Текст книги "Гуманная пуля. Книга о науке, политике, истории и будущем (сборник)"

Источник всех наших побед

Так почему же все-таки большевики победили в революции и Гражданской войне? Две расхожие на сегодняшний день версии:

1. Кучка заговорщиков захватила власть и неслыханными жестокостями в сочетании с безудержной демагогией подчинила себе народ.

2. Народ сам хотел пугачевщины, грабежей, а большевики лучше всех отразили это утробное стремление темной массы и потому оказались во главе ее.

Обе версии отчасти справедливы, но не проясняют главного. Вместе они были бы удовлетворительным объяснением, если бы выступление большевиков и возглавленной ими разбойничьей стихии свелось к захвату НА КОРОТКОЕ ВРЕМЯ власти в нескольких городах, к грабежам и погромам богатых домов, церквей, магазинов, после чего все это кровавое кипение было бы погашено профессиональной Белой армией.

Но ведь Красная армия победила Белую в ДЛИТЕЛЬНОЙ войне. Красные проявили гораздо больше организационного и военного таланта, больше изобретательности (хотя бы, как теперь утверждают, и дьявольской). Ни заговор кучки злодеев-демагогов, ни темная слепая пугачевщина тут ничего не объяснят. Так же, как и версия о необыкновенной притягательности большевистской идеи (хотя и это, третье, объяснение тоже ОТЧАСТИ верно).

Но попробуем отвлечься от споров об идеологии, о «народном характере» и взглянуть на дело с точки зрения характеров человеческих, поведения отдельных людей. Известно, что в Красной армии воевало не намного меньше офицеров (примерно 30 % от всего офицерского корпуса царской армии), чем в Белой (примерно 40 %). Но в Белой армии иерархическая структура сохранялась от прежней, царской. Поручик оставался поручиком, полковник – полковником, генерал – генералом. В Красной же армии открывалась широчайшая возможность для карьеры талантливому, честолюбивому офицеру. Тухачевский взлетел из поручиков в командующие фронтом, Уборевич – из прапорщиков в командармы, Егоров – из полковников в комфронтом, С. С. Каменев – из полковников в главнокомандующие и т. д.

То есть красные сумели обеспечить максимальный выход, максимальное проявление человеческой энергии и таланта. Белые – нет. (Единственный выдающийся полководец белых Петр Врангель, талантливый, любимый войсками, был «всего лишь» генерал-майором. И командующий, бездарный генерал-лейтенант Деникин всю войну держал его на вторых ролях и даже, опасаясь как конкурента, старался вообще выжить из армии. Обанкротившийся Деникин сдал, наконец, командование Врангелю, когда война была уже безнадежно проиграна.)

То же, конечно, происходило и вне армии. Помощник присяжного поверенного Ульянов и землемер Бронштейн взлетели в вожди России. И так на всех уровнях власти. Сразу вспоминается алдановский Федосьев из «Ключа»: «Революция – прежде всего карьера!» И что бы ни писали сейчас о темных, безграмотных, тупых комиссарах того времени, революция просто не смогла бы победить, если бы в ее кипении не происходил стремительный отбор людей, если бы наиболее способные, энергичные, честолюбивые не вырывались вверх, не получали в свои руки власть и возможность влиять на события.

Коммунистический режим потому, в конечном счете, и рухнул, что перестал обеспечивать этот непрерывный отбор талантов, их продвижение, создание условий для выхода человеческой энергии. В административной иерархии окостенение пошло со времен укрепления сталинщины. А в области науки, техники, производства – сито, задерживающее «слишком умных» и свободно пропускающее посредственность, воздвиглось уже на наших глазах, при Брежневе, с середины 60-х. Это и было начало конца. В стремлении к покою система подрубила сук, на котором только и могла бы удержаться…

Но и характеры для «революционной карьеры», конечно, нужны могучие. Наполеоновские, шекспировские. Сейчас таких что-то не видно. Слава богу.

Январь 1992

Тайная мудрость

Брежневщина была в действительности гениальным изобретением. Психологическое равновесие и единство общества поддерживались невиданным в истории способом. Никто не смел слова сказать в открытую против власти, но каждый компенсировал себя тем, что мог считать верховного правителя дураком и клоуном и ощущать себя самого (каждый, буквально каждый!) неизмеримо умнее этого земного бога.

Март 1992

Марксизм и китайский вопрос

Как ни бьются ученые мыслители над толкованием судеб стран и народов, в какие глубины философии, истории, религии, культуры ни забираются, а все равно, как ни посмотришь, видишь одно и то же: психология человека (и человеческой массы) почти полностью определяется не высокими духовными материями, а материальными, социальными обстоятельствами.

Я писал уже о поразительном сходстве нашей Гражданской войны с мексиканской (Панчо Вилья и Нестор Махно – просто двойники) и о причинах этого сходства. А, например, экономический кризис, инфляция, безработица везде порождают взрыв национализма и фашизм. В европейских странах – фашизм с антисемитской направленностью. Даже в полиэтничной и веротерпимой Америке в эпоху Великой депрессии 1929–1933 годов возникло и рвалось к власти довольно мощное фашистское движение (кандидатом в американские фюреры был, кажется, Хью Лонг).

О том же антисемитизме написаны целые библиотеки. «Научный» антисемитизм (Шафаревич и пр.) считает своим объективным основанием известное явление: почти во всех странах, где живут евреи, они играют непропорционально большую, несопоставимую с их численностью роль в предпринимательстве, финансах, науке, искусстве, литературе, медицине и т. д. Каких только исторических, философских, религиозных и прямо-таки мистических объяснений для этого факта не отыскивали! Вплоть до неких сверхчеловеческих качеств, якобы генетически заложенных в евреях. С точки зрения «научного» антисемитизма евреи – демоны во плоти, стремящиеся к мировому господству. С точки зрения чрезмерных юдофилов – носители особого таланта и особой энергии, накопленных за тысячелетия. Одно объяснение стоит другого.

Чтобы развеять туман, попробуем отвлечься от Европы с Америкой, где обитает злополучное еврейское племя, и взглянуть хотя бы на Индонезию и Малайзию, где евреев нет, и где их роль с успехом играют китайцы.

Насколько можно судить по разным публикациям, которые встречались на эту тему, складывалось так: гонимая с родины безземельем и нуждою китайская БЕДНОТА издавна переселялась в эти страны. Землю, однако, ей не удавалось получить и здесь. Я не встретил упоминаний, специально ли запрещалось китайцам «крестьянствовать», как российским евреям по царскому закону, но важен, в конечном счете, сам факт: не получая землю, китайцы неизбежно вытеснялись в торговлю и ремесла.

Дальнейшее – очевидно. По мере накопления капиталов китайцы становились предпринимателями. Они уже могли давать своим детям образование. Более того, образование, квалификация были первым условием выживания. Разумеется, сюда следует добавить естественную (хотя бы и подсознательную) психологическую отмобилизованность представителей притесняемого меньшинства, их повышенную вследствие этого активность.

В результате китайцы даже обставили евреев. Помню, как в начале 60-х, когда мы уже ссорились с Китаем, но еще дружили с Индонезией, и очень опасались, как бы Мао не использовал китайскую диаспору в качестве «пятой колонны», у нас в прессе приводились примерно такие данные: китайцы в Индонезии, составляя около двух процентов населения, контролируют две трети всей торговли и финансов. О китайском «засилье» среди юристов, издателей и т. д. нечего и говорить.

Соответственно, и отношение к китайскому меньшинству такое же, как в дореволюционной России (и среди нынешней черносотенной братии) к евреям. Г. Померанц пишет, как был он поражен, ознакомившись с малайзийским фольклором. В тамошних анекдотах образ китайца – корыстолюбивого, трусливого, неспособного к физическому труду, примитивно хитрого – абсолютная копия еврея, еврейского характера из наших российских анекдотов в духе «бытового» антисемитизма.

Отсюда, кстати, следует естественный и вполне в духе диалектики вывод: чтобы избавиться от «засилья» любого меньшинства, нужно, чтобы не возникало само понятие в чем-то стесненного меньшинства. Тогда представители «меньшинства», во-первых, лишатся состояния психологической отмобилизованности, дающего им горестное преимущество, а во-вторых, попросту растворятся в «большинстве». (Те же российские евреи, по сути, давно уже русские люди еврейского происхождения. И через одно-два поколения они растворились бы окончательно, почти без остатка, если бы система десятками лет не сдавливала их нелепыми, оскорбительными ограничениями в приеме на работу, учебу и т. п., а накануне своего полного краха не организовала откровенно гэбэшную кампанию по созданию фашистских группировок, формированию из евреев образа врага, их запугиванию и выдавливанию из страны. Кампанию, которая после развала системы обрела новый размах, потому что в условиях экономического кризиса, как всегда, оказалась одним из немногих доступных провокаторскому мышлению способов раскола общества и прорыва к власти.)

«Китайское» правило не знает исключений. Вот хотя бы последний пример. Сколько извели бумаги и типографской краски наши «почвенники», доказывая, что русским якобы присуща некая особая «общинность», «соборность» (понимаемая прежде всего, как уравнительность), что им органически чужд «инородный» дух коммерции. Прибалтийские же националисты объявляли русских лентяями, неумехами и противопоставляли им высокие («западные») деловые качества собственных народов. Но стоило властям независимой Латвии принять мстительные, глупые законы, которые превращают местных русских в притесняемое меньшинство (пусть далеко не такое маленькое и далеко не так притесняемое, как, например, российские евреи при царизме, но все-таки – меньшинство, все-таки – ограниченное в правах), как немедленно обнаружилось, что в «новой» латвийской экономике среди предпринимателей, биржевиков, кооператоров и т. д. абсолютное большинство, свыше 90 % – русские. И не потребовалось для этого ни веков, ни десятилетий, в считанные месяцы все установилось. Куда там евреям с китайцами! А поскольку дискриминационный закон гласит, что возглавлять фирму может только «полноправный гражданин» Латвии, свободно владеющий латышским языком, русские бизнесмены в лучших одесских традициях нанимают «зицпредседателей»-латышей, фиктивных владельцев своих предприятий. И в местной националистической прессе уже раздаются крики о «русском засилье», о том, что «русские скупят всю Латвию» и т. д. и т. п. «Это старая сказка, которая будет вечно новой», – как говорил немец еврейского происхождения Гейне.

Но если еврейский (русский, китайский) и прочие, не обязательно национальные, «вечные», «проклятые» вопросы, вокруг которых наверчено столько наукообразной мистической чепухи, действительно, объясняются (а они объясняются!) так приземленно, так сугубо материально, тогда… тогда получается, что прав был Маркс. Тогда человек, действительно, очень прост, его психология и поведение в обществе полностью зависят от социальных, то есть, в конечном счете, материальных обстоятельств («бытие определяет сознание»).

И выходит, что марксистское учение на практике потерпело крах только потому, что человек оказался ЕЩЕ ПРОЩЕ И ПРИМИТИВНЕЕ, чем думали «основоположники». Его поведение в еще большей степени, чем казалось, диктуется жаждой благ и животным эгоизмом. Он, треклятый, оказался неспособен даже к той степени сознательности, на которую рассчитывали «корифеи».

Июнь 1992

Безнадёга

Среди тех изречений, которым суждена вечная жизнь, одно из самых ярких, несомненно, знаменитое изречение Авраама Линкольна: «Можно все время обманывать часть народа, можно какое-то время обманывать весь народ, но невозможно ВСЕ ВРЕМЯ обманывать ВЕСЬ народ».

Когда-то мы восхищались мудростью этих слов и черпали в них надежду. Еще несколько лет назад нам казалось: вот рухнет, наконец, ставшая для всех очевидной Большая Ложь, и тогда… Мы считали себя реалистами. Мы понимали, что ТОГДА рай не наступит, что придет жизнь трудная, в чем-то даже более трудная, чем прежде. Не сомневались только в одном: в этой новой жизни не будет места лжи.

И вот, свершилось! Большая Ложь рухнула и рассыпалась. Но вместо нее тучей мошкары взлетело множество мелких. Мы видели их и раньше, мы понимали, что и они вредоносны, но, казалось, после гибели той, Главной, Большой, они тоже долго не протянут. Не тут-то было! Теперь они роятся в эфире и на газетных страницах, жалят, впиваясь в сознание, сбиваются в стайки и норовят слиться в ложь покрупнее, чтоб получить побольше влияния и власти. И мы уже понимаем, что это – вечно. Мы поняли, что слова Линкольна – всего лишь цветистая фраза, прикрывающая поверхностную и просто неверную мысль.

А ведь Линкольн, «старый честный Эйб», был великим политиком. Быть может, величайшим демократическим политиком всех времен. Шутка сказать, провести ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ, многолетнюю, страшную, кровавую, сохраняя в стране демократические свободы, когда приходится непрерывно бороться со своими же конгрессменами, когда в собственных, северных газетах президента разносят все, кому не лень! В разгар войны, когда страна уже изнемогла от усталости и крови, устроить законные перевыборы президента и честно победить соперников. Причем победить голосами ФРОНТОВЫХ СОЛДАТ! (Кому у нас, в России такое приснилось бы? Ленину с Троцким или Колчаку с Деникиным?)

Да, это была не просто незаурядная – невероятная личность. Достаточно того, что «старый честный Эйб» был атеистом, никогда не скрывавшим, что он не принадлежит «ни к одной существующей церкви», и с таким немыслимым дефектом набожная (даже ханжески набожная) Америка его все равно избирала.

Да, он сумел сделать невозможное: в результате гражданской войны ОБЪЕДИНИТЬ нацию. С другим, более жестким президентом Северные штаты, возможно, победили бы скорее, но страна вышла бы из войны внутренне расколотой, осталась бы, по словам самого Линкольна, «домом разделенным».

Да, конечно, гений. Но среди политических деятелей всех времен «старый честный Эйб» был исключением. Неповторимым. Его единственность в истории подтверждается его собственной беспомощностью, едва только он пытается сформулировать нравственные постулаты для политики. Хотя бы вот этой, самой знаменитой, высокопарной и нестерпимо наивной фразой об обреченности лжи.

Линкольн не замечает, что его формула справедлива только при трех искусственных допущениях. Первое: в политике можно обойтись вообще без всякой лжи. Второе: конкретная ложь, однажды появившись, уже никак не меняется. И третье: народ состоит из одних долгожителей с отличной памятью.

Но, во-первых, любой политик в силу самой своей профессии не может не лгать. Он должен привлекать сторонников и объединять их вокруг себя, а правда для этой цели не годится. Правда никогда не будет иметь такого, как ложь, влияния на людей, потому что в любой ситуации ложь устраивает хотя бы одну из сторон, правда же всегда не устраивает ВСЕХ.

Во-вторых, начавший лгать уж как-нибудь подсуетится, и, сознательно или бессознательно, веря или не веря в свою ложь, будет ее разукрашивать по погоде и подавать во всё новых вариантах. Эту сказку про белого бычка тянуть можно бесконечно!

А если теперь, в-третьих, вспомнить, как быстро сменяются поколения, то дело пойдет еще легче, и даже вариации лжи станут лишними. Если уж каждое поколение подряд окажется трудно глушить одной ложью, то через поколение – за милую душу! Хоть Сталина, хоть Гитлера, хоть сусального царя-батюшку можно снова и снова выпускать. Примут.

И если бы критериев не было! Тысячелетия назад осмыслены они и тысячекратно повторены на языке каждого народа – в священных книгах, в трудах философов и писателей: кто проповедует ненависть, тот и лжет; какое учение претендует на абсолютную истину, то и ложно. Детишкам понятно. Ну и что? Где эта арифметика победила?

Ах ты, черт! Четвертый случай чуть не забыл, самый главный! Если бы «старый честный Эйб» в такую ситуацию попал, не стал бы ждать, когда убийцу подошлют, сам застрелился бы. Простейший случай: народ прекрасно понимает, что его обманывают, а изменить ничего не может. Или, пуще того, сам уже не хочет. А нам ведь и к такому не привыкать…

Июнь 1992

Купола

По телевидению к годовщине смерти Высоцкого показали известную запись, где он поет «Купола». Десятки раз слышал, знаю каждое слово, каждую модуляцию его голоса. И все равно, когда на тебя опять обрушивается:

 
В синем небе,
колокольнями пр-роколотом,
Медный колокол,
медный колокол
То ль возрадовался,
то ли осерча-ал…
 

– стесняет дыхание в груди и перехватывает горло, как было впервые от этой песни.

Я уже не юноша, и то, что я испытываю – отнюдь не мальчишеская восторженность, а какое-то очень взрослое, с житейским опытом и жизненной горечью возросшее чувство. Какое?

Оно неощутимо в ежедневной суете, беготне, усталости, будто дремлет в какой-то дальней клеточке. Но его так легко разбудить. Дать толчок могут строки нескольких стихотворений. Смешно и просто фальшиво называть их «любимыми». Скорее, это тяжелые, колючие крупинки металла, застрявшие в душе, в то время, когда все остальное, читанное, слышанное, непрерывно вымывается новыми впечатлениями.

Хотя бы вот это:

 
Сегодня ночью
ты приснилась мне…
Не я тебя нянчил, не я тебя славил,
Дух русского снега и русской природы.
Такой непонятной и горькой услады
Не чувствовал я уже многие годы.
Но ты мне приснилась
как детству – русалки,
Как детству – коньки на прудах поседелых,
Как детству – веселая бестолочь салок,
Как детству – бессонные лица сиделок.
Прощай, золотая,
прощай, золотая,
Ты легкими хлопьями вкось улетаешь.
Меня закрывает
от старых нападок
Пуховый платок
твоего снегопада…
 

Или это:

 
Мой век был шумным,
люди быстро гасли.
А выпадала тихая весна,
Она пугала видимостью счастья,
Как на войне пугает тишина.
И снова – бой.
И снова пулеметчик
Лежит у погоревшего жилья.
Быть может, это всё еще хлопочет
Ограбленная молодость моя…
 

Только слова. Казалось бы, одни простые слова. А оно уже разрастается в груди, давит, но не сгибая, а поднимая тебя.

Или вот – вспомнилось все-таки детское: нечто подобное чувствовали мы, мальчишки, когда в начале 60-х, в праздничные майские дни смотрели на стоявшие посреди сверкающей Невы огромные, и в то же время необычайно изящные и легкие, голубые «Киров» и «Свердлов». Остальные суда и подводные лодки, выстроившиеся вдоль всех невских набережных, тоже вызывали интерес, но так приковывали и волновали – только эти два великана.

Теперь, когда они оба давно ушли на слом, когда остались только на фотографиях, стало понятно, что эти спроектированные Масловым крейсера не только были лучшими военными кораблями своего времени, но были и навсегда останутся самыми КРАСИВЫМИ кораблями всех времен.

Что же это за чувство?.. И только сейчас, когда Высоцкий пел, до мельчайшего струнного звона, до последней хрипотцы знакомое:

 
Грязью чавкая жирной да
р-жавою,
Вязнут лошади-и по стремена-а,
Но влекут меня сонной
дер-жавою…
 

– я вдруг ясно осознал: это ГОРДОСТЬ.

Такое крохотное и грязное существо – человек. Комочек слизи, непрерывно пачкающий все вокруг себя, для которого даже высшее из его природных проявлений – любовь – тоже в осуществлении своем грязь и слизь. Такой ничтожный в сравнении с окружающими его огненными и ледяными массами великолепно чистой мертвой материи. И вот он, оказывается, способен строить эти сверкающие купола, поднебесные колокольни, голубые корабли, чистые, прекрасные. Строить то, что будет существовать, если не вечно, то несоизмеримо долго в сравнении с его жизнью. А мгновенность и убожество собственного бытия способен оплакать уже действительно вечными песнями…

Да, это – ГОРДОСТЬ. За творчество, в котором человек становится равным Богу. Не случайно среди всех имен Бога, рожденных разными народами, единственное, равно приложимое к человеку – ТВОРЕЦ, СОЗДАТЕЛЬ.

Потому так смешны становящиеся уже навязчивыми церковные службы, молебны, освящения, все эти карнавалом отдающие заменители прежних идеологических ритуалов. Потому с такой радостью (пусть горькой) ощущаешь в душе напряженный ток гордости при соприкосновении с ТВОРЧЕСТВОМ. Это голос того единственного Божества, от которого только и можно ожидать оправдания и спасения нам, скоропортящимся капелькам белкового студня, копошащимся в собственных нечистотах, ненавидящим и пожирающим друг друга.

Июль 1992