Текст книги "Гламорама"

– Но на следующей неделе нас уже не будет на корабле!

– Неужели? И слава богу!

– Но ты же можешь взять с собой того, кого ты пригласил, – говорит Лорри.

– А ничего, если я буду не один? – спрашиваю я.

– Боже мой, у нас складывается квартет, – говорит Стивен, потирая руки.

– Она, кстати, тоже американка.

– Пардон? – переспрашивает с улыбкой Стивен.

– Она – американка.

– Ну и что… то есть замечательно, – говорит сбитый с толку Стивен.

Лорри старается, чтобы я не заметил ее недоверчивого взгляда, но это у нее плохо выходит.

– И ради бога, – продолжает Стивен, – когда будешь в Лондоне, не забудь заглянуть к нам.

– Но я однозначно направляюсь в Париж, – бормочу я, не сводя глаз с девушки. – Я однозначно не еду в Англию.

Уоллесы с большим трудом, но, кажется, наконец усваивают эту информацию и уходят, повторив еще раз: «Так, значит, завтра вечером!» – с таким видом, словно они только что совершили удачную сделку. Но, поскольку они удовлетворены и явно не собираются мне больше мешать, я даже не утруждаю себя тем, чтобы убедительно ухромать от них прочь. Вместо этого я принимаюсь медленно скользить по палубе курсом к Марине, одетой в белые слаксы и белый кашемировый свитер, и эта одежда сидит на Марине так, что она одновременно кажется и девственной, и бесстыдной, и тут моя поступь становится более робкой, и я чуть не начинаю пятиться назад, потрясенный ее красотой в этот миг, а она ест рожок с бело-розовым мороженым, а палубы на корабле обычно очень хорошо освещены, но Марина стоит в темноте на самом ветру. Прикоснувшись к ее плечу, я гляжу ей вопросительно в глаза.

– Где ты это раздобыла? – спрашиваю я, показывая на рожок с мороженым.

– О, привет! – отзывается она, непринужденно глядя на меня. – Один очень приятный пожилой человек – по-моему, его зовут мистер Йосёмото – дал мне его, хотя я, по-моему, его ни о чем подобном не просила.

– Ах, вот как! – киваю я, а затем говорю, показывая рукой за борт: – А ты что там такое высматриваешь?

– И сама не знаю, – отвечает она. – Там все черным-черно.

– И очень холодно, – добавляю я, делая вид, что трясусь от холода.

– Да не так уж чтобы очень, – отвечает она. – Бывало и холоднее.

– Я пытался найти тебя, но я забыл твою фамилию.

– Действительно? – удивляется она. – А зачем ты меня искал?

– Я хотел пригласить тебя участвовать в соревнованиях на лучшую пару исполнителей джиги, – объясняю я. – Волынки, все дела…

– Моя фамилия – Гибсон, – говорит она с улыбкой.

– Тогда давай снова знакомиться, – предлагаю я, делая шаг назад. – Привет, я – Виктор Вард.

– Привет, – отвечает она, подыгрывая мне. – Меня зовут Марина Гибсон.

– Надеюсь, я тебя ни от чего не оторвал?

– Нет-нет, я очень рада, что ты появился, – говорит она. – Ты меня вовремя отвлек.

– От чего?

Она задумывается.

– От кое-каких мыслей.

Я вздыхаю про себя и спрашиваю:

– Ну, так где сейчас Гэвин?

Она удивленно смеется:

– О, я вижу, ты крепко помнишь свои реплики!

Она вытирает губы бумажной салфеткой, затем наклоняется и выбрасывает то, что осталось от рожка с мороженым в ближайший ящик для мусора.

– Гэвин на Фиджи с какой-то баронессой.

– С какой-то баронессой?

– Родители Гэвина владеют «Кока-колой» или чем-то в том же роде, но у него самого никогда нет денег.

Что-то во мне дергается.

– А для тебя это важно?

– Нет, – говорит она. – Совсем не важно.

– Не оглядывайся назад, – говорю я. – Никогда не оглядывайся назад.

– Я в совершенстве владею искусством рвать с прошлым.

– На мой взгляд, это довольно привлекательное качество.

Прислонившись к ограждению, Марина внезапно начинает рассказывать мне все: как она вечно перекрашивала волосы в новые цвета и как из-за этого страдала ее карьера, об истерических побегах в Майами, о старости, о том, что при съемках она предпочитает, чтобы свет падал с левой стороны, ведь тогда незаметно искривления носа, который она сломала три года назад, упав на роликовых коньках, о клубе Orpheus в Восточном Берлине, где она познакомилась с Лукой Федрацци, об уик-эндах, которые они проводили на вилле Джорджо Армани на Брионских островах, о бессмысленности часовых поясов, ее безразличии ко всему, о нескольких ключевых фигурах в ее жизни, что бы под этим ни имелось в виду. Некоторые из поведанных ею деталей были совсем мелкие (вроде того как она опускала все окна в мамином «ягуаре», когда возвращалась с вечеринок в Коннектикуте, чтобы иметь возможность курить, об ужасных сварах между агентами, о книгах, которые она так и не прочла, о грамме кокаина, который можно спрятать в пудренице, о приступах плача во время съемок, которые могут погубить два часа тщательной работы гримера), но она рассказывала о них так, что ее мир представал передо мной как живой. Разумеется, пока работала моделью, она жила все время на нервах и на грани срыва, и многие из ее подруг умерли, она с кем-то судилась, а затем отзывала иски, дралась с Альбертом Уотсоном, затем заранее обреченное на провал любовное приключение с Питером Мортоном, и как все быстро подошло к концу, алкоголизм матери и смерть брата, последовавшая от сердечной аритмии, вызванной приемом таблеток гербального экстази, и все это привело к тому, что в нее влюбился один дизайнер – платонически – и вскоре умер от СПИДа, оставив Марине значительную сумму денег, так что она смогла уйти из моделей. Выясняется, что мы оба знакомы с одним человеком, который, перед тем как совершить самоубийство, подписал свою прощальную записку смайликом.

Сначала мне удается делать вид, будто я внимательно слушаю все, что она говорит, и действительно, многое из сказанного запечатлевается в моем сознании, но я уже слышал это все не один раз прежде, затем, не переставая говорить, она приближается ко мне, и я испытываю немалое облегчение. Молча разглядывая ее лицо, я понимаю, что завожусь. Я смотрю ей в лицо уже более часа, задавая все полагающиеся вопросы, наводя ее на определенные темы, изображая мимикой правильную реакцию, часто кивая в знак согласия, когда это требуется, а иногда в моих глазах промелькивает полуправдивая печаль. Кроме ее голоса, единственный звук – это океан, шевелящийся вокруг нас, далекие волны, разбивающиеся о борт корабля. Из праздного любопытства я отмечаю, что Луны на небе нет.

Марина, подводя горький итог, заключает:

– Жизнь модели – все эти сплошные путешествия, бесчисленные знакомства с какими-то поверхностными людьми – все это…

Я не даю ей закончить фразу, потому что мои губы уже очень близко к ее губам – она высокая, мы почти одного роста, – мне приходится только слегка наклонить голову, чтобы легко коснуться ее губ, а они холодны и на вкус похожи на земляничное мороженое.

– Не надо. Пожалуйста, Виктор, – бормочет она. – Я не могу.

– Ты такая красивая, – шепчу я в ответ. – Ты такая красивая.

– Виктор… не сейчас.

Я отпускаю ее и делаю вид, словно ничего не случилось, но все же не могу удержаться, чтобы не сказать: «Я хочу поехать в Париж с тобой», но Марина делает вид, что не слышит меня, и стоит возле ограждения со скрещенными на груди руками с печально-умиротворенным выражением на лице, от которого она еще в большей степени кажется фигурой из сновидения.

– Слушай, давай сходим потанцуем, – предлагаю я, затем гляжу на отсутствующие часы и тут же делаю вид, что изучаю какую-то несуществующую веснушку у себя на запястье. – Можем пойти в дискотеку «Яхт-клуб». Я хороший танцор.

– Не думаю, что тебе понравится в «Яхт-клубе», – говорит Марина. – Разумеется, если только ты не любишь часами танцевать под диско-версию «Don’t Cry For Me Argentina». А еще там есть диджей, которого зовут Джамтастика.

– Ну, тогда, может быть, выпьем? Еще не очень поздно. – Я снова гляжу на несуществующие часы. – Боже мой, когда же я откажусь от этой привычки?

– На самом деле уже очень поздно, – говорит она, начиная удаляться от заграждения. – Мне пора спать.

– Не хочешь зайти ко мне в каюту и чего-нибудь выпить? – спрашиваю я, следуя за ней. – У меня там есть еще не распечатанная корзина с фруктами, и мы можем ею заняться. Обещаю вести себя прилично.

– Спасибо за приглашение, Виктор, – говорит она. – Но я на самом деле очень устала.

– Я хочу поехать в Париж, – брякаю я ни с того ни с сего.

Марина останавливается и поворачивается ко мне:

– Зачем?

– А что, нельзя? Ну то есть нам совершенно необязательно останавливаться в одном и том же месте. Я могу просто, ну, как бы тебя сопровождать.

– А как же Лондон?

– Лондон подождет.

– Ты очень импульсивен, – заключает она одобрительно и вновь пускается в путь.

– Это одно из моих многих действительно замечательных качеств.

– Послушай, давай… – она вздыхает, – давай подождем и посмотрим, как пойдут дела.

– Дела уже и так идут великолепно, – говорю я. – А пойдут еще того лучше. Послушай, мне стыдно тебе об этом говорить, но несколько последних часов я только и делал, что глазел на тебя, и в результате мне… мне… мне… хочется поехать с тобой в Париж.

– И что я должна тебе на это сказать?

– Не знаю. Скажи, что это клево, что это зашибись. Скажи: «Виктор, я разрешаю тебе ехать в Париж со мной», – говорю я, а затем добавляю с легкой усмешкой: – Ты знаешь, я ведь, вообще-то, не нуждаюсь в твоем приглашении, зайка. Поеду за тобой следом – и все там.

– То есть в Париже ты будешь меня преследовать?

– А ты просто скажи: «Виктор, можешь ехать со мной – я тебе разрешаю», а затем я наклонюсь, поцелую твои ноги, и…

– Но ты же еще не знаешь, что я тебе скажу.

– Я могу сказать это сам, чтобы тебе не пришлось смущаться.

– Но ты не имеешь ни малейшего представления о том, что я хочу сказать.

– Я знаю теперь о тебе все.

– Но я не знаю ничего о тебе.

– Эй! – Я останавливаюсь и широко развожу руки в стороны. – Это все, что тебе следует знать.

Она смотрит на меня с улыбкой. Я смотрю ей прямо в глаза, пока мне не приходится отвернуться.

– Ну, хотя бы поужинать со мной завтра ты сможешь? – спрашиваю я «скромно».

– Это было бы… – отвечает она, явно взвешивая что-то.

– Что, зайка? Я жду ответа.

– Это было бы… – снова повторяет она и опять недоговаривает, глядя мимо меня куда-то во тьму.

Я начинаю грызть ногти, затем обшариваю карманы и проверяю, нет ли там «Клинекса», сигареты, «Ментоса» или любой другой вещи, которую можно было бы крутить в руках.

– Это было бы… очень мило.

Я испускаю вздох облегчения, прикладываю руку к сердцу, как будто только что оправился от ужасного удара. Когда мы прощаемся и желаем друг другу спокойной ночи, звук уже не пишут, и съемочная группа машет нам на прощание руками, и мы еще раз целуемся, и я не могу удержаться от чувства, что этот поцелуй напоминает мне что-то давно знакомое, и тут наконец мы расстаемся.

9

В то время как я одеваюсь для встречи с Мариной в 19:30 в Queen’s Grill перед ужином с Уоллесами, капитан объявляет по интеркому что-то насчет сигнала бедствия, полученного от торгового судна, с которым у «Куин-Элизабет-2» теперь запланировано рандеву на девять часов для того, чтобы снять оттуда члена экипажа – диабетика, исчерпавшего свои запасы инсулина, и пока иду по салону, я натыкаюсь минимум на десяток обеспокоенных старцев, настоятельно интересующихся, не приведет ли внеплановая остановка к изменению времени прибытия в Саутгемптон, и беспредельно терпеливые администраторы круиза, очень занятые, но искренние, заверяют их, что не приведет, а я думаю про себя, ну и чего такого, если приведет? Ты же старый. Если бы я был администратором круиза, я бы отвечал им:

– Какая разница? Все равно к тому времени, когда мы бросим якорь, ты сдохнешь.

Сегодня мои волосы зачесаны назад, я сбрызнулся одеколоном, надел свежевыглаженный смокинг от Comme des Garçons и поэтому чувствую себя отчасти ретро. Когда я позвонил Марине утром и предложил ей заменить ужин обедом, она сообщила мне, что запланировала сегодня избаловать себя до потери пульса: косметические маски, массаж, йога, ароматерапия, сеанс хиромантии, и поскольку я чувствовал себя уже в некотором роде связанным с ней незримыми узами, я, соответственно, провел это время в полном одиночестве, слоняясь по кораблю, качаясь на тренажерах в гимнастическом зале, и висел на шведской стенке, восстанавливая в памяти в мельчайших деталях все мои разговоры с Мариной, репетируя слова, которые буду говорить ей, когда мы займемся любовью.

Я заказал мартини, разлегся на древней плюшевой кушетке возле бара, предоставив стюарду подносить пламя к моим сигаретам, и внезапно 19:30 превращается в 20:00, а я заказываю еще один мартини и выкуриваю пару-другую «Мальборо-лайт», разглядывая статистов. Этим вечером на корабле все мужчины одеты подчеркнуто официально, в смокинги (я, впрочем, так и не увидел одного более-менее пристойного), и пафосные вечерние платья в блестках висят как тряпки на старухах, и все спешат куда-то на ужин, болтая на ходу об абсолютных пустяках.

С телефона в баре я набираю каюту Марины, но никто не снимает трубку.

В 20:15 съемочная группа наконец заявляет мне, что пора поменять декорации, потому что Уоллесы меня уже ждут. Я гашу недокуренную сигарету, чертыхаюсь, и прежде, чем я успеваю допить до дна второй бокал мартини, режиссер «мягко, но решительно» отнимает его у меня, высказывая предположение, что «мне хватит», что мне, пожалуй, пора «взять себя в руки», поскольку это «положительно скажется на моей игре». Я выхватываю бокал у режиссера, допиваю и, утерев губы, громко заявляю:

– Я так не ду-ма-ю.

Затем швыряю в него позаимствованную у реквизитора «Золотую VIP-карточку» и бормочу:

– Распишись за меня, дурень.

8

Queen’s Grill переполнен, но Уоллесы сидят за столиком на четверых у самого входа. Как только я начинаю спускаться по ступенькам, ведущим к столику, Стивен, одетый в смокинг, встает и машет мне рукой с таким видом, словно это самая счастливая встреча в его жизни, а Лорри сидит неподвижно рядом с ним, одетая в то же платье от Armani без бретелек, что и в первый вечер. По всему залу Queen’s Grill расставлены огромные букеты цветов, поэтому приходится постоянно лавировать между ними, то и дело сталкиваясь с официантами, несущими подносы с фужерами для шампанского. У последнего столика я чуть не сбиваю с ног метрдотеля, который приготавливает блинчики для группы японок, с восторгом смотрящих на очаровательного молодого гайдзина, пожимающего мясистую руку Стивена Уоллеса.

– А, Виктор, привет-привет, – говорит Стивен, в то время как официант подтаскивает мне стул. – Где твоя спутница?

– Трудно сказать, чувак, – говорю я, ловя себя на желании вновь посмотреть на несуществующие часы. – Она обещала встретиться со мной в салоне и выпить, но так и не пришла. – Я замолкаю с унылым видом. – Она, в общем, знает, где мы обедаем, но все равно, чувак, это такой облом.

– Ну что ж, будем надеяться, она придет, – говорит Стивен. – А пока – шампанское.

– Без вопросов, – говорю я, протягивая руку за фужером.

– Это, гмм, мой фужер, – осторожно информирует меня Лорри.

– Упс, дико извиняюсь, – говорю я, в то время как официант наполняет из бутылки с надписью Dom Perignon фужер, стоящий рядом с моей салфеткой.

– Итак, Виктор, чем ты все это время занимался? – спрашивает Стивен.

– Понимаешь, старина Стивен, – начинаю я задумчиво, параллельно прикладываясь к шипучке, – я и сам не очень-то уверен, чем именно я все это время занимался.

Обескураженные, они оба смеются.

– А вы двое чем занимаетесь? – спрашиваю я, с трудом подавив приступ смеха.

– Ну, я работаю на одно рекламное агентство в Лондоне… – начинает Стивен.

– Действительно? Славно, славно, – перебиваю его я. – Вообще-то, я имел в виду наше путешествие, но – тем не менее. Продолжайте. Можно мне еще один бокал шампанского?

– Я занимаюсь тем, что открываю рестораны, – с излишней готовностью спешит на помощь Лорри. – Мы посещали Манхэттен для того, чтобы осмотреть подходящие помещения в Трайбеке. Это будет мой первый ресторан в Штатах.

– Действительно? – повторяю я, мысленно простонав. – Просто супер. А что это за рестораны?

Я осушаю еще один бокал шампанского и, как только официант заканчивает наполнять бокалы Лорри и Стивена, снова показываю пальцем на мой. Нерешительно он подчиняется. Тогда Стивен кивает официанту, что следует понимать как просьбу принести еще одну бутылку.

– Последний ресторан, который я открыла, расположен в Холланд-Парке, – говорит Лорри. – Я бы хотела пригласить тебя туда, когда будешь в Лондоне.

– Но пойми, зайка, я вовсе не собираюсь в Лондон, – говорю я, слегка напрягаясь и чуть-чуть наклонившись к Лорри, чтобы подчеркнуть важность своих слов, но тут же, осознав всю грубость сказанного, поправляюсь: – Хотя, конечно, огромное спасибо за приглашение.

– Лорри – великолепный повар, – добавляет Стивен.

– Действительно? – снова повторяю я, пытаясь провертеть пятками дырку в полу. – А что у тебя лучше всего выходит, зайка?

– Назовем это импровизацией на темы классической калифорнийской кухни, – говорит Лорри, задумчиво наклонив головку.

Когда становится ясно, что все ждут от меня какой-то реплики, я спрашиваю, глядя Лорри прямо в глаза:

– Ты хочешь сказать, «классической» по сравнению с обычной калифорнийской кухней? – а затем, тщательно взвешивая каждое слово, продолжаю, уже совершенно не интересуясь ответом: – Или по сравнению с посткалифорнийской кухней?

– Одним словом, влияние тихоокеанского побережья отчетливо просматривается. Я понимаю, что все это звучит на первый взгляд ужасно претенциозно, но тем не менее мы прекрасно понимаем, в чем заключается различие.

– Различие между чем? – спрашиваю я, потеряв нить.

– Между… калифорнийской кухней и, скажем, посткалифорнийской кухней, – объясняет Стивен, может быть, чересчур терпеливо.

– А также влиянием тихоокеанского побережья, – добавляет Лорри.

Следует очень долгое молчание.

– Часы у кого-нибудь есть? – спрашиваю я.

Стивен бросает взгляд на свои:

– Восемь сорок.

За этим опять следует очень долгое молчание.

– Итак, речь идет о чем-то вроде молодых-овощей-с-гуавой-и-пастой-с-кукурузой-и-сырным-соусом-с-морскими-гребешками-под-васаби-и-фахитас? – говорю я, опуская глаза.

– Ну, грубо говоря, что-то в этом духе, – нерешительно отвечает Лорри.

Мне больше нечего сказать, поэтому я начинаю искать взглядом режиссера, чтобы крикнуть ему: «Реплика!», но тут меня отвлекает хлопок открываемой бутылки с шампанским, после чего следует вопрос Стивена:

– Так ты по-прежнему собираешься в Париж, Виктор?

– По-моему, я с самого начала туда и собирался, старина Стивен, – говорю я.

– А зачем ты едешь в Париж, Виктор? – спрашивает Стивен, глядя на меня узкими, как щелочки, глазами. – У тебя там что, друзья?

– Если хотите, могу поделиться с вами маленьким секретом, – говорю я.

– Каким? – спрашивают они хором, наклонив головы ко мне.

– Я собирался плыть в Лондон, – признаюсь я, скромно улыбаюсь и добавляю шепотом: – Но отклонился от маршрута.

– Что ж, будем надеяться, что ненадолго, – говорит Стивен. – Ты просто обязан заглянуть в Лондон на пути обратно в Штаты.

– Посмотрим, как пойдут дела в Париже, старина Стивен, – говорю я доверительно, осушая еще один фужер шампанского.

Поскольку я сижу спиной к входу в Queen’s Grill, то не замечаю появления Марины, но все головы вокруг начинают поворачиваться в ее сторону, и даже Стивен и Лорри, которые толком не видели ее прежде, смолкают, и я инстинктивно оборачиваюсь к ней. Марина выглядит просто ослепительно, непринужденно играя роль, с которой способна справиться только звезда; гримеры и костюмеры поработали на славу, а волосы ее затянуты назад так туго и элегантно, что я вскакиваю, чуть не опрокинув стул, беру ее за руку и веду к нашему столу. Она принимает этот знак внимания с моей стороны так, словно я помогаю ей переступить порог, который она никак не решалась пересечь, но, увидев, что я стою на другой его стороне, наконец отважилась. Я представляю ее Стивену и Лорри, и мы снова садимся за стол.

– Извините, что я опоздала, – с неподдельной искренностью сообщает Марина.

– О, ничего страшного, – говорю я. – Мы тут очень мило и оживленно побеседовали о…

Запнувшись, я вопросительно смотрю на Уоллесов.

– О калифорнийской кухне, – напоминает мне Стивен.

– Ах да!

– Шампанского? – как-то чересчур рьяно интересуется Стивен.

– Спасибо, – говорит Марина, и пока Стивен наливает, она с таким напором, словно решила немедленно включиться в общий разговор, спрашивает: – Мы что, сейчас уже останавливаемся?

– Минут через пятнадцать, – говорит Стивен, ставя бутылку с шампанским обратно в ведерко.

Я вытаскиваю бутылку оттуда и наливаю себе еще один фужер.

– Вам не кажется, что это довольно странно? – спрашивает Марина, позволяя метрдотелю разложить салфетку у себя на коленях.

– По-моему, морской закон обязывает суда помогать друг другу в случае бедствия, – говорит Стивен. – Не думаю, что «Куин-Элизабет-два» является исключением.

– В принципе, это никому не доставляет неудобства, – говорит Лорри, изучая Марину с головы до ног.

– Не представляю себе, как они собираются найти кого-то в этом тумане.

– А что, действительно туман? – спрашиваю я, потому что до сих пор мне казалось, будто я вижу перед собой просто гигантскую серую стену, и только теперь я понял, что это огромное окно, выходящее на правый борт. – Ни фига себе! – бормочу я.

– Ну, наши нынешние радары… – начинает Стивен.

– Извините, – вмешивается Лорри, которая по-прежнему не сводит глаз с Марины, – мне кажется, что мы с вами знакомы.

Марина внимательно смотрит на Лорри:

– Но я не…

– Я имею в виду, может, мы встречались раньше? – продолжает Лорри. – Ваше лицо мне очень знакомо.

– Ну она же модель, – встреваю я. – Поэтому и знакомо.

– Нет-нет, не в этом дело, – говорит Лорри, а затем осторожно интересуется: – Вы не из Нью-Йорка? Может, мы встречались с вами там?

– Вряд ли, – отвечает Марина, затем улыбается и натянуто добавляет: – Хотя кто знает.

Она поднимает свой фужер, подносит его к губам, однако не пьет.

– Но я почти уверена, что так оно и было, – тихо говорит Лорри, продолжая глядеть в упор. – Вернее, знаю наверняка.

– Действительно? – спрашивает Марина с легким испугом.

– Да, я уверена, что вас видела, – настаивает Лорри.

– Где, дорогая? – удивляется Стивен.

– Вот этого-то я и не могу вспомнить, – бормочет Лорри.

– Часто ли вы бываете в Штатах? – спрашивает Марина.

Но тут появляется наш официант, и Стивен предлагает заказать ужин прямо сейчас, прежде чем корабль остановится, с чем я полностью солидарен, поскольку очень хочу, чтобы вечер развивался в каком-нибудь более жизнерадостном ключе. Марина колеблется и говорит, что она не так уж и голодна. Стивен шутит что-то в духе: «Дорогая, но вам уже вряд ли позволят заказать что-нибудь из детского меню», давая нам тем самым знак «добродушно рассмеяться». Мы решаем начать с икры, затем дамы предлагают взять лобстеров вместо паштета из гусиной печени, а на горячее мы берем утку. Стивен заказывает у сомелье пару бутылок вина, причем сомелье, судя по всему, остается доволен его выбором.

– А вы откуда знаете друг друга? – спрашивает Марина.

– На самом деле мы – друзья отца Виктора.

– Ага, сам я никогда в жизни этих людей прежде не встречал.

– Ах вот как? – восклицает Марина, поворачиваясь ко мне. – А кто ваш отец?

– Я не хотел бы сейчас углубляться в эту тему, – говорю. – Я в отпуске, и мне это нравится.

– Вы не бывали недавно в Берлине? – внезапно спрашивает Лорри у Марины.

– Нет, – улыбается Марина, но лицо ее тут же леденеет, прежде чем она повторяет: – Нет.

– Кажется, я видела вас в Берлине, но у вас была тогда другая прическа, – тихо говорит Лорри, явно на что-то намекая. – Да, несомненно, это было в Берлине.

– Дорогая, прошу тебя, – вмешивается Стивен. – Не будь такой навязчивой.

– Я не бывала в Берлине уже много лет, – говорит Марина, нахмурив лоб.

Лорри внимательно смотрит на нее:

– С ума сойти, но я на сто процентов уверена, что мы с вами где-то виделись.

– Просто она модель, – говорю я, делая знак официанту налить еще шампанского. – В этом все и дело.

Сомелье открывает обе бутылки вина, и после того как Стивен снимает пробу с каждой, начинает переливать их в графины, а мы все внимательно следим за этим процессом. Перед каждым из нас появляются тарелки с золотым ободком, а к столу подкатывают на тележке огромную банку белужьей икры. Пока метрдотель раскладывает икру по нашим тарелкам, а я бубню что-то насчет нового дизайна – не старого, а нового — журнала Ray Gun, к нам подходит скитающийся по залу фотограф и спрашивает, не хотим ли мы сфотографироваться.

– Отличная идея! – восклицаю я подчеркнуто громко и хлопаю в ладоши.

– Нет-нет! – протестующе мотают головами Уоллесы.

– Может быть, после ужина, – говорит Лорри.

– Да бросьте вы, – говорю я, поворачиваясь к Марине. – Останется на память.

– Виктор, не надо, – говорит Марина. – Не сейчас.

– Да, Виктор, – вторит ей Стивен. – Может быть, попозже.

Фотограф стоит, склонившись, у столика, ожидая нашего решения.

– Да черт побери! – восклицаю я. – Завязывайте, ребята! Снимай, да и все там, – говорю я, обращаясь уже к фотографу. – Жми на кнопку!

– Виктор, пожалуйста! – хором умоляют меня Уоллесы.

– Я что-то не чувствую себя сегодня фотогеничной, – ни с того ни с сего заявляет Марина.

– А я всегда готов к встрече с камерой, зайки! – восклицаю я. – Валяй, чувак, снимай.

Когда срабатывает вспышка, я пытаюсь подвинуться поближе к Марине, слегка наклонившейся в сторону метрдотеля, который, сделав шаг в сторону, терпеливо ждет, когда он сможет продолжить раскладывать икру.

Уоллесы сурово взирают на меня, в то время как я сообщаю фотографу мое имя и номер каюты и прошу сделать для меня четыре копии. Как только фотограф уходит, капитан объявляет по интеркому, что «Куин-Элизабет-2» сделает остановку через несколько минут, и просит всех оставаться на своих местах, к тому же вставать все равно нет никакого смысла, потому что туман полностью закрывает обзор, и вскоре мы вновь продолжим плавание. Но большинство hoi polloi[127]127
  Простонародье (др. – греч.).


[Закрыть] в Queen’s Grill игнорируют предупреждение капитана и срываются со своих мест, кинувшись к выходящему на штирборт окну, включая – к моей радости – Уоллесов, хотя для них это, похоже, всего лишь повод для того, чтобы пошушукаться с режиссером. Метрдотель заканчивает возиться с икрой и уходит. Я наливаю себе бокал белого вина из графина, и тут Марина прикасается к моему плечу.

– Виктор, – говорит она.

– Похоже, они на меня жутко разозлились, – говорю я. – Почему-то им ужасно не хотелось фотографироваться. Гребаные англичане, черт их подери! Господи, я хочу сказать, что мы-то с тобой к этому привыкли, но…

– Виктор, – повторяет она вновь.

– Знаю, знаю, извини, – говорю я. – Но, солнце мое, ты выглядела просто шикарно.

– Виктор, ты пьян, – заявляет она.

– А ты выглядишь просто шикарно…

– Виктор, мне нужно поговорить с тобой.

– А мне нужно поговорить с тобой, зайка. – И я хватаю ее руку под столом.

– Нет, я серьезно, – говорит она, вырывая руку.

– И я тоже серьезно, – говорю я, снова пытаясь ухватить ее.

– Виктор, перестань, – восклицает она. – Ты должен немедленно протрезветь.

– Зайка, ты…

– Мне нужно идти, – говорит она, бросая взгляд на Уоллесов. – Позвони мне, как только ты покончишь с ужином.

– Нет, нет, нет, – говорю я, моментально трезвея. – Зайка, ты не посмеешь! Ты должна остаться. Не оставляй меня наедине с этими…

– Сейчас я уйду, а ты позвонишь мне в каюту, как только покончишь с ужином, – терпеливо объясняет Марина.

– Но почему я не могу уйти вместе с тобой? – спрашиваю я. – Что за дела? Что стряслось?

– Мне нужно идти, – говорит она, вставая с места.

– Я иду с тобой, – говорю я, беря ее за руку. – Сделаю вид, что мне стало дурно.

– Нет, это невозможно, – говорит она. – Отпусти меня.

– Но, зайка, послушай…

– Я категорически требую, чтобы ты позвонил мне сразу после ужина, – говорит она, вставая из-за столика. – Надеюсь, ты знаешь, что означает слово «категорически»?

– Оно означает то, что… – говорю я, морща лоб. – То, что я должен позвонить тебе после ужина?

– Молодец, – говорит Марина, несколько успокоившись.

– Но что стряслось, зайка?

– Сейчас нет времени это обсуждать.

Пассажиры возвращаются к своим столам, и Уоллесы с ними вместе. В ресторане витает разочарование, но чем они все так разочарованы? Тем, что не удалось разглядеть моряка-диабетика? Я теряюсь в догадках.

– Зайка, – начинаю снова, – я ничего не понимаю…

– Пожелай им за меня спокойной ночи, – говорит Марина, быстро удаляясь из ресторана.

Я смотрю, как она исчезает в глубине коридора, а потом замечаю стоящего по соседству официанта, который, поймав выражение на моем лице, печально пожимает плечами, выражая сочувствие.

– Слишком густой туман, – говорит Стивен, выдвигая стул Лорри.

– Куда девалась твоя приятельница? – спрашивает Лорри, усаживаясь на место.

– Не знаю, – вздыхаю я. – Что-то на нее такое накатило.

– Надеюсь, это не мы ее расстроили, – говорит Лорри.

– Дорогая, ешь икру, – советует Стивен.

Затем Уоллесы принимаются настаивать, чтобы я пошел вместе с ними на вечеринку с караоке в Club Lido, но я пьян, и все вокруг меня выглядит несколько размытым, и прежде чем я отправляюсь к себе в каюту, камера наплывом демонстрирует десерт: малина и голубика на тарелке с золотым ободочком рядом с двумя горками ванильного мусса, поддерживающими деревце-бонсай, сделанное из шоколада.

7

Снова у себя в каюте, уже в совершенно пьяном виде, я набираю каюту Марины Гибсон, но трубку никто не снимает. Когда я прошу оператора еще раз проверить, с той ли каютой она меня соединила, следует довольно резкий ответ, так что я вешаю трубку и начинаю рыться в мини-баре в поисках шампанского, нахожу и принимаюсь пить его прямо из бутылки, так что пена течет у меня изо рта и между пальцев, и я вытираю ее купальным халатом из комплекта белья, который мне выдали вместе с номером. Я ищу сценарий, не могу найти его, сдаюсь, шарашусь по комнате, закуриваю сигареты одну за другой. Вид с носа корабля на экране телевизора состоит практически из одного тумана. Звонит телефон.

– Виктор? – у Марины такой голос, словно она плачет.

– Привет, зайка, – говорю я утешительным тоном. – Тебе что, Гэвин позвонил? Что за дела? Похоже, у тебя проблемы.

– Нам нужно поговорить.

– Отлично, – говорю я, вставая с кровати. – Как насчет моей каюты?

– Нет.

– Ладно, – говорю я, пытаясь понять, чего она хочет. – Как тогда насчет… твоей каюты?

– Это небезопасно, – шепчет она.

Я замолкаю, обдумывая услышанное.

– Марина, – говорю я тихо. – У меня есть кондомы.

Она вешает трубку.

Я немедленно перезваниваю ей.

Она снимает трубку на первом же звонке.