных коконах с привязанными к головам веревочками.

– Ты тоже видел, Ральф? И ты тоже видел?

– Да, и я тоже видел, – сказал он и рассмеялся. Может быть, в данном случае его смех был совсем неуместен, но ему надо было хоть как-то сбросить напряжение. Ему хотелось расспросить ее сразу о стольких вещах, он буквально сгорал от нетерпения. И было что-то еще – что-то столь неожиданное, что он даже не сразу понял, что это такое: он был возбужден, не просто заинтересован, а действительно возбужден. Как мужчина.

Луиза снова расплакалась. Ее слезы были цвета тумана над озером и легонько дымились, когда скатывались по щекам.

– Ральф, это… это… о Господи.

– Это круче, чем Майкл Джексон в суперкубке, да?

Она тихо рассмеялась.

– Ну да… совсем немного, но круче.

– Для того, что сейчас происходит с нами, Луиза, уже даже есть название. Это не бессонница и не болезнь Альцгеймера. Это гиперреальность.

– Гиперреальность, – повторила она. – Какое слово-то умное!

– Да, пожалуй. Это мне рассказал фармацевт из аптеки «Первая помощь», его зовут Джо Вайзер. Только он знает совсем немного, а это все куда больше, чем может представить себе нормальный человек.

– Да, это как телепатия… но если это действительно происходит… Ральф, а мы точно в своем уме?

– Твоя невестка взяла сережки?

– Я… она… да, – замялась Луиза. – Да, брала.

– Ты уверена?

– Да.

– Тогда ты сама и ответила на свой вопрос. У нас все в порядке, мы не сошли с ума… но я думаю, это не телепатия. Мы читаем не мысли, а ауры. Слушай, Луиза, я тебя о стольком хочу расспросить, но сейчас для меня самое главное… Ты видела… – Он вдруг замолчал, не уверенный, стоит ли произносить слова, которые уже срывались с кончика языка.

– Видела что?

– Ладно. Это будет звучать совсем уже безумно, даже безумнее, чем все, что ты мне рассказала, но я вовсе не сумасшедший. Ты мне веришь? Я не сумасшедший.

– Я тебе верю, – просто сказала она, и у Ральфа отлегло от сердца. Она говорила правду. В этом не было ни малейших сомнений. Ее вера светилась вокруг нее.

– Ну ладно, слушай. С тех пор как с тобой это началось, ты не видела никаких странных людей, которые вроде бы и не отсюда? Я имею в виду, не просто с Харрис-авеню, а вообще не из этого мира?

Луиза непонимающе смотрела на него.

– Они лысые, очень маленького роста. Носят белые халаты и очень похожи на изображения инопланетян из бульварных газет, которые продаются у нас в «Красном яблоке». Ты не видела никого похожего во время, скажем так, приступа гиперреальности?

– Нет, я не видела.

Ральф от досады ударил кулаком по колену, на пару мгновений задумался, а потом снова взглянул на Луизу:

– В понедельник ночью… До того, как к дому Мэй Лочер подъехали полицейские… ты меня видела?

Луиза медленно кивнула. Ее аура слегка потемнела, в ней закружились тонкие алые спирали.

– Тогда, наверное, ты уже догадалась, кто звонил в полицию, – сказал Ральф. – Правда?

– Да, я знаю, что это ты, – тихо сказала Луиза. – Я подозревала, но все-таки не была уверена. Пока не увидела это… ну, в твоих цветах.

В моих цветах, подумал он. Эд называл ауры точно так же.

– Но ты не видела двоих парней, уменьшенных копий мистера Клина, которые выходили из дома Мэй Лочер.

– Нет, – сказала она. – Но это еще ничего не значит. У меня из окна дома Мэй не видно. Мне его загораживает крыша «Красного яблока».

Ральф вздохнул с облечением. Разумеется, там же крыша – он должен был это знать.

– До того как пойти в душ, я видела, что ты что-то рассматриваешь в бинокль. Видимо, что-то ты там увидел подозрительное. Поэтому и позвонил в полицию. Я никогда раньше не видела, чтобы ты что-то рассматривал в бинокль, поэтому и удивилась. Хотя мало ли, что ты разглядывал. Может, бродячего пса, который роется в мусорных баках по четвергам. – Она показала на холм. – Вот его.

Ральф улыбнулся.

– Это не он, а она. Великолепная Розали.

– Ах вот оно как. В любом случае я пробыла в душе достаточно долго, потому что вымыла голову и держала на волосах бальзам… без красителей, – добавила она резко, как будто он в чем-то ее обвинял. – Просто протеины и еще какие-то там вещества, которые делают волосы толще. Когда я вышла, около дома Мэй уже было полно полиции. Я пыталась разглядеть тебя, но ничего не увидела. Ты, наверное, пошел в другую комнату или пересел в другое кресло. Ты иногда в другом кресле сидишь.

– Луиза, та ссора с Биллом была совсем не из-за шахмат. Это…

Розали вдруг залаяла и вскочила на ноги. Ральф посмотрел туда, куда смотрела она, и у него внутри все оборвалось. Хотя они с Луизой сидели тут около получаса и за все это время никто не подходил к туалетам в маленьком домике у подножия холма, рифленая дверь кабинки с надписью «М» начала медленно открываться.

Из кабинки вышел лысый Док номер три. Панама Макговерна была лихо сдвинута на затылок, из-за чего маленький доктор напомнил Ральфу самого Билла, когда он первый раз увидел его в этой коричневой шляпе-панаме – вылитый гангстер из фильмов сороковых годов.

В руке он держал ржавый скальпель.