Текст книги "Веления рока"

– Что, плохо встретила? – спросила Настя с упреком в голосе.

Эрудит, прямой и подтянутый, понуро пожал плечами.

– Не понял. Уже успела разлюбить? – спросил он.

– Послушай, тебе не кажется, что на улице уже полночь?

Эрудит окинул ее недоумевающим взглядом и ничего не ответил.

– Что молчишь?

– Я не знаю, сколько сейчас время. Может, и полночь? Что мне рассказывать-то?

– Расскажи, где сейчас был, как жизнь?

– Живу хорошо, можно сказать, замечательно, лучше некуда. На здоровье, слава Богу, не жалуюсь, не кашляю. Теперь отвечаю на первую часть вопроса. Был дома. Выжидал, пока подморозит, чтобы можно было по огороду пройти. Днем развезло, земля не совсем оттаяла, но в огороде грязь. Я подождал, потом попробовал по своему огороду походить, вроде нормально.

И отправился к тебе. А по твоему огороду пошел и провалился, сначала одной ногой, потом другой. Встал как идиот и не знаю, что делать, хоть плачь. Ты бы видела. Представляешь себе, какое несчастье. Пришлось возвращаться домой. Пока шел, ноги окоченели. А куда деваться? Дома еле отскоблил от ботинок грязь, помыл их, сам тоже отмылся, холодной водой. Спешил же, не стал ждать, пока вода нагреется. Брюки тоже грязные. Вот, – показал он рукой на свои ноги, – другие брюки одел и летние туфли.

Насте такими нелепыми показались свои переживания, но она скрыла свою радость, нахмурилась. Он не ожидал, что она так обидится из-за его опоздания, и принялся успокаивать ее:

– Я весь день только о тебе и думал, о том, как поскорее увидеть свое солнышко. Мне очень хотелось рассказать, как сильно тебя люблю…

Насте не удалось более сдерживать свою улыбку, лицо ее просияло.

– Бедненький мой, никаких больше слов, – перебила она его поцелуем. – Отныне больше не опаздывай ни на минуту! – Но ведь грязь в огороде. Как я? Утону.

– Меня не касается, хоть по воздуху летай.

– A-а, придумал, я скажу: «сим-салабим!» и прилечу на ковре-самолете. Нет, лучше завтра изобрету грязеходы, из дощечек. Это будет гениальное изобретение.

– Можешь ничего не изобретать, приходи хоть по колено в грязи, хоть замерзший, но только не так поздно. Я тебя и отмою, и отогрею. Знал бы ты, как я ждала, чуть с ума не сошла, впредь такого не переживу. – Она замолчала и заговорила вновь: – Я хочу, чтобы мы с тобой были искренни. Ты для меня не просто любимый, ты моя мечта. Я всю жизнь мечтала именно о тебе, просто не знала этого. Только сейчас поняла. Я без тебя жить не смогу.

Весь этот вечер они были нежны друг к другу, как молодожёны во время медового месяца.

– Пойдем, покормлю тебя, – сказала Настя. Голос ее прозвучал так просто, так тепло и так по-матерински, что у Эрудита защемило сердце. С детства, с тех пор как умерла мать, он ни разу не слышал слов, высказанных с такой лаской и заботой. Настя подала борщ, поставила на стол стаканы и вчерашнюю банку с маринованными помидорами. – Мы вчера тосты провозгласили, а выпить нам так и не удалось, – мило улыбнувшись, сказала она. – Может, сейчас выпьем?

– Я не хочу пить. А ты хочешь?

– А я – как ты.

– Давай оставим до твоего дня рождения. Вот поесть можно. Особенно помидорчики. Они мне больше всего нравятся.

– С каких это пор они тебе понравились?

– Со вчерашнего вечера, с того самого момента, как ты обрызгалась ими.

– Какой ты все-таки джентльмен! – Настя смутилась и ощутила на лице вспыхнувший румянец. – Мог бы не вспоминать об этом.

Они поели борщ, вареную картошку с рыбой и помидорами, попили чаю. Когда Настя прибирала со стола, Эрудит взял последний пирожок.

– Чего, последний самый вкусный? – светло улыбаясь, спросила она и мотнула головой. – Ну что, пойдем?

Эрудит застыл от неожиданности.

– Как, прямо сейчас? – спросил он радостно.

Настя чуть не упала со смеху.

– Я сейчас умру. Чудо мое, пойдем на улицу.

– А, на улицу? До меня сразу не дошло, не о том подумал. – Он поднялся со стула. – На улице холодно, ну ее.

Настя попыталась возразить, но, оказавшись в его руках, поняла, что это уже не имеет смысла.

* * *

И все же потом Настя уговорила Эрудита идти гулять. Они оделись и выскочили в ночную темень.

– Кажется, отличная погода сегодня? – обхватив Настю за талию, сказал Эрудит по-английски.

– Прекрасная! – согласилась Настя.

– Я надеюсь, что скоро наступит лето.

– А я даже уверена в этом, – сказала она и спросила: – Ну что, по вчерашнему маршруту?

– Пойдем, какая разница.

– За хутором – безопасней.

Они пошагали. Остатки грязного снега подмерзли и хрустели под ногами. Настя ловко и смело, как личную вещь, подцепила Эрудита под руку и таинственно произнесла:

– Послушай, сейчас я расскажу тебе один секрет. Ты знаешь, что жена директора по семь раз в году ездит на курорты? Все люди ее осуждают, говорят, что раз такое дело, значит, гуляет от него. А она и не думала.

– Как это?

– А вот так. Слушай. Мне рассказала Маринка, секретарша, случайно. Когда я разошлась с Семеном, Захар Матвеевич зачастил ко мне со всякими делами.

– При имени Семен у Эрудита дернулась рука. Настя сразу же определила для себя: больше никогда не произносить его имени. – По делу или просто так, зайдет ко мне в кассу и болтает. Пошучивает, веселенькие анекдотики рассказывает. Я люблю посмеяться и не придавала этому никакого значения. А он все чаще и чаще захаживает, такой ласковый, внимательный. Тут приходит ко мне Маринка и чуть не плачет. Я ничего не пойму. Она и говорит: «Не хотела тебе рассказывать, но другого выхода нет. Может, ты и ни при чем, я не собираюсь с тобой ругаться, только ты выслушай меня». И рассказала мне, что у них с директором давняя любовь. То есть, она приревновала меня и решила предупредить. Представляешь, какой? Старый, а туда же.

– Откуда ты взяла, что он старый? Ему еще пятидесяти нет. Это нам с тобой кажется, что он старый, а по существу – мужчина в расцвете сил. Дворяне в эти годы только женились.

– Ну и дураки. Не убеждай меня, все равно – старый. Так вот. Чтобы у меня, значит, не возникло никаких сомнений по поводу их любви и чтобы я на ее пути не встала, она рассказала подробно всю историю их отношений: сколько лет они встречаются, где, когда. Оказывается, в кабинете директора есть потайная дверь, рядом со шкафом. Там у него секретная комната, а в ней бар, полно вина, мебель различная, в том числе и раздвижной диван. Там директор выпивает с начальниками, которые к нему из райкома приезжают. Ну, когда приспичит, он приводит в ту комнату и Марину. А так они договариваются, она вечером ждет его где-нибудь в безлюдном месте, он подъезжает, сажает ее в свой «уазик» и привозит домой. Загоняет машину во двор, закрывает ворота, и их никто не видит. Оказывается, поэтому директор и спроваживает постоянно свою жену на курорты. Она им мешает. Представляешь? Хошь не хошь, путевку в зубы и – на моря.

– Он и сейчас тебя анекдотами забавляет?

– После того, как мне Маринка рассказала, несколько раз еще заходил. Но я его больше не слушала, делала вид, что мне некогда, сразу бралась за бумажки, вроде как у меня срочные дела. Он все понял и больше не заходит. Но случаем этим я воспользовалась.

– Что это значит?

– Выпросила у него выписать мне двух поросят. Пока не выписал, но уже пообещал.

– Ты не простая птичка.

– Еще бы, как в арии мельника. Как он учил свою дочку: «Коль случай подвернулся…».

– Ты вот что, больше не улыбайся ему.

– Понятно, тоже ревнуешь.

– А ты как думаешь? От твоей улыбки у любого крыша поедет.

– Глупенький, горе мое, я же одного тебя люблю… Когда она рассказала мне об этом, у меня глаза квадратными стали. Спрашиваю: тебе не совестно? А Маринка говорит, что не может без него жить. Говорит, что его жена страшная, толстая, к тому же больная. У нее и сахарный диабет, и желудок больной, и печень, и нервы… Почему он должен томиться около нее? Так что ничего страшного в их связях она не видит. А когда его жена умрет, он пообещал на Маринке жениться. Теперь она только и ждет ее смерти. Она так радостно об этом говорит, прямо аж подпрыгивает. Еще бы, такое богатство ей достанется. Удивился? Только, пожалуйста, никому не рассказывай.

Они прошли несколько шагов молча, потом Эрудит сказал:

– Ну и дела! Кто бы подумал? Не понимаю, как можно быть такой кровожадной. Зачем он с этой аферисткой связался? Сейчас она ждет, когда умрет его жена, а потом будет ждать, когда умрет он сам, чтоб все его богатство ей досталось.

– Уж это точно! – согласилась Настя.

– Директор и мой отец в молодости друзьями были, – сказал, помолчав, Эрудит. – Однажды отец здорово выручил его, так что Захар Матвеевич до сих пор этого не забывает. Он сам говорил мне, что будет благодарен моему отцу до конца жизни, а что случилось тогда у них, не рассказал. С тех пор, как мой отец погиб, директор много доброго для меня сделал. Мне в детстве без его помощи пришлось бы туго.

– У каждого по-своему устраивается жизнь, – сказала Настя, вздохнув.

Эрудит промолчал и, о чем-то задумавшись, посмотрел на небо. Вечером на нем сверкала одна-единственная звезда, теперь звезды рассыпались по всему черному пространству, как светлячки по ночной поляне.

– Пойдем, покажу тебе поле, где погиб мой отец, – сказал Эрудит. Выйдя за хутор, они, наступая ногами на торчащие стебельки сухой полыни и чабреца, повернули в сторону лесополосы, обогнули ее, остановились. – Вот здесь. Примерно на этом месте. Дело было ночью, может быть, вот в это же время. Он прилег на клочке соломы передохнуть, а его напарник Андрей Юндин был пьяный, не увидел и зацепил плугом. Я тогда был маленьким. Так что об отце знаю только то, что мне рассказывала мать, а сам его совсем не помню. На этом поле всегда растили пшеницу, а три года тому назад передали его нашей бригаде. Я лично распахивал его. Теперь тут молодой виноградник.

Настя окинула взглядом сливающееся с ночью широкое ровное пространство, но кроме рядов темных кочек ничего не увидела.

– Виноградник сейчас спит, – продолжал Эрудит. Осенью мы укрыли его землей, ему тепло под ней, как под одеялом. Это ценный сорт, из него изготавливается Цимлянское игристое вино. Оно делается с давних пор. Ты знаешь, его даже Пушкин пил.

– Нет, я не знала, – сказала Настя.

– Цимлянское – это не просто вино, это – божественный напиток. Согласно легенде, первую виноградную лозу привез к нам на Дон Дионис, бог вина и веселья. Хочешь, я расскажу тебе о нем?

– Спрашиваешь…

В тишине где-то на дальней улице одиноко залаяла собака. Настя покрепче зацепилась за руку Эрудита и они медленно пошагали.

– Это было давным-давно, в те времена, когда на Дону про виноград никто даже и не слышал, – начал свой рассказ Эрудит.

– Тогда прибыл на нашу землю Дионис, бог вина и веселья, сын Зевса и смертной женщины по имени Семела. Он научил людей не только выращивать виноград, но и делать из его тяжелых гроздьев знойное вино. – Эрудит сделал паузу и продолжил: – Вся жизнь богов, как и наша – череда случайностей. Зачастую непредвиденные события происходят без всяких последствий, иногда же приводят к существенным и важным изменениям всего хода истории цивилизации. Так по стечению обстоятельств появился на свет и бог Дионис. Не случись того счастливого события, не довелось бы нам отведать ни сочных солнечных ягод, ни знойного виноградного вина. А дело было так.

Эрудит рассказывал спокойно, увлеченно и Настя заслушалась.

Глава VII
Рассказ Эрудита о Дионисе

После десятилетней войны с титанами самый могущественный из олимпийцев, повелитель всех богов Зевс-громовержец решил обзавестись семьей. Недолго думая, взял он себе в жены родную сестру Геру. Для кого-то выбор его может показаться странным, но объясняется это совсем просто: он очень боялся, что будущая супруга будет ему изменять, а Гера являлась покровительницей браков, супружеской любви и родов; с такой должностью ни одна безнравственная богиня не справилась бы, рассудил Зевс, значит, на нее положиться можно. Рассудил он так и взял ее в жены.

Жили они высоко на светлом Олимпе, под голубым, бездонным небом. Ни дождя, ни снега не было в царстве Зевса, вечно там теплое тихое лето. Жили они не одни, а в окружении других богов, среди которых и златокудрый Аполлон с сестрой своей Артемидой, и златая Афродита, и могучая дочь Зевса Афина, и много других влиятельных личностей. Вход на высокий Олимп охраняли три прекрасные Оры, богини времен года, ведающие порядком в природе, Евномия, Дике и Эйрена; когда боги нисходили на грешную землю или возносились в светлые чертоги Зевса, они подымали закрывающее врата густое облако.

Не ошибся Зевс, верной женой оказалась Гера. Более трехсот лет прожили они в мире и согласии. Но в последнее время Зевсу захотелось свежих ощущений, триста лет не три года, не всякий вытерпит такое «счастье». Короче говоря, стал он поглядывать на других. Гера, естественно, ревновала его, часто устраивала скандалы. Все же большее время они жили весело, мирно. И в тот вечер не ругались, наоборот, лежа в золотых чертогах на самой вершине Олимпа, посматривали вниз, где клубились облака, закрывающие далекую землю, наслаждались осознанием своей власти над людьми и прочими богами. Поглаживая между прочим свою возлюбленную, Зевс говорил ей задушевные слова, ласково улыбался, заверял в своей преданности. Однако женское чутье подсказывало Гере что-то неладное. Она постоянно тревожилась и считала каждое отсутствие своего супруга свидетельством его измены. Но теперь ласками да шутками усыпил Зевс бдительность ее, потянулся и говорит:

– Спущусь я, пожалуй, на землю. Поразомнусь чуть-чуть да подышу воздухом, который люди вдыхают. Полезен он для моего здоровья, потому как в нем кислорода больше, чем здесь, на вершине горы. Заодно подвиг какой-нибудь совершу.

Ничего не подозревавшая Гера сказала:

– Погуляй, если тебе так заблагорассудилось, а я еще немножко полежу, у меня во всем теле такая дремота, даже шевелиться не хочется.

– Ты только прикрой наготу свою, тут полно богов всяких, мало ли что у них на уме, – сказал Зевс и приготовился к спуску.

Дорога предстояла дальняя, но он не стал даже ужинать, незамедлительно повелел Оре Эйрене приподнять облако и спустился на землю. Оказавшись у подножья горы, принял облик смертного, огляделся и двинулся наугад. Пред ним раскинулась цветущая долина: слева над голубой полоской реки плыл сырой туман: справа чернели согретые закатным солнцем оливковые рощи. Приятно было неспешно шагать по зеленой сочной траве, вдыхая благоухающий аромат цветов и предаваться раздумьям. И Зевс удалялся от горы все дальше. Шел он совсем как обыкновенный смертный – неспешно, посматривая по сторонам, но продвигался с большой скоростью, ибо каждый шаг его равнялся ста шагам человека. Вскоре очутился возле реки, утонувшей в тумане. Немного побродил по берегу и в каком-то необъяснимом предчувствии направился к далекой оливковой роще.

В тот вечер под сенью ее, предаваясь сладкой мечтательности, прогуливалась юная особа. Она ступала босыми ногами по теплой земле, слушала бесхлопотное пение птиц. Зевс появился пред ней, как гром среди ясного неба. Девушка вздрогнула от неожиданности. Предчувствие опасности обнажило в ней тревожное состояние, вдруг охватившее ее. Улицезрев младую красавицу с пышным станом и волнистыми волосами, подобными змеям, он спросил:

– Как зовут тебя, красавица?

– Семела, – ответила она, – фиванская царевна, дочь Кадма и Гармонии.

Зевсу нравились смертные девушки, в особенности царевны. Все последние годы любовался он ими, наслаждался их благоволением, но такую прелестную царевну не встречал ни разу, и влюбился с первого взгляда.

– Пойдем, – воззвал он.

Догадавшись, на что незнакомый мужчина намекает, Семела смутилась. Ее ланиты, освещенные лучами заходящего солнца, залились румянцем, отчего она стала еще прекрасней. Тогда Зевс приблизился и овладел ею. Семела сопротивлялась, вопила. Но во всей округе не было ни души – кричи, не кричи, все равно никто не поможет. После того, как бесчинство Зевса закончилось, она, обессиленная, отвернула в сторону свое прелестное личико и всплакнула: обидно ей стало, что этот бесстыжий незнакомец так не по-божески обошелся с ней.

– Я мамке все расскажу, – проговорила она сквозь слезы, всхлипнула и совершенно загоревала. – Как мне жить дальше? Ведь теперь у меня родится ребенок, придется воспитывать его одной. Все вы, мужчины, думаете только о себе. Нет, я не смогу жить на свете, мне уготована только одна участь – с крутого берега в омут головой.

Зевс, снисходительно ухмыльнувшись, взглянул на нее и примирительно сказал:

– Да, я, пожалуй, поторопился, содеял без предварительной подготовки. – А сам подумал: «Смертные – странный народ! Так преувеличивают они, что не знаешь, когда им верить, когда нет». И та легкость, с которой Семела поддалась горю, так же была непонятна ему. Однако ж его поразило и тронуло выражение печали и горя на ее прекрасном лице. Обеспокоившись тем, что она и в самом деле может наложить на себя руки, уйти в дом Аида, он, всячески выражая ей свою любовь, успокаивал ее. Семела оставалась безутешной, она потупила взор и подавленно замкнулась в себе. Зевс озадачился. Встать на колени и с сентиментальным умилением просить прощения – не пристало богу, да и характер у Громовержца был не таков. Тогда он увлек ее за собой к пещере, через которую входят в подземное царство мертвых, и оставил одну на крутом обрыве, сказав:

– Вот обрыв. Ты свободна и можешь поступать, как знаешь. Но прежде выслушай меня.

Из бездны доносились стенанья душ умерших. Услышав их ужасно страждущие голоса, Семела взглянула вниз, куда не проникали лучи яркого солнца – от страха у нее закружилась голова, и кровь в ее жилах застыла. Тем временем Зевс обошел пещеру, остановился на противоположной, пологой стороне ее и, глядя в пустоту, стал вещать свою короткую речь, подобную исповеди, обращенную к подземной реке Стикс:

– Говорю я, могущественный бог Зевс-громовержец. Волненьем, радостью, любовной страстью охвачено мое божественное существо, ибо меня очаровала та, что стоит на обрыве, и имя ее Семела. Близость с нею, коя совершилась в порыве безрассудства, преисполненная предвкушением нево образимого наслаждения, усилила страсть мою многократно. В содеянном мною не скрыто и следа издевки, насмешки иль иных коварных намерений. Она ж была уязвлена, с нестерпимою печалью, выраженной на лице ее, терзалась и, открыто высказав мне свою обиду, замыслила о смерти. Но я хочу взирать на нее, вечно исполненную светлой радости, вечно наслаждающуюся собственным бытием, недоступную для огорчений и страданий, испытывающую ко мне безудержную истинную страсть; хочу, чтобы воспламенились чувства в груди этой смертной и стала она ко мне благосклонна.

Тихо, без всякого движения стояла Семела. Значительно приподняв свои тонкие брови, она глядела на Зевса изумленными глазами и слушала его речь. Ее удивила его манера говорить в ее присутствии не с ней, а неизвестно с кем. Между тем возвышенные слова, высказанные им столь искренне и честно, произвели на нее впечатление и глубоко запали в молодое сердце, отчего страх, обида и отчаяние неожиданно покинули ее. Зевс, умолкнув, устремил свой благоговейный и одновременно дерзкий взор на ее стройный стан. Античная грудь, женственное овальное лицо с румянцем щек, пробивающимся сквозь матовый оттенок кожи, возбудили в нем самое сильное притяжение. Со спокойной решимостью, преодолев крутизну склона, он в одно мгновение стал против царевны. Она, неожиданно для самой себя, одарила его мягким взглядом и ласково улыбнулась. Прочитав во взгляде этом расположение к нему, он перегнул к себе ее юный стан и дважды крепко поцеловал в свежие уста, после чего не сдержался и овладел ею вновь. В этот раз Семела не возражала, она полюбила его и ласкала безмерно.

С тех пор Зевс регулярно спускался к царевне с Олимпа под покровом ночи. Они встречались не в роще под бледной луной, не как смертные мужья с молоденькими любовницами, тайком от своих надоевших жен – Семела ожидала его в спальне, устланной шкурами львов и пуховыми перинами. А охваченная ревностью Гера неистовствовала и давала своему языку волю браниться. Но не смела, как в прежние времена, в открытую выговаривать Зевсу решительно все, что думала, так как Громовержец, помимо прочего, правил воздухом и всеми, кто его вдыхает; она не сомневалась, что ему ничего не стоит перекрыть ей кислород и опасалась этого.

Ровно полгода прошло после первой встречи Зевса с Семелой, тяжелая стала она – было еще незаметно, но от Геры не скрылось. И тогда не смогла перенести Гера измены мужа, отважилась она перейти к кардинальным мерам. «Много ли бранью своей я достигла? – сказала сама себе богиня. – Надо настичь мне ее самое! Коль не тщетно Юноной я превеликой зовусь – погублю, если я самоцветный Скипетр достойна держать, коль царствую, коль Громовержцу я и сестра и жена, – сестра-то наверно! Но срама, думаю, ей уж не скрыть; мой позор не замедлит сказаться. Плод понесла! Одного не хватало! Открыто во чреве носит свой грех и матерью стать от Юпитера (Зевса она называла вторым его именем – Юпитер, он же ее иногда звал Юноной) только хочет, что мне-то едва удалось, – в красу свою верит! Ну так обманется в ней! Будь я не Сатурния, если деву любезник ее не потопит в хлябях стигийских!»

Выбрав момент, когда Зевс отлучился по своим делам, Гера встала с престола и, покрывшись бурым облаком, опустилась в долину, неподалеку от той рощи, в которой любила гулять Семела. Махнула она правой рукой и, как по волшебству, приняла старушечий вид: голова ее поседела, лицо одрябло и покрылось глубокими морщинами, тело согбенным стало. Густое облако вдруг закружилось, поднялось в небо, а Гера, оставшись на земле, пошла дрожащей походкой. Увидела ее Семела и говорит:

– Здравствуй, бабушка! Далеко ли идешь?

– Далеко. Притомилась я в пути-дороге, – ответила Гера старушечьим голосом. – Да, видно, жить мне остается немного: сердце никудышнее, ноги еле передвигаю. Пройду еще несколько шагов без отдыху – тот час и смерть моя.

Семела сжалилась над старухой, позвала ее к себе. Вошла Гера в Семелины покои, уселась за стол. Царевна засуетилась, ухаживая за ней, как за родной: покормила ее, напоила. Поблагодарила притворная старуха хозяйку за хлеб-соль и завела долгий разговор. Слово за слово, дошли до личной жизни Семелы, и Зевс непременно был упомянут. Услышала старуха это имя, вздох издала и молвит:

– Желала б, чтоб он Зевсом был, да всего опасаюсь; иные, имя присвоив богов, проникали в стыдливые спальни. Мало Зевсом быть. Пускай он докажет любовью, что он могущественный Зевс-громовержец и впрямь. Проси: чтобы в полном величье как он Юноной бывал в небесах обнимаем, таким же пусть обнимает тебя, предпослав и величия знаки. – Тут же научила она не знавшую сути Семелу, как сделать. Встала и шепчет, нагнувшись над ухом ее: – Как ты на словах описала мне внешность его, не похож он на Зевса. Громовержец могуч и великолепен, а твой – слезы одни. Коли Зевс он, пусть поклянется выполнить любой твой каприз, после проси у него испытать наслажденья в объятьях его, когда примет он облик бога.

Дочери Кадма и Гармонии пришелся по нраву совет старухи. Та сверкнула очами, довольная сделанным делом, вышла из покоев и скрылась за рощей. Махнула левой рукой – туча вокруг сгустилась, внутри ее старуха вернула истинный вид богини неба и вознеслась на Олимп.

Как стемнело, явился к Семеле Зевс. Семела выбежала, встретила его, приголубила. Вроде рада была ему, а все нет-нет, да и вздохнет: хочет выглядеть грустной. Дождалась, когда он заметил ее плохое расположение духа и просит:

– Если ты меня действительно любишь, обещай мне любой дар, какой пожелаю.

Бог говорит:

– Выбирай! Ни в чем не получишь отказа. Да чтоб уверилась ты, подземного Стикса я призываю, – а он и богам божество и острастка.

– Хочу, чтоб ты поклялся, – сказала Семела.

Зевс распростер руки в сторону пещеры, служащей входом в царство мертвых, где в реках подземных бесконечные воды струятся, и произнес:

– О, священная река Стикс! Клянусь твоими священными водами беспрекословно исполнить любую просьбу прекрасной Семелы, какую только она соблаговолит когда-либо мне выразить!

Царевна обрадовалась своей же беде, от милого горя не чая, и так говорит:

– Прошу тебя предстать передо мной во всем могуществе и великолепии. Каким обнимает в небе Юнона тебя, приступая к союзу Венеры, мне ты отдайся таким!

Услышав просьбу ее, Зевс пришел в ужас и застонал: ведь величие божественного облика Громовержца убьет смертную. И стал он отговаривать Семелу от этой идеи.

– Проси что угодно – исполню; сделаю тебя равной богине, бессмертной. Заклинаю: откажись и забудь навсегда об идее своей. Семела настаивает на своем:

– Нет у меня других желаний, кроме как видеть тебя в облике бога и в ложе с таким возлежать.

Хотел он уста говорящей сжать, но успело уже торопливое слово вылететь. Ничего не оставалось делать Зевсу, как выполнить ее просьбу, ведь он не мог нарушить свою клятву. Обвел Громовержец взглядом прелестную царевну и сказал:

– Мне тяжко, но я вынужден просьбу твою исполнить. Что ж, ожидай меня здесь.

Крепко обнял он Семелу, поцеловал в последний раз продолжительным поцелуем и покинул ее. А через короткое время снизошел с высшего неба во всем величии, во всем блеске своей славы, за ликом своим увлекая скопища грозовых туч, гром, ливни, смешанные с ураганным ветром, и предстал пред Семелой в сверкании молний. Яркие молнии сверкали и в руках Громовержца, беспощадно разящие, словно огненные стрелы. Удары грома потрясали дворец Кадма. Вспыхнуло все вокруг от молнии Зевса. Огонь охватил дворец, все кругом колебалось и рушилось, как при землетрясении. Затрепетав, даже не успев воскликнуть от страха, упала Семела на землю, пламя жгло ее. Она видела, что нет ей спасения, что погубила ее просьба, внушенная Герой. Сколько возможно, пытался Зевс уменьшить свою силу: слишком лютые молнии, что циклопы выковали для него и которые он метал в своих врагов титанов, сменил на самые легкие, умерил до крайности гнев и свирепость, но тело земное не могло выдержать его могущества, испепелил он огнем своим смертную Семелу, ее спальню и весь дворец.

В великом отчаянии Зевс находился, узрев умирающую в беспощадном огне царевну Семелу, но не мог более ослабить свое могущество. Вдруг он увидел в лоне ее ребенка. Казалось, он тоже обречен был на гибель в огне. Но разве мог погибнуть сын великого Зевса?.. Из земли со всех сторон, как по мановению волшебного жезла, вырос густой зеленый плющ. Он прикрыл от огня своей зеленью несчастного ребенка и спас его от смерти. Зевс выхватил недоношенного Семелой шестимесячного сына Диониса, прижал к груди и вынес из бушующего пламени. Ребенок был еще так мал и слаб, что не мог бы жить. Тогда Зевс молнией рассек свое бедро, поместил в кровоточащую рану сына и зашил ее тонким плющом. Посмотрел он на то место, где дворец Кадма стоял – кроме груды камней да пепла ничего от него не осталось. Ничего не осталось и от его любимой Семелы. Склонил он низко голову, помолчал и с тяжелым сердцем на Олимп возвратившись, уединился в своих чертогах. Настроение его было хуже, чем на похоронах. Гера лишь мельком взглянула на мужа и сразу поняла: свершилось.

На другой день по этому случаю Гера устроила пир и Зевса на пир позвала.

Он явился и воссел на высокий золотой трон. Боги знают печали, но они скоро у них проходят. Величием и гордо-спокойным сознанием власти и могущества дышало мужественное, божественно прекрасное лицо Зевса. У трона его находилась богиня мира Эйрена и постоянная спутница Зевса крылатая богиня победы Никэ.

Когда, блистая своей красотой, в пышном наряде, великая Гера вошла в пиршественный зал, все боги встали и склонились перед ней. А она, гордая своим могуществом, подошла к золотому трону и воссела рядом с царем богов и людей – Зевсом. Около трона Геры стояла ее посланница, богиня радуги, легкокрылая Ирида, всегда готовая быстро нестись на радужных крыльях исполнять повеления Геры в самые дальние края земли.

Пируют боги. Дочь Зевса, юная Геба, и сын царя Трои Ганимед, любимец Зевса, получивший от него бессмертие, подносят им амброзию и нектар – пищу и напиток богов. Прекрасные хариты и музы услаждают их пением и танцами. Взявшись за руки, водят они хороводы, а боги любуются их легкими движениями и дивной, вечно юной красотой. Веселее становится пир олимпийцев. Ведут они разговоры о судьбах мира и людей.

Обычно в такие минуты рассылает с Олимпа людям Зевс свои дары и утверждает на земле порядок и законы. В руках Зевса судьба людей; счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть – все в его руках. Два больших сосуда стоят у врат дворца Зевса. В одном сосуде дары добра, в другом – зла. Зевс черпает в них добро и зло и посылает людям. Горе тому человеку, которому Громовержец черпает дары только из сосуда со злом. Горе и тому, кто нарушает установленный Зевсом порядок на земле и не соблюдает его законов. Грозно сдвинет сын Крона свои густые брови, черные тучи заволокут тогда небо. Разгневается великий Зевс, и страшно поднимутся волосы на голове его, глаза загорятся нестерпимым блеском; взмахнет он своей десницей – удары грома раскатятся по всему небу, сверкнет пламенная молния, и сотрясется высокий Олимп.

Зевс хранит порядок и правду в мире и посылает людям счастье и горе. Но хотя посылает людям счастье и несчастье Зевс, все же судьбу людей определяют неумолимые богини судьбы – мойры, живущие тоже на светлом Олимпе. Судьба самого Зевса в их руках. Властвует рок над смертными и над богами. Никому не уйти от велений неумолимого рока. Нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что-нибудь в том, что предназначено богам и смертным. Лишь смиренно склониться можно перед роком и подчиниться ему.

Одни мойры знают веления рока. Мойра Клото прядет жизненную нить человека, определяя срок его жизни. Оборвется нить, и кончится жизнь. Мойра Лахесис вынимает, не глядя, жребий, который выпадает человеку в жизни. Никто не в силах изменить определенной мойрами судьбы, так как третья мойра, Атропос, все, что назначили в жизни человеку ее сестры, заносит в длинный свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно. Неумолимы великие, суровые мойры.

Веселится и пьет сладкий нектар из золотого кубка хрупкая богиня судьбы Тюхэ, богиня счастья и благоденствия. Из рога изобилия, рога божественной козы Амалфеи, молоком которой был вскормлен сам Зевс, шлет она дары людям, и счастлив тот человек, который встретит на своем жизненном пути богиню счастья Тюхэ; но как редко это бывает, и как несчастлив тот человек, от которого отвернется богиня Тюхэ, только что дававшая ему свои дары!