Текст книги "Веления рока"

– Приехали.

Шкуродеров тоже вылез, потянулся, вальяжно обошел вокруг машины, посмотрел на растрепанную Наташу через открытую дверцу, заставив ее съежиться.

– Тебе же сказали: «прибыли». Ну, прыгай смелей, не стесняйся! Иль помочь?

Наташа не двигалась. Шкуродеров без особых усилий потянул ее за руку.

– Осторожно, не упади.

Встав на землю, Наташа, едва дыша от испуга, огляделась по сторонам. У нее на глазах застыли слезы.

– Нравится? Сказочные места, – издевательски сказал Шкуродеров. Наташа все крутила головой, словно не могла сообразить, что произошло. Она как будто попала в медвежью яму: кругом лес и мертвая тишина. И в этой тишине особенно угрожающе снова прозвучал голос Шкуродерова: – Не вздумай сдернуть, ноги переломаю. Кирдык сделаю.

А Удавнюк, раскинув под кустом одеяло, служившее в таких местах им с майором скатертью, уже выкладывал на нее выпивку и закуску. Управившись с этим делом, он потер руки, откупорил бутылку водки, налил по полной майору и себе. Подсевший к нему Шкуродеров все разглядел, покачал головой.

– Мне-то можно, а тебе всю ночь рулить, пей поменьше. Они подняли стаканы и одновременно бросили взгляд на Наташу.

– Стоит. Послушная. Чего же мы о ней забыли? Нехорошо, даму надо угостить, – сказал Удавнюк и, поставив свой стакан, достал из сумки еще один и наполнил тоже. – Иди, хлебни для храбрости.

Наташа содрогнулась, услышав его предложение, ничего не ответила, лишь исступленно смотрела на него.

– Что, не будешь? Давай хоть чокнемся. Не желает. Ну, не обижайся.

Они сидели как охотники на привале: невозмутимые, довольные собой. Шкуродеров влил в себя почти весь стакан, отломил кусок колбасы, закусил.

А Удавнюк степенно отпил лишь треть стакана, зажевал шоколадкой и стал разглядывать Наташу.

– Такая киска, я тебе доложу. Девушка в слезах. Знаешь, если бы она не так дорого стоила, я бы не отдал ее этим головорезам. Припрятал бы где-нибудь и трахал помаленьку.

Шкуродеров продолжал жевать и как будто не слушал его. Удавнюк бросил в рот еще квадратик шоколадки, проглотил его, закурил и забеспокоился.

– Слушай, Андреич, за эту надо просить побольше. Если они за ту, с грязными волосами, дали десять штук, то за эту, думаю, надо просить минимум двенадцать.

– Причем тут грязные волосы, их что, нельзя вымыть? Она тоже была неплохая; хоть и шлюха, но выглядела прилично.

– Нет, ты не прав, эта дороже стоит. Прикинь: беленькая, глазищи вон какие большие, голубые, как у Снегурочки. Натуральная блондинка. Такие на дороге не валяются. А подставки? Одни подставки чего стоят!

– Да успокойся ты, конечно поторгуемся.

– Я думаю надо начать с пятнадцати. Прикинь, штуку шефу и по семь нам с тобой. Отстегнут, клянусь тебе, отстегнут.

С опаской слушая их разговор, Наташа поняла, что ее хотят кому-то продать. Мысли в панике заметались. Она упала на колени, сложила в мольбе руки и залилась слезами.

– Дяденьки милиционеры, отпустите меня! Отпустите меня, пожалуйста! Я никому ничего не расскажу, только отпустите меня! А если вам нужны деньги, мой папа продаст все, что у нас есть, и все вам отдаст. Мы и дом продадим, и все-все. Прошу вас, отпустите меня!

– О, на коленях! Это же отличная поза, – скривил улыбку Шкуродеров. – Надо попробовать. – А Наташе сказал: – Какая ты наивная. Не ожидал. Да твой папа столько денег, сколько мы за тебя получим, и во сне не видал.

Наташа продолжала плакать и с болью просить:

– Дяденьки, отпустите меня, отпустите.

У Шкуродерова в глазах сверкнуло.

– Чего, прикольнемся? Пусть побегает.

– Не заныкалась бы.

– А мы предпримем превентивные меры. – Кривая улыбка снова тронула уголки губ Шкуродерова, и он шагнул к Наташе. Наташа встала на ноги, замерла в ожидании. Он, насмешливо улыбаясь, приподнял пальцем её подбородок. – Значит, так. Хочешь, чтоб мы отпустили тебя? Хорошо.

Считай, что у тебя сегодня счастливый день. Ты можешь уйти отсюда, но только при одном условии: сначала разденешься догола.

Наташа не сразу осознала смысла его слов. Звуки доходили до нее приглушенно, как из подземелья, и она никак не отреагировала.

– Ну, чего молчишь? Раздевайся.

Наташа вся похолодела. Слезы из ее глаз потекли нескончаемым потоком.

– Я не могу.

– Все понял: стыдишься. Растерялась, боишься. Но я не понимаю только одного: чего в этом страшного? Естественно, непривычно раздеваться перед мужиками, зато останешься живой. Ты должна радоваться, а не стыдиться. Если я правильно понял, то ты просила, чтоб мы тебя отпустили. Вот я с тобой заключаю сделку. – Наступила пауза. Шкуродеров уставил на девушку насмешливые глаза. Не говорил ни слова, но время от времени вытягивал руку, поворачивал ее к себе и пристально следил за ее лицом. – Вот так, иногда приходится выбирать, – наконец сказал он и открыл в ожидании рот.

Удавнюк, подперев левой рукой голову, лежал на боку и неторопливо курил. При этом тоже не сводил прищуренных глаз с Наташи, со сладостным предчувствием ждал ее действий.

– Хитрый, Андреич, уж ты в трудное положение поставил ее. – Открыл бутылку с пивом, отхлебнул из горлышка, еще больше сощурив глаза, громко произнес: – Чего стоишь? Иди! Он тебя отпускает.

– Да, иди, только, как договорились, голышом, – вернувшись к Удавнюку и усаживаясь рядом с ним, подтвердил Шкуродеров. Потрепал ладонью его волосы и, потешаясь, дополнил: – Народ жаждет стриптиза! Видишь, у него спина чешется, крылышки растут, дух поднимается.

– Давай, давай, не набивай цену, – взыгрался Удавнюк.

Наташа все стояла с опущенной головой и не двигалась. Она не верила, что эти изверги отпустят ее, они лишь глумятся над ней. Разденется она или не разденется, они ни в коем случае ее не отпустят. Но это был хоть какой-то шанс. «Быстро разденусь и пойду. Сначала медленно. Пока они будут потешаться, дойду до зарослей, потом брошусь в них и изо всех сил побегу. Буду бежать до тех пор, пока не упаду. По кустам на машине они не смогут проехать, а так, может быть, не догонят. Потом заберусь в самую чащобу, запрячусь и буду там сидеть. Когда наступит ночь, выберусь из леса, найду на свалке какую-нибудь тряпку, замотаюсь в нее и дойду до города. А там люди».

Она уже приложила ладони к платью, приготовившись снять его, уже сжала их. Но не смогла. Она очень хотела жить, и это был единственный шанс остаться живой, но что-то останавливало ее. «Зачем терпеть такое унижение? Нет, нет, не могу».

– Да-а… – протянул Удавнюк. – Не мычит, не телится. – Взмахнул рукой, чтоб обратить на себя внимание Наташи и недовольно сказал: – Э, алё! Слушай… тебе не кажется, что ты злоупотребляешь нашим терпением? Давай шевелись. Ты же смелая девушка, красивая и умная. Снимай шмотки потихонечку и чеши по полянке, а мы с удовольствием заценим тебя.

– Только волосы разбросай по плечам. Дикарки все косматые, – добавил Шкуродеров.

Не взглянув на них, Наташа неожиданно зашагала в направлении просеки.

– Кхм, – произнес Удавнюк удивленно. – Хотел посмотреть, откуда у нее стройные ноги растут, а она удалилась, как английская королева.

– Вопиющая наглость, – в тон ему произнес Шкуродеров, дожевывая колбасу. Они переглянулись, оба посмотрели Наташе вслед, но не сделали даже попытки остановить ее. Шкуродеров усмехнулся, опять потрепал волосы Удавнюка и по-молодецки крепко потянулся. – А ножки-то у нее действительно хороши. Эх, и нравятся мне такие девочки. А что, может быть, в самом деле, оставим ее себе? Припрячем и будем, как ты сказал, помаленьку. Кстати, ты же был на даче у Гарика, у него там очень подходящий погребок. А? Как ты на это смотришь?

– Категорически против. – Удавнюк уперся рукой о землю, сел, почесал за ухом. – Может, остановить? Не догоним.

– Не догоним, так разогреемся. Куда она от нас денется. Дальше уйдет, больше адреналина накопится. Спортивный азарт повышает тонус, укрепляет нервную систему. О здоровье, Удавнюк, думай, о здоровье, а не о деньгах. Здоровье дороже денег. Правильно?

– Правильно. Одно другому не мешает. Не, хватит. Давай по стопарику и погнали. Укрысится, шарь потом по кустам.

Видя, как Удавнюк суетится, Шкуродеров нарочно тянул время. Молча закурил, потом сказал:

– Ну, наливай.

Наташа шагала по мягкой траве, она уже отдалилась от ложбины метров на двадцать, но до зарослей еще далеко. Было страшно, страшно до оторопи, страшно настолько, что каждый шаг давался ей невероятным усилием над самой собой. Сердце отчаянно билось, как птица в сетке, стремившаяся выбраться на волю. «Минута. Нужна еще одна минута, и я дойду туда! – Она поняла, что милиционеры решили поиграть с ней в догонялки, позабавиться таким образом. – Пусть посидят еще всего одну минутку, только бы не поторопились. Господи, помоги мне!» Напряженно вслушиваясь, она уловила слабый, похожий на шепот, шорох листьев, почувствовала легкий ветерок, ласковое тепло солнца. Оно было еще высоко, но уже касалось верхушек деревьев. От этого, от ощущения внезапной свободы что-то случилось с ней, она вдруг забыла о предосторожности, о плане усыпить бдительность своих мучителей и сделала именно то, чего как раз не следовало делать – она, как безумная, бросилась бежать, тем самым обрекая себя на издевательство и гибель.

Расстояние до густых кустов шиповника и щетинистой поросли акации стремительно сокращалось. Наташа бежала и видела только эти заросли. «Сейчас, сейчас добегу, брошусь туда и быстро пролезу в самую чащу, а потом проберусь как можно дальше, и они меня не найдут!» Но в тот момент, когда до зарослей оставалось всего несколько шагов, она оглянулась и обмерла: рядом, чуть не сбив ее, резко затормозила машина. Шкуродеров ловко выпрыгнул из кабины и под отрывистый смех Удавнюка метнулся наперерез.

– Ма-ма! – в отчаянии закричала Наташа. Ее голос плачущим эхом прокатился по лесу.

Шкуродеров подбежал к кустам, опередив ее, остановился и, словно не решаясь на какое-то действие, расслабленно опустил свои длинные руки. Наташа на миг застыла на месте, затем бросилась мимо него, пригнулась, намереваясь нырнуть в кусты, но Шкуродеров успел схватить ее. Дернул, со всей силой прижал к себе.

– Куда ты рвешься? Постой… Нам не туда, нам сюда.

Вырываясь, тяжело дыша, Наташа рыдала навзрыд и призывала на помощь неизвестно кого.

– Помогите! Помогите!

– Ух, ты, как запыхалась. Тебе отдохнуть надо.

Он заломил бьющейся девушке руки, выкрутил их назад и затолкал ее в машину. Она увидела перед собой перекошенное лицо захлебывающегося от радости Удавнюка.

– Побегала? Зря ты полезла в кусты. Знаешь, там сидит серый волк, зубами щелк.

– Поехали! – скомандовал ему Шкуродеров.

На ложбине Шкуродеров вытащил Наташу из машины, с довольной ухмылкой на лице остановился перед ней и с издевкой сказал:

– Куда ты бежала? Я же сказал: голышом. А ты? Нехорошо поступила, ой как нехорошо. Проштрафилась ты, девочка, провинилась – вот что я тебе скажу. Почему ты не разделась? А? Смотри, как это делается, – вот, очень просто. – Он отпустил ее руку, сбросил с себя милицейскую форму, снял трусы, майку, даже носки. – А теперь на колени!

Наташа, обливаясь слезами, отрицательно мотнула головой. Она была обречена, последние остатки надежды покинули ее. У нее тряслись руки и ноги, мир вокруг ее перевернулся.

– Нет, ты встанешь на колени. На колени, я сказал! Сильная рука его схватила ее за волосы и потянула вниз, как тугую ветку, которую наклоняют с намерением оборвать высоко висящие плоды. Наташа извернулась, Шкуродеров не успел отдернуться, и она разъяренно вцепилась в его палец зубами. Он взвыл от боли, дернул руку. Но Наташа, сжав свои челюсти изо всех сил, вцепилась мертвой хваткой. Вдруг на ее голову обрушился резкий дробящий удар. Второй, третий. Ноги подкосились, в глазах потемнело, и она без сознания упала на землю.

– Твою мать! Смотри, что сделала эта дрянь, – закричал Шкуродеров, подскочив к Удавнюку.

– Ты нуждаешься в неотложной медицинской помощи, – глядя, как из пальца брызжет кровь, рассудил тот.

– Морду разобью, тварь! Чего ты рассуждаешь? Аптечку давай!

Сам взял бутылку с водкой, полил из нее на палец, остальное выпил большими, жадными глотками.

А Удавнюк уже бежал тяжелой трусцой, нес аптечку, на ходу открывая ее. Обильно окропил кровоточащий палец йодом, перевязал.

– Ты ее не убил?

– Не знаю. Они живучи, как кошки. Надо было зубы выбить.

– Ни в коем случае, товарный вид испортишь. Шкуродеров кинул на него недружелюбный взгляд и, пробуя шевелить прокушенным пальцем, уже спокойнее произнес: – Вот дрянь. Пойду, получу моральное удовлетворение.

Он стянул с лежащей без сознания Наташи платье, все белье, бросил его к кустам и грузно навалился на нее. От удовольствия у него даже потекла изо рта слюна.

* * *

Два остервеневших садиста, подобно пещерным зверям, услаждающимся кровью жертвы, которую они разрывают на куски, несколько часов измывались над несчастной девушкой и наслаждались ее страданием. День угасал, становился прошедшим временем, вместе с ним угасала Наташина человеческая жизнь. Для нее больше не стало ни настоящего, ни будущего, остались только страх и мучительное существование.

Когда вечернее небо осветилось холодными огоньками звёзд, ее мучители начали собираться в дорогу. Прибрав аптечку и смахнув на траву остатки пиршества, Удавнюк устало вытряхнул одеяло, положил его на капот машины. Доведенная до исступления, граничащего с потерей рассудка, Наташа сидела с поникшей головой. Шкуродеров напел: «Кому-то было хорошо, а кому-то – плохо» и швырнул ей платье.

– Одевайся, коза драная. На сегодня хватит. Поедешь к басурманам. Они там голодные, давно тебя поджидают.

Он подождал, когда Наташа оденется, подвел ее к машине и затолкал в багажник. Затем двумя короткими шнурами связал ей руки и ноги, взял одеяло, лежавшее на капоте. Брошенное сверху, оно прикрыло Наташу всю полностью, она инстинктивно повернула голову на бок, и услышала, как глухо захлопнулся багажник. Словно обдумывая свои дальнейшие действия, Шкуродеров постоял немного, затем влез на заднее сиденье и пробормотал с холодным спокойствием:

– Я, пожалуй, посплю.

Прежде чем завести двигатель, Удавнюк протер глаза, закурил. Затем всмотрелся в неясные очертания деревьев, включил фары, и машина, как будто сама собой, поехала.

Наташа лежала в тесном багажнике как под прессом. Вдруг ее замутило, словно от долгого кружения, она стала проваливаться. Но вскоре очнулась от боли в руках и ногах. Лишь наполовину придя в себя, почувствовала, что ее ступни и руки словно перерезают, что ее тело находится в неудобном положении. Хотела пошевелиться, но ей никак не удавалось. С каждой минутой боль нарастала, становилась невыносимой, и она застонала, пытаясь тем самым унять боль. «Чего это она скулит?» – задумался Удавнюк. Подождал – стоны стали слабее, реже. – «Не задохнулась бы». Вылезать из кабины ему не хотелось, но перед выездом на трассу он все же затормозил. Открыл багажник, пригляделся.

– Чего ты тут томишься? Не задохнулась еще? – Наташа только простонала.

– Ну, ничего, в горах отдышишься, там воздух свежий, полезный.

Увидев, что она накрыта с головой, откинул одеяло, на всякий случай ощупал, как связаны руки и ноги. Шнуры были затянуты с такой силой, что впились в кожу.

– Вот идиот! Пока доедем до места, начнется гангрена. Кто за калеку заплатит?

– А? Тебе что-то не нравится? – послушался пьяный голос Шкуродерова.

– Я молчу, спи, – ответил Удавнюк, доставая из кармана нож.

Разрезал шнуры, багажник запер на ключ. «Так надежнее будет».

Кромешная темнота окутывала все бескрайнее равнинное пространство, лишь с двух сторон плыли навстречу друг другу светящиеся фары машин.

Удавнюку сделалось жутко, он поежился, как от озноба, нырнул в кабину и, быстро набрав скорость, помчался по трассе.

Дорога предстояла дальняя.

* * *

Дима несколько раз порывался встретиться с Наташей, но всякий раз сдерживал себя. Не хотел, чтобы она обиделась на него за то, что он нарушает свое обещание не претендовать на ее расположение. А на этот раз решился заглянуть в аудиторию, в которой по расписанию проводились семинарские занятия в Наташиной группе. И удивился, что ее нет. Еще больше удивился, когда узнал от однокурсниц, что она не появляется на лекциях уже четвертый день. Он разыскал старосту группы, девушку с хорошей фигуркой и каштановой косой.

– Не знаю, в чем дело, – сказала она, перебирая пальцами по своей косе, перекинутой на грудь. – Может быть, заболела. Вообще странно… Мне ничего не говорила. – Девушка оставила косу в покое и очень серьёзно посмотрела на Диму. – Ну вот, больше я ничего не могу сказать.

У Димы была еще одна пара, но он не пошел на лекцию, а сразу же уехал, надеясь найти Наташу в квартире. Дверь ему никто не открыл. Не удалось найти Наташу и на следующий день, и после. Не представляя, что с ней могло случиться, все время до понедельника, когда должны были вернуться со своих гастролей Валерка с Оксаной, он провел в напряжённом ожидании. В понедельник даже не пошел на занятия. Спустившись со своего этажа, позвонил в Валеркину квартиру, и опять дверь никто не открыл. Тогда он вышел из подъезда и стал ждать. И не напрасно. Часа через два к дому подрулило такси, из него вышел Валерка. Один. Они поздоровались и выжидательно посмотрели друг на друга.

– Ты меня ждёшь? – после паузы спросил Валерка, поправив на плече ремень спортивной сумки.

– Да.

– Что случилось?

Вместо ответа Дима тоже спросил:

– Ты чего, один приехал?

Валерка хитро улыбнулся.

– Одын, совсем одын.

– А где Оксана?

– Пойдем в квартиру жрать хочу как волк.

Они сразу же пошли в кухню. Увидев оставленную на столе грязную посуду, Валерка недовольно вздохнул, но тут же его лицо опять приняло добродушное выражение. Он сел на стул, откинулся назад и вытянул ноги. – Присаживайся. Оксана не приехала, некогда ей. Мы с ней подцепили жирного карася, депутата горсовета, с бронированной дверью. Без ключей проникнуть в квартиру никак невозможно. Так что Оксана в данное время сидит с ним в ресторане. В доверие втирается. А я решил не маячить там без толку. Как добудет ключи, позвонит. – Он сказал это как бы между прочим. – Ну, ладно, говори. Что там у тебя?

– Что-то с Наташей произошло.

– В смысле…

– Пропала она.

Валерка снова кинул взгляд на стол.

– Я сразу понял, что-то не так. На другую квартиру ушла?

– Вряд ли. Ее и в институте нет.

– Даже так? – Он подумал немного и спросил: – Между вами никакого конфликта не было?

– Не было. Как вы с Оксаной уехали, я ее больше не видел.

Валерка расстроился, наверное, больше Димы. Он помолчал, встал и пошел осматривать комнаты. Через минуту хлопнул дверью спальни, вернулся.

– Слушай, дело серьезное. Ее сумка здесь. С ней, похоже, приключилась какая-то беда. – Постоял с хмурым лицом, не произнося ни слова. И Дима молчал. Они оба были в полной неопределенности. Внезапно Валерку пронзила догадка. – Понятно.

– Что тебе понятно.

– Понятно, откуда ветер дует. Ты не против, если я пошарю в ее вещах.

– Зачем?

– Мне надо узнать, паспорт в сумке или нет. Студенческий билет явно был всегда при ней, а паспорт не должна бы носить с собой.

– И что из этого? – недоуменно спросил Дима.

– Давай сначала проверим.

Они вместе зашли в спальню, просмотрели содержимое Наташиной сумки. Паспорта, естественно, не было.

– Мне кажется, я знаю, что случилось. Это дело мытаря. Точно его работа. Наташа, вероятно, поела, а потом неожиданно вышла из квартиры, потому что даже посуду не прибрала, как будто бы кто-то позвал ее. И больше не вернулась. Я уверен, что это мытарь. Просто так она никому не открыла бы дверь, а он в милицейской форме, ему могла. Кроме того, ни одному бандиту не придет в голову украсть паспорт. Это мог сделать только он, чтоб никаких следов не осталось. Узнал от нее, что она из хутора, и куда-то упрятал. Нет ее и нет, кому какое дело. Кто ее будет искать? В паспорте – фотография, фамилия, а так – кто она? Кого искать-то? А побаловаться с девочками он любит, это я знаю. Не хочу пугать тебя, но в прошлом году он в лесу изнасиловал и убил одну проститутку. Был даже суд. Дело замяли, конечно… Да. Слушай, езжай-ка ты, пожалуй, прямо сейчас на старый автовокзал, он там «наперсточников» пасет. Если не болтается вокруг вокзала, зайди в опорный пункт. Обычно он там бывает, это его хлебное место. При на него буром, посмотришь, как будет реагировать.

Диму словно поразил столбняк.

– Чего, не поедешь? Хочешь, сгоняем вместе.

– Да нет, сам разберусь.

* * *

Затормозив возле автовокзала, Дима бегло огляделся вокруг. В стороне от остановки, как обычно, присев на корточки, какой-то жулик шустро передвигал наперстки, его кольцом окружали десятка два возбужденных людей. Дима прошелся вдоль выстроившихся в шеренгу пригородных автобусов, заглянул в дверь. Обошел вокзал с другой стороны, вернулся обратно. Вошел в здание вокзала. Повсюду, особенно возле кассовых окошек, толпился молчаливый народ с чемоданами и сумками в руках. Над одной из дверей у дальней стены глазами нашел написанное ровными буквами слово «милиция». Открыл ее. В комнате стояли грязный коричневый сейф, шкаф, стулья и три канцелярских стола желтого цвета. За одним из них с повернутой на бок, как у прислушивающейся курицы, головой, сидел милиционер. Он водил карандашом по листу бумаги: то ли писал, то ли что-то подчеркивал, а может быть, рисовал. Но это был не Шкуродеров. Дима спросил его:

– Сержант, мне надо увидеть Шкуродерова. Не подскажешь, где найти его?

– Иди отсюда, не мешай работать, – не меняя положения тела, рыкнул сержант.

Дима хлопнул дверью, направился к выходу. Навстречу ему, не спеша, словно прогуливаясь, шагал Шкуродеров. Увидев Диму, он заметно вздрогнул, с некоторым удивлением взглянул на него еще раз, повернулся и, ускорив шаг, вышел на улицу. Дима поспешил за ним. А когда тоже оказался на улице, крикнул:

– Майор, подожди, поговорить надо.

Шкуродеров остановился, повернулся.

– В чем дело, гражданин?

– Иди сюда! Поговорим с тобой, – твердо произнес Дима.

Шкуродеров потемнел, сделал несколько решительных шагов навстречу.

– Это что за выходки?

– Где Наташа? – тоже потемнев, спросил Дима.

– С кем-то ты меня путаешь, малый…

– Не узнаешь меня? Говори быстро, где Наташа.

– Знаешь что? Я при исполнении! На нарах захотел попотеть?

Дима сунул руку в карман.

– Да я тебе, падла, кишки выпущу.

– А, вспомнил. Тебя, кажется, Димой зовут? Не понимаю, что ты тут мне… Кто эта Наташа? Я не знаю, о ком ты говоришь.

– Знаешь, – едва сдерживая себя, прошипел Дима и пошевелил в кармане рукой.

– Что ты пугаешь?

– Я тебе сказал, кишки выпущу, мразь. Пикнуть не успеешь. Ну!

Взгляд Шкуродерова скользнул по свирепому лицу широкоплечего парня, – к руке, которую держал он в кармане.

– Что ты хочешь?

– Если сейчас же не скажешь, что ты сделал с Наташей, я перережу твою глотку прямо здесь, – с явной готовностью осуществить свое намерение произнес Дима Пот выступил на лбу у Шкуродерова, дыхание сделалось тяжелым. Он кашлянул в кулак, пытаясь справиться с напряжением, и заговорил с таким трудом, словно кто-то невидимый сжал ему горло.

– Не нужно это. Ничего с ней не случилось. Я все расскажу, давай только отойдем.

Он подтвердил свои слова кивком головы и пошагал за автобусы. Дима, не спуская с него глаз, пошел следом.

– В первую очередь, меня интересует, откуда ты узнал? – с невеселой усмешкой спросил Шкуродеров, показывая, что готов к откровенному разговору.

– Не твое дело.

– Ладно. Я все уже понял. Только не надо мне угрожать, давай договоримся по-хорошему.

– По-хорошему? Это как?

Шкуродеров с сожалением вздохнул.

– Буду с тобой откровенным. Стыдно признаться, но я действительно хотел уговорить Наташу стать моей любовницей. Думал, осыплю ее деньгами, и она растает. Пойми меня, просто не устоял перед ее красотой. – Дима недоуменно смотрел на него. – Уж больно хороша кошечка, такие ножки, да и все остальное… – Он усмехнулся, причмокнул губами. – Диман, поверь мне, я каюсь и сожалею, что так вышло. Особенно мне перед Валеркой стыдно. Хотя прежде чем пойти на это, я у нее расспросил об ее отношениях и с тобой, и с Валеркой. Посчитал, что она всего лишь квартирантка, – он с пониманием взглянул Диме в глаза, – оказалось, если я не ошибаюсь, не совсем так. Я приношу тебе извинения, извинюсь и перед ней, и перед Валеркой, возмещу Наташе моральный ущерб, только давай договоримся с тобой, пусть все будет шито-крыто! Сам понимаешь, я боюсь огласки, это же, считай преступление. И знаешь, что? Хочу попросить тебя помочь мне.

– Чего?

– Просто прошу тебя поговорить с Наташей, чтоб она никуда не жаловалась. Я отблагодарю тебя. Майор Шкуродеров не забывает услуг. Пойми, все мы живые люди, кто не ошибается.

– Где она?

– На даче у моего друга.

– Это правда?

– Не веришь?

– Поехали!

– Диман, давай через пару часиков. У меня прямо сейчас совещание в отделе. Просто физически не смогу. Давай, встретимся вот на этом месте ровно в два и смотаемся за ней.

– Ты ее что, запер?

– Да, запер. Но с ней все в порядке, клянусь.

Он проводил Диму до машины и, когда Дима сел за руль, задержал дверцу.

– Еще раз приношу свое извинение. С тобой мы почти не знакомы, а Валерку я очень хорошо знаю. Больше всего мне перед ним неудобно. Кстати, он еще не приехал?

От его дружеского тона лицо Димы окаменело.

– Слушай, если что-то случится с Наташей, имей в виду, больше не выкрутишься. Ты знаешь, кто мой отец… Звездочки слетят с плеч вместе с твоей безмозглой головой. Не только за Наташу ответишь, но и за то, как придушил в лесу проститутку, вспомнишь. Все вспомнишь. Это точно, можешь не сомневаться.

Он резко захлопнул дверцу, сел прямо, положил руки на руль и стал думать: «Что-то здесь не так. Всего нескольких моих слов хватило, чтобы заставить его сознаться в похищении Наташи. Но ладно, важно, что я узнал, где она. Теперь главное вызволить ее, а после с ним разберемся».

* * *

Шкуродеров помедлил, словно ожидая, что Дима откроет дверцу и что-то добавит к сказанному, затем бросил на «Мерседес» раздраженный взгляд и пошагал. Когда вошел в комнату милиции, Удавнюк все еще сидел за столом и все также водил карандашом по бумаге. Шкуродеров остановился за его спиной, стал смотреть в окно. «Черт возьми! Просто так не обойдется. Придётся повоевать. Все закономерно, любое серьезное дело всегда тянет за собой целую цепь последствий, – рассуждал он. – Тем более у меня нет выбора, нет никаких вариантов». Приняв окончательное решение, стал обдумывать детали плана действий, пытаясь продумать все наперед, предусмотреть самые непредсказуемые ситуации. Но нервы надо было как-то успокоить. В глазах его прятался страх, а на обычно самодовольном лице застыло выражение отчаяния. Он достал из-за сейфа начатую бутылку водки, плеснул в стакан, опрокинул его в рот и вместе с выдохом произнес:

– У нас проблемы.

Удавнюк с удивлением взглянул на него.

– У нас с тобой никогда не было без проблем. Мы не ищем в жизни легких путей.

– У нас очень серьезные проблемы, – злобно повторил Шкуродеров. – Сейчас тут был Валеркин друг, Диман, он в курсе, что мы с тобой увели из квартиры эту куклу. Требует вернуть ее.

– Ну и что? Давай пригласим его в ресторан, отстегнем, сколько нужно, и красиво разойдемся. Чего он рыпается? Кто она ему?

– Не получится. Я знаю его, крутой пацан, опасный, так просто с ним не сговоришься. С ним никак не договоришься. Уяснил? – Он снова протянув за сейф руку, взял бутылку и отпил из нее – Вообще, откровенно говоря, я очень хотел бы с ним договориться. Честное слово! Ничего не пожалел бы!

Но, повторяю еще раз, – это невозможно. Если он сказал, чтоб мы вернули Наташу, – все, другого не дано. Либо мы вернем Наташу, либо он нас с тобой самих наизнанку вывернет. И нечего пытаться. Бесполезно протягивать руку тому, кто ее никогда не пожмет. Ты знаешь таких начальников, которые не хапают взятки?

– Нет.

– А я знаю. Двоих. Их мало, один человек на сто тысяч, но они есть. Лет пять или семь тому назад, ты тогда еще не работал, прокурор в нашем районе был. Сколько я горя от него натерпелся, рассказать невозможно. Истукан, баран, осел упрямый. Ему было все равно: друг ты, брат, сват – все по закону. Мог бы денег иметь видимо-невидимо. Самая такая хлебная должность. «Давай, – говорю ему, – закроем дело, пять штук обещают». – Ты представляешь, пять штук – это новенький «Жигуль». – Нет, слышать не хочет. Упирается, хоть отверткой ухо долби. Ну, и приходилось сажать человека безо всякой пользы. Сам ходил и зимой, и летом в затрепанном плаще, в мятой шляпе, по-моему, ни разу досыта не нажрался, но никогда рубля не взял.

– Во, козел.

– Вот и я говорю: скотина. Диман из этой категории, такой же истукан. С той лишь разницей, что не имеет с баблом никаких проблем. Отец у него в таможне работает, большая шишка. Представляешь? Отец – прожженный жулик, а он – сознательный гражданин, принципиальный товарищ. Не могу разобраться, чего у них с Валеркой общего?

– В таком случае давай наркотики ему подсунем?

– Ты соображаешь, чего сказал?

– А что?

– А то, что его к отделу близко нельзя подпускать. Стоит ему только вякнуть про эту куклу и понесется. Я ж сказал тебе, кто у него отец. Там такие связи. А Валеркин отец тем более – министром работает в Москве. Это – во-первых. А во-вторых: часики тикают. Мы ограничены временем и пространством.

– Что же нам делать?

Шкуродеров шагнул к столу, пригнулся, понизил голос. – Я сказал ему, что мы заперли ее на даче у Гарика.

Удавнюк даже подпрыгнул на стуле.

– Зачем?

– Ты слушай меня. Надо действовать, у нас нет времени оглядываться по сторонам. Иначе или получим по ножу в печенку, или загремим на всю катушку. Я пообещал ему отдать эту сучку. В два часа он будет здесь, поеду с ним как бы за ней. Слушай меня внимательно: сейчас же дуй на дачу Гарика, но сначала заверни к нему на работу за ключами. Машину поставь так, чтобы не с одной стороны не было видно. И жди.

– А если он…

– Молчи, Удавнюк. Молчи… У меня не бывает никаких «если».

Он взял из рук Удавнюка карандаш, перевернул лист, испещренный цифрами, набросал схему дачного участка, домика и стал давать четкие инструкции. Удавнюк напряженно вникал в то, что ему предстояло совершить.

Когда Шкуродеров закончил и опять потянулся рукой за сейф, он спросил:

– Слушай, ты так обрисовал Димона. Откуда ты его знаешь? Он тебе что, корефан.

– Нет, – ответил Шкуродеров. – Для этого я держу сексотов. Они по моему заданию о любом человеке, который меня интересует, все вынюхают. А Диманом я заинтересовался потому, что он Валеркин друг. Мне надо было знать, чем Валерка дышит, потому что у нас с ним дельце одно имеется.