Текст книги "Гламорама"

4

38

Киношники следуют за Тамми в столовую, где она завтракает в компании Брюса. Обстановка напряженная: Тамми отхлебывает из чашки тепловатое какао, делая вид, что читает Le Figaro, в то время как Брюс с недовольным видом намазывает маслом миндальное печенье, пока наконец не нарушает молчание, заявляя, что ему известны жуткие вещи о ее прошлом, особенно напирая на какую-то поездку в Саудовскую Аравию, но при этом не сообщая, что именно он имеет в виду. У Брюса влажные волосы и раскрасневшееся лицо, потому что он только что из-под душа, и на нем светло-зеленая футболка от Paul Smith, а после завтрака ему идти на званый ланч, который устраивает Версаче где-то на крыше в шестнадцатом аррондисмане и куда пригласили только самых красивых людей в мире, так что Брюс решил надеть черную обтягивающую трикотажную рубашку и серые туфли от Prada, хотя, впрочем, он идет туда лишь потому, что в прошлом месяце отменился намеченный на эту дату показ.

– Я думаю, ты произведешь впечатление, – говорит Тамми, закуривая длинную тонкую сигарету.

– На тебя я впечатления не произвожу.

– Не говори глупостей, – бурчит Тамми.

– Я знаю, с кем у тебя днем назначено свидание.

– А у тебя что намечено на сегодня? – спрашивает она в ответ голосом, лишенным всякого выражения.

– Я же сказал. Иду на ланч к Версаче. Съедаю там клубный сэндвич. Когда настанет время, я дам тебе знать. – Пауза. – Я буду придерживаться сценария.

Камера продолжает кружить над столом, за которым сидят Тамми и Брюс, не фиксируя никаких перемен в выражении лица Тамми, а рука Брюса слегка трясется, когда он поднимает кофейную чашечку от Hermes, а затем, не расплескав ни капли кофе с молоком, ставит ее обратно на блюдечко и закрывает свои зеленые глаза, так что становится сразу видно: у него нет сил спорить. Актер, играющий роль Брюса, подавал большие надежды в баскетболе во время учебы в Университете Дьюка, а затем вслед за Дэнни Ферри отправился в Италию, где Брюс тут же получил контракт с модельным агентством и повстречался в Милане с Бобби, который в то время ухаживал за Тамми Девол, и с того самого момента все и началось. Большая ваза с гигантскими белыми тюльпанами – деталь реквизита, стоя́щая на столе между Тамми и Брюсом, – смотрится довольно нелепо.

– Не смей ревновать! – шепчет Тамми.

Тут начинает звонить лежащий на столе мобильник, но ни Тамми, ни Брюс не протягивают к нему руки, но это может быть звонок от Бобби, поэтому Брюс в конце концов не выдерживает. На самом деле это оказывается Лиза-Мария Пресли, которая ищет Бентли, – она называет его «моя старшая сестрица», но Бентли все еще спит, так как вернулся домой только под утро в сопровождении студента факультета кинематографии Нью-Йоркского университета, которого он снял прошлой ночью в La Luna, потому что у студента были крашеные блондинистые усики, подчеркивавшие его и без того невероятно пухлые губы, а также склонность к бескровному бондажу, и перед всем этим, с точки зрения Бентли, устоять было решительно невозможно.

– Не смей ревновать! – повторяет Тамми, прежде чем уйти.

– А ты придерживайся сценария, – предостерегает ее Брюс.

В тот момент когда Тамми небрежно берет коробку с надписью Vuitton с хромированного столика в прихожей, начинают звучать фортепьянные аккорды, открывающие песню ABBA «S.O.S», и песня эта сопровождает Тамми на протяжении всего дня, хотя в наушниках плеера, который она взяла с собой в город, звучит сборная кассета, записанная Брюсом специально для нее: Rolling Stones, Bettie Serveert, DJ Shadow, Принс, Luscious Jackson, Роберт Майлз, а также одна вещь Элвиса Костелло, которая имеет для них обоих особое значение.

«Мерседес», за рулем которого сидит русский водитель по имени Уайетт, подбирает Тамми и отвозит в Chanel на рю Камбон, где, ворвавшись в офис, она долго беззвучно рыдает, а затем всхлипывает, пока не появляется Джанфранко и, уразумев, что «дело неладно», исчезает, предварительно позвонив ассистентке, чтобы та постаралась успокоить Тамми. Тамми окончательно выходит из себя, с трудом выдерживает примерку и, выйдя оттуда, встречает сына французского премьера на блошином рынке в Клиньянкуре, и вскоре они уже сидят вместе в McDonald’s, у обоих солнцезащитные очки на носу, а он на три года моложе Тамми, иногда живет в президентском дворце, трахается только с американками (так уж повелось с тех пор, как он в десять лет оттрахал свою американскую гувернантку). Тамми «столкнулась с ним» четыре месяца назад на авеню Монтень перед входом в бутик Dior. Она уронила какую-то вещицу, а он поднял. Его поджидала машина. Надвигались сумерки.

Сын французского премьера только что вернулся с Ямайки, и Тамми не очень искренне восхищается его загаром, а затем спрашивает, решил ли он свои проблемы с кокаином. Удалось ли ему слезть? И нужно ли ему это вообще. Он уклончиво улыбается, но это, как он слишком поздно догадывается, неправильная реакция, потому что Тамми тут же начинает злиться. Он заказывает бигмак, а Тамми клюет из маленького пакетика с картошкой фри, и выясняется, что в его квартире сейчас ремонт, так что он временно остановился в президентском люксе в гостинице Bristol, а в McDonald’s стоит такой холод, что изо рта у них обоих вырываются облачка пара. Она изучает кончики своих пальцев и гадает, портятся ли волосы от употребления кокаина. Он что-то бормочет и пытается ухватить ее за руку. Он проводит рукой по ее лицу и сообщает ей, что крайне сентиментален. Но ситуация безнадежна, каждая фраза звучит как клише, к тому же он опаздывает к стилисту. «Я очень осторожна», – признает наконец она. А он – Тамми об этом даже и не догадывается – чувствует себя глубоко уязвленным. Они туманно обещают друг другу как-нибудь увидеться вновь.

Она выходит из McDonald’s, а снаружи ее поджидает съемочная группа, тепло и моросит дождик, а Эйфелева башня кажется тенью на медленно расступающейся бескрайней стене тумана, и Тамми разглядывает мощеные улочки, акацию, проходящего мимо полицейского с немецкой овчаркой на поводке, а затем садится в «мерседес», за рулем которого сидит русский водитель по имени Уайетт. У нее заказан ланч в Chez George, но она пропустит его – она слишком не в себе, все вываливается у нее из рук, и даже клонопин не помогает, – и она звонит Джоан Бак, чтобы поплакаться. Она отпускает машину, берет коробку с надписью Vuitton и теряет съемочную группу возле бутика Versace на рю дю Фобур-Сен-Оноре. В течение следующих тридцати пяти минут никто не знает, где находится Тамми.

Она передает коробку с надписью Vuitton невероятно красивому ливанцу, сидящему за рулем черной «БМВ», притиснувшейся к тротуару где-то во втором аррондисмане, что не так уж далеко от Chez George, а посему Тамми передумывает и решает все-таки посетить ланч, где ее уже поджидают съемочная группа и режиссер, и оператор Феликс рассыпается в извинениях по поводу того, что они ее потеряли, а она отвечает на это, безразлично пожимая плечами и бормоча: «Я сама потерялась», после чего начинает с энтузиазмом здороваться с присутствующими. Ее агент сообщает ей радостную новость: Тамми будет на следующей обложке британского издания Vogue. Все носят темные очки. Начинается дискуссия на тему «Сайнфелда» и потолочных вентиляторов. Тамми сперва отказывается от бокала шампанского, но затем решает все же выпить.

Небо начинает яснеть, облака расходятся, температура повышается на десять градусов за пятнадцать минут, и студенты, которые завтракают в открытом дворике Института политических наук, раздеваются, чтобы позагорать, тем временем «БМВ» с ливанцем вновь останавливается на бульваре Распай, где уже поджидает другая съемочная группа, расположившаяся на крышах соседних зданий, чтобы снимать дальнейшие события с помощью телеобъективов.

Внизу под ними все ахают от удовольствия, и студенты пьют пиво, лежат, голые по пояс, на скамейках, читают журналы и делятся друг с другом сэндвичами, обсуждая, как бы им прогулять занятия, и кто-то с видеокамерой бродит по дворику, остановив наконец свой выбор на двадцатилетнем парне, который сидит на расстеленном одеяле и беззвучно плачет, перечитывая записку от своей девушки, только что бросившей его, а в записке она написала, что никогда больше не вернется к нему, и он раскачивается вперед-назад, пытаясь убедить себя, что это все ерунда, и тогда объектив камеры покидает его и переносит свое внимание на какую-то девушку, массирующую спину своей подружки. Съемочная группа немецкого телевидения интервьюирует студентов на тему близящихся выборов. Мимо проносятся подростки на роликовых коньках.

Инструкции, полученные ливанцем, элементарны: покидая машину, снять крышку с коробки с надписью Vuitton, но поскольку Бобби Хьюз солгал, когда именно сработает бомба, – он попросту велел водителю припарковать машину на бульваре Распай напротив института и выйти из нее, водитель тоже погибнет от взрыва. Ливанец, бывший в январе среди организаторов нападения на штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, жует М&М и думает о девушке по имени Сигги, с которой познакомился в прошлом месяце в Исландии. Студентка по имени Бриджид проходит мимо «БМВ» и замечает ливанца, склонившегося над пассажирским сиденьем, и даже успевает заметить ужас на его лице в ту секунду, когда он что-то поднимает с него, но тут происходит взрыв.

Вспышка света, громкий звук, и «БМВ» разносит на клочки.

Масштаб разрушений сперва не очень понятен, да он и не имеет особого значения. Суть в самой бомбе, в том, где она была заложена и приведена в действие. Суть вовсе не в Бриджид, превратившейся в кровавый фарш, и не в ударной волне, подбросившей тридцать студентов, оказавшихся вблизи от машины, на десять метров в воздух, и не в пяти студентах, погибших на месте, причем двоим пронзило грудь осколками, пролетевшими через весь двор, и не в задней половине машины, которая в полете отрывает случайному прохожему руку, и не в трех студентах, которым выбило глаза. Суть не в оторванных ногах, и не в пробитых черепах, и не в людях, которые умрут от кровопотери в течение ближайших нескольких минут. Вывороченный асфальт, почерневшие деревья, скамейки, забрызганные слегка подгорелой кровью, – все это не так уж и важно. Суть – в наличии воли осуществить разрушение, а не в последствиях, ибо последствия – это всего лишь декорации.

Шокирующая тишина, а затем – среди тех, кто, облитый с ног до головы кровью (необязательно собственной), еще не потерял сознания, поднимается крик.

Пятьдесят один раненый. Четверо никогда уже не будут ходить. У трех – серьезные черепно-мозговые травмы. Считая водителя «БМВ», погибло тринадцать человек и еще один старик в квартале от места взрыва, с которым случился сердечный приступ. (Спустя неделю ассистент кафедры из Лиона скончается от повреждений головного мозга, увеличив тем самым количество жертв до четырнадцати.) К тому времени когда мигающие голубые огни «скорой помощи» начали прибывать на погруженное в сумерки место происшествия, съемочная группа уже упаковала аппаратуру и исчезла, чтобы через неделю появиться в другом, заранее намеченном месте. Если не смотреть в глазок камеры, то с такого расстояния все кажется крошечным, несущественным и, считай, ненастоящим. Кто мертв, а кто нет, можно понять только по тому, как санитары поднимают тело с земли.

Позднее тем же вечером на очень крутом и эротическом ужине в верхнем зале отеля Crillon, пройдя через дверь, оберегаемую темноволосыми красавцами-охранниками, Тамми смешивается с толпой гостей, в которой можно заметить Эмбер Валетту, Оскара де ла Ренту, Джанфранко Ферре, Брэда Ренфро, Кристиана Лубутена, Дэниэл Стил, принцессу Уэльскую, Бернара Арно, целую кучу русских и редакторов Vogue, и все весьма серьезно расслабляются, а некоторые приехали сюда аж из Марракеша – их легко заметить, потому что они выглядят отдохнувшими, несмотря на долгое путешествие, – и люди один за другим подходят поздороваться к Тамми, забившейся в уголок, чтобы посплетничать с Шалом Харлоу о том, что у большинства девушек совершенно неподходящие ухажеры (полные ничтожества, гангстеры, рыбаки, мальчишки, члены палаты лордов, какие-то ямайцы, с которыми у них нет ничего общего), а Тамми при этом обмахивается как веером приглашением на вечеринку в Queen, которое дал ей парень, похожий на Кристиана Бейла, но она пойдет вместо этого на другую вечеринку в шестнадцатом аррондисмане, которую устраивает Наоми, но тут подают сашими, и вновь гасятся и вновь закуриваются десятки сигарет, и Тамми, наклонившись к Джону Гальяно, шепчет ему на ухо: «Зайка, ты просто сумасшедший», и она выпивает слишком много красного вина, а затем переключается на кока-колу, и лесбиянки одна за другой подкатывают к ней с прозрачными намеками, но тут некто в кимоно спрашивает, как поживает Брюс Райнбек, и Тамми, глядя на мелькнувшую в полумраке фигуру, сонно роняет: «Подожди!», потому что именно в этот момент она осознает, что это просто еще один тяжелый вечер.

37

Этой осенью мы с Джейме Филдс, Бобби Хьюзом, Бентли Харрольдсом живем в гигантской квартире, обставленной в духе хай-тека и индустриального стиля с небольшой примесью ар-деко и «миссии», как это принято то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане. Мы располагали пятьюстами квадратными метрами жилой площади с пуленепробиваемыми окнами, которая оплачивалась иракскими деньгами, отмытыми через венгерский банк. Чтобы попасть в дом, следовало отключить сигнализацию и пройти через двор. Внутри крутая винтовая лестница соединяет все три этажа, все окрашено в приглушенные оливково-зеленые, светло-коричневые и нежно-розовые тона, а в подвале – тренажерный зал, стены которого украшены рисунками Клементе. Дорогая открытая кухня от Biber включает в себя шкафчики из макассарского эбена и крашеного тюльпанового дерева, а еще там имеются духовка фирмы Miele, две посудомоечные машины, и холодильник со стеклянной дверцей, и морозильник Sub-Zero, и сделанная на заказ стойка для винных бутылок и баночек с пряностями, и промышленный ресторанный пульверизатор, установленный в выемке из нержавеющей стали, рядом с отделанной тиковым деревом сушкой, на которой сохнут фарфоровые тарелки в крапинках позолоты. Гигантская фреска работы Фрэнка Мура доминирует над кухонным столом, освещенным шелковым абажуром от Fortuny.

Подсвечники от Serge Moillet висят над сверкающим зелено-белым полом террасы и коврами, изготовленными по рисунку Кристин ван дер Хурд. Повсюду стеклянные перегородки и огромные белые свечи с запахом цитронеллы, высокие стеклянные стойки для компакт-дисков, и камины из белого стекла, и стулья от Dialogica, прикрытые шенилью от Giant Textiles, и обитые кожей двери, и стереосистемы, и кресла от Ruhlman перед телевизорами, подключенными к спутниковым антеннам, принимающим до пятисот каналов со всего мира, и книжные полки, заставленные кубками, тянутся вдоль всех стен, а на столах лежат сваленные в кучи мобильные телефоны. В спальнях – глухие шторы от Mary Bright, и коврики от Maurice Velle Keep, и шезлонги от Hans Wegner, и оттоманки, обтянутые кожей от Spinneybeck, и диваны с драпировкой Larsen, и поставленные рядом с диванами карликовые деревца, а стены спален тоже отделаны кожей. Кровати изготовлены в Скандинавии, а полотенца и простыни – Кельвином Кляйном.

Вся квартира охвачена сложной видеосистемой внутреннего наблюдения (а внешние камеры оборудованы встроенной подсветкой), а также сложной охранной сигнализацией. Коды приходится запоминать каждую неделю, потому что именно с этой периодичностью они меняются. В гараже стоят два «БМВ», снабженные системами спутниковой навигации, «чистыми» номерными знаками, пуленепробиваемыми стеклами, безопасными шинами, ослепляющими галогенными фарами спереди и сзади, бамперами-таранами. Дважды в неделю все электроприборы проверяют на предмет жучков – телефонные линии, розетки, ноутбуки, настольные лампы, туалеты. За запертыми дверями – комнаты, а за этими комнатами – вновь запертые двери, а в этих комнатах коробки и чемоданы – в основном от Gucci и Vuitton – стоят вдоль стен в ожидании, когда же ими воспользуются. В других потайных комнатах – промышленные швейные машины, полосы взрывчатки, ручные гранаты, автоматические винтовки М-16, пулеметы, целый шкафчик с зарядными устройствами, детонаторы, пластит, электрокапсюли. В одном из шкафов – десятки дорогих костюмов, подбитых кевларом, достаточно толстым для того, чтобы остановить пулю, выпущенную из автоматического оружия, или осколок шрапнели.

Все телефоны в доме способны анализировать голоса звонящих с целью обнаружить в них микровибрации, которые указывают на то, что говорящий волнуется или лжет, – в этом случае на корпусе телефона вспыхивает светодиодный индикатор. Кроме этого, на них также установлены анализаторы, которые прозванивают цепь электрическими импульсами, позволяющими установить, прослушивается ли разговор. Вдобавок все телефоны в доме снабжены цифровыми скремблерами, превращающими звуки голоса в поток цифровых данных, которые расшифровываются аналогичным устройством на другом конце линии, но для постороннего наблюдателя звучат как обычный шум в трубке.

В первую же неделю в Париже Бобби неожиданно устроил шикарный прием с коктейлями в честь Джоэла Сильвера, закончившийся тем, что герой вечера принялся хвастаться только что прилетевшему из Сакраменто Ричарду Доннеру своим новым трейлером за три миллиона долларов, а кто-то еще начал рассказывать о том, как он перевозил своих собак на «конкорде», после чего заявилась Серена Альтшуль и выступила перед нами с подробным отчетом о жизни за кулисами во время последних туров группы Bush и одной звезды рэпа, которую вскоре после этого убили, а потом пришли Хэмиш Боулз с Бобби Шортом, а затем – бамс, бамс, бамс! – один за другим югославская кронпринцесса Катерина, греческий принц Павлос, иорданская принцесса Сумайя, а еще Скит Ульрих в костюме от Prada и рубашке с отложным воротничком, и сначала мне показалось, что он ужасно рад меня видеть, хотя, когда мы виделись в последний раз, я налетел на него и тут же стремительно исчез на темных улицах СоХо. Скит насторожился, заметив, как пристально я рассматриваю упавший на пол Mentos. Тогда я нагнулся, подобрал драже, отправил добычу в рот и принялся интенсивно жевать.

– По-моему, тебе пора, гмм, научиться смотреть на вещи более позитивно, – нерешительно заметил Скит.

– Я говорю забвению: «Привет!»[144]144
  Аллюзия на фразу «And say hello… to oblivion» из мюзикла «The Rocky Horror Picture Show» (1975).


[Закрыть] – отозвался я, энергично жуя Mentos.

Он замолкает, пожимает плечами, мрачно кивает и поспешно отходит от меня.

Мимо проходит Аврора Дюкас, затем Ив Сен-Лоран и Таки. Всю вечеринку иракский посол не отходит ни на шаг от Бобби, который постоянно делает мне знаки, чтобы я не стоял на месте, а активно общался. И я провожу начало вечера, нервно болтая с Дианой фон Фюрстенберг и Барри Диллером и все пытаясь подобраться при этом поближе к Джейме, то игнорирующей мое присутствие, то истерично хохочущей, тиская бассет-хаунда, которого кто-то притащил с собой на вечеринку, а бармены наливают шампанское в хрустальные фужеры, делая при этом вид, что не замечают нас. Как легко предсказать, ближе к ночи вечеринка становится все более и более отвязной, и гости принимаются плясать под Republica, и появляются Кейт Мосс и Наоми Кэмпбелл в сопровождении Артиста, Ранее Известного Как Принс, и приходят Том Форд с Доминик Браунинг, а у меня завязывается плотная беседа с Майклом Дугласом насчет сафари категории хай-энд, в то время как в руке я держу тарелку с довольно незлобным омаром, а из динамиков гремит «I’m Your Boogie Man» в исполнении КС and the Sunshine Band, что служит для Джейме сигналом приступить к пляскам, а для меня – изумленно взирать на нее. Слово «ВЕЧЕРИНКА» пылает у нас над головой яркими разноцветными буквами.

Брюс покидает вечеринку, как только на ней появляется сын французского премьера, а Тамми запирается наверху в туалете с бутылкой шампанского и впадает в близкое к истерике состояние, и некто – скорее всего, тот нажравшийся студент кинематографического факультета Нью-Йоркского университета, что провел несколько ночей у нас в квартире и постоянно предлагал всем прикурить от его зажигалки, – дает мне свой телефонный номер, накорябанный на последней странице старого Le Mond дорогим на вид пером, которое он явно одолжил у кого-то из знаменитостей. Новый тренажерный зал Дэвида Бартона открывается где-то в районе Ла Пигаль, и иорданская принцесса Сумайя восхищенно шепчет: «О, это великолепно!» Режиссер и Феликс вместе с большинством киношников потирают руки от того, в каком направлении развиваются события на вечеринке. В конце концов я падаю на скамейку во дворе и пьяно бормочу: «Bonjour, чувак!» – покидающему вечеринку Питеру Дженнингсу, но, пока я лежал на скамейке, у меня занемела нога, так что я вынужден скакать обратно в зал на одной, и я пытаюсь пригласить на танец Джейме, но Бобби мне этого не разрешает.

36

Сегодня мы побывали на следующих показах: Готье, Comme des Garçons и – после короткой остановки на новой квартире Франка Майо где-то по соседству с Елисейскими Полями – Гальяно (гигантские белые шторы, нетипично современное освещение, гремит «Stupid Girl»[145]145
  «Глупая девчонка» (англ.).


[Закрыть] Garbage, модели кланяются, нам нужно было алиби), затем неизбежный ужин в Les Bains в честь Дриса ван Нотена, охранники втаскивают нас в зал, я одет с ног до головы в Prada и успокаиваю себя лошадиными дозами ксанакса, поскольку событие нас ожидает явно навороченное, и говорю всем и каждому: «Привет, зайка!», использовав при этом практически весь мой арсенал интонаций, а именно: Канделас Састре, и Питеру Берду, и Элеанор де Роган-Шабо, и Эммануэлю де Бранте, и Грегу Хансену, и дантисту, услугами которого я некоторое время пользовался, пока жил в Санта-Фе, когда Хлоя отправилась туда на съемки, и Инес Риверо, а кругом слишком много фотографов, закупщиков и пиарщиков, и все девушки пришли с сумочками из соломки и в платьях пастельных тонов, а клуб заставлен огромными напольными букетами из роз и гардений. Почему-то я постоянно слышу, как кто-то произносит слово «насекомые», а когда прикуриваю сигарету, замечаю, что сжимаю в руке бумажку в тысячу франков, которую Джейме зачем-то дала мне на показе Гальяно, в то время как я сидел рядом с ней и меня колотил озноб. В это утро за завтраком Бобби ничего не сказал нам о том, куда он направляется сегодня, но поскольку к этому времени было отснято уже огромное количество сцен, в которых я не принимал участия, я ограничивался тем, что старательно запоминал свои реплики и появлялся там, где мне полагалось по графику съемок, стараясь оставаться по возможности незаметным и не попадаться на глаза.

Я подхожу к томящейся по соседству съемочной группе, выхожу на точку и подношу огонь к сигарете Джейме. На ней обтягивающий брючный костюм в блестках от Валентино, а на глазах нарисованы карандашом стрелки. Начинает звучать композиция Эрика Клэптона. Это знак, по которому я должен произнести реплику:

– Эрик Клэптон – отстой.

– Неужели? – спрашивает она. – А мне нравится.

Я хватаю бокал шампанского с подноса, который официант быстро проносит мимо меня, и мы оба выходим на танцпол, рассматривая публику и делая вид, что не видим друг друга.

– Ты нужна мне, – говорю я, едва улыбнувшись проходящей мимо Клаудии Шиффер. – Я жить без тебя не могу.

– Этого нет в сценарии, Виктор, – предупреждает она, тоже едва улыбнувшись. – Мы не должны играть эту сцену.

– Джейме, ну пожалуйста! – говорю я. – Пока Бобби нет, мы можем говорить все, что хотим.

– Прошу тебя, выбрось из твоих тупых мозгов все фантазии насчет секса после первого свидания, – с придыханием сообщает она.

– Зайка, – говорю я со всей возможной искренностью, – я не хотел сделать тебе больно.

– Если будешь продолжать в том же духе, ты сделаешь больно нам обоим.

– В каком духе? – спрашиваю я.

Она отодвигается от меня. Я делаю шаг к ней.

– Эй, Джейме, – говорю я, хватая ее за плечо. – Что за дела?

– Ты даже не понимаешь, куда ты попал, Виктор, – отвечает она жестко, но по-прежнему с улыбкой на лице, успевая даже махать рукой людям в ответ на их приветствия. – Совсем не понимаешь.

– Так объясни мне.

– Не положено, Виктор.

– Но ты не любишь его, – говорю я. – Я знаю. Это работа, верно? Это все часть плана, верно? Ты просто играешь роль, верно?

Но она ничего не отвечает.

Бобби раздвигает зеленую бархатную портьеру и входит. Он одет в шикарный смокинг от Валентино, но на спине у него при этом рюкзачок от Prada, который он не сдал в гардероб. Бобби обозревает комнату, прикуривая сигарету, морщится от вспышек папарацци, он только что явился с вечеринки у Анаи, его волосы влажно блестят, и он начинает двигаться в нашу сторону по танцполу, натянуто улыбаясь.

– По-моему, ты его боишься, – говорю я. – Боишься, но не любишь.

– Слушай, ты мне дашь дожить спокойно хотя бы эту неделю? – говорит она, напрягаясь.

– Скажи мне, что ты его любишь. Ну скажи! – шепчу я. – Хотя бы скажи, что он тебе нравится.

Камера внезапно перестает описывать круги и показывает крупным планом, как мы оба беспомощно смотрим на приближающегося Бобби.

– Не нервничай, – говорит она, кивая кому-то, промелькнувшему в полутьме рядом с нами.

– Я сейчас ему кое-что скажу, – шепчу я. – Плевать на последствия.

– Ручку громкости прикрути, а, Виктор, – предупреждает она, расплываясь в улыбке.

– Надеюсь, Виктор, что это шутливый намек на какую-то реплику, которую я не расслышал, – говорит Бобби, наклоняясь и целуя Джейме в губы.

– Ммм, – мурлыкает Джейме, облизывая его губы. – «Маргарита»?

– О чем ты говоришь, Бобби? – Я произношу эту реплику таким тоном, что трудно сказать, то ли я изображаю святую невинность, то ли переигрываю, но Бобби уже отвлекло что-то происходящее в другом углу, и он прислушивается ко мне только из вежливости.

– Я ужасно голодная, – говорит Джейме.

– Что? – роняет Бобби, вытягивая шею.

– Я сказала, что я ужасно голодная, – раздраженно повторяет Джейме.

Слегка запаниковав, я глотаю еще один ксанакс и начинаю следить за съемочной группой MTV, которая берет интервью у Николь Кидман, нарисовавшей зачем-то на лбу точку, как это делают индуски.

– Райнбек совсем не в духе, – говорит Бобби, глядя на Брюса, валяющегося в отрубе в кабинке где-то в дальнем углу зала. Над ним склонилась Тамми, шикарная, слегка контуженная, в темных очках, а вокруг них вьется рой молодых лондонцев.

– По-моему, это ненадолго, – говорит Джейме. – Он скоро придет в себя.

– Разумеется, но Тамми из-за этого не в себе, а это может испортить все дело, – говорит Бобби. – Вы уж меня извините.

Бобби направляется к кабинке, здороваясь по пути со всеми, кто обращает на него внимание, и, когда он склоняется над Брюсом, тот едва замечает его присутствие, но тут в круг втискивается Бентли в компании Марка Джейкобса, и тут наконец Тамми замечает Бентли, а тот показывает ей свои часы, и она мимоходом улыбается Марку, но в тот момент, когда все присутствующие начинают гоготать, ее лицо вновь превращается в маску.

– Скажи ему, – говорю я Джейме, – скажи ему, что между вами все кончено. Скажи ему, что все в порядке.

– Ты уверен, что все будет в порядке? – спрашивает она, добавив вполголоса: – Тупица.

– Я всего лишь пытался поделиться с тобой своими чувствами.

– В этой ситуации, Виктор, в первую очередь виноват ты, поэтому тебе бы…

– Заткнись, – тихо произношу я.

– Отвали от меня.

– Ты первая начала.

– Все это – только верхушка айсберга, – говорит Джейме, и тут она перестает сдерживать себя; ее лицо расслабляется, она многозначительно смотрит мне в глаза и торопливо шепчет: – Пожалуйста, Виктор, не поднимай шума, и мы поговорим об этом позже.

– Когда? – шепчу я в свою очередь.

Бобби возвращается с Бентли и Марком Джейкобсом, которые явились сюда прямо после осмотра новой штаб-квартиры Марка на Пон-Нёф, и Марк очень взвинчен, потому что один из его новых супермодных дизайнеров – несовершеннолетний трансвестит, который жить не может без своей собачки породы чихуа-хуа по кличке Эктор.

– Меня заболтал один международный хулиган из Бельгии, и только вмешательство мистера Джейкобса вырвало меня из его объятий, – говорит Бентли, отгоняя рукой невидимую муху.

Марк кивает, затем целует Джейме в щечку, небрежно кивает в мой адрес и говорит:

– Привет, Виктор.

– Господи, ну и холодище же тут, – говорит Бентли, выпуская струю пара изо рта, а затем, заметив меня, добавляет: – Ты выглядишь устало, Виктор. Шикарно, но устало.

– У меня все клево, очень клево, – твердо заявляю я. – И у всех все клево.

– Да, кстати, ты забыл вот это. – Бобби вручает Бентли рюкзачок от Prada, в то время как Марк развлекает Джейме тем, что строит дурацкие рожи за спиной у Бентли, отчего даже Бобби не может удержаться от улыбки.

– Господи, Бобби, ну зачем ты не оставил его там? – стонет Бентли. – Зачем?

– Я не был уверен, что вернусь туда, – пожимает плечами Бобби, глядя на меня в упор.

Затем я усаживаюсь за стол с Донателлой Версаче, Марком Вандерлоо, Катриной Борман, Аззедином Алайей, Франкой Соццани и международным хулиганом из Бельгии, и мы все смеемся над общими знакомыми и выкуриваем по дюжине сигарет каждый, и официанты уносят тарелки с едой, на которые мы и посмотрели-то едва, не говоря уже о том, чтобы притронуться, и каждый из нас делится какой-нибудь тайной с соседом слева, а потом Джейме подходит к столу с косяком в руке и просит прикурить у Донателлы, которая сидит рядом со мной, и Джейме – делая вид, что разговаривает с Донателлой, которая разговаривает с Франкой, – говорит мне, что Бобби завтра улетает в Бейрут, откуда едет через Багдад в Дублин, где у него встреча с членом военизированного ополчения из Виргинии, и что он вернется обратно через пять дней. Я внимательно ее выслушиваю, после чего она просит меня в ответ весело рассмеяться, и эту информацию она сообщает мне с таким видом, что, стоя на другом конце комнаты – как стоит сейчас Бобби, можно подумать, что она сказала Донателле, как великолепно выглядит Виктор, или же вслух рассуждала о том, как круто идут у нее дела, и Джейме затягивается косяком всего один-единственный раз перед тем, как пустить его по кругу, а я снова отсидел себе ногу и, хромая, пытаюсь поспеть за ней, натыкаясь по пути на какие-то медленно движущиеся в полумраке силуэты и тени, по пути замечая Бентли, который непринужденно покидает зал с рюкзачком на плече, и тут рок-группа под названием Autour de Lucie начинает настройку, готовясь исполнить первый номер в их программе – кавер песни The Who, которая называется «Substitute»[146]146
  «Замена» (англ.).


[Закрыть].