Текст книги "Гламорама"

Бентли спускается по лестнице, подходит ко мне и становится рядом, покачиваясь из стороны в сторону.

– Ты выглядишь как Брэд Питт, – говорит он, – который только что завалил большого… мохнатого… медведя. – Пауза. – И это меня возбуждает.

– Дай мне хотя бы минуту, чтобы переварить это заявление.

– Кстати, зачем ты шарился в сумочке у Джейме Филдс? – спрашивает Бентли, пытаясь подсесть ко мне, но, поскольку я раскинулся по всему диванчику, это практически невозможно. Он сдается, вздыхает и пытается сосредоточиться.

– Гмм, мне чудится, что тебе будет совсем неинтересно выслушивать мои россказни о том, как я сегодня до потери пульса качал мышцы в тренажерном зале Four Seasons, верно?

Следует длинная пауза, во время которой Бентли обдумывает мой вопрос.

– Я могу, – с трудом выдавливает он, – упасть в обморок.

– Ты не первый.

Японец, который уставился на меня, продолжает накачиваться бурбоном и все не сводит с меня взгляда, затем он пихает под ребра другого японца, но тот отмахивается от него и продолжает смотреть «Друзей», хрустя шоколадным печеньем из коробки с надписью Häagen-Dazs. С тяжелым вздохом Бентли втискивается на диванчик рядом со мной и – с трудом сосредоточив взгляд на моих руках, ногах и корпусе – наконец признается:

– Ты меня с ума сведешь, Виктор.

– А, я сразу догадался, что ты меня узнал.

– Ну, тебя не узнать трудно, – вдруг начинает гоготать Бентли.

– Итак, это действительно я.

Бентли замолкает, обдумывая что-то.

– Виктор, могу я тебя спросить кое о чем?

– Колись.

Бентли медленно покачивает головой из стороны в сторону и тихим голосом предостерегает:

– Не говори никогда так при мне, а то я могу сорваться.

– Я хотел сказать: «Валяй!»

Бентли слегка откашливается, а затем спрашивает абсолютно серьезно:

– Ты все еще встречаешься со Стивеном Дорфом?

Джейме так неожиданно возникает между нами, что текиловый пунш попадает мне не в то горло, и я начинаю кашлять.

– На шестом этаже играют в крокет, снаряжение можно взять на пятом, – говорит она, целуя Бентли в щеку.

– Привет, дорогая, – говорит Бентли, отвечая ей тем же.

– Почему ты кашляешь? – спрашивает меня Джейме, а затем обращается с тем же вопросом к Бентли: – Почему он кашляет? – и, в завершение, спрашивает уже самого Бентли: – А ты тут как оказался?

– Moi? – скулит Бентли. – Я всего лишь задал Виктору один глубоко личный вопрос, на который получил вполне удовлетворивший меня ответ.

– Я не дал тебе никакого ответа, – хриплю я, вытирая губы.

– Тогда немедленно ответь, Бентли ждет, золотце, – говорит Бентли.

Стараясь подыгрывать, впадая, однако, при этом в легкую панику, я пожимаю плечами и говорю:

– Может быть, и нет.

Бентли проглатывает это сообщение абсолютно спокойно, прикрыв глаза от боли и томления, и говорит:

– Не хочешь поехать ко мне?

– Ты бесподобен, зайка, – говорю я, уже взяв себя в руки, – но я, гмм, – бросаю взгляд на Джейме, которая ведет себя так, словно это ей все глубоко безразлично, – не совсем один.

Следует еще одна долгая пауза со стороны Бентли, после чего он заглатывает последние остатки своего охлажденного рома, собирается с мыслями и изрекает:

– Можно, тогда я пойду с вами… и буду смотреть?

– Эээ, нет.

– Он шарился у тебя в сумочке, Джейме, – говорит Бентли, моментально трезвея и показывая пальцем на меня.

– Послушай, я кокаин искал, – говорю я.

– Господи, Виктор, – восклицает она, засовывая руку в карман пиджака, – вот же он! Тебе вовсе не следовало рыться в моих вещах.

Но раздражение ее длится не более одной миллисекунды, потому что она замечает Айрис Палмер и Онор Фрейзер и приветственно машет, в то время как Бентли кланяется им, поднимая в воздух пустой стакан.

– Айрис выглядит бесподобно, – бормочет себе под нос Джейме.

– Где ты успела познакомиться с мистером Вардом, Джейме? – спрашивает Бентли, наклоняясь к ней. – Ну что ж, раз так – уступаю его тебе. Просто я сегодня весь вечер заигрывал с Гарри Наттолом, а потом одно время было положил глаз на Робби, но они все невыносимо скучные, и тут… – И тут внимание его переключается на кого-то в толпе. – Боже мой! – восклицает он. – Кто это только догадался позвать сюда Зандру Родс?

– Мы вместе учились в Кэмдене, Бентли, – объясняет Джейме. – Я, впрочем, закончила колледж. – Она поворачивается ко мне: – А ты?

– Ах да, вспомнил! – восклицает Бентли. – Бобби же мне про это рассказывал.

– Какой такой Бобби, зайка? – спрашиваю я Джейме, пытаясь завладеть ее вниманием.

Бентли внезапно делает вид, что очень внимательно изучает все и всех вокруг, выпучивая глаза больше, чем следует, а японец продолжает разглядывать меня через его плечо таким странным взглядом, что мне постепенно становится очень не по себе, и, вероятно, Джейме тоже замечает это, потому что она слегка наклоняется, заслоняя японцу обзор, и нежно целует меня в губы, и следует понимать так, что это ответ на мой вопрос про Бобби. Пока я смотрю Джейме в глаза, прочитывая в них что-то вроде «Успокойся, все в полном порядке», Бентли драматически откашливается, и Джейме, словно чего-то смутившись, отшатывается от меня. И тогда я замечаю, что японец по-прежнему не сводит с меня глаз.

– Итак, Виктор, – начинает Бентли, косясь на меня с коварством ворона, – что ты думаешь о Лондоне?

– Похоже, псевдобитломания наконец благополучно отдала концы.

– Какая утонченная ирония!

– Привет, Хоакин, привет, чувак.

Я машу Хоакину Фениксу, который одет в коричневый костюм Prada, волосы уложены назад, он пожимает мне руку, узнает Джейме и целует ее в щечку, а также коротко кивает Бентли.

– Ну что, как тебе вечеринка, чувак? – спрашиваю я. – Восторг, ага?

– Очень… автономная такая, – отвечает Хоакин, удостаивая вечеринку, идущую у него за спиной, беглым взглядом. – Мне типа нравится. Лучше, чем вчера было, верно?

– Верно, чувак, – отзываюсь я. – А тебя каким ветром занесло в город?

Хоакин вздрагивает, делая вид, что не расслышал меня:

– Что?

– Тебя-то каким ветром сюда занесло? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза.

– Виктор, ну ты и даешь, – говорит Хоакин. – Я же тебе вчера вечером сказал, что я приехал играть в фильме, который Джон Хьюз снимает в Хэмпстеде.

– А, – отвечаю я. – Да, конечно-конечно.

– А что, вы уже встречались вчера вечером? – спрашивает внезапно оживившийся Бентли со странной интонацией.

– Да, мы вместе были в клубе Annabel’s, – вздыхает Хоакин, почесывая висок. – Там была вечеринка в честь Джарвиса Кокера, которую устраивала Катрина Скеппер.

Произнеся эту фразу, он делает глоток Tsingtao прямо из бутылки.

– Чувак, такое ощущение, что на этот раз джет-лаг меня доконал, – говорю я, выдавливая из себя непринужденную улыбку. – Да, вечеринка была прикольная.

– Да ничего себе, – пожимает плечами Джоакин.

Вскоре он покидает нас, потому что Айрис Палмер и Белла Фрейд утаскивают его с собой, Бентли еще раз дает прикурить Джейме, которая неотрывно смотрит на меня каким-то очень странным и тяжелым взглядом, словно пытается что-то понять. Я подыгрываю ей: наклоняю голову, смотрю виновато, глупо улыбаюсь, верчу в руках сигарету, которую Бентли упорно пытается заставить меня прикурить, и пожимаю плечами, как смущенный мальчишка.

– По мне, так заячья губа идет Хоакину просто потрясающе, – театрально изрекает Бентли.

– Почему ты сказал ему, что вчера вечером был в Annabel’s? – спрашивает меня Джейме.

– Потому что, зайка, я там был, – говорю я. – Ну, я сначала завис с Джарвисом, а потом, эээ, завис с Хоакином… и, ну, сама понимаешь… вот такие дела, зайка.

Джейме кивает, затягивается сигаретой и говорит:

– Но ведь тебя там не было, Виктор.

– А тебе откуда знать, зайка? – интересуюсь я.

– Потому что, Виктор, я там была, – отвечает она.

Длинная пауза, а затем, изображая негодование, я спрашиваю:

– И ты со мной даже не поздоровалась? Зайка, ну ты даешь!

– Я с тобой не поздоровалась, Виктор, потому что тебя там не было, – говорит Джейме. – Будь спокоен, Виктор, я бы запомнила, если бы ты там был.

– Слушай, но Хоакин же говорит, что меня там видел, – и что? – Я поднимаю руки вверх и пожимаю плечами, надеясь на то, что этот жест сойдет за ответ. – Может, ты меня просто не заметила?

Бентли тем временем достает белые розы из хромированных стальных ваз, нюхает их, прикрепляет одну к своему лацкану и обводит взглядом комнату и проходящих мимо статистов. Джейме все смотрит и смотрит на меня. Я киваю головой в такт музыке, пытаясь собраться с мыслями.

– Что ты делаешь в Лондоне, Виктор? – спрашивает Джейме.

– Я улетаю, крош-ш-ка, – говорю я, приближая мои губы к ее губам и вновь целуя ее, на этот раз – уже всерьез, проникая языком к ней в рот.

Джейме отвечает поцелуем на поцелуй, но тут снова все дело нам портят чьи-то упавшие на нас тени, одна из которых изрекает:

– На шестом этаже играют Kula Shaker!

Мы поднимаем головы и видим подошедшую к нам невообразимо шикарную пару, причем и парень, и девушка, завидев Джейме, криво улыбаются, словно она совершила какую-то непростительную ошибку, а девушка одета в простое белое платье-чулок от Yohji Yamamoto, и я, слегка напрягши память, узнаю в ней Тамми, ту самую модель из Кентукки, а в парне, которого она держит за руку, – красавца Брюса Райнбека, тоже модель, и на нем – приталенный костюм Gucci с отливом, поверх которого наброшена кожаная куртка Dolce & Gabbana, и он машинально протягивает Джейме косяк, который они с Тамми раскуривали на двоих.

– И ходят слухи, что диджеит на крыше сам Лоран Гарнье, – продолжает Брюс. – Звучит завлекательно, верно?

– Привет, ребята, – говорит Джейме, а затем, немного подумав, добавляет: – Ах да – это Виктор Вард.

– О, колоссально! – восклицает Брюс, которому не откажешь в хороших манерах. – Еще один экспат!

– У тебя шикарные брови, приятель, – говорю я Брюсу.

– Спасибо, – отвечает он. – Уж какие есть.

– Мы тут заскучали и решили примкнуть к компании, – сообщает Тамми.

– Может, махнем попозже в Speed? – спрашивает Бентли. – Там сегодня играет LTJ Bukem. Впрочем, можно и здесь остаться, я здесь себя чувствую как рыба в воде.

– У меня был просто жуткий день, – вмешивается Тамми. – Я бы хотела просто добраться до дому и рухнуть без чувств.

– Что это ты такое пьешь? – спрашивает Джейме, беря стакан у Тамми из рук. – Можно попробовать?

– Это ром, тоник и сок лайма, – говорит Тамми. – Мы где-то подслушали, что это новый напиток десятилетия.

– Напиток десятилетия? – буркает Бентли. – Боже мой, какое отвратительное словосочетание. Хотел бы я видеть того идиота, который так окрестил этот злосчастный коктейль!

– Вообще-то, это была Стелла Маккартни, – говорит Тамми.

– Ах, если так, совсем другое дело! – взвивается Бентли, вскакивая с диванчика. – Я обожаю Стеллу, дайте-ка и мне попробовать! – Сделав глоток, он облизывает губы и изрекает: – Боже мой, я думаю, что Стелла совершенно права! Это, несомненно, новый напиток десятилетия. Джейме, сообщи в СМИ. Кто из вас знает хорошего рекламного агента?

– Большую часть дня, – зевает Тамми, – я провела в офисе Elite Premier. Затем пообедала в Челси.

– Где именно в Челси? – спрашивает Бентли, разглядывая белую розу.

– В Aubergine, – вздыхает Тамми. – Затем провела пару часов в Bento, затем выпила немного в Sugar Club, а затем явилась сюда. О господи, ну и денек!

– А у меня была фотосессия с Крейгом Макдином, – говорит Брюс, забирая косяк из рук Джейме. – Затем я посетил презентацию по поводу подписания Spice Girls многомиллионного контракта со звукозаписывающей компанией и рано поужинал в Okso Tower с Ником Найтом, Рейчел Уайтхед и Дэнни Бойлом.

– Ты подошел к делу основательно, – улыбается Джейме.

– Я – выдающийся законодатель вкусов, – отвечает улыбкой на улыбку Брюс.

– Солнышко, ты просто гений, – говорит Тамми, обращаясь к Джейме.

– А ты – наиболее яркая тенденция моды нынешней осени, – говорит Бентли, обращаясь к Тамми.

– Короче говоря, сливки общества, – подытоживает Брюс, сжимая руку Тамми.

– Что у нас здесь, – спрашиваю я, – вечер вечного шика?

– Такое впечатление, что все собрались куда-то, да так и остались на месте, – говорит Тамми, оглядываясь по сторонам.

– Давайте посмотрим правде в лицо: в этом месте у нас больше нет перспектив, – говорит Брюс, добивая косяк.

Пока перематывается кассета с «Друзьями», японец принимается уговаривать еще двух своих приятелей поиграть в гляделки со мной, при этом он бешено жестикулирует, а я отчаянно пытаюсь припомнить все рекламные ролики с моим участием, которые могли показывать в Японии, но не могу вспомнить ни одного, и тут Брюс замечает, что я веду себя как-то странно, и обращает внимание на японца, а затем его примеру следуют Джейме и Тамми, после чего Брюс делится с нами своим выводом:

– Похоже, ребята, нам пора отсюда валить.

Джейме наклоняется ко мне и шепчет:

– Почему бы тебе к нам не присоединиться?

– А куда это вы собрались, ребята? – спрашиваю я, хватаясь за руку Джейме, чтобы встать.

Тамми и Брюс поднимают Бентли со светло-зеленого диванчика, причем Бентли покачивается, но они удерживают его, а затем ведут его шаткое тело к лестнице.

– Мы собираемся в наш дом.

– Что значит «наш дом»?

– Дом, в котором мы все вместе живем, – объясняет она. – Если тебе так проще понять.

– Так, значит, ты не хочешь поехать обратно в Four Seasons ко мне?

– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, Виктор.

Джейме наклоняется и целует меня с такой силой, что я пячусь, пока не упираюсь в гигантскую вазу с белыми розами. Моя голова утопает в розах, лепестки щекочут мои щеки, затылок, шею.

– Я просто очень рада, что ты появился, – мурлычет она, ведя меня вниз по лестнице к «ягуару» Брюса, и внезапно добавляет: – И что ты жив и здоров.

– Ну, это только видимость, – тяну я.

9

Брюс с безрассудной лихостью ведет машину по лондонским улицам, Тамми рядом с ним на переднем сиденье раскуривает еще один косяк, и оба время от времени поглядывают на нас через зеркало заднего вида, и хотя кондиционер включен на полную мощность, стены все равно запотели, а я сижу между Бентли и Джейме, которая прижимается ко мне в темноте на заднем сиденье, а из динамиков разносится «One In One» Роберта Майлза, и я жадно целую губы Джейме, желая ее так страстно, как я никогда не желал ее в Кэмдене, при этом мне приходится постоянно сражаться с Бентли, который все время тянется ко мне, смахивает конфетти с моей куртки от Versace, и каждый раз, когда я убираю его руку, он издает обреченные звуки, а Джейме начинает тискать мое орудие, которое напрягается и натягивает ткань моих брюк, из-за чего я вынужден поменять позу, и наконец мне удается обнять Джейме и прижать к себе плотнее, и тут, когда я всецело поглощен ею, Бентли все же удается засунуть руку ко мне в карман, схватить там какой-то предмет и начать его мять, но когда до него доходит, что это всего лишь упаковка Mentos, следует еще одна серия обреченных звуков.

Затем Брюс стремительно разворачивается, меняя маршрут, поскольку улица перекрыта из-за того, что кто-то позвонил и сообщил, будто на Трафальгарской площади заложена бомба, а в динамиках Primal Scream ревут «Rocks Off», и «ягуар» набирает скорость, под большим креном огибает угол, грохот музыки пронизывает нас насквозь, окна опущены, ветер врывается в салон, и каждый раз, когда Джейме прикасается ко мне, я схожу с ума и подпрыгиваю от желания, и тут она сбрасывает свои туфли и кладет ноги мне поперек бедер, так что ее ступни упираются в пах Бентли, и тогда я наклоняюсь к ней, а городские огни мелькают за окнами.

– Ты такой красивый, – шепчет она мне, в то время как мое лицо склоняется над ее лицом.

Мои щеки пылают.

Пару раз мы застреваем на перекрестках, отчего все принимаются ругаться. Бентли завязывает непродолжительную перепалку с Брюсом, но тут он находит фотографию Мэтью Макконахи, купающегося в ручье, которую кто-то забыл на заднем сиденье, и утешается тем, что разглядывает ее, и тут наконец Брюс направляет «ягуар» в проезд, в конце которого открываются узкие ворота, и когда мы проезжаем их, нас встречают потоки ослепительного света, льющиеся из прожекторов, установленных по углам крыши черного дома, к которому мы подъезжаем, но Брюс достает что-то сильно смахивающее на пульт дистанционного управления, нажимает на несколько кнопок, и интенсивность света постепенно начинает снижаться, и когда наконец наступает полная темнота, не видно уже ничего, кроме облаков, проносящихся в небе над нами.

8

Внутрь черного дома ведет дверной проем, в который я следую за Джейме, а Бентли, Брюс и Тамми тут же исчезают, рассыпавшись по спальням на втором этаже, и вот мы с Джейме оказываемся в темном месте, и она зажигает свечи и предлагает мне выпить что-то, на вкус похожее на самбуку, и мы оба принимаем по таблетке ксанакса, чтобы отойти от кокса, а затем направляемся к горячей ванне, которая налита в комнате, пахнущей свежей побелкой, и там мы тоже зажигаем свечи, а Джейме срывает с себя костюм от Jil Sander, помогает раздеться мне и наконец стягивает мои трусы Calvin Klein, в то время как я лежу на полу ванной, пьяно хихикая и дрыгая ногами в воздухе, а Джейме стоит надо мной, и свечи отбрасывают ее длинную тень на стены и потолок, и моя рука прикасается к ее ягодицам, и вот мы уже вместе оказываемся в воде.

После ванной она швыряет меня на расправленную постель, а я удолбан и возбужден, как никогда в жизни, и на заднем плане тихо играет компакт-диск Тори Амос, и тут я поворачиваюсь на бок и начинаю любоваться Джейме, поглаживая рукой редкую растительность на ее лобке, затем мои пальцы ныряют внутрь и начинают совершать движения и разглаживать складки, в то время как Джейме целует меня взасос.

Внезапно она отстраняется и шепчет мне:

– Послушай!

– Что такое, зайка? – шепчу я в ответ. – Что такое?

Джейме не хочет трахаться, поэтому она начинает ласкать меня ртом, тогда я переворачиваю ее задом наперед и принимаюсь вылизывать ее промежность, горячую и налившуюся кровью, медленными, неторопливыми движениями языка, я ласкаю ее, временами задевая языком тугую дырочку в заду, временами напрягая язык и проникая им все глубже и глубже во влагалище, а затем я беру в рот столько ее плоти, сколько влезет, и сосу ее, потом быстрым ударом языка касаюсь ее клитора, и тут она наваливается мне на лицо и начинает тереться, в то время как я дотягиваюсь руками до ее сосков и массирую их, пока она кончает, издавая всхлипывающие звуки, нажимая себе на клитор средним пальцем, так что во рту у меня оказывается ее мокрая рука, а сразу следом кончаю я, и Джейме приходится навалиться грудью на мои бедра, потому что они непроизвольно дергаются, а ее рука продолжает массировать мой член, и я кончаю прямо на нее, извергаясь так долго, что кажется, это никогда не кончится, и мне так хорошо, что я вынужден зарыться ртом в ее промежность, дабы подавить громкие крики, которые исторгает из меня оргазм, и когда я откидываюсь назад, слизь из ее влагалища покрывает мой подбородок, губы, нос, а затем наступает полная тишина, в которой слышится только мое дыхание. К этому времени компакт-диск уже доиграл до конца, большая часть свечей погасла, комната крутится у меня в глазах.

Я слышу в темноте голос Джейме. Она спрашивает:

– Ты кончил?

– Да, – говорю я, смеясь от радости.

– Отлично, – говорит она и встает с кровати, которая при этом скрипит, осторожно держа перед собой руку, как будто боится что-то пролить.

– Послушай, зайка…

– Спокойной ночи, Виктор.

Джейме направляется к двери, отворяет ее, из коридора в комнату врывается свет, и я зажмуриваю глаза, а когда она затворяет за собой дверь, меня накрывает волной темноты, все кружится колесом и меня несет куда-то вверх, туда, где кто-то ждет встречи со мной, а голоса со всех сторон взывают: «Иди за нами! Иди за нами!»

7

Меня будит солнце, которое льет свои лучи через световой люк, врезанный в потолок, опирающийся на дорогие стальные перекрытия, покрытые тисненым геометрическим узором, а я лежу в постели и рассматриваю этот самый узор. Я осторожно сажусь в постели, готовясь к самому худшему, но, очевидно, я спал очень долго и заспал похмелье. Я осматриваю помещение: комната выдержана в пепельных тонах и обставлена с минимализмом – большая стальная ваза с белыми тюльпанами, множество расставленных повсюду шикарных хромированных пепельниц, стальная тумбочка, на которой маленький черный телефон лежит поверх последнего номера Vanity Fair с Томом Крузом на обложке, над кроватью – картина Дженнифер Бартлетт. Я открываю стальные жалюзи, и моим глазам предстает вполне респектабельная, но абсолютно мне незнакомая лондонская улочка. В комнате нет часов, так что я абсолютно не представляю, сколько сейчас времени, но, судя по облакам, время от времени закрывающим солнце, висящее над крышей, это никак не утро.

Я звоню в Four Seasons, узнать, не оставлял ли кто-нибудь для меня сообщений, но никто ничего не оставлял, и меня охватывает паника, с которой я успешно справляюсь при помощи душа, кабинка которого расположена в ванной и выложена бледно-зеленой и темно-серой керамической плиткой, а ванна, в которой мы вчера плескались с Джейме, слита, на краю ее стоят оплавившиеся свечи, гигиенические продукты линии Kiehl аккуратно расставлены в ряд возле унитаза из нержавеющей стали. Я обсыхаю, снимаю с крючка купальный халат Ralph Lauren и накидываю его перед тем, как открыть дверь медленно-медленно, потому что я совершенно не представляю, что ждет меня за ней.

6

Я оказался, судя по всему, на втором этаже трехэтажного городского особняка, обставленного в суровом функциональном стиле, где все помещения настолько открыты, что спрятаться где-нибудь просто невозможно. Я иду по коридору, прохожу мимо спален, рабочего кабинета, двух ванных комнат, рядов пустых стеллажей, направляясь к лестнице, по которой я спускаюсь на первый этаж, в интерьере использованы цвета морской волны и яблочной кожуры, но преобладают все же пепельные тона – в них раскрашены стулья, скамейки, пледы, столы, вазы и ковры, покрывающие полы из отбеленного дуба, и когда я наконец спускаюсь по лестнице, держась за холодные стальные перила, то оказываюсь в огромном помещении, разделенном пополам рядом высоких стальных колонн, и внезапно выясняется, что это – терраса и вместо окон здесь кубы из матового стекла. Я вижу столовую, где стулья дизайна Фрэнка Гери расставлены вокруг гигантского гранитного стола от Будейри под лампами рассеянного света. Я вижу кухню, выдержанную в лососево-розовых тонах, с полками, подвешенными на стальных штангах, и холодильником в ретростиле, внутри которого виднеются йогурты, различные сыры, неоткупоренная жестянка с икрой, бутылка минеральной воды Evian, половинка итальянской лепешки, а в буфете – Captain Crunch и бутылки вина. Весь этот объем создает впечатление чего-то временного, а холодно так, что зуб на зуб не попадает, и я не могу совладать с охватившей меня дрожью, а на забавном розовом столике валяется целая куча мобильных телефонов, и мне невольно думается о том, как все это похоже на 1991 год.

Из стереосистемы, находящейся где-то в самом центре этого гигантского помещения, звучат Counting Crows, и я иду на этот звук, пока, обогнув стальную колонну, не нахожу массивную софу фисташкового цвета, рядом с которой стоит огромный телевизор с выключенным звуком – на экране Бивис и Баттхед, а еще я вижу не подключенную к сети машину для пинбола, стоящую возле длинной стойки бара из потрескавшегося гранита, где лежат две доски для игры в нарды, и тут я натыкаюсь на парня, который одет в фуфайку с надписью USA Polo Sport и мешковатые серые шорты, которые видали лучшие времена, и парень этот склонился над компьютером, на голубом экране которого мелькают диаграммы самолетов, а на столе рядом с компьютером стоит рюкзак фирмы Hermes, откуда торчит книга Ги Дебора, а также несколько коричневых конвертов, испещренных чьими-то набросками тракторов. Парень поворачивается ко мне.

– Ну и холодно здесь! – восклицает он. – Не дом, а гребаный холодильник.

Удивленный, я смотрю на него и говорю:

– Ага… очень холодно, чувак.

В парне примерно шесть футов роста, у него темные, очень коротко подстриженные волосы, кожу покрывает немыслимо естественно выглядящий загар, и как только я замечаю эти скулы, в голове у меня немедленно возникает мысль: «Боже мой, да это же Бобби Хьюз!» Темно-зеленые глаза вспыхивают, и тут же ослепительно-белая улыбка озаряет нижнюю часть лица, словно высеченную резцом скульптора.

– Давай познакомимся, – говорит он, протягивая руку, непроизвольно демонстрируя при этом бицепс на накачанном предплечье. – Меня зовут Бобби.

– Привет, чувак, – говорю я, пожимая руку. – Я Виктор.

– Извини, что ладони потные, – улыбается Бобби. – Я только что из тренажерного зала. Я и не думал, что здесь такая холодина. И черт меня подери, если я знаю, как включается отопление.

– Вот как? – тупо откликаюсь я, а затем делаю попытку кивнуть головой и говорю: – Ну, я в смысле, что вот оно как. – И после некоторой паузы: – А что, здесь есть тренажерный зал?

– Да, – показывает он кивком головы. – В подвале.

– Ах, вот оно что, – говорю я, стараясь держаться по возможности непринужденно. – Это круто… чувак.

– Все остальные ушли в магазин, – говорит он, вновь усаживаясь за компьютер и поднося банку диетической колы к губам. – Тебе повезло, что ты к нам попал, – сегодня вечером готовит Брюс. Кстати, хочешь позавтракать? – говорит он, вновь поворачиваясь ко мне. – По-моему, в кухне где-то валяется пакет с круассанами и, возможно, осталось немножко апельсинового сока, если его только не выпил Бентли.

Следует пауза.

– Все в порядке, я ничего не хочу, – роняю я безразлично.

– А может, тебе нужна «Кровавая Мэри»? – улыбается Бобби. – Или визин? Что-то у тебя глазки красненькие, дружок.

– Нет, нет… – Я выдерживаю паузу, застенчиво улыбаюсь, делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю воздух. – Все в порядке. Все клево.

– Ты уверен, дружище? – спрашивает он.

– Ага.

Бобби Хьюза исключили из Йельского университета после первого семестра за «буйное поведение», и он начал довольно успешно работать моделью у Cerutti (тогда ему было восемнадцать), а затем в одночасье сделал стремительную карьеру, став любимой мужской моделью Armani, за чем последовали несколько контрактов на миллионы долларов – суммы, неслыханные для мужчины в этом бизнесе в ту эпоху. Последовал знаменитый рекламный плакат Hugo Boss, на котором Бобби показывает камере «фак», а в нижней части подпись: «Неужели хоть кто-то заметил?» – красными неоновыми буквами, затем исторический ролик Кельвина Кляйна, когда Бобби просто стоит, покашливая, в одном нижнем белье, с потерянным видом, в то время как женский голос за кадром шепчет: «Я реквизирую твое эго», затем обложка GQ, где лицо Бобби, невозмутимое, с непроницаемым взглядом, повторялось бесконечно в различных ракурсах. Он сыграл роль мальчика-игрушки в двух садомазо-клипах Мадонны, «грустного неприкаянного молодого человека» в клипе Белинды Карлайл и еще ряд персонажей с нагим торсом в других клипах, поскольку обладал потрясающим брюшным прессом задолго до того, как кто-либо начал обращать особое внимание на торс, – скорее всего, именно с него и началось всеобщее помешательство на этом вопросе. За свою карьеру он тысячи раз выходил на подиум, заработав прозвище Гвоздь Показа. Его фотография фигурирует на обложке последнего альбома The Smiths «Unfortunately». В Японии существует фан-клуб Бобби Хьюза. На него работал великолепный пресс-агент, который всегда проталкивал идею, что под поверхностным образом мальчика-серфера в случае Бобби скрывается «живой ум» и «многогранная личность». На какое-то время в восьмидесятых он оказался самой высокооплачиваемой мужской моделью просто потому, что у него было самое красивое лицо, модная внешность и совершенное тело. Календарь с ним продался тиражом в несколько миллионов.

Зимой 1989 года он дал свое последнее интервью – журналу Esquire. Именно в нем он заявил несколько агрессивно: «Я точно знаю, чем собираюсь заниматься и как», после чего он практически сошел с горизонта нью-йоркской моды, – все это произошло еще до того, как я обосновался в Нью-Йорке, до того, как меня стали знать под именем Виктора Варда, до того, как мы повстречались с Хлоей, до того, как моя жизнь начала принимать свои нынешние очертания и размах. Время от времени какая-нибудь крупнозернистая фотография Бобби проскакивала в некоторых европейских модных журналах (Бобби Хьюз на посольском приеме в Милане, Бобби Хьюз стоит под дождем на Уордор-стрит в зеленом плаще от Paul Smith, Бобби Хьюз играет в волейбол на пляже в Каннах или же, одетый в смокинг, курит сигарету, любуясь закатом в холле отеля на мысе Антиб, Бобби Хьюз спит, развалившись в кресле хвостового салона «конкорда»), и, поскольку он совсем перестал давать интервью, в таблоидах все время циркулировали слухи о его помолвке с Тиффани-Эмбер Тиссен, о том, как он «почти» увел Лиз Херли у Хью Гранта, или о том, как увел-таки Эмму Томпсон у Кеннета Браны. Кроме того, он, по слухам, не вылезал из садомазохистских баров Санта-Моники. Опять-таки по слухам, его намечали на главную роль в продолжении «Американского жиголо». По слухам, он вбухал то, что оставалось от его состояния после приобретения прогоревшей сети ресторанов, игры на скачках и кокаина, в яхту, которую назвал «Животная красота». По слухам, он вновь собирался выйти на подиум в возрасте, который, мягко выражаясь, является для этого «проблемным». Но эти слухи не подтвердились.

И вот он передо мной во плоти, буквально в паре шагов – он на четыре года старше меня, и он стучит по клавишам компьютера, попивая диетическую колу, в белых спортивных носках, и – поскольку я не очень-то привык к обществу мужчин, которые могут составить конкуренцию по внешности Виктору Варду, – я начинаю слегка нервничать и слушаю его гораздо внимательнее, чем любого человека, с которым когда-либо был знаком, потому что факты – упрямая вещь: Бобби Хьюз слишком красив, чтобы устоять перед ним. Он привлекает, сам того не желая.

– Гмм, я вроде как заблудился… – начинаю я неуверенно. – Куда я, вообще-то, попал?

– О! – Он поднимает глаза, смотрит мне прямо в лицо, пару раз моргает, а затем, что-то решив, сообщает: – Ты попал в Хэмпстед.

– Неужели? – говорю я с облегчением. – Мой друг Хоакин Феникс – знаешь, брат Ривера?..

Бобби кивает и продолжает внимательно смотреть на меня.

– Ну так вот, он снимается в новом фильме Джона Хьюза как раз в, гмм, Хэмпстеде, – говорю я, внезапно осознавая, как нелепо выгляжу в этом халате, и добавляю натужно: – Кажется.