Текст книги "Гламорама"

– Послушай, – говорит Бобби. – Я знаю, что ты хочешь сказать, Виктор. Мы подкладываем бомбы. Правительство устраняет подозреваемых.

– Угу.

– На совести ЦРУ больше пролитой крови, чем у ООП и ИРА, вместе взятых.

Бобби подходит к окну, отодвигает черную кружевную занавеску и смотрит на уличную толпу, на силуэты, которые переговариваются между собой в уоки-токи, бродят в тумане или ждут неподвижно.

– Правительство действительно враг народа. – Бобби поворачивается ко мне. – Боже мой, Виктор, тебе ли уж этого не знать.

– Но, Бобби, я не занимаюсь… политикой, – невнятно бубню я.

– Все ею занимаются, Виктор, – говорит Бобби, вновь отворачиваясь от меня. – И с этим ничего не поделаешь.

На это заявление мне нечего ответить, так что я молча допиваю остатки «Космополитена».

– Тебе следует серьезно заняться своим мировоззрением. Твое мировоззрение вызвано недостаточной информированностью.

– Мы убиваем безоружных людей, – шепчу я.

– В прошлом году в нашей стране совершено двадцать пять тысяч убийств, Виктор.

– Но… но я-то не совершил ни одного из них.

Бобби терпеливо улыбается, вновь возвращаясь к тому месту, где сижу я. Я смотрю на него с надеждой.

– Лучше держаться от всего этого в стороне, Виктор?

– Да, – шепчу я, – наверное, лучше.

– Но это невозможно, – шепчет он в ответ. – Вот что ты должен понять.

– Но, чувак, я же… я же… я же…

– Виктор.

– …чувак, мне было так трудно в последнее время, это меня в какой-то степени оправдывает…

Я смотрю на него взглядом, полным мольбы.

– Тебе не за что оправдываться, чувак.

– Бобби, но я же… я же американец, правда?

– Ну и что, Виктор? – говорит Бобби, глядя на меня сверху вниз. – Я тоже.

– Но почему именно я, Бобби? – спрашиваю я. – Почему ты мне доверяешь?

– Потому что ты думаешь, что Сектор Газа – это название ночного клуба, а Ясир Арафат – имя черного рэпера, – говорит мне Бобби.

Затем вновь повисает пауза, которую нарушает телефонный звонок. Бобби снимает трубку. Брюс прекращает играть на гитаре. Это звонят люди из внешней съемочной группы, сообщить, что они готовы. Бобби говорит им, что мы выходим. Внутренняя съемочная группа собирает оборудование. Режиссер, судя по всему довольный результатом, совещается с Бобби, который то и дело кивает, не сводя при этом глаз с Брюса. По знаку Тамми Бентли и Джейме спускаются по винтовой лестнице, и тогда внешняя съемочная группа трижды снимает нашу проходку от двери дома до черного «ситроена» – мы все смеемся, Бентли идет впереди, Джейме и Бобби «игриво» держатся за руки, а мы с Брюсом сопровождаем Тамми, которая держит нас обоих за руки и глядит на нас счастливыми глазами, поскольку в том кино, что снимает эта группа, я, по сюжету, влюблен именно в нее. Джейме отправляется в Natacha в черном «мерседесе», поскольку на ней платье, которое стоит 30 000 долларов.

Там уже MTV снимает вечеринку на верхнем этаже, где все девушки удолбаны и шикарны, а парни все как на подбор красавцы и все сплошь в темных очках и ждут, чтобы ассистенты поднесли им прикурить, а внизу еще одна вечеринка, где Люсьен Пелла-Фине проводит время с дизайнером головных уборов Кристианом Лиэгром, а Андрэ Уокер появляется под ручку с Клаудией Шиффер, которая облачена в комбинезон, отделанный перьями, покрашена в рыжий цвет и подстрижена под пажа, а у Гальяно на голове – фетровая шляпа, и Кристиан Лубутен наигрывает «Je t’aime» на фортепьяно, в то время как Стефан Марэ, пристроившись рядом, поет за Джейн Биркин, а мы принимаем комплименты от поклонников, развалившись за столиком, и люди толпятся вокруг нас, перешептываясь, охая и ахая; как и следовало ожидать, икра остается нетронутой на серебряных тарелках, и кругом – настоящая площадка молодняка, и у всех прекрасное настроение, и тут появляются Ральф и Рики Лорен, и все говорят сегодня вечером о непереносимой легкости бытия, и все как везде и всегда, но почему-то откуда-то доносится, разливаясь по всей комнате, едва уловимый запах дерьма.

– Виктор! – предостерегает Бобби, увидев, как кто-то дает мне пакетик с кокаином, и напоминает о том, что завтра мне предстоит задание. – Да и ты, Бентли, будь внимательнее.

У Бентли сегодня отекли глаза, поскольку он провалялся в солярии весь день, и в настоящий момент он заглядывается на группу хорошо накачанных подростков в обтягивающих футболках. Я опять отсидел ногу, по ней бегут мурашки, взгляд падает на мое имя, написанное на сегодняшнем приглашении. Фотографы снимают наш столик. Тамми глядит куда-то вдаль, губы густо подведены помадой Urban Decay.

– Он втрескался по уши в этого официанта, – улыбается Джейме, закуривая сигарету.

Мы все поворачиваем головы в указанном направлении.

– Я прочитал статью о хорошеньких официантах в журнале Time, – пожимает плечами Бентли. – Что тут скажешь? Я легко поддаюсь чужому влиянию.

– С проектом «Венеция» полный затык! – кричит Бобби, пытаясь перекрыть стоящий вокруг шум.

– Бар Harr’s? – спрашивает Брюс, отвлекшись на миг от Тамми.

– Нет, – мотает головой Бобби и машет кому-то в другом конце клуба.

Не задавая лишних вопросов, я автоматически отмечаю про себя, что бар Harr’s решено не взрывать.

В темноте первого этажа Natacha появление съемочной группы MTV прерывает живое обсуждение какого-то проекта, который Бобби именует «Band on the Run». Виджей просит Бобби, Джейме и Бентли прижаться друг к другу плотнее, чтобы камера могла взять их всех в кадр. Они с радостью выполняют эту просьбу.

– Социальная позиция, превращенная в стиль жизни, – говорит Джейме.

– Фразочки у тебя, зайка, словно в рекламе Кельвина Кляйна, – огрызается Бобби.

Джейме игриво делает ручкой камере, а в это время Бобби задают вопрос о его участии в деятельности Amnesty International. Я отворачиваюсь, замечаю Денниса Родмана, который гордо расхаживает по комнате в набедренной повязке, с прикрепленными к спине огромными крыльями и с бриллиантовым кольцом в носу. Когда я снова поворачиваюсь, виджей уже расспрашивает Бентли о том, нравится ли ему Париж.

– Мне здесь нравится все, кроме американцев, – зевает Бентли, радуясь возможности порезвиться. – Американцы на весь мир славятся отсутствием способности к иностранным языкам. Что такое в моем представлении скука? Это слушать, как какой-нибудь недоумок из Висконсина пытается попросить в Deux Magots, чтобы ему положили льда в стакан.

Где-то у меня за спиной я слышу, как режиссер эпизода говорит кому-то:

– Эту сцену мы включать не будем.

– Надо позволять людям быть самими собой, Бентли, – ласково вмешивается Джейме, наклоняясь к нему и вынимая неприкуренную сигарету у него из пальцев. – Не кипятись из-за ерунды.

– А ну-ка, во что вы все одеты? – спрашивает виджей, направляя камеру и свет на остальных членов нашей компании. – Можете молчать, мы сами рассмотрим.

В Natacha стоит такой холод, что зуб на зуб не попадает, у всех изо рта вырывается пар, мы отгоняем мух, пол завален горами конфетти, а запах дерьма становится еще более отчетливым после того, как я угощаюсь пару раз из пакетика с коксом и неохотно передаю его Бентли. Маркус Шенкенберг, которому кажется, что я – его любовник, хотя это вовсе не так, пододвигает свой стул поближе к моему: еще один повод попасть на пленку, еще один повод продемонстрировать свой черный пиджак из змеиной кожи, еще одна возможность небрежно бросить мне:

– Мы все грешны, Виктор.

– Это для печати или как?

Маркус зевает, глядя на Беатрис Даль, которая проходит мимо походкой модели, а затем снова обращает внимание на меня.

– Он террорист, – говорю я Маркусу, показывая на Бобби.

– Нет, – говорит Маркус, мотая головой. – Он не похож на террориста. Слишком красивый.

– Отвлекись от прикидов, подружка! – вздыхаю я, устраиваясь поудобнее на стуле. – Этот парень – террорист.

– Нет, – говорит Маркус, мотая головой. – Я знаю, какие террористы бывают. Этот парень не похож на террориста.

– Ты смельчак, – зеваю я, подмигивая ему. – Законченный нонконформист.

– Я не совсем в себе, – признает Маркус. – Я подумываю о том, чтобы свалить отсюда прямо сейчас.

– Он – мерзавец, – вздыхаю я.

Тут к Джейме наклоняется еще один кэмденский выпускник, француз по имени Бертран, который жил в одной комнате с Шоном Бэйтменом, и шепчет ей что-то на ухо, после чего оба смотрят в мою сторону. Джейме все время кивает, но после какой-то Бертрановой фразы вдруг напрягается, и тогда она перестает кивать и отталкивает Бертрана с недовольным выражением на лице. Бертран бросает в мою сторону злобный взгляд, а затем растворяется в толпе гостей. Тут материализуются Марио Сорренти и Дэвид Симс и окружают Маркуса. Бобби начинает ходить от стола к столу в компании Шошанны Лонстайн, какого-то бывшего музыканта из Talking Heads, иллюзиониста Дэвида Блейна и Снупи Джонса. Тамми в слезах убегает от Брюса, который не может встать, потому что у него на коленях лежит китайская собачонка, а ко мне подходит дилер по кличке Великий Пуба, которого подослал Бентли, и спрашивает меня на ухо: «Хочешь расширить сознание?», и мы заключаем сделку.

32

В кадре – липкая лента, которую руки в резиновых перчатках наклеивают на газовый баллон из белого металла. Этот кадр – после того, как камера медленно отъезжает, – переходит в сцену, где я моюсь под душем, медленно намыливая ноги и грудь; камера щедро демонстрирует мои ягодицы, потоки воды стекают по рельефным мышцам на моей спине. Еще один кадр – толстый газовый баллон, лежащий на оттоманке от Hans Wegner. Короткие планы, показывающие, как одевается мой герой: боксерские трусы от Calvin Klein, светло-зеленая водолазка от Prada, костюм от Yohji Yamamoto, с крупным наездом на лейбл, к вящему удовольствию зрителей. Крупный план моего лица, рука, которая появляется в кадре для того, чтобы водрузить на переносицу пару черных Ray-Ban (хорошо проплаченная скрытая реклама). Еще один крупный план: таблетка ксанакса, положенная на язык, бутылка минеральной воды Volvic, поднесенная к губам. Крупный план газового баллона, уложенного в хозяйственную сумку от Louis Vuitton.

Короткий план – ресторан Hozan снаружи. Короткий план – я внутри поглощаю поздний ланч, и мимо меня проходит двойник Кристиана Бейла, но я его не замечаю, потому что полностью сосредоточился на патрульных полицейских с автоматами под мышкой, а еще на моей руке, по которой опять бегают мурашки. Потом кадры, где я иду к Сене по рю де Фури. Кадр, где я пересекаю реку и остров Святого Людовика по мосту Мари, а громада Нотр-Дама нависает надо мной под серым, затянутым облаками небом. Затем я оказываюсь на левом берегу Сены. Вот я поворачиваю на бульвар Сен-Жермен. В следующем кадре я спускаюсь в метрополитен. Камера задерживается на несколько секунд на беспорядочной толпе туристов.

Следующий план – я в поезде метро, усаживаюсь на сиденье и ставлю рядом хозяйственную сумку от Louis Vuitton. Инструкции: поставить сумку под сиденье, небрежно развернуть номер Le Monde, наморщить лоб, сделать вид, что читаешь, поднять глаза и посмотреть на симпатичного подростка, который флиртует с тобой. В следующем кадре Виктор выдавливает из себя улыбку, опускает глаза, видно, что это отказ, легкое движение головой, жест, который следует понимать как «Я этим не занимаюсь». Снова план подростка: тот пожимает плечами, ухмыляется. Я беззвучно повторяю одними губами строчку из песни – «когда Юпитер окажется на одной линии с Марсом, когда Юпитер окажется на одной линии с Марсом»[148]148
  «When Jupiter aligns with Mars» – строчка из песни «Aquarius» из мюзикла «Hair», впервые поставленного в 1967 г.


[Закрыть], – и поскольку никто не объяснил мне, что́ лежит в хозяйственной сумке от Louis Vuitton, мне совсем несложно запихнуть ее под сиденье. Позднее мне станет известно, что бомба была помещена в тридцатипятифунтовый газовый баллон, заполненный шурупами, осколками стекла и гвоздями различных размеров, и именно ее я сдал в гардероб в Hozan во время ланча и беззаботно носил по улицам Парижа на плече весь этот день.

Взрыв будет отнесен на счет алжирских партизан, или исламских фундаменталистов, или каких-нибудь раскольников из мусульманской организации, может быть, даже красавцев сепаратистов из Страны Басков – все зависит от света, в котором выгоднее будет представить события французской контрразведке. Детонатор привожу в действие не я. Воспоминание из детства: ты стоишь на теннисном корте, ты поднимаешь ракетку, «Rumors» Fleetwood Mac играют где-то на магнитофоне с картриджем, и лето только начинается, а твоя мама еще жива, но ты уже предчувствуешь приближение трудных времен. Через четверть часа после того, как я сойду с поезда, в самом начале седьмого на пересечении бульвара Монпарнас и бульвара Сен-Мишель, напротив кафе Closerie de Lilas, бомба взорвется, отправив на тот свет сразу десять человек. Семь других умирают в течение трех дней, все от тяжелых ожогов. Сто тридцать госпитализированы с ранениями, из них двадцать восемь находятся в критическом состоянии. Позже будет отснята сцена, в которой Бобби выражает свое негодование тем, что бомба взорвалась не под землей, где жертв было бы «намного больше», а на Пон-Ройаль, который частично находится на открытом воздухе. Она должна была, подчеркивает он, взорваться на станции Сен-Мишель-Нотр-Дам, как раз в тот миг, когда двери откроются на платформу, расположенную напротив собора.

А вместо этого: флэшбэк.

Крупный план: окна поезда вылетают наружу, выбитые взрывной волной.

Крупный план: дверь поезда переламывается пополам.

Средний план: горящий поезд мчится вперед.

Общий план: разбегающаяся толпа.

Быстрый монтаж: тела жертв с оторванными конечностями, статисты и каскадеры, вылетающие из вагона метро и падающие на рельсы.

Крупные планы разлетающихся по платформе отдельных частей тела – рук, ног, ступней, кистей, большинство из них настоящие. Изувеченные тела, сложенные в кучи. Изуродованные лица. Искореженные сиденья с расплавленной обивкой. Уцелевшие стоят в густом черном дыму, кашляя, безостановочно рыдая, давясь пороховой гарью. Двойник Кристиана Бейла, сорвав огнетушитель, расталкивает охваченную паникой толпу, направляясь к обгоревшему остову вагона. На саундтреке начинает звучать «Je t’aime» в исполнении Сержа Генсбура.

Монтаж: сотни полицейских стягиваются туда, где мост пересекает Сену, и направляются к Нотр-Даму. Виктор проходит мимо магазина Gap, в то время как кто-то в непомерно большой рубашке от Tommy Hilfiger проносится мимо на роликовых коньках. Виктор пьет пиво в баре на рю Сен-Антони, вертя в руках свои Ray-Ban. Французский премьер прибывает на место происшествия в вертолете, в то время как Тамми и сын французского премьера – их снимает вторая группа – болтаются весь день без дела в Les Halle, после того как им позвонили из Лувра (этот звонок устроил Брюс из телефонной будки на рю де Бассано возле Триумфальной арки), оба они в одинаковых солнцезащитных очках, и Тамми выглядит счастливой, и сын премьера тоже начинает улыбаться, хотя ему дурно оттого, что прошлой ночью он перебрал кокаина и его даже рвало кровью. Она дарит ему одуванчик. Он дует на него, кашляя от напряжения.

Следующие кадры: служба безопасности проводит проверки на дорогах, на пограничных пунктах, в больших магазинах. Взорванный вагон транспортируют на буксире в криминалистическую лабораторию. Рейды полиции в мусульманские районы. Коран, предоставленный реквизиторами французской съемочной группы, лежащий рядом с компьютерными дискетами, найденными в мусорной урне возле строящегося дома в Лионе, на которых планы убийства представителей власти, и по этой наводке, подготовленной Бобби, молодой алжирский беженец застрелен на выходе из мечети.

31

Одетый в костюм от Armani, подбитый пластинами кевлара, я провожу Джейме через металлические барьеры, которые полиция установила перед входом в Ritz, потому что в нем на этой неделе остановились некие японские дипломаты, и хотя у меня имеется приглашение, а Джейме выступает в сегодняшнем показе, нам все равно приходится предъявить «в целях безопасности» наши паспорта, чтобы имена в них сравнили с именами в списке, и эта процедура повторяется три раза, прежде чем мы попадаем за кулисы. Детекторы металла работают из рук вон плохо, поскольку Джейме проскальзывает сквозь них безо всяких проблем.

За кулисами стоит такой холод, что зуб на зуб не попадает, повсюду видеокамеры, персональные тренеры курят по-французски небрежно свернутые косяки, и очень заносчивый актер-подросток, только что снявшийся в «Полтергейст 5: Нога» стоит, дебатируя с кем-то возле стола, уставленного бутылками шампанского. Я вполуха прислушиваюсь к тому, как Джейме с Линдой Евангелистой беседуют о Руперте Мердоке, о том, что ни ту ни другую не взяли сниматься в какой-то последний блокбастер об утренней заре в Азии. Очевидно, у меня унылый вид, потому что Линда хлопает меня по плечу и говорит: «Эй, Вик, выше нос!», и тогда я заглатываю еще один фужер шампанского, пытаясь разглядывать мечущихся вокруг нас моделей, и опять повсюду отчего-то пахнет дерьмом, а у меня онемела рука и шея с одной стороны.

Для показа моделей знаменитого японского дизайнера, который только что вышел из наркологической клиники, на первом этаже над плавательным бассейном настелили подиум, а показ начнется с видео, снятого любовником дизайнера во время его последней поездки в Гренландию, которое он сам комментирует, неся какую-то чушь о единении с природой, а затем вокруг нас начинает завывать арктическая метель, переходя в песню группы Yo La Tengo, вспыхивает яркий белый свет, и модели с Джейме во главе босиком скользят по подиуму к огромному серому экрану, а я слежу за ней на маленьком мониторе за кулисами вместе с Фредериком Санчесом и Фредом Бладу, которые подготовили музыку для этого показа, и чтобы высказать свое восхищение, я притопываю в такт ногой, но они этого не замечают.

На вечеринке после показа я позирую для папарацци – как мне и велели – в компании сначала Джонни Деппа, затем – Эль Макферсон и, наконец, Десмонда Ричардсона и Мишель Монтань, а потом меня зажимает между Стеллой Теннант и Эллен фон Унверт, а я натужно корчу различные дурацкие рожи. Я даже даю короткое интервью тайваньскому MTV, но от запаха дерьма у меня начинают слезиться глаза, густое зловоние заполняет носовые пазухи, и мне приходится отвлечься от возможностей попасть в кадр, чтобы влить в себя еще одну порцию шампанского, после чего ко мне возвращаются зрение и способность дышать, и тут я замечаю актера, играющего роль сына французского премьера.

Он зажигает сигару невероятно длинной спичкой, отгоняя муху и одновременно болтая с Лайлом Ловеттом и Мег Райан, и я без особых усилий подбираюсь к нему, внезапно понимая, что дико устал, едва держусь на ногах. Одно быстрое движение – я касаюсь его плеча и тут же отдергиваю руку.

Он поворачивается, продолжая смеяться над шуткой, которую ему только что рассказали, но улыбка тут же сходит с его лица, когда он замечает меня.

– Что вам нужно? – спрашивает он.

– Мне нужно поговорить с вами, – говорю я поспешно, пытаясь улыбнуться.

– А мне не нужно.

Он отворачивается и продолжает прерванную беседу.

– Это крайне важно, послушайте, – говорю я, снова трогая его за плечо. – Нам действительно нужно поговорить.

– Убирайтесь прочь, – повторяет он нетерпеливо.

Поскольку за это время Лайл и Мег переключились на какую-то свою беседу, он раздраженно бормочет какое-то французское ругательство.

– Насколько мне известно, ваша жизнь в опасности, – продолжаю я невозмутимо. – Если вы будете по-прежнему встречаться с Тамми Девол, то вы сильно рискуете. Я думаю, что вы сильно рискуете уже сейчас…

– А я думаю, что вы – идиот, – говорит он. – И я думаю, что вы сильно рискуете, если немедленно не уберетесь отсюда.

– Прошу вас. – Я протягиваю руку, чтобы снова взять его за плечо.

– Эй! – восклицает он, повернувшись наконец ко мне.

– Вам следует держаться от этих людей подальше…

– С чего это? Вас что, Брюс подослал? – Он фыркает. – Экое ничтожество! Передайте Брюсу Райнбеку, что он, если считает себя мужчиной, может поговорить со мною сам…

– Дело не в Брюсе, – говорю я, наклоняясь к нему. – Они все до одного…

– Слушай, проваливай-ка отсюда нахер! – восклицает он.

– Я пытаюсь помочь вам…

– Ты что, плохо слышишь? – цедит он. – У тебя не все дома? – говорит он, постукивая пальцем по моему виску с такой силой, что у меня мутнеет в глазах, и я вынужден прислониться к колонне, чтобы не упасть. – Проваливай нахер, – повторяет он. – Возьми ноги в руки и проваливай нахер.

Внезапно Джейме хватает меня за руку и оттаскивает от актера, прошипев мне в ухо: «Как это глупо, Виктор!», пока мы пробираемся сквозь толпу.

– Аи revoir, додик! – кричит мне вслед актер, старательно изображая акцент молодого американца из анекдотов.

– Боже мой, как это глупо, Виктор! – вновь шипит мне на ухо Джейме и повторяет это еще много раз, волоча меня сквозь толпу и останавливаясь по пути три, четыре, одиннадцать раз для того, чтобы фотографы могли сделать снимки.

Снаружи двойник Кристиана Бейла стоит возле основания покрытой патиной колонны на Вандомской площади, но я не говорю об этом ни слова Джейме, а просто печально киваю, поймав его взгляд. Я следую за Джейме, которая ведет меня через железные ворота, выходящие на Кур-Вандом. Полицейский что-то говорит Джейме, она кивает ему, и мы поворачиваем к южному концу площади. Она не может найти нашу машину и ругается, а я волочусь за ней следом, постоянно сглатывая слюну, глаза у меня слезятся, а в груди что-то болит, и мне тяжело дышать. Двойник Кристиана Бейла уже не стоит у основания колонны. Наконец Джейме наклоняется к окну неприметного черного «БМВ», который привез нас сюда, и отпускает его.

Бобби отбыл сегодня утром, сжимая в руках посадочный талон на рейсовый самолет Париж – Лондон – Париж. Мы получили следующие инструкции: прибыть в Ritz, посетить показ, отравить воду в бассейне капсулами с LiDVI96#, позволить фотографам поснимать нас, заказать выпивку в баре, выждать двадцать минут и уйти, весело смеясь. Сплетни о том, что Джейме Филдс флиртует с Виктором Вардом, пока Бобби Хьюза нет в городе, могут, по словам Бобби, оказаться «великолепным отвлекающим маневром».

Далее следует монтаж из кадров, в которых Джейме и Виктор гуляют вдоль набережной Турнель, прямо под самыми колокольнями Нотр-Дама, глядя на плывущие по Сене баржи, и я психую, массирую пальцами свое лицо, задыхаюсь, стону: «Я хочу умереть, я хочу умереть!», и Джейме пытается успокоить меня и затягивает куда-то в закоулок возле бульвара Сен-Мишель, а затем нам приходится переснимать мою истерику по второму разу в районе набережной Монтебелло, где меня снова пичкают ксанаксом. Затем мы едем в такси на бульвар Сен-Жермен, и мы садимся за столик на веранде кафе Les Deux Magots, где наконец я прихожу в себя и сообщаю: «Это все просто из-за того, что мне ужасно жмут купленные в Gap носки», а затем сморкаюсь и начинаю хохотать как сумасшедший.

– Все будет хорошо, – говорит она, протягивая мне еще один Kleenex.

– Ты меня хочешь, зайка? – спрашиваю я.

Джейме кивает:

– Хоть мне и показалось, что ты дал таксисту сто долларов. – Пауза. – Конечно.

– То-то он присвистнул нам вслед.

В комнате, которую мы всегда снимаем в Hôtel Costes, наша кровать уже расправлена и присыпана конфетти, и я кладу на ночной столик автоматический пистолет «вальтер» двадцать пятого калибра, и пока я занимаюсь с Джейме любовью, она принимает такую позу, чтобы мне удобнее было смотреть клипы, мелькающие в телевизоре, и она, взяв мою голову в руки, разворачивает ее в направлении экрана, потому что, по ее словам, она даже с закрытыми глазами чувствует, чего я хочу, в чем нестерпимо нуждаюсь. Возможно, это был минутный проблеск, возможно, слеза скатилась с ее ресниц, возможно, я сказал: «Я люблю тебя».

Уже после, развалившись в кресле напротив кровати, голый, с сигаретой в зубах, я спрашиваю ее:

– Что тебе сказал Бертран?

– Где? – тут же спрашивает она. – Кто?

– Вечером в Natacha, – говорю я, выпуская дым. – Бертран. Он что-то сказал тебе, а ты его оттолкнула.

– Неужели? – говорит она, медленно, словно в трансе, прикуривая сигарету. – Ничего особенного. Забудь об этом.

– Ты знакома с ним по Кэмдену? – спрашиваю я.

– Наверное, – отвечает она, немного подумав. – По Кэмдену?

– Он жил в одной комнате с Шоном Бэйтменом…

– Зайка, пожалуйста, – говорит она, и изо рта у нее вырываются клубы пара. – Да, Бертрана я знаю по Кэмдену. Да, мы говорили в Natacha. Все?

Я гашу сигарету в пепельнице, запиваю еще одну таблетку ксанакса шампанским и спрашиваю:

– Бертран тоже участник?

– Бертран тоже участник?.. – медленно переспрашивает она, устраиваясь удобнее в постели и поправляя простыни длинными загорелыми ногами.

– Бертран тоже участвует в проекте Band on the Run? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она твердо, а затем добавляет: – Это затея Бобби.

– Джейме, я…

– Виктор, почему ты очутился в Лондоне? – спрашивает она, по-прежнему не глядя на меня. – Что ты там делал? – Затем после продолжительной паузы: – Ну скажи!

Тяжело вздохнув, я говорю без малейшего колебания:

– Меня послали найти тебя.

Длительная пауза, во время которой Джейме перестает бороться с простынями.

– Кто?

– Человек, который сказал мне, что тебя разыскивают твои родители.

Джейме садится, прикрыв грудь полотенцем:

– И что ты ему на это сказал?

Дрожащей рукой она гасит сигарету.

Я вздыхаю.

– Некто Палакон предложил мне деньги за то, чтобы я поехал и нашел тебя…

– Зачем? – спрашивает она, внезапно насторожившись и взглянув на меня, пожалуй, впервые с тех пор, как мы вошли в гостиничный номер.

– Чтобы я отвез тебя обратно в Штаты, – вздыхаю я.

– А он… – Она запинается, задумывается и продолжает: – А он был в сценарии? Этот Палакон?

– Я уже не знаю, – говорю. – Я потерял с ним связь.

– Он… он сказал тебе, что меня ищут мои родители? – спрашивает она, еще больше выпрямляясь и явно нервничая. – Мои родители? Но это же полная чушь, Виктор! О боже, Виктор…

– Он предложил мне деньги, если я найду тебя, – вздыхаю я.

– Найдешь меня? – спрашивает она, нервно обхватывая себя руками. – Зачем меня искать? Зачем ты согласился? Что ты такое вообще несешь?

– Мне нужно было свалить из города, мне нужно было…

– Виктор, что случилось дальше?

– Я сел на «Куин-Элизабет-два», – говорю я. – Он дал мне деньги, чтобы я переплыл через океан и нашел девушку, с которой вместе ходил в колледж. Я даже совсем и не собирался плыть в Лондон. На корабле я познакомился с другой девушкой и решил плыть в Париж вместе с ней.

Я останавливаюсь, не понимая, стоит ли рассказывать ей, что было дальше.

– И что же случилось? – спрашивает Джейме. – Почему ты передумал?

– Девушка… исчезла.

Внезапно у меня перехватывает дыхание, и тут воспоминания хлещут потоком: исчезновение Марины, ночь, которую мы провели вместе, фотографии похожего на меня парня, которые я нашел в ее сумочке, сделанные на концерте Wallflower, в Sky Bar, на фотосессии для Брижитт Ланком, зуб, вдавленный в кафельную стену ванной комнаты, следы крови за туалетом, ее имя, отсутствовавшее в бортовой ведомости, фальсифицированные фотографии ужина с Уоллесами.

Джейме уже не смотрит на меня:

– Какого числа это произошло?

– Какого числа… что?

Джейме уточняет. Какого числа я наткнулся на Марину в тумане? Какого числа мы ввалились вместе в мою каюту? Какого числа я был пьян как свинья? Какого числа кто-то ходил по моей комнате и шарился в ящиках, пока я спал? Я сказал ей.

– Как ее звали, Виктор?

– Что? – спрашиваю я, внезапно теряя нить.

– Как ее звали, Виктор? – повторяет свой вопрос Джейме.

– Ее звали Марина, – вздыхаю я. – Какое это имеет значение?

– Фамилия Марины, случайно, была не… – Что-то обрывается в горле у Джейме, и ей приходится сделать глубокий вздох, чтобы закончить фразу: – Кэннон?

Оттого что кто-то другой произнес при мне ее имя, в голове у меня проясняется и я вспоминаю:

– Нет, не Кэннон.

– А как тогда? – спрашивает она голосом, в котором звучит ужас, заставляющий меня произнести отчетливо:

– Ее звали Марина Гибсон.

Джейме внезапно прижимает руку ко рту и отворачивается – жест, которого не было на репетиции. Когда я неуверенно подхожу к кровати и нежно обращаю ее лицо к себе, невероятное выражение ужаса в ее глазах заставляет меня отпрянуть. Джейме выскакивает из постели и устремляется в туалет, захлопнув за собой дверь. Затем оттуда доносятся сдавленные рыдания, приглушенные полотенцем. Поскольку постель освободилась, я ложусь в нее и созерцаю потолок, а отблески от клипа группы Bush пляшут у меня на лице. Я делаю телевизор громче, чтобы не слышать звуков, доносящихся из туалета.

30

Тамми и я сидим на скамейке возле Лувра у главного входа рядом со стеклянной пирамидой, к которой прямо сейчас выстраивается длинная очередь из японских студентов. Откуда-то играет легкая музыка, и мы оба в темных очках, и на Тамми – Isaac Mizrahi, а на мне – черная Prada, и мы курим сигареты в ожидании режиссера и сдержанно обсуждаем один модный ресторан, в котором вместе пили «Маргариту» с добавлением ликера Midori. Я постоянно принимаю ксанакс, а у Тамми – отходняк после героина, который она принимала вчера, и волосы ее обесцвечены пергидролью, и когда один из киношников, протягивая нам дымящиеся чашки с капучино, что-то у меня спрашивает, я говорю: «У меня по этому поводу нет вообще никакого мнения».

А затем я, пытаясь развеселить Тамми, рассказываю ей о том, как в последний раз принимал героин, и о том, как мне едва удалось проснуться на следующее утро, и о том, как я затем выпил кока-колу и тут же всю ее выблевал, причем из нее даже газ не успел выйти, так что весь унитаз был полон пены. Тамми же бубнит под нос, повторяет свои деревянные реплики насчет наших «отношений». Мы снимали эту сцену с утра уже четыре раза, но Тамми сегодня очень рассеянна и все время забывает то, что она должна сделать или сказать, придавая тем самым трагическую окраску тому, что должно выглядеть как невинный обмен репликами, потому что она думает о сыне французского премьера, а вовсе не о Брюсе Райнбеке, которого мы, по идее, должны обсуждать в этой сцене. Плюс наша интернациональная съемочная группа говорит на разных языках, так что на всех совещаниях необходимо присутствие переводчиков, а режиссер постоянно жалуется на то, что подготовительный период был слишком коротким, к тому же сценарий требует доработки. Пришлось нанять репетитора, с которым мы обсуждаем мотивацию, делаем упражнения по развитию эмоциональной памяти, занимаемся дыханием. Машинально я замечаю, что фонтаны, окружающие пирамиду, сегодня не работают.

Режиссер приседает рядом с нами, наклоняется, изо рта у него вырываются клубы пара.