Текст книги "Веления рока"

Как ни страшно ей было, все же на цыпочках прокралась к крыльцу. Между приступками, освещенными лунным светом, не было видно ни малейшей трещины. Боясь быть замеченной кем-либо, она осмотрела крыльцо еще раз и, не найдя в нем ни одной щели, стала рассматривать его сбоку. Внизу, около самой земли обнаружила узкое отверстие. Она сначала с настороженностью просунула в нее трясущуюся руку, а затем – узелок. Сердце бешено колотилось.

Как выскочила со двора, сама не помнила. Кругом не было ни души. Она перебралась на другую сторону улицы и вдруг ей померещилось какое-то сопение за спиной, а затем послышался топот, как будто следом за ней кто-то шел. Невольно ускорив шаг, она боялась оглянуться. Сзади кто-то был, он то ступал ровно, то останавливался, отплясывал и вновь, кривляясь и размахивая поднятыми над головой руками, подступал совсем близко. Казалось: вот-вот, в следующий миг, он нападет сзади и тогда придет конец.

Дорога до дома Нине показалась целой вечностью. В ужасе, ни чуя под собой ног, как загнанный заяц, она заскочила в коридор, набросила на дверь крючок и забежала в дом. В своей комнате, не раздеваясь, кинулась на кровать и с головой укуталась одеялом.

Глава XII
Чудо случается

В течение следующих дней Нину не оставляли переживания после посещения бабки. И во время встреч с Эрудитом она незаметно присматривалась к нему, прислушивалась к каждому его слову, пытаясь понять, не повлияло ли каким-нибудь образом на него колдовство, как будто бы чувствовала себя виноватой. Он и выглядел, и вел себя адекватно, никаких изменений с ним не происходило. Тогда она понемногу успокоилась.

В этот вечер погода стояла тихая, теплая. Они гуляли по хутору. Эрудит, как обычно, занимал ее рассказами, превращая в курьезные истории самые обыкновенные случаи, она тоже оживленно говорила, смеялась. Их разговор с легкостью переходил с одного предмета на другой, зашел и о работе.

Эрудит рассказал о дорогом детище их бригады – молодом винограднике, который в этом году забушевал своей изумрудной зеленью. Потом сообщил, что Захар Матвеевич предложил ему ехать в город Батайск учиться на крановщика. Нина взяла его за руку.

– Зачем тебе это? Ты же хочешь в институт поступать.

– Но, ты ведь знаешь, я собираюсь заочно учиться. Буду и учиться, и работать, а на автокране заработок лучше. И вообще, лишняя специальность в жизни не помешает.

– Я все понимаю, – проглотив внезапно возникший ком в горле, сказала Нина.

– Ты не отказывайся, только попроси директора, чтоб он направил тебя на учебу не сейчас, а зимой.

– Поговорю. Сейчас и не получится. Как я вступительные экзамены сдам, если буду учиться на крановщика?

Нина повеселела.

– Помнишь, я тебе говорила о двоюродной сестре, о том, что ее родители купили дом в хуторе Топилине? Вот они уже переехали, завтра мы с мамой поедем к ним в гости. Так что вечером ко мне не приходи. И не скучай, мы только на один денек, послезавтра я вернусь. – Она любопытно окинула его взглядом. – Ну-ка скажи, чего без меня будешь делать?

– Не знаю. Наверное, Генку Шмелева позову, позанимаемся с ним моим мотоциклом. Ему надо профилактику устроить, к продаже подготовить, чтоб работал как часы.

– Ты все-таки решил продать его?

– Да, придется продать, по-другому не выходит. Не сумел набрать денег сколько нужно.

– Неужели без взятки никак нельзя поступить?

– Уже пробовал. – Он ухмыльнулся. – Ты знаешь, мне стало казаться, что это и правильно. Разве интересно, просто сдал экзамены и все? Нет, это очень просто. Сначала надо доказать, что ты умеешь приспособиться к жизни. Иначе зачем тогда учиться, все равно потом никуда не пролезешь.

* * *

Утром Нина со своей матерью уехала в хутор Топилин к тете Маше. Мария Ильинична встретила их приветливо, а Наташа, так звали ее дочь и двоюродную сестру Нины, просто была в восторге. Нина вовсе не считала себя слишком уж трудолюбивой, но ей хотелось такой казаться. Она все рвалась распаковывать и раскладывать по местам вещи, а Мария Ильинична постоянно сдерживала ее, уверяла, что они с дочкой сами справятся со всем.

– Были бы мы богачи, а то горе одно. У нас и так ничего не было, еще при переезде половину бросили. Не зря говорят: два раза переехать, как один раз сгореть, – вздыхала она.

Нина с Наташей все равно принесли по ведру воды.

Мария Ильинична удивленно посмотрела на девушек и спросила:

– Это зачем?

Они только засмеялись и принялись мыть пол.

– Помощницы у нас с тобой выросли, – улыбаясь благодарно, сказала Мария Ильинична Нининой матери и словно засветилась изнутри гордостью и счастьем. – Стало быть, она в тебя, ты такая же заводная в молодости была. А в Наташе ничего моего нет, как не я родила. Вся в отца, и такая же белобрысая.

– Ну, ты как скажешь. Зачем свою доченьку обижаешь? Она у тебя такая хорошенькая, как одуванчик пушистый. А глаза-то какие голубые.

– Да уж, голубые, наградил Господь. Вот, школу закончила, в институт поступать собирается.

– В институте, говоришь, хочет учиться? Это хорошо.

Мария Ильинична вздохнула и задумалась.

– Хочет. Поступить еще надо, и бог знает, выдержит ли экзамен. Попытка не пытка, в лоб не дадут – пусть попробует.

В это время девушки возились возле большого тяжелого шкафа, пытаясь придвинуть его к стене.

– Прекратите сейчас же, надорветесь, – прикрикнула Мария Ильинична.

Тогда они отстали от шкафа, передвинули лежащие в беспорядке узлы и грубо сколоченные деревянные ящики с домашним имуществом, домыли пол, протерли влажной тряпкой потрескавшиеся подоконники и выбежали за дверь. А их матери остались вдвоем. Им было что вспомнить, о чем поговорить.

– Пойдем, Нина, посмотрим сад, – потянула Наташа сестру за руку. – Ах, до чего же я рада, что мы наконец-то переехали. С тех пор, когда мы с папой приезжали сюда и купили этот дом, я только и думала об этом. Теперь нам с тобой будет жить веселее.

– Я тоже рада, от всей души!

День был жарким. Они остановились под старой грушей, и Нина принялась рассказывать Наташе о своем Эрудите. Так, словно только за этим и приехала.

– У меня нет слов сказать тебе, как мы с ним друг друга любим, – стрекотала она.

Девушки целый день не могли досыта наговориться, а когда начало темнеть, Наташе вздумалось идти на танцы.

– Тут такой хороший клуб, – сказала она. – Нина, давай сходим.

Нина подумала, подумала и отказалась.

– Не, я одна, в смысле, без Эрудита, никуда не хожу.

– Ах ты, бедненькая! – воскликнула Наташа. – Не везет же тебе.

– Ну, нет! – сказала Нина. – Еще как везет.

На следующее утро, когда прощались, Нина стала уговаривать тетю, чтобы она отпустила Наташу к ней. Нине не терпелось показать ей своего жениха. Тетя отпустила ее, но ненадолго, только до вечера.

– Тетя Маша, отпустите, пожалуйста, с ночевкой, – упрашивала Нина. – Ничего с ней не случится.

– Я сказала, только до вечера.

– Ну, пожалуйста. Ничего с ней не случится. Вы думаете, что она все еще маленькая девочка?

Мария Ильинична вяло улыбнулась.

– Да нет, я не думаю, но спать надо дома.

* * *

Эрудит, как и планировал, весь тот вечер прокрутился возле своей «Явы». Чтоб не скучно было, он позвал Генку. В завершение дел Генка выпросил покататься на мотоцикле, после чего они разошлись по домам.

На следующий день было очень жарко, как в пустыне, – ни ветерка. И к вечеру – ни тучки, ни облачка, а солнце в синеватой белизне неба как будто застряло над хутором. Утром Эрудит проснулся рано, и чтобы время не тянулось так долго, решил на работу идти пешком. Теперь он возвращался с работы. Шагал неспешно, видно, о чем-то размышляя. Проходя мимо Настиного дома, невольно посмотрел на него и, не зная как избавиться от жары, снял рубашку, бросил ее на плечо. Возле своей изгороди с бутылкой в руках и сигаретой в зубах сидел на корточках пьяный Митька Дятлов. Эрудит поздоровался с ним.

– Вон, ёклмн, твоя Ниночка бежит с какой-то беленькой, – мотнув головой, сказал ему Митька.

Эрудит повернулся, увидел в переулке Нину с незнакомой девушкой в белом с цветочками платье выше колен. Он сразу догадался, что это ее сестра. И тут он остолбенел от неожиданности. Это была она – девушка-ангел с голубыми глазами в полнеба. Нина помахала ему ручкой и крикнула:

– Подожди, мы к тебе.

Они шагали проворно, весело и быстро приблизились.

– Привет, – заулыбалась Нина. – Знакомьтесь. Это моя сестренка Наташа, это – Эрудит.

– А я тебя знаю, – с каким-то наивно-детским порывом неожиданно сказала Наташа и тоже улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки. – Мы вместе ехали в автобусе, это было в прошлом году, весной. Ты тогда был в военной форме. Правильно? Не помнишь меня?

Глаза ее горели в радостном блеске, как искрящееся солнце в весеннем половодье. Казалось, и вся она была создана из нежности и сверкающих солнечных лучей. Эрудит вдруг забыл все на свете, даже как будто бы не услышал, о чем Наташа его спросила; он ничего не отвечал, лишь, изумленный ее красотой, стоял, словно во сне, и бессознательно смотрел на нее как на чудо, сошедшее с небес. От этого взгляда Наташа смутилась, на ее лице появился легкий румянец. Она невольно подняла руку, поправила свои льняные волосы. На согнутой в локте руке тоже образовалась ямочка. «Какая она красивая! Нет, лучше нее просто невозможно себе представить!» – подумал Эрудит. Он перевел глаза на Нину и увидел ее ревнивый взгляд. По сравнению с Наташей она выглядела не такой особенной, какой казалась ему прежде. Нина, заметив, какими глазами он смотрел на ее двоюродную сестру, разумеется, поняла, что произошло. Восторг на ее лице сменился одновременно и удивлением, и замешательством, и недоумением. Солнце светило ей в глаза. Она приставила руку козырьком ко лбу, и, стараясь скрыть свое состояние, с нарочитой усмешкой спросила:

– Ну что, вспомнил?

– Да, мы, точно, ехали вместе, – произнес Эрудит, снова уставившись на Наташу, как будто бы еще не доверяя действительности.

Нина насторожилась, уж очень красноречивым был его взгляд, но не пожелала считаться с очевидным.

– Смотрю, тебе понравилась моя сестра? – снова спросила она, сама не понимая для чего. Возможно, хотела показаться равнодушной.

Эрудит не знал, как ответить, он вообще не знал, как ему быть. Очаровательная Наташа стояла перед ним, смотрела на него понимающе и с хитринкой улыбалась. Она была так близко, что он едва удерживался от желания прикоснуться к ней.

– Конечно, понравилась, кому такая симпатичная девочка может не понравиться, – тепло улыбнувшись Наташе, все же признался он и тут же добавил: – Ну, так что, пойдемте на речку, покупаемся.

– Мы бы с радостью, такая жарища, я вся кипю, – почему-то снова оживилась Нина. – Но не выйдет, Наташе надо ехать домой. Она приехала повидаться с бабушкой только на один день.

– Жаль, – откровенно сказал Эрудит и кивком головы указал на развесистое ореховое дерево. – Давайте отойдем в холодок.

Все трое дружно перешли, мимоходом поглядев на Митьку Дятлова, который все так же сидел на корточках, прижавшись спиной к изгороди, и что-то бормотал. Наташино лицо светилось улыбкой. Эрудит повернулся к ней, и они обменялись взглядами, в которых оба ощутили затаенный смысл. Нина, облокотившись о ствол дерева, сказала:

– Если обхватить орех и попросить у него здоровья и силы, все болезни пройдут.

– Надо бабушке сказать, она сегодня жаловалась, что у нее сил нету, – засмеялась Наташа и посмотрела вверх. – Какое огромное дерево!

Нина и Эрудит тоже подняли головы.

– Это еще не большое, – кашлянув, сказал Эрудит, – орех может достигать в высоту тридцати метров.

– Чего-то я таких не видела, – сказала Нина.

– Я тоже, но бывают.

По улице, громыхая железным кузовом и поднимая пыль, ехал грузовик. Наперерез ему с визгливым лаем пулей вылетела небольшая собачонка.

Куры, которые за кустом сирени разгребли ямки и прятались в них от солнца, с кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Собачонка догнала машину и побежала за ней, продолжая лаять и приноравливаясь сбоку укусить заднее колесо. Выбившись из сил, остановилась, с чувством выполненного долга помахала хвостом и с победным видом посеменила к дому. Митьке Дятлову, видимо, стало обидно, что на него никто не обращает внимания, он струйкой выпустил изо рта дым и, показывая прокуренные зубы, подал из-под изгороди свой голос:

– Во молодежь пошла, ёклмн! – После этого отпил из бутылки пиво, удовлетворенно посвистывая, сместился на другую ногу и отмахнулся от мухи. Муха покружилась и села ему на нос. – Да что ты, сука, прилипла ко мне, – мотнув головой, выругался он, присосался снова к бутылке, потом сказал: – Эрудит, а чего это, ёклмн, у тебя столько много девок? Аж две! Дайка ты мне одну, только не Нинку, она, ёклмн, злющая, а вот эту, рыжую-бесстыжую.

Наташа смотрела в сторону и словно не слышала его, но, очевидно, почувствовала себя оскорбленной и покраснела.

– Дятел, ну и наглый ты! Иди детей корми! – крикнула ему Нина, словно глухому.

– Моих детей, ёклмн, теща кормит. Вот так. А ты дура. Эрудит раздраженно взглянул на Дятлова и дернулся с места.

Нина поймала его за руку.

– Остынь, видишь, пьяный. Проспится, завтра будет прощенья просить. – А Наташе в полголоса сказала: – Два года просидел за мешок дерки, теперь корчит из себя блатного. И жену с детьми бросил, свинья!

– Сама ты свинья и так же хрюкаешь.

– Рот закрой, – со злостью сказал Эрудит, – и больше не разевай, не то я тебе его заткну.

– Вопросов нет. Понял, молчу, – устраиваясь поудобнее, насмешливо ответил Дятлов и небрежно пожал плечами.

– Эрудит, давай на мотоцикле отвезем Наташу в Топилин, – сказала Нина.

– Без проблем. Я только искупаюсь. Подождете?

Наташа опустила голову и извиняющимся тоном сказала:

– Я могу и на автобусе уехать.

– Ты чего? – мягко возмутилась Нина. – На мотоцикле лучше.

– Титьки по пуду, работать не буду, – вновь подал голос Дятлов, поднялся, прошествовал шатающейся походкой к Эрудиту и заявил: – Ты меня на испуг не бери. Чего, приемы знаешь, каратэ? Дай-ка, ёклмн, я пощупаю твои бицепсы.

– Пошел вон, – сдерживая себя, произнес Эрудит и оттолкнул его.

Дятлов попятился назад, но не упал. Помолчал, вдруг, ощерившись, пригнулся и, пошевелив вытянутой рукой, сказал:

– Я тебя перышком попишу.

Эрудит схватил его за шиворот, встряхнул и, как упрямого барана, потащил во двор. Возле сарая Дятлов активизировался, стал вырываться; Эрудит поднапрягся, аккуратно, но сильно толкнул его в сарай, а дверь запер на засов, вдобавок еще подпер ее лопатой.

– Он там не задохнется? – смеясь, спросила Нина.

– Как хочет. Трубы загорятся – в щелку вылезет.

– Ну, мы пошли. Будем ждать тебя у бабушки, – глазея по сторонам, сказала Нина.

– Рада была познакомиться, – помедлив несколько секунд, серьезно и, судя по искоркам в ее глазах, не только для приличия произнесла Наташа.

– Я тоже, – кивнул Эрудит.

Они пошли, он с замиранием сердца проводил их глазами. Все случившееся показалось ему неправдоподобным.

В сарае Дятлов от горя истошно кричал, матерился и в подтверждение своего негодования барабанил кулаками по двери.

Наташа ощутила натянутость в отношении с Ниной, была сильно взволнована и словно чувствовала себя в чем-то виноватой. Она думала о том, что бы такое сказать, подыскивала предмет для разговора, который хоть немного мог бы затушевать неловкую ситуацию, но не находила.

– Ты чего, Наташа, такая молчаливая стала? – спросила Нина.

– Жарко.

– Ну, что ты скажешь об Эрудите?

Нина не думала вкладывать в свой вопрос какой-либо двойственный смысл, однако Наташа услышала в нем упрек за ее неправильное поведение при знакомстве с ним, поэтому ее слова прозвучали как-то робко.

– Парень что надо, классный парень. Правда, немного странный.

– Как это – странный?

– Я думала, он бросится драться с тем алкашом. Понять не могу, как он сдержался.

Нина громко расхохоталась.

– Чего же тут странного? Просто Эрудит такой рассудительный, он вообще никого не трогает, хотя драться умеет. До армии дрался, и то сам никогда не начинал. Тебе что, не понравился он?

В ее голосе Наташа опять уловила легкое поддразнивание. Как ответить? Что она сейчас как раз изобретает, под каким предлогом завтра же отпроситься у матери поехать сюда, чтоб снова увидеть его? Наверное, надо сказать, придумывала она, что у бабушки все грядки заросли, нужно помочь ей прополоть их. Ей показалось, что Нина догадалась обо всем, щеки ее вспыхнули. Она оглядывалась по сторонам и все не переставала думать и о Нинином вопросе, и о том, как уговорить мать.

– О чем ты опять умолкла? У тебя такой задумчивый вид.

– Разве? – притворно засмеялась Наташа, – я и не предполагала, что у меня может быть задумчивый вид.

– Тебе не нравятся такие парни? – настойчиво допытывалась Нина.

– Ой, ну что ты! Нравятся. У меня у самой был такой, я тогда в седьмом классе училась, а он в десятом. У него волосы всегда растрепанные были, все равно мне нравился. Но мы с ним просто так дружили, даже ни разу не поцеловались. Я вообще еще ни с кем не целовалась. Наши девчонки все целовались, а я какая-то непутевая. Он мне, как положено, сумку носил и грудью защищал от других мальчишек. Потом школу закончил, уехал учиться в Саранск. Его звали Андреем. А ко мне в это время начал приставать один ненормальный. Он секретарем комитета комсомола был в нашей школе. Многие девчонки бегали за ним, а меня он раздражал. Вроде и смазливый, но я даже не думала с ним встречаться, иногда просто разговаривала в школе на переменах, и все. Но наши девчонки рассказали об этом Андрею, он посчитал, что я его бросила, и мы расстались. Даже не поговорил со мной, такой стеснительный был. Жалко, конечно! Больше я ни с кем не дружила. Ты знаешь, в наше время мало серьезных парней.

Нине показалось, что Наташа завидует ей. Они помолчали.

– Пойдем побыстрей, – ухватив Наташу за руку, сказала она. – Ты опять о чем-то задумалась?

– Я вообще ни о чем не думаю.

– Вообще ни о чем не думать нельзя, – ускорив шаг, сказала Нина. – Ты правильно говоришь, вокруг одни алкаши. Вот поедешь учиться в город, найдешь там себе студента. Для тебя это не проблема, потому что ты тоже симпатичная девочка. И выйдешь замуж за образованного. Я права?

Наташа рассмеялась.

– Уж, замуж, невтерпеж. Я ничего не знаю и замуж пока не собираюсь. Мне еще рано думать об этом.

* * *

В сарае, в котором находился взаперти Митька Дятлов, разумеется, не было кондиционера, и за день в нем создался тропический микроклимат. Митьке не нравилась такая душная атмосфера, потому что он сильно согрелся и чувствовал, что скоро задохнется и умрет. В голове его, как бывает у каждого человека, оказавшегося в подобном положении, уже пробегали картины из прошедшей жизни: сначала ярко мелькали счастливые мгновения детства, когда он еще не пил, потом веселые, но смутные и однообразные эпизоды из последних двадцати лет жизни, в которых он то бодро и гордо шагает с бутылкой самогона в кармане, то лежит в глубоком забытье на земле под забором. Он понимал, что всё в этом мире имеет и своё начало, и свой конец, но его не радовала такая закономерность, наоборот, от этой мысли с каждой минутой он становился всё агрессивнее, злее и хоть не имел сильного волевого характера, все равно строптиво не желал подчиниться власти своей судьбы. Он думал, что Эрудит и девушки еще стоят под орехом, поэтому продолжал молотить кулаками в дверь и орать:

– Открой, скотина, ёклмн! Открой!

Потом стал пытаться дрожащими руками отрывать доски. Тщетно, ни одной не оторвал, они были прибиты на совесть, большими гвоздями. Тогда в душе Митьки возникли сомнения по поводу своего спасения, надежда таяла на глазах, но все еще немножко жила. Она непременно бы умерла вместе с Митькой, если бы не Жора сторож, который как раз в это время шел на дежурство и услышал уже слабеющий надрывный голос его:

– Убью! Открой, скотина! Козел! Падла!

Жора сразу догадался, что человек именно к нему взывает о помощи, с любопытством покосился на Митькин двор и вразвалку направился к сараю. Убедившись, что крик исходит именно из сарая, он убрал лопату и стал отодвигать засов. Митька услышал звуки на внешней стороне, посчитал, что это Эрудит освобождает его, и к нему пришла мысль отомстить. На сколько можно, он отступил и в тот момент, когда засов отодвинулся, разбежался и толкнул дверь плечом так, что она мгновенно распахнулась, а Жора от мощного удара по лбу отскочил метра на два и рухнул на землю. Жаль, что Митькина соседка, Настя-вдовушка, не стояла на своем крыльце, ей очень было бы интересно посмотреть на это зрелище, чтобы хоть ненадолго развеселиться и забыть о своей печали.

Увидев на земле Жору, Митька удивился. Он не предполагал, что у него получится такой сильный удар. А Жора лежал с надувающейся все больше и больше лиловой шишкой на лбу и открытыми глазами. Пред его взором стоял Митькин дом с вертикальными трещинами на углах. Чуть подальше открывался вид на деревянный туалет, скособоченный, но с нарисованными на стенке удивительно красивыми цветами, а за ним – заросший лебедой и амброзией огород. От таких ударов Жору всегда тянуло в сон. Из прошлой практики он хорошо усвоил, что самое страшное уже позади, стало быть, можно расслабиться. И он уже слегка вздремнул, когда Митька с большим сожалением произнес:

– Прости меня, Жора, я в сарае, ёклмн, ждал не тебя, а Эрудита.

И настолько это было сказано честным голосом, что Жора поверил и растрогался. Всегда, на протяжении всей жизни били его, но сколько он себя помнил, никто ни разу перед ним не извинился, а тут такие сентиментальности. Его глаза даже наполнились влагой, и он с дружелюбной улыбкой на губах проронил:

– Ничего, ничего, я к таким делам привычный.

* * *

Эрудит выкатил из сарая мотоцикл, который был вполне чистый, только бензобак и серебристые ободья из-за тонкого слоя пыли не блестели. Он все равно принес из колодца ведро воды и принялся мыть его. Протерев все видные места, зашел в хату, взял полотенце, свежую рубашку, поглаженные брюки, сел на сверкающий мотоцикл и помчался на речку, на то место с пологим песчаным берегом и отмелью, где в летнюю жару купались и ребятишки, и взрослые, жаждущие найти спасение в речной прохладе. Солнце все-таки приблизилось к горизонту, но жара не спадала, казалось, пылали сами небеса, которые за день раскалились добела, как сковородка на плите. Рябило марево, верхушки камыша даже не шелохнутся. В воде бултыхались два подростка, они оживленно переговаривались между собой, изредка слышался плеск воды и их смех. На траве под огромным скрученным карагачем, окруженным кустарником, собрались в кучу мальчишки: кто сидел, по-турецки сложив ноги, кто лежал на боку, подперев рукой голову.

Все с интересом слушали страшную историю Генки Шмелева о ныряльщиках, добывающих жемчуг в кишащем акулами далеком южном море. На лице рассказчика изображались вдохновение и таинственность. Он по временам поднимал голову, улыбался неизвестно чему и кидал взгляды то на другой берег, то на водную гладь реки; по временам насупливал брови, когда в уме его не находилось нужной мысли, по временам озорные искорки загорались в его прищуренных глазах, и если в это время они встречали взгляды слушавших его мальчишек, то выражали невероятную убежденность.

– Это было давным-давно, в те времена, когда бороздили седой океан флибустьеры – кровожадные морские разбойники. Ужас и страх беспощадный они наводили на всех. Мореплавателей бросало в дрожь при одном только виде черного флага с белым черепом и скрещенными костями, – закручивал он сюжет, не имея ни малейшего представления об его продолжении. – Однажды, когда зловещий закат полоснул кинжалом по небу, оставив на нем кровавую зияющую рану, на море вздыбились волны. Огромные с пеной на гребнях катились они в полумраке, с ревом, как дикие звери, бросались на берег и разбивались о скалы. Черные грозные тучи сгущались на горизонте и поглощали небо. Невиданный шторм надвигался на Карибское море. Ловцы жемчуга, их было всего пятнадцать человек, на своем суденышке, которое швыряло по волнам, как скорлупу, еле-еле успели укрыться в бухте, пройдя в нее по лабиринту среди нагромождения отвесных скал. Внезапно в двух милях от острова, словно призрак, возник пиратский корабль. Бешеный ветер рвал его паруса и трепал черный лоскут на фок-мачте. На капитанском мостике, возле бочки с ромом, стоял одноглазый Джо, по прозвищу Мертвая Голова. Он держал во рту трубку, смотрел на остров, и хриплым басом кричал: «Сто чертей и одна ведьма! Куда запропастилась эта старая колоша, дьявол бы ее побрал! Клянусь пиявкой на пузе акулы, я утоплю ее в этой вонючей луже!» Но разбойники в драных лохмотьях, обросшие и пьяные, метались по палубе и ничего не слышали. Волны грохотали, заглушая крик одноглазого Джо. Они захлестывали палубу и сбивали пиратов с ног…

В камышах, на другой стороне реки, гипнотизировал поплавок Женька Лопачук. Он уезжал из хутора учиться в Астраханское мореходное училище, в этом году окончил его и вернулся домой погостить перед странствиями по океанам. Сидевшего неподвижно с бледным лицом и сложенными на груди крестом руками, на расстоянии его можно было принять за ужасное изображение на пиратском флаге, если бы Женька иногда не вытирал с лица пот. Эрудит присмотрелся, угадал моряка, приветственно помахал ему рукой. Женька в ответ кивнул головой и продолжил медитировать.

– Вон, Эрудит приехал, – прервав свой рассказ, сказал Генка Шмелев, когда тот подошел к воде. Заплыв подальше от берега, Эрудит нырнул. Генка заметил исчезновение его, хитро прищурился и испуганно воскликнул:

– Пацаны, пацаны, он утонул!

Мальчишки вскочили со своих мест, наперебой заговорили и зажестикулировали руками. Тут Эрудит вынырнул из-под воды и поплыл.

– Вон он, а ты сразу – утонул, утонул, – возмутился вихрастый пацан. – Если хочешь знать, Эрудит никогда не утонет, он накачанный, видел, какие у него мышцы?

– Еще как может, – заявил другой, с пилоткой из газеты на голове, – запросто, ногу сведет и… привет. Любой может утонуть. Например, в воронку засосет.

– Ты чего, – вступил в спор третий, со щербинкой во рту, – в Салу воронок не бывает, в Дону – это другое дело, там течение и водовороты. А вообще, тонут в основном дети, взрослые о-очень редко.

– Еще как тонут, – возразил Генка Шмелев, – даже тренированные аквалангисты, и те могут захлебнуться. Вот я вам расскажу об одном происшествии.

Все сразу затихли и приготовились слушать.

Генка пронаблюдал, как Эрудит подплыл к берегу и пошел к мотоциклу.

– Про аквалангистов в другой раз, лучше рассказывай, что было дальше, – нетерпеливо попросил Генку вихрастый.

– Ну ладно, – сказал Генка. – Дальше было так. – Он обвел всех взглядом, почесал в затылке и продолжил: – На капитанский мостик вскарабкался в тельняшке и в красных ботфортах разбойник по кличке Плешивый. Только он смог расслышать голос своего капитана. Одну руку Плешивый держал на рукоятке большого изогнутого ножа, торчавшего у него за поясом, другой рукой показывал капитану на бухту, куда шмыгнул корабль ныряльщиков за жемчугом…

* * *

Бабушка накормила Нину и Наташу жареной картошкой, пирожками с молоком. Она беспокоилась и суетилась, давала своим внучкам наставления. Потом сходила в огород, надергала редиски, зеленого луку, набрала огурцов и нащипала укропу. Всю провизию сложила в тканевую сумку, отдала Наташе и напутствовала ее:

– Пусть мать сделает окрошку, в жару нет ничего лучше окрошки. – Тут она вспомнила, что не все дала. И застонала, и заохала. – Про квас-то я совсем запамятовала. Как же без квасу делать окрошку. Фух.

Она направилась к погребу. В хуторе мало у кого был холодильник, его могли приобрести лишь начальники по блату и передовики производства по распоряжению райкома партии. У всех отстающих и стариков холодильник заменял погреб. В него закладывались продукты на всю зиму, которые к весне обычно полностью съедались. А летом в нем хранилось молоко, квас и все, что должно быть холодным. Бабушка пригнулась, проникла в низенькую дверь, спустилась в погреб по лестнице, покрытой скользким налётом. Через минуту вынырнула с трехлитровой банкой бледного хлебного кваса.

– Ну вот, картошку отварите… Господи! У вас же картошки нету, никаких продуктов нету.

Она принесла в маленьком ведерке картошку, сверху которой лежало штук десять яиц – Теперь, кажись, все.

* * *

С речки Эрудит поехал сначала к Митьке Дятлову, чтоб освободить его из-под ареста, но увидел, что дверь в сарае раскрыта, не останавливаясь, вырулил к дому Нининой бабушки. Девушки уже ожидали его на улице. Красная «Ява» с серебристыми рулем и колесами блестела на солнце. Двигатель издавал тихое урчанье, которое сопровождалось перешептыванием выхлопных труб. Наташа смотрела на мотоцикл немигающими глазами, даже погладила ветровое стекло.

– Вот это да! Какой красивый у тебя мотоцикл! Я хочу на сиденье ехать.

Тут же положила сумку в коляску и села на заднее сиденье. Нине не понравилось, это было ее законное место. Она взглянула на Наташу, занервничала, нахмурилась и поджала губы. Повисла пауза. Эрудит не мог не заметить, как Нину передернуло, он обошел мотоцикл, откинул тент, чтобы ей удобнее было сесть и мягко сказал:

– Что ты стоишь? Садись, поехали.

Нина помедлила и прежде чем сесть, покачала головой, как бы в раздумье. Бабушка вышла провожать их.

– Эрудит, ты уж потихоньку езжай. А ты, Наташенька, держись за него, покрепче держись. Ну, поезжайте с Богом.

Через две минуты они выехали из хутора и помчались по трассе. Наташа обвила грудь Эрудита руками, плотно прижалась к его спине, Эрудит дал волю своему резвому зверю, который немедленно взбодрился. Стрелка спидометра поползла к цифре «100». Напор встречного воздуха трепал Наташины волосы, то поднимая их вверх, то сдувая назад. Мимо проносились электрические столбы, соединенные множеством провисающих под своей тяжестью проводов, деревья, кустарники, а в просветах придорожной лесополосы плавно проплывали пшеничные поля, зеленые борозды овощных плантаций и виноградники. Наташа ощущала сдержанное дыханье Эрудита, ей казалось, что она не ехала на мотоцикле, а, как птица, парила над землей высоко в небе.

Въехав в хутор, Эрудит начал снижать скорость. Наташа рукой показала направление, а когда поехали по улице, сказала:

– Вон видишь, третий дом от угла.

Хутор Топилин нравился Эрудиту. Дороги заасфальтированы, улицы ровные, просторные. Перед домами в палисадниках за штакетником много цветов: шаловливые петуньи, грациозные георгины, дружные мальвы и солдатики-бархотки. Сделав вираж, Эрудит затормозил возле Наташиного дома, который никак не вписывался в общий облик хутора. Приземистый, квадратный, со старой шиферной крышей, поросшей грязным зеленым мхом. На оконных рамах и наличниках потускневшая краска вздыбилась мелкими рваными чешуйками, кое-где и вовсе осыпалась.