Текст книги "Веления рока"

Глава X
Кошке игрушки, а мышке – слезки

С того самого дня, когда конфликт с Настей на пустыре, словно внезапно налетевший ураган, разрушил всю веру в ее порядочность, Эрудит пребывал в каком-то подавленном состоянии. Всю прошедшую неделю, работая на винограднике, как и прежде, безо всякого уныния, – во всяком случае, так это выглядело со стороны, – он придавался неотвязным и мучительным думам, пытаясь постичь ее легкомысленный поступок. Казалось бы, она любила его и была на седьмом небе от счастья, когда он сделал ей предложение, а при этом, понимая, к чему приведет ее выходка, назначила тайную встречу с другим и среди белого дня побежала к нему на свидание. Почему же она так поступила? Это был рискованный шаг, если принять во внимание, что полной уверенности скрыть от него тайную встречу у нее не было, ведь это не просто случайный разговор со знакомым, произошедший, например, в коридоре конторы, а назначенное свидание в условленном месте.

Эрудит ломал себе голову, придумывая разные причины, заставившие ее так рисковать, которые спустя некоторое время казались ему совершенно нелепыми; словом, он не находил объяснений случившемуся и был чрезвычайно угнетен своим замешательством. А между тем еще большую путаницу вносило другое обстоятельство: каким образом о предполагаемом свидании Насти узнала Нина, сообщившая ему об этом? Во-первых, кто ее посвятил в дела Насти, не сама же она поделилась с ней своими секретами; во-вторых, с какой стати Нина ни с того, ни с сего рассказала, что ему надо приехать на пустырь в указанное время? Тем более, она тогда подчеркнула, что для него это очень важно. Он не допускал мысли, что Нине стало известно об его отношениях с Настей. Имея хоть малейшее подозрение, она не стала бы притворяться, это не в ее характере, а впала бы в такую истерику! Она же выглядела в тот день ничем не обеспокоенной, даже, как показалось, не сомневающейся в скором возобновлении их встреч, удовлетворенной, подобно ребенку, ожидающему обещанную игрушку, которую очень хотелось ему получить.

И теперь, придя с работы, Эрудит чувствовал душевную усталость от мучительных вопросов, на которые не находилось ответов; ему не приходило в голову, что его душевное состояние было как раз в той степени раздражения, которая обычно называется ревностью. Не зная как отвлечься от своих навязчивых мыслей, он решил переодеться и отправиться к Борьке Лагунову или Генке Шмелеву. Но передумал. В клубе тоже делать нечего – там, как в детсаду, одна мелочь. В последнее время одни малолетки туда бегают, а ровесники Эрудита в клуб не ходят, устарели для танцев под магнитофон и заигрывания с капризными старшеклассницами. Они по вечерам занимаются кто чем: у кого есть девушка – уединяются с ней в укромном местечке, у кого нет – скучают перед телевизором, чаще – собираются в компанию и неторопливо, без всякой суеты травятся вермутом или непокорными устами глушат самогон.

Поужинав, Эрудит, не дожидаясь темноты, взял в руки книгу и впервые за долгое время очень рано улегся на кровать с намерением как-нибудь заснуть. Но ни читать, ни спать не хотелось, вскоре он отложил книгу и вновь погрузился в раздумья. Блуждая в догадках и предположениях, прибавляющих все больше и больше вопросов, он вспоминал, как при встречах озарялось счастьем Настино лицо, ее жизнерадостные чувства, ее бесподобную улыбку. Он пытался понять, любил ли он ее и любит ли еще?

Или все случившееся было лишь всплеском эмоций, наваждением, обольщением несравненною ее красотой. «Как, неужели не любил? – говорил он себе. – Почему же неотступные переживания не дают мне ни на секунду забыть о ней?»

Никогда в жизни Эрудит не испытывал ничего похожего. До случая на пустыре он считал, что между ним и Настей никаких других, кроме нежных отношений, и быть не может. Не все ли равно, как он тогда считал, какие чувства у него к ней? Люблю, не люблю – это, в сущности, теперь не имеет никакого значения, отметил он про себя. При этом все же находился в нерешительности, возникали противоречивые мысли: может, произошло совсем не то, что он предполагает, и стоит простить ее? Подумав так, он удивился своему сомнению: как можно простить измену? Перед глазами снова нарисовалась сцена на пустыре, отчего гнев и злость охватили его, придав его лицу выражение уязвленной мужской гордости. Это были мучительные мгновения.

«А что я знаю о ней? – спрашивал себя Эрудит. – Я знаю только одно: до меня она была замужем за Семеном, еще ходили слухи, что у нее появился любовник, возможно, и не один». Раньше не верил тем сплетням, во всех красках описывающих, как она при живом муже гуляла с кем-то другим, вероятно с тем, с которым сам Эрудит ее и застукал, не подозревал, что она способна на обман. Теперь же убедился – все те слухи были небеспочвенны. Он с мрачной уверенностью решил, что Настя заслуживает не любви, а презрения – значит, ему незачем больше думать о ней, и если не хочет потерять уважение к самому себе, то не следует даже вспоминать ее имени, должен навсегда забыть ее. Изменив однажды – она будет изменять всегда, и верной женой никогда не станет. Разум подсказывал, что Настя не могла изменить ему, но ревность рисовала немыслимые картины и заставляла снова и снова испытывать в груди бешеное негодование.

Эрудит вновь раскрыл книгу, но прежде чем приступить к чтению, закрыл глаза, ожидая, когда утихнет мучительная борьба, происходящая в его душе. Необходимо переключиться на что-то другое, решил он. И принялся думать о другом. Сначала попытался сосредоточиться на своем мотоцикле: «Надо бы заняться им – цепь подтянуть, пора и масло поменять». Чего еще можно о мотоцикле думать? Начал размышлять просто о житье-бытье. Не получилось. Мысли снова и снова возвращались к Насте. Тогда он вспомнил о девушке, которую давно видел в автобусе, и стал думать о ней. Ее большие голубые глаза, похожие на два глубоких чистых озера, так поразили его воображение, что он и теперь, спустя время, словно наяву ощущал их необъятную синеву.

«Интересно, можно ее отыскать или нет? – рассуждал он. – Наверное, можно. Если она ехала по нашей дороге, значит, живет в одном из хуторов в той стороне, куда шел автобус, следовательно, надо побывать в этих хуторах и поспрашивать. И как спрашивать? Вот приеду, допустим, в Шаминку. «Здрасьте! Бабуль, скажите, не живет ли в вашем хуторе такая беленькая девушка с глазами?» – «Живет, милый, живет, во-он в том доме. Такая славная дивчина! Чего же ты стоишь, как пенек? Ступай, ступай к ней поскорей, она поди-ка ждет тебя, не дождется». Подхожу я к тому дому, стучу в окошко. «Эй! Есть кто дома?» За окном молчание. Я уже собираюсь уйти, как выглядывает беленькая, с глазами, но не она и неуверенно спрашивает: «Кого вам надо?» – «Э-э, простите». Возвращаюсь назад. «Бабушка, это не такая. Может быть, у вас еще есть?» – «Как не быть, жалкий ты мой, как не быть! Чего доброго, а девок у нас полно, их в нашем хуторе, как собак нерезаных». – «И что, все они беленькие?» – «А Бог их знает, какие они. Сегодня беленькие, завтра накрасятся – становятся черненькими, а то и прочь, рыжими». Значит, придется мне наведаться к каждому дому, где есть и беленькие, и черненькие, и рыженькие. Делать нечего, плетусь к другим воротам. «Эй! Хозяева!» – «Это кто там еще торчит под окном? Что у тебя там?» – «Да вот, мне надо на вашу дочку посмотреть»

– «Некогда ей» – «А когда я смогу ее увидеть? – «Вечером, вечером!» – «Мне сейчас надо, у меня терпения не хватает ждать до вечера». – «А придется!» – «Нет, хочу немедленно. Пусть высунется в окошко». – «Вот ведь настырный попался! Да кто ты вообще такой?» – «Вы меня простите, конечно, но мне надо всех ваших красоток пересмотреть» – «Пошел вон отсюда!» И я пойду восвояси. Так и буду ходить от окошка к окошку да стучаться. На улице соберутся толпы женщин, они начнут показывать на меня пальцем и говорить: «Бабоньки, идите-ка сюда! Смотрите! Смотрите! Вон ненормальный объявился у нас, ходит по домам и на девок зырит, да как зырит, аж сказился весь». А другая ей скажет: «Смотреть-то пусть смотрит, они от этого не облезнут. Вот как бы ни схватил какую, что с него взять, сумасшедший, похож. Давайте-ка, бабоньки, возьмем палки да прогоним его, нехай улепетывает на своем драндулете в другой хутор, а у нас ему делать нечего». И похватают они кочерги, черенки от грабель да метла и ну размахивать ими, и ну гнать меня из хутора, как прокаженного.

– Н-да, – тяжело вздохнул Эрудит, – о голубоглазой незнакомке тоже нет смысла мечтать. Никакой перспективы. Придется возвращаться к Нине. Как ни как, она первая моя любовь. Только гонору в ней чересчур много. Это ж надо, вся извелась, как любит меня, а хоть бы одно письмо написала в армию. Уж натурная, зараза! Все равно, она неплохая девчонка. Может, пусть еще немного помучается? Нет, наверное, хватит, завтра пойду, с ней и про Настю быстрей забуду. Надо только ее недостаток признать за достоинство. Буду считать, что она не настырная, а очень гордая. Во! Что мне еще надо? Симпатичная девушка, к тому же еще и гордая». Он раскрыл книгу, но в ту же секунду его мысли снова вернулись к Насте. «Вот черт, я сегодня опять, наверное, не засну. Лучше схожу к Генке Шмелеву – поучим с ним уроки, партишку в шахматы сыграем, заодно чаю у них попью». Он положил книгу на табуретку, встал, оделся и отправился к своему молодому другу, прихватив с собой банку меду, которую, как и обещал, ему привез директор.

Эрудиту было очень тяжело забыть Настю, такую красивую, тем более, имея к ней очень неравнодушное отношение; но он твердо решил это сделать. Ведь любить можно лишь такую женщину, считал он, которая тебе верна и предана. Тайная встреча женщины с другим мужчиной – это уже измена.

* * *

Итак, на следующий вечер Эрудит пошел к Нине. Спрятав одну руку в карман куртки, он шагал по той же улице, по которой ходил к Насте, только в противоположном направлении; получился некий символический жест отдаления от нее, совершаемый, словно по задумке сценариста, как в драматическом эпизоде, разыгрываемом на сцене. Это заставило его вновь призадуматься о Насте. Она слыла первой красавицей не только хутора, а, пожалуй, всей округи. Помимо того, в ее внешности, в манере разговаривать, в зажигающем темпераменте была такая энергия, которая любого человека притягивала к ней, как магнит. Ее живой ум, наивная доверчивость, весь облик, наполненный добротой и деревенской свежестью, в то же время какой-то скрытой пылкостью, могли лишить рассудка любого мужчину. И каждый ради нее пожертвовал бы многим. «А я, – говорил себе Эрудит, – теряю ее по собственной воле. Сейчас, вот в эту секунду можно повернуться и она останется моей, потом же ее не вернешь, будет поздно. Если она действительно заведет шуры-муры с тем парнем, с которым встречалась на пустыре, и будет любить его, потом вздумает выйти за него замуж, я не знаю, что тогда сделаю, просто взбешусь от злости».

Незаметно все размышления, беспокоившие его в последние дни, опять полезли ему в голову, с ними он и поравнялся с домом Нины. Окинув взглядом улицу, шагнул за калитку и постучался в окошко точно так, как вызывал Нину на улицу когда-то до армии. После этого вернулся на тропинку, ведущую к крыльцу, и стал ожидать, равнодушно разглядывая соседские подворья.

Нина в это время мыла посуду, его стук вывел ее из состояния задумчивости. Она оживилась, сразу поняла, что это пришел Эрудит, и даже в окно не выглянула, а в ту же секунду поспешно вытерла о фартук руки, кинулась приводить себя в порядок. При этом с благодарностью оценила Маринино наставление: «Вот увидишь, прибежит к тебе как миленький. Еще спасибо мне скажешь. Только не вздумай закатывать истерику, делай вид, что ничего не знаешь».

Нина могла обижаться по любому поводу и не могла прощать, совсем не могла. Она имела гордый нрав, но у нее не было жизненного опыта, и даже не представляла, что в подобных случаях можно не надсаживаться до посинения от укоров и оскорблений, не проклинать, впав в исступление, а закрыть на все глаза, собрать всю свою волю, набраться терпения, словом – проявить женскую хитрость. Она, конечно, очень удивилась, что Марина не ошиблась, но подсознательно была готова к этому, вероятно, потому в первое мгновенье не испытала волнения. Однако через секунду внезапно душа ее встрепенулась, словно у пташки, выпущенной из клетки на волю. Ведь после разговора с Мариной, узнав, что Эрудит встречается с Настей, у нее помутился рассудок, она вверглась в страшную пропасть страданий и все это время не жила, а мучилась.

Подведя веки перед зеркалом, отчего ее и без того выразительные глаза сделались еще выразительнее, она стала причесывать распущенные волосы и думать, что сейчас скажет, увидев любимого. «Ничего я говорить не буду, сразу кинусь обнимать его и больше не отпущу от себя ни на шаг. Теперь я поумнела, теперь я поняла, что глупо вела себя, скрывая свои чувства». Ее охватил неизведанный восторг, как будто ей сейчас предстояло выйти на улицу не на свидание с Эрудитом, а завладеть несметными сокровищами волшебного царства, о которых он ей в детстве рассказывал в своих сказках. Кофточку и юбку она решила не менять, они и так были хорошие. Надев куртку, еще немного постояла перед зеркалом, не удержалась, выглянула в окно и прокричала в комнату матери:

– Мам, пропавший мой заявился, я побежала.

– Кто, Эрудит, что ли? Слава Богу! Наконец-то дождалась, дуреха… вволю наревелась.

– Все это уже не важно, – обувая свои «скороходы», ответила Нина.

– Вроде парней мало. Давно бы обзавелась другим женихом.

– Кому я нужна? А мне… мне никто не нужен кроме него.

– Долго не гуляйте, чтоб в одиннадцать была дома, – продолжала говорить мать. Она будто бурчала, а в голосе ее тоже радость слышалась.

Нина хлопнула дверью и вышла на крыльцо. Через ступеньки она перелетела. Не успел Эрудит оглянуться, как она очутилась рядом с ним. Сходу обвила его шею руками и, прижавшись к его груди, долго не разжимала их. Казалось, что она уходила во что-то дорогое, далекое и невозвратное, в те минуты навсегда ушедшей юности, воспоминаниями о которых жила все последнее время, и даже это объятье не могло вернуть ее в сиюминутность. Ей казалось, что эти воспоминания не закончатся, в них постоянно всплывал тихий вечер, когда произошло то, чего так долго ждало её сердечко: он предложил ей свою дружбу. Случилось все неожиданно. До этого она жила своей жизнью, мечтала о сказочном принце, и совсем не заметила, как этим принцем стал Эрудит. Первая любовь… Она долго пыталась скрывать свои чувства, но скрыть их оказалось невозможно.

Сначала они при встрече просто обменивались взглядами. И вот тот солнечный день, когда она шла в библиотеку с прижатым к груди томиком Есенина, первое свидание, потом долгая разлука. Все, как в сказке о принце.

Нелепо получилось. Два самолюбия решили что-то доказать друг другу, в результате – три года ожидания, три года горьких слез, три года превращения наивной детской мечты о принце в большую любовь. Мать, видя, как изводится ее дочка, и уговаривала ее, и ругала, она же не переставала плакать. На улице девушка оставалась по-прежнему улыбчивой, делала вид, что все хорошо, а по ночам душа и сердце разрывались на мелкие кусочки, она обнимала и обливала слезами самую верную подружку, с которой была по-настоящему откровенна.

Эрудит удивился такой пылкой встрече, тоже обнял ее и некоторое время молчал, глядя на крыльцо, с которого она только что вспорхнула как птичка. Это маленькое деревянное крылечко, увитое кустом дикого винограда, было любимым местом их свиданий. Они сидели на деревянных ступеньках, смотрели в звёздное небо, прислушиваясь к ночным шорохам короткой летней ночи, а листья виноградника, переплетаясь между собой, укрывали их от посторонних глаз. Ему так нравилось сидеть на этом крылечке с милой девочкой, мечтать о взрослой жизни, по-юношески пылко целоваться, а еще часами рассказывать ей о захватывающих дух необыкновенных историях, наполовину вычитанных, наполовину выдуманных самим, или переноситься в сказки и вместе с Иваном-царевичем отправляться за тридевять земель в тридесятое царство спасать от Кощея Бессмертного Василису Прекрасную. Эрудит рассказывал сказки, а Нина старалась представить себе и злых завистниц, намеревающихся погубить Аламарай, прославившуюся своей красотой и совершенством, умом и знаниями, чья красота затмевала даже солнце, и грустную русалочку, у которой был такой чудесный голос, какого не было ни у кого и нигде: ни в море, ни на земле; и прекрасного принца, в которого русалочка влюбилась. И очень жалела, что принц не сделал ее своей женой.

Особенно запомнились Эрудиту последние дни перед армией, когда как-то вдруг Нина просто расцвела и, словно в сказке, из обычной девчонки сама превратилась в неотразимую принцессу; кажется, тогда они не расставались ни на минуту.

– Добрый вечер, – наконец сказал Эрудит. – Ты сегодня такая красивая, необыкновенная, просто невозможно.

Нину охватил восторг от его комплимента. Она машинально провела ладонью по ровным волосам, проверяя, не растрепались ли они.

– А как же, все-таки первое свидание за три года. Я своим ушам не поверила, услышав твой стук! Ой, я так рада!

– Честно, Нина, ты стала еще прекрасней, чем была, – произнес он снова, отступив на шаг. – Ты выглядишь просто потрясающе! Приглядней тебя я еще ни одной девицы не видал.

– Мой любимый сказочник, не придумывай. Лучше скажи по правде, что ты уже забыл, как я выгляжу.

– Да ладно тебе, – засмеялся он весело.

– Я так соскучилась по тебе, Эрудит ты мой… – Она опять обняла его, прикоснулась своими губами к его губам, потом спросила: – А ты хоть капельку соскучился?

– Конечно, даже больше! – И, в следующий момент она на себе почувствовала, как он соскучился.

– Эрудит, отпусти, задушишь!

– Теперь не сомневаешься?

– Я думала, что ты не признаешься.

– Ну и зря. Мне это нетрудно.

– Идём гулять, или ты как, не желаешь? Может, посидим на крылечке?

– Да ну, холодно, сейчас лучше двигаться. Знаешь, куда пойдем? – Он хотел сказать, но в последнюю секунду передумал. – Нет, лучше выбирай сама.

– Давай просто походим по улице, – предложила она, обводя быстрым взглядом окрестности, погрузившиеся в сумерки.

– Ну, пошли, – сказал Эрудит.

* * *

Они, как и прежде, взялись за руки и вышли за калитку. Эрудит хотел повернуть к околице, но Нина опередила, потянула его в ту сторону, где живет Настя. Он повиновался, однако на губах у него появилась неловкая усмешка. Нина медленно подняла свои глаза, в упор посмотрела на него и спросила:

– Что случилось?

– Ничего. У меня был другой план. Думал, погуляем за хутором.

– За хутором хорошо гулять летом, когда травка зеленеет и птички поют, а сейчас только ранняя весна.

Эрудит кивнул.

– Убедила.

– По-моему, такой промозглой весны никогда еще не было, – поежившись, сказала Нина.

Она опять взглянула ему в лицо и вдруг в ее голове мелькнула догадка. «Что я сделала!.. Ладно, дойдем до его дома и повернемся назад, а то можем повстречаться с Настей. Сегодня ни в коем случае нельзя допустить такого». Желание Нины показаться Насте на пару с Эрудитом было огромное, очень хотелось увидеть ее реакцию и убедиться в достоверности Марининых слов. Хотя она и поверила Марине, что Эрудит похаживал к Насте, но кто знает. Все же она решила, что не стоит испытывать судьбу, пусть лучше он думает, что ей ничего не известно. Иначе между ними неизбежно произойдет разговор по поводу его отношений с Настей, начнутся выяснения, она не сдержится и взорвется. Последствия этого могут быть самыми нежелательными. Однажды она уже проявила свой характер и сильно пожалела об этом, теперь поумнела, правда, не без помощи Марины. Тем более, сердце ее ликовало от долгожданного свидания, от возвращения Эрудита. Она испытывала к нему такие глубокие чувства, что готова была простить ему все, отмести все подозрения, подсказанные Мариной, лишь бы он больше не бросил ее. А развеять свои сомнения еще представится возможность, решила она и сказала:

– Мы успеем и за хутором погулять, у нас вся ночь впереди. Надеюсь, ты сегодня никуда не торопишься, все выучил к экзаменам.

– Да, конечно.

– Значит, больше не будешь шарахаться от меня?

Эрудит засмеялся, и сама Нина стала смеяться над своим вопросом.

– Как-то грубовато сказано.

– Ничего, для деревни сойдет. Ты мне не ответил.

– Нет.

Она вся выпрямилась и дернула его за руку.

– Что «нет?»

– «Нет» – значит «да».

– Чего это ты меня путаешь? Скажи ясно «да» или «нет».

– Ну, я же сказал «да».

– Ты сначала сказал «нет».

– Правильно. Потому что такой был задан вопрос.

– Какой?

– Ты спросила: «Не будешь шарахаться от меня?» Я ответил: «Нет».

– Зачем же потом сказал «да?»

– Потому что в этом случае и «да», и «нет» означает одно и то же – «не буду шарахаться».

– Ну, так бы сразу и сказал. Короче, с тобой все ясно. Каким ты был, таким ты и остался… степной орел, казак лихой. – Она взглянула на небо. – Уже ни одной тучки. А днем дождь срывался.

В сторонке от дороги стояли две женщины, лет пятидесяти на вид, которые негромко обсуждали что-то. Нина узнала их в вечерних сумерках.

– Здрасьте!

– Нина, ты что ли? С кем это ты?

– Не скажу, а то сглазите.

– Да с Эрудитом своим, с кем еще? – неуверенно проговорила другая женщина.

– A-а, да, да, похож он. Слепая стала, не вижу. – Они обе повернулись и проводили Нину и Эрудита пристальным взглядом.

– Хороша парочка, ничего не скажешь!

– Помирились, видать.

– Завидный жених, парень – просто золото: не пьёт, не гуляет, не курит.

– Еще бы! Она тоже красавица и умница. Долго в девках не задержится.

Нина шла, не чувствуя ног под собой, взволнованно и радостно осматриваясь вокруг. Ее охватило безмерное чувство счастья, как беспечного жизнерадостного мотылька, кружившегося над огоньком.

– Эрудит – это правда ты? – сжимая его руку, сказала она.

– Нет, это мой призрак. – с улыбкой ответил он. – Что с тобой происходит?

– Ничего. Я весь день ждала, у меня как сердце чувствовало, что ты сегодня придешь. А когда ты поедешь в институт экзамены сдавать?

– В июне или в июле, еще не уточнил.

– Я поеду с тобой.

– Зачем?

– Затем, что тебя нельзя одного отпускать, теперь будешь всегда находиться под пристальным наблюдением, а то опять запрячешься. – Выжидая, какое действие ее слова произведут на Эрудита, она замедлила свою речь и продолжила говорить с ласкательно беспокойным выражением на лице: – Отныне буду держать тебя на коротком поводке! Эрудит, правда. Если бы ты пришел ко мне не сегодня, а хотя бы даже завтра, я бы погибла, потому что уже не могла ждать ни минуты. Мне надо, чтобы ты всегда был рядом. Вот. Помру без тебя… Плакать будешь?

Такая откровенность была не свойственна застенчивой Нине. Раньше она краснела от одного лишь нечаянно оброненного слова, которое могло обнаружить ее чувства, вела себя скромно, как самая капризная недотрога. Она никогда бы не осмелилась даже поцеловать его. Но Эрудит не обращал внимания на ее смущение с самых первых дней и целовал столько, сколько хотел, по сто раз за вечер. Она не мыслила жизни без него и сначала боялась, что если не будет ему позволять этого, он уйдет к другой девочке, и ей пришлось справиться с робостью. Тем не менее, в своей любви никогда не признавалась ему.

* * *

Эрудита поразила перемена, которая произошла в девушке.

«Нина очень сильно любит меня, – сказал он себе, – настолько сильно, что позабыла о своей гордости. Она и раньше любила меня, но держалась совсем не так, – значит причина в другом, вероятно, она признала свою ошибку, что не писала мне в армию, раскаялась в этом и всеми способами хочет показать, что была неправа». Он проникся чувством бесконечной признательности к ней, ему захотелось приголубить ее, сказать ей что-то нежное, ласковое. Но говорить ничего было не нужно, глаза их встретились и, казалось, мгновенно прочли то, что таилось в глубине их душ.

– Из-за меня умирать? Я не стою того, – помолчав немного, произнес он.

– Почему?

– Потому что не заслуживаю такой жертвы. Нина, я хочу рассказать тебе многое… Ты можешь разочароваться во мне. Боюсь, я не такой, каким ты меня считаешь. Ты знаешь, сколько на мне грехов? Столько, что мне легче веру сменить, чем все их замолить.

– Это ты напрасно! Все не без греха. – Она чувствовала себя теперь настолько смелой, что решила подтрунить над ним. – Если бы ты человека убил или, скажем, мне изменил, тогда бы конечно. А так – одни слова.

– Нет, не слова! И такой грех лежит на мне, – признался Эрудит искренне и тут же добавил: – Ты мне не веришь?

Она резко остановилась и, повернулась к нему.

– Отчего же – верю!

У Эрудита екнуло сердце. Неужели она откуда-то разузнала и о драке с Дыбой, и о моих отношениях с Настей? – с испугом подумал он. А Нина, напротив, еще больше засомневалась в том, что рассказала ей Марина.

Повинившись в своих проступках и даже преступлении, Эрудит выставил себя в совершенно ином свете. Ведь любой человек, совершивший проступок, тем более такого рода, обычно старается умалчивать о нем. Он же говорит о себе так, как если бы никогда ничего подобного не допускал даже в мыслях, и скрывать ему нечего. Нина еще больше повеселела, все ее лицо светилось радостью.

– А по правде, – сжимая его широкую ладонь своими пальчиками, сказала она, – не думаю, что на тебе лежат такие тяжкие грехи, но если это так, я готова спасти твою заблудшую душу. Только не знаю, как это сделать?

Эрудит улыбнулся, поняв, что она не приняла его слова всерьез. У него отхлынуло от сердца. О его тайнах ей явно ничего не известно. «Надо сказать, что пошутил», – решил он. В этот момент мимо них пробежали гурьбой мальчишки. Он повернулся, посмотрел, нет ли среди них Генки Шмелева, и на секунду отвлекся от этой думы. Потом, словно вернулся откуда-то издалека и сказал:

– Помнишь, как мы с тобой вот так же бегали?

– Я и сейчас могу, – засмеялась она. – В прошлом году ко мне приезжала сестра, мы с ней однажды ночью разыгрались и вот так же носились, как бешеные. Так что я далеко от этих пацанов не ушла.

– Какая сестра? У тебя же нет сестры.

– Ошибаешься, еще как есть.

– Двоюродная, что ли?

– Да. Она младше меня, в этом году только школу заканчивает. Интересная такая. Тетя Маша, ее мать – родная сестра моей мамы. А отец знаешь кто? Артист. Не веришь? Правда.

– Ничего себе! Где же они живут?

– Знаешь где? В Мордовии.

– Как их туда занесло?

– Отец ее оттуда родом. У них какая-то интересная история была, как они с тетей Машей познакомились, но я так, мельком, слышала, точно не знаю. Ну и вот. В прошлом году они приезжали не просто в гости, а присмотреть место, решили перебраться сюда. Хотели в нашем хуторе купить дом, чего-то не понравилось. Купили в Топилине. Летом приедут насовсем.

– А у тебя нет желания куда-то уехать? – спросил Эрудит.

– Куда?

– Вообще, где бы ты хотела жить?

– Здесь, в хуторе. Я не хочу никуда уезжать из своего хутора.

– Почему?

– Потому… не хочу и все.

– И в Ростов не поехала бы?

– Зачем? Там никто по мне не соскучился. Во-первых, в Ростове никогда не получишь квартиру, а на частной ютиться не смогу, люблю сама хозяйничать; во-вторых, пришлось бы тогда расстаться с мамой. Да я и не представляю, как жить в большом городе. В городе люди живут от зарплаты до зарплаты, у них даже своих огородов нет. – Она усмехнулась своему остроумию и продолжила вполне серьезно: – Там все, что заработаешь, надо отдать за квартиру. А на что жить?

– Из нашего хутора уже многие туда уехали. Как-то живут.

– Они сумки из дому возят, а я не смогу отнимать у мамы кусок хлеба. Наоборот, мне надо ей помогать. И вообще, не нравится мне в Ростове. На улицах толчея, суматоха, кругом все чужие, злые и равнодушные. Все время мечутся от остановки к остановке. Хоть умирай на асфальте, никто даже не заметит и руки не протянет. Перешагнут и побегут дальше. Я прошлым летом ездила в Ростов к брату, когда его жена родила. Они попросили меня помочь – брат на работе, а ей одной трудно было. Еле выдержала две недели.

Целый день, с раннего утра, от машин такой грохот. Да и ночью не лучше. Я даже спать не могла от этого шума. А воздух – окно нельзя открыть, задохнешься от гари. У нас лучше. Работать, конечно, надо от зари до зари, ни как там, зато жить интереснее: вольная природа и знаешь каждого человека.

– Я не думаю, что, если на улице упал человек, к нему никто не подойдет и не протянет руку. Настоящие люди есть везде. А насчет природы у нас хорошо, это верно.

Со всех сторон надвигалась темнота, из мрака вдруг снова бесшумно возникли мальчишки, обогнали влюбленных и так же бесшумно попрятались. Вероятно, играли в войну. Неожиданно из-за облаков выплыла луна, и словно заступив на свой пост, она предательски засияла, осветив маленьких шпионов, притаившихся за кустами.

* * *

В то время как Нина с Эрудитом продолжали свой путь, облака на небе тоже не дремали: они, как сговорившись, дружно отплывали от луны, с каждой минутой все более обнажая черное звездное небо. Стало настолько светло, что лица были видно вполне отчетливо. Остановившись возле дома Эрудита, Нина сказала: «Дальше не хочу, пошли обратно». Она повернулась и шагнула уже в обратном направлении, Эрудит задержал ее за руку и остановил на ней свой взгляд. «Все же она на Настю похожа, такие же глаза с длинными ресницами, особенно ножки у них одинаковые, прямо перепутать можно». На его губах появилась такая улыбка, какой Нина еще ни разу не видела. О чем-то сосредоточенно размышляя, он изучающе посмотрел на девушку и обнял ее.

– Эрудит мой, ты меня любишь?

– А ты?

– Ну, ответь, скажи что любишь.

– Люблю.

– Ты не жалеешь о том, что мы так долго не мирились?

– Жалею.

– И я так мечтала о нашей встрече. – Она уткнулась в его грудь. – Я боялась, что ты ко мне больше никогда не вернешься.

– Нашла чего бояться.

– Ты не забудешь обо мне, когда уедешь сдавать экзамены? Я ведь так люблю тебя!

– Не забуду, у меня хорошая память.

– Мы будем всегда-всегда вместе, до самой старости?

– Замечательный вопрос, теперь я начинаю понимать, куда ты клонишь, – ответил Эрудит и не удержался от смеха.

Нина вдруг отстранила его руками от себя. Она немного обиделась на его слова, но ей тоже стало смешно, и, смеясь и огорчаясь, сказала:

– Почему ты так разговариваешь со мной?

– Как?

– Так. Ты играешься со мной, как кошка с мышкой.

– Нина, ты неправильно поняла меня, – сказал Эрудит, глядя в темные, такие знакомые с детства глаза, словно проникая в ее наивную душу.