Текст книги "Гламорама"

– Мы полагаем, что тот, кто послал ее, не хотел, чтобы вы в Лондоне вступали в контакт с Джейме Филдс, а тем более с Бобби Хьюзом, – говорит Кратер. – Мы думаем, что ее использовали в качестве отвлекающей приманки. В качестве альтернативного варианта.

– Использовали? – переспрашиваю я. – Использовали? Что за херню вы тут несете?

– Мистер Вард… – начинает Палакон.

– Джейме сказала мне, что знакома с ней, – внезапно говорю я. – Вернее, что была с ней знакома. Для чего Марине мешать мне встретиться с Джейме, если они знакомы?

– А не сказала ли вам Джейме Филдс, в связи с чем она знакома с Мариной? Или, иначе говоря, в каком контексте произошло их знакомство? – спрашивает Палакон. – Рассказала ли вам Джейме Филдс о характере их отношений?

– Нет… – бормочу я. – Не рассказала…

– А вы не попытались расспросить? – в один голос восклицают Кратер и Дельта.

– Нет… – бормочу я, окончательно смутившись. – Нет… извините… не попытался…

– Палакон! – говорит Рассел у меня за спиной.

– Да, конечно, – отвечает Палакон.

На экране – камера панорамирует вдоль палубы, и каждый раз когда Марина смотрит на оператора, возвращается обратно к Лорри Уоллес. Но затем она задерживается некоторое время на Марине, которая смотрит на нее так, словно ей бросают вызов.

– Откуда у вас это? – вновь спрашиваю я.

– Это не оригинал, – отвечает Дельта. – Это копия.

– Это не ответ, – говорю я, скрипя зубами.

– Какая разница, откуда она у нас, – заявляет Дельта.

– Это снимали Уоллесы, – говорю я, глядя на экран. – Выключите.

– Уоллесы? – переспрашивает кто-то.

– Да, – киваю я, – Уоллесы. Супружеская пара из Англии. Англичане. Я забыл, чем они занимаются. Они мне говорили, но я забыл. Она, по-моему, занимается ресторанами. Открывает их. Выключите, я же прошу вас, выключите!

– Как вы познакомились с ними? – спрашивает Палакон, и когда он нажимает на кнопку, экран телевизора вновь чернеет.

– Не знаю. Просто оказались на одном корабле. Они представились мне. Пригласили на ужин. – Я издаю стон и начинаю растирать лицо ладонями. – Сказали, что знают моего отца…

Люди, сидящие напротив, немедленно приходят к какому-то выводу и вздрагивают.

– Вот дерьмо! – восклицает Дельта.

Одновременно Кратер начинает бубнить себе под нос:

– Блин, блин, блин.

Палакон продолжает непроизвольно кивать, приоткрыв рот так, чтобы в него попадало побольше воздуха.

Дельта яростно начинает что-то записывать в папку, лежащую у него на коленях.

– Блин, блин, блин, – все бубнит и бубнит Кратер.

Японец закуривает сигарету, и пламя спички на мгновение выхватывает его лицо из темноты. Что-то явно не так, поскольку он хмурится.

– Палакон? – взывает Рассел у меня из-за спины.

Палакон вздрагивает, выйдя из оцепенения.

Я оборачиваюсь.

Рассел показывает пальцем на часы. Палакон раздраженно кивает головой.

– Задавала ли вам Марина Кэннон какие-нибудь вопросы? – быстро спрашивает Дельта, наклоняясь ко мне.

– Блин, да я не знаю, – бормочу я. – Какие вопросы?

– Не спрашивала ли она вас?.. – начинает Кратер.

Тут я вспоминаю и, перебив Кратера, тихо отвечаю:

– Она спрашивала, не просил ли меня кто-нибудь что-нибудь отвезти в Англию.

ее поспешное бегство из Queen’s Grill, отчаянный телефонный звонок позднее, а я был пьян и улыбался собственному отражению в каюте и хихикал, а в ее ванной повсюду была кровь, и кто еще, кроме Бобби Хьюза, мог знать, что она на корабле, а ты ехал в другую страну, а на плече у нее была татуировка – черная и бесформенная

Я стираю пот со лба, и комната плывет у меня перед глазами, но затем останавливается.

– Что именно? – спрашивает Палакон.

Я пытаюсь ухватить какую-то мысль, и наконец мне это удается.

– Думаю, что она имела в виду… – я смотрю на Палакона, – она имела в виду шляпку.

Все начинают строчить в своих блокнотах. Затем ждут, что я продолжу рассказ, но, поскольку я молчу, Палакон решает подтолкнуть меня очередным вопросом:

– Но ведь шляпка исчезла на борту корабля, верно?

Я медленно киваю.

– Но может быть… мне кажется… может, это она взяла ее и… и передала… кому-нибудь?

– Нет, – бросает Дельта. – Наши источники утверждают, что она этого не делала.

– Ваши источники? – спрашиваю я. – Какие еще, мать вашу так, источники?

– Мистер Вард, – вступает Палакон, – это вам разъяснят позднее, так что прошу вас…

– Что там было в этой шляпке? – спрашиваю, не дав ему закончить. – Почему вы попросили меня отвезти ее? Почему она оказалась порванной, когда я ее нашел? Что было в шляпке, Палакон?

– Мистер Вард, Виктор, я обещаю вам, что все объясню при следующей встрече, – говорит Палакон. – У нас сейчас просто нет времени…

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, начиная паниковать. – У тебя есть дела поважнее? Палакон, срань господня, я уже совсем перестаю понимать, что здесь происходит, и…

– Мы хотим показать вам еще несколько фотографий, – перебивает меня Палакон и протягивает мне три глянцевых снимка 8×10.

Парень и девушка в тропических костюмах на морском берегу у линии прибоя. Море за спиной. Яркий солнечный свет, белый с лиловым оттенком. Судя по развевающимся волосам, дует ветер. Парень что-то пьет из скорлупы кокосового ореха. Девушка нюхает гавайский венок из лиловых цветов, надетый на шею. На другой фотографии она (неуместная смена декораций) кормит из рук лебедей. Бобби Хьюз стоит рядом с доброй улыбкой на лице (тоже неуместной). На последней фотографии Бобби Хьюз, наклонившись рядом с девушкой, помогает ей сорвать тюльпан.

Девушка на всех трех фотографиях – это Лорен Хайнд.

Я снова начинаю плакать:

– Это… это Лорен Хайнд.

Длинная пауза, а затем я слышу, как кто-то меня спрашивает:

– Когда вы в последний раз виделись с Лорен Хайнд, Виктор?

Я продолжаю плакать, не в силах взять себя в руки.

– Виктор? – зовет меня Палакон.

– Что она делает рядом с ним? – рыдаю я.

– По-моему, Виктор познакомился с ней, когда они учились вместе в Кэмдене, – тихо разъясняет Палакон своим коллегам – разъяснение, которое ничего не разъясняет, но я безмолвно качаю головой, не в силах поднять глаза.

– А потом? – спрашивает кто-то. – Когда вы в последний раз виделись с Лорен Хайнд?

Сквозь слезы мне удается выдавить:

– Я встретил ее в прошлом месяце… на Манхэттене… в Tower Records.

Звонит мобильник Рассела, мы все подпрыгиваем.

– Хорошо, – говорит он кому-то в трубку.

Завершив разговор, он начинает торопить Палакона.

– Нам пора, – говорит он. – Время ехать.

– Мистер Джонсон, – говорит Дельта, – мы выйдем с вами на связь.

Я засовываю одну руку в карман пиджака, вытирая слезы другой.

– Мы… мы узнали от вас много полезного, – не очень искренне произносит Кратер.

– Вот, возьмите, – говорю я, не обращая внимания на Кратера, и протягиваю Палакону распечатку файла WINGS. – Это я нашел в компьютере в том самом доме. Я не знаю, что все это значит.

Палакон берет распечатку у меня из рук.

– Спасибо, Виктор, – говорит он явно искренне и кладет распечатку в папку, даже не посмотрев на нее. – Виктор, успокойтесь, пожалуйста. Мы выйдем с вами на связь. Возможно, даже завтра…

– Но с тех пор как мы виделись в последний раз, Палакон, они взорвали этот гребаный отель! – кричу я. – Они убили сына французского премьера.

– Мистер Вард, – мягко говорит Палакон, – ответственность за взрыв в Ritz уже взяли на себя другие группировки.

– Какие еще другие группировки! – кричу я. – Это сделали они! Это Брюс Райнбек подложил бомбу в гребаный Ritz! He существует никаких других группировок! Во всем виноваты они!

– Мистер Вард, мы, разумеется…

– Мне начинает казаться, что вам глубоко наплевать на мою безопасность, Палакон! – говорю я, задыхаясь от гнева.

– Мистер Вард, это абсолютно не соответствует истине, – говорит Палакон, вставая, в связи с чем я тоже поднимаюсь со стула.

– Зачем вы послали меня искать ее? – кричу я. – Зачем вы послали меня искать Джейме Филдс?

Я уже готов наброситься на Палакона, но Рассел оттаскивает меня в сторону.

– Мистер Вард, прошу вас, – говорит Палакон. – Вам нужно идти. Мы выйдем с вами на связь.

Я валюсь на Рассела, который пытается не дать мне упасть.

– Мне уже на все наплевать, Палакон, абсолютно на все.

– Похоже на то, мистер Вард.

– Но почему? – говорю я, глядя на него в изумлении. – Почему вы так решили?

– Потому что, если бы вам было не наплевать на все, вы бы сюда не пришли.

Я перевариваю это заявление.

– Эй, Палакон, – говорю, слегка ошеломленный, – я же не утверждал, что мне не страшно до усрачки.

18

Рассел слетает по лестнице здания на авеню Вердье, перескакивая через ступеньки, а я ковыляю за ним следом, хватаясь, чтобы не упасть, за мраморные поручни, которые закованы в толстый слой льда, так что я обжигаю пальцы, и, оказавшись на улице, начинаю махать рукой в воздухе, умоляя Рассела идти помедленнее.

– Нельзя, – говорит Рассел. – Нам нужно спешить. Пошли.

– Почему? Ну почему? – спрашиваю я в отчаянии, но не получаю никакого ответа.

Я собираюсь с силами, чтобы направиться к черному «ситроену», но Рассел внезапно застывает как вкопанный и пытается совладать с собой, чтобы не выдать волнения.

Растерявшись, я тоже останавливаюсь. Рассел незаметно чуть пихает меня локтем в бок.

Окончательно потеряв ориентировку, я смотрю на него. Он изображает на лице улыбку.

Джейме Филдс нерешительно направляется в нашу сторону, сжимая в руках маленький белый бумажный пакет, – она не накрашена, в тренировочных штанах, волосы заколоты заколкой, солнцезащитные очки от Gucci.

У нее за спиной французская съемочная группа складывает аппаратуру в голубой фургон, который стоит прямо посреди проезжей части на авеню Вердье.

– Что вы здесь делаете? – спрашивает она, сдвигая очки на кончик носа.

– Привет! – говорю я, сделав при этом руками какой-то невнятный жест.

– Что происходит, Виктор? – спрашивает она, слегка недоумевая.

– Да так, ничего такого, просто болтаемся, – говорю я рассеянно, в легком ступоре. – Я тут так… просто болтаюсь, зайка.

Пауза.

– Что? – переспрашивает она со смехом, словно не расслышала моих слов. – Болтаешься? – Она смолкает на некоторое время, а затем спрашивает: – С тобой все в порядке?

– Да, зайка, у меня все клево, просто зашибись, – говорю я и снова делаю руками невнятный жест. – Вроде бы дождь собирается, а, зайка?

– Ты весь белый, – говорит она. – Такое ощущение, словно ты плакал.

Она протягивает руку, чтобы потрогать мое лицо, и я инстинктивно отшатываюсь.

– Нет, ну что ты, – говорю я. – Нет, я не плакал. Все круто. Просто что-то все зевается. А так – все просто зашибись.

– Ах вот как, – говорит она, после чего надолго повисает молчание.

– Bay, – добавляю я для большей убедительности.

– Что ты делаешь здесь? – спрашивает она.

– Понимаешь, зайка, я здесь с… – я бросаю взгляд на Рассела, – с моим другом, и мы… – тут меня наконец осеняет, – мы занимаемся французским.

Она молча взирает на меня.

– Ты же знаешь, зайка, что я по-французски ни бум-бум. Вот мы и договорились. – Я пожимаю плечами.

Она по-прежнему молча взирает на меня.

– Ни бум-бум, – повторяю я натянуто.

– Ясно, – говорит она, переводя взгляд на Рассела. – Ваше лицо мне чем-то знакомо. Мы встречались раньше?

– Не думаю, – отвечает Рассел. – Но кто знает.

– Меня зовут Джейме Филдс, – говорит она, протягивая руку.

– А меня – Кристиан Бейл, – отзывается Рассел, протягивая свою.

– Ах вот в чем дело! – восклицает Джейме. – Вот почему ваше лицо показалось мне знакомым. Вы же актер!

– Да, конечно. – И он застенчиво кивает. – Я вас тоже узнал.

– Ну, похоже, тут собрались одни знаменитости! – восклицаю я, ненатурально хихикая. – Верно ведь?

– Мне очень понравилось, как вы сыграли в «Разносчиках газет» и в «Детях свинга», – говорит Джейме явно на полном серьезе.

– Спасибо, спасибо, – кивает Рассел.

– И еще, конечно, в «Одержимых», – продолжает Джейме. – В «Одержимых» вы были просто великолепны.

– О, огромное спасибо! – говорит Рассел, заливаясь румянцем и улыбаясь, как положено по сценарию. – Как это приятно! Как это клево!

– Да, в «Одержимых», – повторяет Джейме, задумчиво вглядываясь в лицо Рассела.

Повисает долгая пауза. Я внимательно слежу, как съемочная группа грузит в фургон камеру. Режиссер кивает мне, но я никак не реагирую. Из фургона доносится песня ABBA «Knowing Me, Knowing You», которая напоминает мне о чем-то, но о чем именно, я, как ни напрягаюсь, вспомнить не могу. Режиссер трогается с места, направляясь к нам.

– И чем же вы занимаетесь в Париже? – спрашивает Рассела Джейме.

– Да так, просто болтаюсь, – доверительно сообщает Рассел.

– И даете уроки французского? – смущенно смеется Джейме.

– О, это просто небольшая дружеская услуга, – говорю я, смеясь вместе с ней. – Он мне слегка обязан.

У нас за спиной из парадного жилого дома выходят Палакон, Дельта и Кратер – все в пальто и темных очках – и без японца. Они проходят мимо нас и спокойно идут по улице, беседуя между собой. Джейме едва замечает их, поскольку она занята разглядыванием Рассела. Но режиссер тут же останавливается, смотрит на проходящего мимо Палакона, и лицо его каменеет, и он озабоченно переводит взгляд сначала на меня, а затем снова на Палакона.

– Да, это просто дружеская услуга, – повторяет Рассел, надевая темные очки от Diesel. – Я как раз сейчас между ролями, так что все зашибись.

– Он как раз между ролями, – повторяю я. – Ждет хорошей роли – такой, которая была бы его достойна.

– Извините, мне надо бежать, – говорит Рассел. – Мы с тобой позже побеседуем, чувак. Приятно было с вами познакомиться, Джейме.

– Да, – неуверенно отвечает Джейме, – мне тоже было с вами очень приятно познакомиться, Кристиан.

– Мир вам, братья, – говорит он, выходя из кадра. – Виктор, я свяжусь с тобой. Аи revoir.

– Ага, чувак, – отзываюсь я срывающимся голосом. – Bonjour, додик. Oui, monsieur.

Джейме стоит передо мной, скрестив руки на груди. Съемочная группа ждет, прислонившись к фургону, двигатель которого уже урчит. Я пытаюсь успокоиться, чтобы сердце перестало колотиться так сильно. Режиссер вновь начинает двигаться в нашу сторону. У меня все мутится и плывет перед глазами. С неба начинает моросить.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос не звучал плаксиво.

– Пошла в аптеку за лекарством для Тамми, – говорит она.

– Ах вот что. А что, она типа сильно больна?

– Да, у нее нервы совсем не в порядке, – холодно отвечает Джейме.

– Ну да, я понимаю, как же иначе.

Я облизываю губы, от страха у меня сводит судорогой ноги, по лицу бегают мурашки. Режиссер уже бежит по улице трусцой, направляясь ко мне, на лице мрачная решимость.

– Ну что ж, давай проясним обстановку, – начинает Джейме.

– Угу.

– Ты берешь уроки французского.

– Угу.

– У Кристиана Бейла?

– Нет, у нас с ним роман, – брякаю я. – Я не хочу водить его к нам домой.

– А что, вполне правдоподобное объяснение.

– Нет, ну что ты, мы французским занимаемся, – меняю курс я. – Merci beaucoup, bon soir, je comprends, oui, mademoiselle, bonjour, mademoiselle…

– Все ясно, – бормочет она, сдаваясь.

Режиссер уже совсем близко.

– Скажи им, чтобы проваливали, – шепчу я. – Пожалуйста, скажи им, чтобы проваливали, умоляю, скажи им, чтобы проваливали нахер.

Я надеваю темные очки.

Джейме вздыхает и направляется к режиссеру, который в этот момент разговаривает по мобильному. Увидев приближающуюся Джейме, он захлопывает трубку. Режиссер выслушивает Джейме, поправляет красную бандану, обмотанную вокруг шеи. Я беззвучно плачу, а когда Джейме, закончив беседу, возвращается ко мне, меня начинает колотить озноб. Я тру ладонью лоб, чувствуя надвигающуюся головную боль.

– Все в порядке? – спрашивает она.

Я пытаюсь что-нибудь ответить, но у меня отнялся язык. Я даже почти не замечаю того, что уже начался дождь.

В такси, которое везет нас домой, Джейме спрашивает:

– И где же это вы занимались французским?

Не могу выдавить ни слова.

– Откуда ты знаком с Кристианом Бейлом?

Такси пробирается сквозь пробки, лобовое стекло залито дождевой водой. Воздух в салоне спертый от присутствия чего-то незримого. Я откидываюсь на спинку сиденья. У меня занемела нога.

– Что с тобой? – спрашивает она. – В молчанку поиграть решил?

– Что в пакете? – спрашиваю я, кивая на белый бумажный мешочек, лежащий у Джейме на коленях.

– Лекарства для Тамми, – отвечает она.

– Какие лекарства? Метадон?

– Хальцион.

– Надеюсь, ты взяла его с запасом, – говорю я. – На меня хватит?

– Нет, – говорит Джейме. – Итак, чем вы на самом деле занимались с этим парнем?

Я выпаливаю:

– Откуда ты знаешь Марину Гибсон?

– О боже, – стонет Джейме. – Начинаем все сначала?

– Джейме, – начинаю я решительно, но затем смягчаюсь, – прошу тебя.

– Не помню, – говорит она раздраженно. – Я познакомилась с ней в Нью-Йорке. Вместе работали моделями. Или в клубе где-то встречались. Или еще где-то.

Я хихикаю:

– Ты врешь.

– Пошел к черту.

– А можно было это все предотвратить? – тихо спрашиваю я.

Наконец она отвечает бесцветным тоном:

– Все это досужие домыслы.

– Кто еще сотрудничает с нами? – спрашиваю я.

Она вздыхает:

– Круг очень узок. Чем больше группа, тем больше опасность провала. Да ты и сам знаешь.

– Это так только на бумаге.

– Ты посмотрел файл? – спрашивает она.

– Да, – бормочу я.

– Отлично, – говорит она, сразу успокоившись, а затем добавляет: – По-моему, Кристиан Бейл – клевый. – Она рассматривает свои ногти. – Это сразу видно.

Я поворачиваюсь к ней:

– Что ты имеешь в виду?

– Кристиан Бейл не снимался в «Одержимых», Виктор, – говорит Джейме. – Он там не снимался.

Я мнусь, а затем высказываю предположение:

– Может быть, он просто не хотел… не хотел обидеть тебя?

– Да какая разница? – бормочет Джейме в ответ.

А перед тем самым домом то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане лучи солнечного света прорываются сквозь редеющие облака, и мы с Джейме открываем калитку и бесшумно скользим через двор. Внутри после того, как Брюса Райнбека не стало, обстановка гораздо спокойнее, и дом кажется более просторным и пустым, несмотря на присутствие членов второй съемочной группы. Бобби сидит у компьютера, беседуя по мобильнику, курит сигарету, стряхивая пепел в пустую жестянку из-под диетической колы, перед ним на столе громоздятся стопки блокнотов на спиральной пружинке, а фоном играет какой-то лаунж. В дом доставили бильярд, заказаны еще один «БМВ» и новые обои, а сегодня вечером где-то намечается вечеринка. «Все подтвердилось», – сообщает мне Бобби. Температура внутри дома не выше нуля. Нестерпимо пахнет дерьмом, его запах – тяжелый и тошнотворный – висит повсюду. В доме стоит «кипучая деятельность», повсюду ставят свет.

Стоя рядом с Бобби, я отчаянно пытаюсь не заплакать снова. На экране компьютера: чертежи устройства, расшифровка компонентов, из которых приготовляется пластиковая взрывчатка ремформ, перспективные цели терактов. Джейме на кухне, внимательно читает схему приема лекарств, назначенную Тамми, и достает из холодильника бутылку минеральной воды Evian.

– Как она? – спрашивает Джейме.

– Утешения в подобных ситуациях не действуют, – отвечает Бобби. – Но ей лучше.

Джейме проходит мимо, не замечая меня, и начинает медленно подниматься по винтовой лестнице, протискиваясь между киношниками, размышляя о том, что, возможно, ей следует относиться ко мне лучше, чем она относится, но ее раздражает мой страх, потому что страх – это не прикольно, это не круто, это мешает общению.

Я трогаю Бобби за плечо, потому что мне это просто необходимо.

– Не надо! – отстраняется он, а затем добавляет: – Теперь это больше невозможно.

Долгое молчание, во время которого я пытаюсь хоть что-то понять.

– Что-то ты похудел, – говорит Бобби. – Когда ты в последний раз качался? Кожа да кости. И бледный как смерть.

– Чувак, мне просто нужно немного выспаться.

– Это не объяснение, – говорит Бобби. – Тебе нужно немного позаниматься мотивацией.

– А я так не считаю, – говорю я надтреснутым голосом.

Но Бобби слышит меня не больше, чем если бы в этот момент нырнул в бассейн. Или если бы мы вели беседу по соседству с водопадом. Возможно, его попросту нет в этой комнате. Это всего лишь голос, лишенный тела. Возможно, я просто беседую с кем-нибудь по телефону. Возможно, я смотрю на весь этот мир в телескоп. Возможно, он мне просто снится. Вдруг меня осеняет: может, именно в этом все дело?

Бобби бесшумно заходит на кухню.

– Все, эээ, рассыпается, – заявляю я. – И никто не действует так, как положено.

– Что еще там рассыпается? – говорит Бобби, подходя ко мне. – По-моему, так все идет по плану.

Пауза.

– По какому плану? – спрашиваю я. – Что идет по плану?

Пауза.

– Бобби, ты меня слышишь?

– Что идет по плану?

– Да, что идет по плану?

– Все идет по плану, – пожимает плечами Бобби. – Все. Все, что намечено.

Пауза.

– А что… а что будет потом?

– Что будет потом?

– Да, потом?

– Потом?

Я киваю головой, слезы струятся у меня по щекам.

– А потом? Потом – бубум! – говорит он, несильно хлопая меня по лицу ледяной ладонью.

Словно в ответ на эту реплику сверху слышен крик Джейме.

Даже в полумраке элегантной ванной комнаты, которой пользовались Брюс Райнбек и Тамми Девол, видно, что ванна до краев полна темно-красной водой. Лицо Тамми, плавающей в ней, имеет голубоватый оттенок, глаза ее закатились, белки пожелтели. Наше внимание должна также привлечь разбитая бутылка пива Amstel Light, стоящая на краю ванны, и следы, оставленные брызнувшей из ее вен кровью на покрытых кафельной плиткой стенах. Запястья Тамми распороты до кости, но даже этого ей показалось «мало», потому что она умудрилась каким-то образом распороть себе еще и горло

(но ты замечаешь, что разрез слишком глубок, ты понимаешь, что она не могла сделать его сама, но ты не можешь сказать ничего определенного, потому что эту сцену снимали без тебя, и ты знаешь, что существует еще один сценарий, в котором тебя нет среди действующих лиц, и ты слишком хорошо все это понимаешь)

и запах стоит такой, какой, по моим представлениям, и должен стоять в комнате, сверху донизу залитой кровью, а Джейме кричит так громко, что почти невозможно упорядочить мысли, сделать соответствующие выводы, принять полагающуюся позу, к тому же я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

«Самое важное – это то, о чем ты даже не догадываешься…»

Два реквизитора в респираторах расталкивают нас и извлекают обнаженное тело Тамми из ванны, причем ее запястья и шея выглядят так, словно их разворотило изнутри, и огромный пурпурный фаллоимитатор выпадает из ее влагалища и с плеском падает обратно в кровавую воду. Я не могу оторвать взгляда от кольца в ее пупке.

Джейме выскакивает из ванной комнаты и падает в объятия Бентли. Она бьется, обнимает его, затем снова отталкивает. Она подносит руку ко рту. Ее лицо красное, как будто она стояла рядом с огнем.

В углу спальни Бобби беседует с режиссером. Оба они почти неподвижны, только время от времени кивают головой.

Джейме вырывается из рук Бентли и, едва держась на ногах, направляется к спальне Тамми, но ей не дает пройти еще один реквизитор в респираторе, который выносит пропитанный кровью матрац в коридор, чтобы затем вытащить его во двор и сжечь там.

Джейме в ужасе взирает на залитый кровью матрац – на его реальность, а Бентли удерживает ее, и тогда она кидается на кровать Тамми, и Бентли падает вместе с ней, и она кричит, хватает с ночного столика сценарий и швыряет им в режиссера и Бобби. Затем она начинает бессмысленно молотить кулаками подушку. Ее крики становятся громче, словно она пытается импровизировать на заданную тему.

Бобби смотрит на Джейме, но видно, что думает он о чем-то другом. Он смотрит безучастно, слушая то, что говорит ему режиссер, в то время как Джейме царапает ногтями свое лицо, издавая какие-то булькающие звуки, и выкрикивает какие-то слова в адрес любого, кто обращает на нее внимание.

Я не могу вымолвить ни слова, у меня отнялись все рефлексы. Я протягиваю руку, чтобы схватиться за что-нибудь и не упасть, а камеры внимательно следят за нашими движениями, фиксируя их на пленке.

Бобби бьет Джейме по щекам, а Бентли удерживает ее.

– Всем на все наплевать, – говорит Бобби. – По-моему, мы об этом договаривались.

Джейме издает какие-то невоспроизводимые звуки.

– По-моему, мы об этом договаривались, – повторяет Бобби. – Ты меня понимаешь? Всем на все наплевать.

Он снова бьет ее по щекам, теперь сильнее. На этот раз она замечает пощечины и смотрит на Бобби.

– Твоя реакция бессмысленна. Она бесполезна и не понятна никому из присутствующих. Мы же договаривались, что всем на все наплевать.

Джейме молча кивает и вдруг, когда уже кажется, что она совсем успокоилась, впадает в бешенство. Бентли пыхтит от усилия, пытаясь совладать с ней, но при этом он истерически смеется, и тогда кто-то из съемочной группы начинает легкомысленно рассуждать: «Никто не мог бы спасти ее». Я стараюсь незаметно выскользнуть в дверь, мне кажется, что, если я перестану видеть этот кошмар, он исчезнет, я хочу стать невидимым и тут вдруг понимаю, что Джейме покупала в аптеке хальцион вовсе не для Тамми, а для себя.

17

Полночь, я пью Absolut из пластмассового стаканчика, не по делу вырядившись в черный костюм Prada и туфли Gucci, глотаю таблетки ксанакса одну за другой, а в руке у меня дымящаяся сигарета. Вечеринка проходит в огромном новом Virgin Megastore, и спонсирует ее, вероятно, Томми Хильфигер: посередине возвышается сцена, судя по всему, ожидаются группы, над сценой висит растяжка Amnesty International, и намечается неизбывный благотворительный концерт (хотя сейчас на сцене никого нет и из порталов гремит «Hazy Shade of Winter» в исполнении Bangles), а в зале наблюдаются многочисленные вспышки враждебности. Я вижу вокалиста из Verve, вижу двух участников Blur в винтажных кроссовках, вижу Андре Агасси, Уильяма Херта и троих из Spice Girls, и повсюду толкутся какие-то люди с гитарами, я вижу первых негров с того момента, как я приехал во Францию, а также кучу крутых перцев из Голливуда (или почти полное отсутствие крутых перцев из Голливуда – все зависит от уровня амбиций), и повсюду подносы, на которых крохотные крекеры с мякотью устриц, шашлыки из опоссума на бамбуковых шпажках, мясо креветок в виноградных листьях, огромные блюда, заваленные щупальцами осьминога, обвитыми вокруг пучков петрушки, но у меня кусок в горло не лезет, и я оглядываюсь в поисках кожаной софы, на которую можно рухнуть, потому что я никак не могу определить, то ли этим людям на все на свете наплевать, то ли они просто ужасно скучают. В любом случае эмоции их заразны. Если они не перешептываются или не прячутся от кого-то, то постоянно отмахиваются от невидимых мух. Я здороваюсь со всеми. Я следую ремаркам сценариста. Это жуткая вечеринка, на которую явились сплошные монстры. Она кажется не совсем настоящей, словно отражение в зеркале.

И тут я делаю такой вдох, что легкие чуть не лопаются. Потому что не могу поверить глазам своим.

На самом краю толпы, можно даже сказать – в стороне от нее, идеально освещенная лампами и вспышками камер, окруженная толпой плейбоев, стоит девушка с волосами цвета темного золота.

Хлоя.

Воспоминания, нахлынув, увлекают меня за собой, как волна, и вот я уже бесцеремонно расталкиваю толпу, адреналин кипит в моей крови, я дышу как паровоз, и тут меня замечает Эль Макферсон, которая пытается приблизиться ко мне и сказать «Привет!», но когда она видит, в каком я состоянии – лицо перекошено, рот раскрыт, – до нее кое-что доходит, и она делает вид, что не заметила меня.

В тот самый момент, когда Эль отворачивается, я вижу на другом конце магазина Бертрана Риплэ, который приближается к Хлое так, словно она – мишень, а он – снаряд.

В неистовстве я пробираюсь через толпу баттерфляем, сбиваю с ног людей, но в Virgin Megastore такое столпотворение, что все это похоже на попытки взбежать по скользкой наклонной плоскости, а Хлоя по-прежнему где-то вдалеке, в нескольких милях от меня.

Меня потрясает скорость, с которой Бертран Риплэ продвигается в ее направлении, и по пути он практикуется в различных улыбках, разучивает начальную реплику, отрабатывает технику приветственного поцелуя.

– Нет, ни за что на свете! – бормочу я, проталкиваясь вперед сквозь шумящую вокруг вечеринку.

Бертран внезапно теряет темп: первый раз по вине официанта с подносом закусок, а второй – из-за необычно настойчивой Изабель Аджани, которая пытается задержать его для абсолютно необходимой ей беседы. Когда он смотрит в мою сторону, он начинает понимать, насколько большой отрезок пути я преодолел, и, бесцеремонно оттолкнув Изабель в сторону, начинает пробираться к Хлое кружным путем.

И когда я наконец добираюсь до нее, я кладу ей руку на плечо и, даже еще не успев посмотреть на Хлою, потому что от волнения не могу контролировать себя, успеваю увидеть, как Бертран внезапно тормозит, смотрит на меня с белым от гнева лицом и начинает пятиться.

– Хлоя, – говорю я, чувствуя, что охрип.

Она оборачивается, готовая одарить улыбкой любого, кто обратится к ней, но, когда понимает, кто я такой, смущается и не говорит ни слова.

Люди роятся вокруг нас, и я пла́чу, обнимая ее, и все вокруг словно в тумане, и тут до меня доходит, что она тоже меня обнимает.

– Я думала, ты в Нью-Йорке, – говорит она.

– Нет, зайка, нет, нет, – говорю. – Я здесь. Я все время был здесь. С чего ты это вдруг решила?

– Виктор, – спрашивает она, отшатываясь от меня, – с тобой все в порядке?

– Да, зайка, все зашибись, – говорю я, уже обливаясь слезами, но все еще стараясь не плакать.

Мы поднимаемся на второй этаж, и какой-то пиарщик отводит нас к скамейке в секции VIP, с которой можно смотреть сверху вниз на все, что происходит на вечеринке. Хлоя жует антиникотиновую резинку Nicorette, стараясь не слизывать помаду с губ, а в уголках глаз у нее наложены золотистые и темно-серые тени, и я хватаю ее за руку, сжимаю ее пальчики, и время от времени она отвечает мне пожатием.

– Как ты? – спрашивает она.

– Классно, просто классно! – Пауза. – Вернее, не совсем классно. – Еще одна пауза. – Похоже, мне нужна твоя помощь, зайка, – говорю я, пытаясь улыбаться.

– Это не с наркотиками связано… надеюсь? – спрашивает она. – Мы ведь вели себя как хорошие мальчики, а?

– Нет, нет, нет, это здесь совсем ни при чем, я просто… – Я натужно улыбаюсь и снова хватаюсь за ее руку. – Я просто очень скучал по тебе, и я ужасно рад, что ты здесь, и хочу попросить у тебя прощения за все, – выпаливаю я скороговоркой и вновь принимаюсь реветь.

– Послушай, ну что ты, ну перестань, тсс! – говорит она. – Что это с тобой?

Я не могу вымолвить ни слова. Моя голова падает на колени, и я начинаю всхлипывать, обливаясь слезами.