Текст книги "Веления рока"

– Нет, нет, я не вру! – выдавил из себя, наконец, он после нескольких бесконечных минут напряженной тишины, отрицательно покачав головой, но по тону чувствовалось, что мысли его сейчас не об этом. – Разве стал бы я умышленно рисковать своей должностью? Ты же знаешь, что будет, если слух дойдет до райкома партии. И тебе изменить я не хотел, просто так получилось. Я ведь о тебе только и думаю!

Надежда Яковлевна молчала. Ее странное спокойствие насторожило его. Он все больше терялся и все напряженней размышлял о том, как убедить жену в своей невиновности, чтобы она простила и никому не рассказала о его позоре. Но как можно это сделать, при помощи каких доводов, если она все видела своими глазами? «Идиотизм, какой я идиот! Кто меня дернул именно сегодня привести Марину в дом! Столько времени было, нет, надо именно сегодня. Идиотизм абсолютный!»

Он встал, походил по комнате, прошел мимо зеркала, непроизвольно глянул в него и увидел свое лицо в лихорадочном состоянии. Глаза выражали беспредельное отчаяние. Отвернувшись, вышел в кухню и попил холодной воды.

– Тебе не принести водички?

– Отстань, – резко ответила Надежда Яковлевна.

– Надя, я ждал тебя, готовился к твоему приезду: пельменей вот налепил. Пойдем, я тебя угощу, с дороги, наверное, проголодалась.

Надежда Яковлевна возмутилась:

– Ты меня уже угостил, сыта по горло. Я всегда знала, что у тебя совести нет. Я для тебя никто, живешь только для себя, меня не замечаешь. Всю жизнь мне сгубил, глядеть не могу на твою противную рожу! Лучше уйди с моих глаз! Подохнуть бы быстрее, чтоб отмучиться и не видеть тебя никогда.

– Надя, – сказал он, – успокойся, тебе нельзя волноваться. Что же теперь сделаешь, если так случилось? Прости меня, если можешь. Ты у меня единственная, кем я дорожу, кого люблю. Да, я допустил глупость, поверь мне, я не хотел этого.

Она закатила глаза.

– Что я слышу? Он не хотел этого! Тебя что, эта потаскуха насильно затащила в постель? Как тебе не стыдно!

– Мне трудно говорить об этом, но я тебя очень прошу, – сказал он упавшим голосом, в котором послышались мольба и горечь, – постарайся обо всем забыть. – За что ты так злишься на меня? Я же тоже живой человек, сколько лет живу без бабы, а тут она меня приласкала, я и не сдержался.

– Это ложь! – воскликнула она. – Как ты смеешь говорить мне такие мерзости? Какой ты подлец! Уже подыхать пора, а тебе все мало, кобель ненасытный. Я знаю, что не нужна тебе. Не держу, можешь идти на все четыре стороны. Все забирай и уходи, только, ради Бога, оставь меня в покое. – Ее всю затрясло, на глазах опять выступили слезы. – С молодых лет всю душу истрепал, терпения моего больше нету.

Захар Матвеевич пристально смотрел на жену. Будь в самом деле ни в чем не повинен, он при своем характере не стерпел бы ее слов, грубо урезонил ее. А сейчас он надел на себя личину покаяния. Для ее возмущения и негодования имелось серьезное основание, свидетельствовавшее против него. Он подошел и положил руку на плечо жены. Надежда Яковлевна вздрогнула, она была на грани повторной истерики.

– Надя, Надя, успокойся, – попытался он усмирить ее. – Не надо нервничать, дорогая моя. Все это просто нелепая глупость.

– Что ты кричишь? Что ты кричишь? – И ты… ты думаешь, я прощу тебя? Я убедилась, ты всегда находишь себе оправдание, всегда врешь. Все, хватит! Мое терпение лопнуло!

Захар Матвеевич угрюмо покачал головой.

– Я не оправдываюсь, я признаю свою вину и ничего от тебя не скрываю. Если считаешь, что я недостоин твоего прощения, прошу тебя только об одном: никому не рассказывай. Пойми – если люди узнают об этом, меня выгонят с работы, я стану посмешищем и не смогу жить в хуторе. Как буду смотреть людям в глаза, как буду жить среди людей?

– Не хочу больше разговаривать. Видеть тебя не хочу, – твердо произнесла Надежда Яковлевна, вставая со стула.

Она была так слаба, что едва держалась на ногах. Он поддержал ее за руку.

– Ну, хорошо, ты не хочешь со мной разговаривать, все же выслушай меня, – сердито повысил он голос. – Надя, это большой позор для меня. Большой позор, – повторил он. – Понимаю, как плохо тебе, как обидно, ты вправе осуждать меня. Я готов встать перед тобой на колени.

Последняя его фраза словно повисла под потолком комнаты. Окажись она на его месте при подобных обстоятельствах, думал он, ожидая решения жены, в порыве гнева убил бы ее. А она не может предпринять что-либо решительное в отношении его, даже выгнать из дому. И с глубоким облегчением прочитал на ее лице снисхождение.

– Отстань от меня, – сказала она дрожащим голосом, – отвяжись. Моя жизнь и так загублена, не разбивай вконец моего сердца! – С трудом сдерживая рыдания, хотела сказать что-то еще, выразить свое возмущение, но почувствовала очень сильную слабость, ни ругаться, ни плакать сил уже не было, и понуро вздохнула.

– Мне надо прилечь.

Захар Матвеевич осторожно подвел ее к кровати и уложил, а сам сходил в кухню за лекарством, решив, что мучительный разговор окончен. Она, беспомощно повернувшись на бок, выпила микстуру и, взглянув на мужа, увидела в нем искреннее сострадание к себе. В ту минуту она готова была простить его. У них в жизни было многое, что сближало, была и любовь, но постепенно болезни и горе сделали ее равнодушной, она замкнулась в своей беде. Ей так было легче. Он же, в отличие от нее, не очерствел, всегда жалел ее, заботился, как умел, постоянно просил не перегружать себя делами, заставлял больше отдыхать. Она подумала, что он действительно обделен женской лаской, а что случилось – не горе, тем более, это был единственный случай; не стоит из-за этого ломать жизнь и ему, и себе. Подумала так и сказала:

– Хорошо, я все скрою от людей, только при одном условии: если ты эту распутницу выгонишь с работы. Совсем потеряли совесть, раньше таких вымазывали дегтем и водили по всему хутору… Иначе завтра же поеду в райком партии, мне есть что рассказать: и как ты треплешься с чужими бабами, и за какие деньги строишь себе дом в Ростове.

После пламенной речи жены у Захара Матвеевича уплыла земля из-под ног. Он оказался между двух огней, ведь Марина, услышав об увольнении, может заявить ему то же самое. И за что увольнять ее? Она ни в чем не виновата, он сам должен за все ответить. Предстояло сделать нелегкий выбор между совестью и должностью, справедливостью и унизительным общественным порицанием. Для размышления над этим впереди целая ночь, а сейчас он без промедления дал жене торжественное обещание и подумал: «Как тяжело в этой жизни, кругом одни сложности. Правильно поется в песне: «Лучше нету того света».

* * *

Он спал дурно и утром встал рано. Перед тем как поехать в контору, сложил Маринины вещи в портфель, плащ завернул отдельно и бросил в машину. Потом в кабинете долго ходил взад и вперед между столом и дверью.

Он не мог свыкнуться с мыслью, что предстоит уволить Марину, и все еще надеялся найти какое-нибудь другое решение, которое удовлетворило бы жену. Но что можно придумать? Его неотступно разбирала досада, и он чувствовал себя удрученным. «Привести любовницу в свою спальню, зная, что жена должна приехать! – говорил он себе, качая головой. – Надо же проявить такую неосторожность, хотя бы ключ в замке оставил, в крайнем случае, успел бы Марину через заднюю дверь выпустить. И сейчас не было бы никаких проблем. Надо же, из-за такой мелочи вся моя жизнь может пойти наперекосяк».

Рабочий день начался, в конторе послышались шаги, отрывочные разговоры, а Марина не появлялась. Захар Матвеевич подождал еще немного и послал к ней домой уборщицу, узнать, в чем дело. Тамара Капитоновна поставила за шкаф свою драгоценную швабру и спортивным шагом направилась исполнять поручение. Утро предвещало чудесный день. Солнце сверкало, словно помолодевшее, небо было безоблачным, легкий ветерок игриво гулял по вершинам деревьев, веселя и радуя их. Во всей природе воцарилось весеннее настроение, придающее особое очарование переходному этапу от наскучившей серой зимы к теплому яркому лету. Ликуя от избытка приятных чувств, вызванных дивной погодой и сведениями, которые ей предстояло добыть, а потом разнести по всему хутору, Тамара Капитоновна подошла к покосившейся хате, похожей на саманный сарай с крошечными окошечками и с белеными стенами. Хата стояла в глубине двора. Словно скрывая от насмешек со стороны соседей, летом ее укрывали густые заросли сирени и вишня с широко раскинувшейся кроной, которая находилась сейчас в ожидании своего цветения. Прищурив глаза от солнца, Тамара Капитоновна сначала покричала от калитки, потом, не теряя время понапрасну, проникла во двор и постучалась. Вместо Марины вышла ее мать – костлявая старушка с дряблым изнуренным лицом.

– Директор послал узнать, почему Марины нет на работе, – торопливо поздоровавшись, громко сказала Тамара Капитоновна.

Старушка отмахнулась, как будто хотела сразу же вернуться в хату, но все же ответила:

– Лежит моя дочка с температурой. Простыла. Вечером у нас овцы со двора разбежались, она до полночи бегала по хутору, искала их. А дождик-то какой хлыстал! Вся насквозь промокла, теперь кашляет. Прямо беда приключилась. И на старого страшно поглядеть, совсем плохой, одной ногой в могиле стоит.

Ой, Господи! Что я говорю? У него ведь ног-то нет. Ой, горе! Ой, горе! – Она перекрестилась, подтянула кончики платка и пробубнила: – Как перестанет хворать, так и придет.

Тамара Капитоновна, прибежав в контору, не задерживаясь, заскочила в кабинет директора, доложила обстановку и расположилась рассказать ему о Митьке Дятлове, как тот водит собутыльников.

– А вчера притянул жену бригадира фермы. Все соседи видали. Они около его дома покрутились, покрутились, между ними ругань пошла. Потом он помчался к Насте, наверно, деньги занимать, а она закрылась и не впустила его к себе. Пропился вконец, нигде же не работает. Он, похоже, и так был злой, а тут еще денег не раздобыл, стал орать на эту ал кашку: «Это чего, чего ты тута стоишь?» Потом отлупил ее, бил прямо по морде. Стук, стук. Она пьяная, пьяная, а сообразила – лицо руками закрывала. Вот чего он отчебучил. Еще…

Сердце у Захара Матвеевича больно застучало: «Неужели сейчас про Марину начнет, как она бегала голая по хутору?» Но Тамара Капитоновна стала рассказывать о том, как Митька пришел к ее Федору, вроде бы просто так, а после стал заставлять его сходить к кому-нибудь и занять для него три рубля.

– А Федор сказал: «Что я, больной, что ли?» Мой Федор страсть как боится меня, а то бы пошел. Я им кручу, как хочу, он все мои команды выполняет, как военный. Это у меня строго, пусть только попробует! Я считаю, муж должен слушаться свою жену, без этого никак нельзя.

«Так, видимо, не одна ты считаешь, – подумал Захар Матвеевич, – многие жены стремятся подчинить своей воле мужа, им чрезвычайно нравится, когда он попадает в зависимость». Дольше Захар Матвеевич слушать Тамару Капитоновну не стал, тактично выпроводил, сославшись на свою занятость делами.

Донесение несколько успокоило. Но все же он не прекратил опасаться огласки происшедшего, его очень страшила мысль потерять из-за этого работу. Сел он в свое кожаное кресло и загрустил. Марина может заупрямиться и тогда придется уволить ее по надуманной причине – это неизбежно приведет к конфликту с ней. «Н-да, – задумчиво произнес он вслух, – одна проблема всегда тянет за собой другую». Он неосмотрительно посвятил ее во многие свои скрытные дела, грозящие для него большими неприятностями; стремясь отомстить ему, она непременно воспользуется этой информацией, не задумываясь, разнесет все известные ей секреты по всему свету, ведь отвергнутые или обиженные женщины в своих поступках руководствуются больше чувством, чем разумом. Охваченная жаждой мести, она не остановится ни перед чем. Да так, наверное, поступит любая, независимо от характера и порядочности. Каждый человек имеет право отстаивать свои интересы, только совершенно безвольные люди, не уважающие себя и не считающие себя достойными жить по-человечески, в тех случаях, когда дело касается их самих, могут смириться с несправедливостью и опустить руки. Захар Матвеевич попытался войти в ее положение: конечно, уволить ее – это несправедливо, но все равно придется уволить, другого выхода нет. Подумать только, вчера восхищался ее телом, сгорал от ее ласки и с вожделением жаждал интимной близости с ней, теперь же не придумает, как избавиться от нее, был бы рад, чтобы она вообще исчезла.

Всякий мужчина, которому доводилось гулять от своей жены, изменять ей, помнит сладкие мгновения, проведенные с несравненной любовницей, особенно первые дни, когда ее прекрасные чары удивляли, изысканные ласки сводили с ума, услаждали до изнеможения и потери разума. Перед ним, казалось, открывались новые горизонты счастливой жизни. Не без гордости думая о своих успехах, увлеченный новыми ощущениями, доставляющими несказанное удовольствие, с великой радостью тайком пробирался он по вечерам к ней на свидание, горя желаньем отвлечься в ее объятиях от вечной семейной кутерьмы. И как всегда, во всем виновата любовь, ведь, застив глаза, она порой не позволяет вспоминать о супружеской верности, разобраться в сложной жизненной ситуации, а женщины умеют вскружить голову. Но при едва появившихся осложнениях, всегда неизбежных в таких случаях, он выходил из своего исступленного состояния, исключая всякую возможность колебаний в мыслях и чувствах, подвергал критическому пересмотру свои действия, в какой-то мере проклинал судьбу, искал способы быстрей расстаться со своей подругой, отдалиться от нее как можно дальше и замести следы.

Сидел Захар Матвеевич в своем кожаном кресле, так размышляя, и размышления его вызывали в нем отвращение к самому себе.

* * *

На работе Марина появилась только после выходных. Захар Матвеевич был потрясен, увидев ее, – так она похудела и сникла. Он пригласил свою сотрудницу в кабинет. С минуту они стояли, глядя друг другу в глаза. Захар Матвеевич не решался начать разговор, не знал, с чего начать. Марина, следя за выражением его лица, обо всем догадалась, почувствовав, как от тягостной паузы кровь прилила к вискам и начала пульсировать, она сказала:

– Ну, я слушаю вас.

И он рассказал ей об ультиматуме своей жены. Выслушав его, девушка густо покраснела и опустила голову.

– Что будем делать? – спросил он.

– Выходит, я должна написать заявление.

– Не обижайся, Марина, но другого пути просто нет. Ничего не поделаешь, раз мы с тобой вляпались в такую историю.

– Тогда зачем ты меня спрашиваешь?

– Я хотел, чтобы ты сама приняла решение. Видишь ли, насколько я понимаю, у нас с тобой есть только две возможности: либо ты уволишься по собственному желанию, либо меня выгонят по желанию райкома. Вот и выбирай.

Перспектива вырисовывалась не самая радужная. Марина задумалась.

– Можно подумать, у меня есть выбор.

– Я беспокоился о тебе, как ты добралась тогда до дому? – учтиво и вкрадчиво спросил он после короткой паузы.

– Лучше не спрашивай, не хочу говорить об этом, – ответила она, демонстративно оглядев его с головы до ног, и в глазах ее появилась скрытая обида.

– Рассуди сама, какой сюрприз мы с тобой преподнесли Надежде Яковлевне. Мы ее убили, она сама не в себе, даже слегла в постель и до сих пор не опомнится. А самое неприятное заключается в том, что она может в любой момент передумать и пожаловаться в райком партии на мое аморальное поведение. Какие там сделают выводы, я тебе уже сказал. Она каждый день спрашивает, уволил я тебя или нет. Говорю ей, что ты болеешь, не могу же я уволить просто так, надо чтобы заявление написала. Она все мои оправдания и слушать не хочет. И понять ее можно. А как бы ты поступила на ее месте? Надо сказать ей спасибо, что она сразу не побежала в райком.

– Ну да, очень рада, еще этого не хватало. Я так и думала всегда, что ты меня на нее променяешь.

Захар Матвеевич глянул с недоумением.

– С чего ты взяла? Как это, променяю? – И, притворяясь рассерженным, возмутился: – Что за подозрения? У меня и мыслей таких не было, я не собираюсь с тобой расставаться. Какое-то время мы, разумеется, не будем встречаться, пусть все утрясется. – Он сделал шаг и умоляюще улыбнулся. – Марина, послушай. Ведь я люблю тебя. Пожалуйста, пойми меня. Я никогда не просил тебя ни о чем, это в первый раз! Ты, конечно, имеешь полное право отказаться. Кто же думал, что с нами произойдет такое? Я не знаю, как по-другому поступить. Тебе нелегко остаться без работы, но нам с тобой будет хуже, если без работы останусь я. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Я тебя прошу, умоляю: пожалуйста, послушайся меня!

Марина потупила взор и подошла к окну. Небо казалось особенно голубым, как всегда, когда смотришь на него из окна в солнечное весеннее утро.

– А на что я буду жить?

– Не беспокойся об этом. – Захару Матвеевичу стало ясно, что она поддалась его уговорам. Он еще больше почувствовал муки совести из-за того, что вынудил ее пожертвовать собой ради него, в то же время обрадовался своему успеху. Порывшись во внутреннем кармане пиджака, он вытащил пачку денег и отсчитал сто рублей.

– Вот, возьми. Я ежемесячно буду давать тебе по сто рублей, а в дальнейшем подберу хорошее место, может быть, на складе или в детском садике. Про контору, конечно, и думать нечего. Но обещаю, хорошую работу подыщу.

Она повернулась и, борясь с подступающими слезами, сказала:

– Ага, понимаю. Конечно, тебе главное сейчас избавиться от меня, да чтоб я язык не распускала, а потом и забудешь, что я существую на свете. – Однако протянула руку и взяла деньги.

– Марина, напрасно ты так говоришь, я тебя не брошу, и голодной тоже не оставлю.

– Хорошо, я напишу заявление.

Не следует думать, что Марина согласилась с Захаром Матвеевичем просто так, она бы сопротивлялась до последнего, если бы обстоятельства не заставляли рассуждать трезво: она не отступилась от своего намерения отвоевать его, а, не поддавшись уговорам, у нее не осталось бы для этого никаких шансов. Женщины как шахматисты – жертвуют с целью победы, так что в его успехе в большей степени была не его, а ее заслуга.

После разговора Марина сходила домой, проплакалась и вернулась в контору лишь после обеда. С грустным выражением лица человека, навсегда покидающего родимый дом, прерывисто вздыхая, она несколько часов наводила порядок в документах: раскладывала по папкам в нужном порядке бумаги, дрожащей рукой делала записи в журналах. Затем перепечатала накопившиеся за время своей болезни отчеты, а вечером отдала Захару Матвеевичу ключ от сейфа, взяла свои вещи. И они трогательно распрощались.

* * *

На место Марины Захар Матвеевич сначала хотел посадить Настю, но подумал и решил, что с ее внешностью нельзя работать секретаршей.

Высокие начальники немедленно пронюхают о красавице и зачастят с постоянными визитами под всякими предлогами, не дадут ему спокойно работать, да и ее замучают. Тогда он озадачился по поводу кандидатуры. Разрешить этот вопрос помогла Никитична. На следующий день с самого утра явилась она к нему и очень задушевно попросила пристроить на место Марины свою племянницу, которую привела с собой.

Имя и фамилия племянницы звучали не совсем обычно: Кристина Онастасенко. Вероятно, родители назвали ее так в честь одной из самых богатых женщин мира Кристины Онассис, дочери греческого миллиардера, потомка царя Креза – Аристотеля Онассиса и жены сотрудника КГБ Сергея Каузова. Возможно, и нет. Собственно, какая разница, не имя человека красит, а человек имя.

Захар Матвеевич хорошо знал всех односельчан, естественно, и ее тоже. Она после школы с полгода работала в виноградарской бригаде, потом училась на отделении «КиП и А» в СГПТУ-73. Красотой Кристина не отличалась, под стать своей тете была высокая и тощая, как гончая собака. Она имела короткую и неровную стрижку, удлиненное лицо, грузинский нос с горбинкой и непомерно большие уши. Вдобавок щеки ее и шею уродовали жирные коричневые прыщи и угри, от вида которых любому человеку становилось немного не по себе. С таким обликом она отнюдь не принадлежала к девушкам, способным пробудить сильную страсть в мужчине. Захар Матвеевич не в силах был смотреть на нее, его взор ушел куда-то далеко, ему даже захотелось совсем закрыть глаза.

Никитична заметила его замешательство, но не придала этому особого значения, всем своим видом изумительно красноречиво показывая, что она умеет держать язык за зубами. К ее чести следует признать, что она, когда заходила в кабинет Захара Матвеевича с письменной жалобой на Настю и застала его с Мариной, никому об этом не проболталась. И теперь на лице Никитичны сияла ласковая укоризна: мне все известно, сам видишь – теперь ничего уже не поделаешь, свою оплошность не исправишь. Мало того, в настойчивости, с которой заместитель главбуха просила за свою племянницу, отчетливо прослеживались призыв к нему отречься от подобных непристойных поступков, раскаяться в своем греховном падении и выражалось недвусмысленное предупреждение.

Как не отворачивался от племянницы Никитичны Захар Матвеевич, а не выдержал напряжения нервной системы. Подумал, подумал он и принял Кристину на работу; смирился с судьбой, которая связала его по рукам и ногам, вынудив каждый день иметь перед своими глазами существо, над которым так бессовестно поглумилась природа. «Все равно, – утешил он сам себя, – Марину уже никто не заменит».