Текст книги "Теософические архивы (сборник)"

Мадам Блаватская

Перевод – К. Леонов

[ «Amrita Bazaar Patrika», 3 марта 1881 г. Переписано из Scrapbook Е.П.Б., том VI, стр. 24а, с любезного разрешения Теософического общества, Адьяр. – Составитель.]

Сэр. – Нам кажется, что редактор (или редактора?) этой лживой английской газетенки в Лахоре, «(не) гражданской и (скорее трусливой, чем) военной газеты» («Civil and Military Gazette»), – ввиду того, что она всегда готова нападать на беззащитных женщин, – снова затеял свою низкую игру. Я не читаю ее, но друзья в Лахоре сообщили нам, что на основании одной статьи, опубликованной в «New York World» неким членом Теософического общества, который цитирует из частного шуточного письма полковника Олькотта своему очень близкому другу (секретарю Теософического общества Нью-Йорка) следующие слова: «У меня нет ни цента, как и у Блаватской», – эта хулиганствующая газетка, настаивая на буквальном понимании этой фразы, напечатала целую колонку клеветнических инсинуаций, чтобы предупредить местных жителей, что мы – не более, чем всего лишь нищие авантюристы. Эти друзья убеждали нас ответить на этот выпад в той же газете, которая опубликовала его. Мой ответ таков: «Gazette» по-видимому всегда готова, – неважно, исходят ли эти клеветнические и идиотские измышления, направленные против нас, от ее редактора (или редакторов), или же извне, – открыть грязным обвинениям свои страницы, как если бы они были столь многочисленными в Индии сточными канавами, для того чтобы выносить публичные литературные помои. Такая цель вполне достойна этой газеты. Но я прошу любого джентльмена и честного человека в Индии, будь он местным жителем или британцем, решить, какое имя следует дать редакторам, которые будут нападать столь трусливым образом на женщину, которую они не знают, основываясь лишь на злобных слухах и сплетнях, распространяемых ее врагами? И не будет джентльменом тот, кто не скажет, что для меня было бы унижением просить их напечатать мой ответ. За прошедшие шесть месяцев мы в Теософическом обществе, и в особенности я лично, испытали многочисленные нападки без малейшего к тому повода со стороны десятков газет, хороших, дурных и неопределенного характера. Мелкие шавки тявкали на нас, подражая большим собакам. И все же ни полковник Олькотт, ни я не оглохли и не лишились дара речи от этой собачьей какофонии, и их злоба никогда не достигала уровня нашего презрения к ним, – и мы не мы ни разу не ответили ни единым словом на их поношение. Если бы полковник Олькотт и я были англичанином и англичанкой, никакой редактор в Индии не осмелился бы сказать и десятой части того, что было сказано о нас. Поскольку он американец, а я – русская, мы должны были понести наказание за то, что родились в наших странах. Если Теософическое общество в связи с исповедуемыми им воззрениями подвергается клевете и ненависти со стороны всех праведных христиан и особенно священников (поскольку они наиболее связаны с этой религией мнимого милосердия и благотворительности), то все же наши «языческие» взгляды не должны иметь никакого отношения к остальным людям. За исключением немногих изданий с большими тиражами, редактора которых, будучи джентльменами, никогда не оскорбляли нас, даже если и были противниками наших взглядов, – англо-индийские газеты ругали меня потому, что я по рождению русская, а полковника Олькотта потому, что в их глазах он виновен в двойном преступлении, – что он, будучи американцем, связал свою работу с дочерью моей, ненавистной им страны. Что же касается местных, туземных газет, – немногие из тех, которые имеют какой-либо вес, преступили когда-либо границы пристойности. Те же, что сделали это, показали тем самым, что их редакторы либо совершенно не понимают нас, либо лишь льстиво подлаживаются к мнениям «сахибов». Я предоставляю полковнику Олькотту делать все, что будет ему угодно, в этом частном вопросе. Но должна ли я оказать честь одной из таких газет и унизить себя прямым ответом ей? Должна ли я обращать внимание на осипший голос каждого шотландского редактора, который захочет смешать меня с грязью, пользуясь слишком широкими рамками закона о клевете? Никогда. Друзьям, которые слишком озабочены тем, чтобы я показала правду и доказала, кто я есть и насколько я бедна деньгами, я могу лишь предъявить мой американский паспорт и мои русские бумаги; отослать моих врагов за информацией к санкт-петербургской «Книге геральдики и дворянства»;[351]351
  Судя по всему, это книга, известная в России как «Гербовник», содержащий дворянские гербы и их описание. Он был опубликован в 1789–1799 годах Министерством геральдики. – Составитель.


[Закрыть] послать их к различным банкирам и другим уважаемым английским и местным джентльменам, которые могут доказать, что мои доходы, происходящие исключительно из законных и частных источников, были достаточно велики для того, чтобы покрыть все мои личные затраты и большую часть расходов Общества. Кроме того, здесь нет ни одной рупии, поступившей от какого-нибудь индуса или англо-индийца. Эти свидетельства, также как и книги Общества, докажут, что в то время как доход последнего от «вступительных взносов» и небольших пожертвований на библиотеку в течение целых двух лет в Индии составил всего лишь 1560 рупий (одна тысяча пятьсот шестьдесят), полковник Олькотт и я потратили на 31 декабря 1880 года сумму в 24 951 рупию (двадцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят одну).

Никто не имеет права запускать свою руку в мой карман и считать мои деньги; и все же, чтобы дать моим друзьям прекрасную возможность для опровержения, надежное оружие против злобных инсинуаций «C. and M. Gazette», я советую им предложить ее редакторам пойти в «Союзный банк Симлы» и послать запрос в Аллахабад. Непосредственно перед тем, как полковник Олькотт написал ту шутку своему другу, в которой изображалась нищая Блаватская, – из 3200 рупий, которые я взяла с собой из Бомбея, я положила 2100 рупий в вышеупомянутый банк; а чек на полученные месяцем раньше из дома 2000 рупий был обменян для меня одним известным английским джентльменом из Аллахабада. Я не буду говорить о других полученных деньгах, – полученных, конечно, не от местных жителей, но о законных суммах, прошедших через английские руки, – ибо суммы в 5000 рупий достаточно для того, чтобы показать всю ложность лживых обвинений, выдвинутых против меня моими врагами.

В заключение я предлагаю редактору «C. M. Gazette» оставить свои трусливые, туманные намеки, и открыто выступить с позорным обвинением, которое попадает под закон о клевете, – если только он осмелится сделать это. Пока это не произойдет, я имею полное право воздерживаться от упоминания о нем, так как он не джентльмен. А если он заходит слишком далеко, то я все же достаточно доверяю беспристрастному принципу британской юстиции, чтобы поверить, что она будет защищать даже русскую, проживающую под тенью ее флага.

Мадам Блаватская о теософском обществе в Бомбее

Перевод – О. Колесников

Издателю «Indu-Prakash».

Сэр! В вашей статье от 30 августа я обнаружила ваши комментарии о довольно «странном отчете» касательно Теософского общества, затрагивающие факты, которые привели к разладу и уходу мистера Уимбриджа и мисс Бэйтс, как «факты весьма важного характера».

Позвольте мне исправить это воззрение, которое для того, кто имеет правильное представление о нашем Обществе, действительно очень нелепо и ошибочно. Если «странные отчеты» дошли до слуха самих «региональных членов», и те сами вынудили вас следовать тому, что «выходит из самых доступных источников», то тем хуже для этих членов; поскольку при принятии в Общество они торжественно поклялись своей честью хранить священно и неприкосновенно в своей груди «частные дела Общества, будь они хорошие, плохие или не имеющие важного значения, если те не нарушают закон», то факт какого-либо разоблачения запятнал бы их как людей, лишенных чести. Таково мнение каждого английского или регионального члена Общества и каждого джентльмена, высоко оценивающего святость обещания своей честью. Но если эти региональные члены откроют хотя бы то, что им известно, то все же это окажет значительное влияние на Общество как организацию. «Филантропическая деятельность» нашего Общества останется такой же ревностной, как всегда; и, конечно, никогда не будет потревожена какой-либо ссорой между двумя женщинами, наподобие нынешней. Если вас и в самом деле тревожит сущность этой истории, тогда приглашаем вас узнать это в общих чертах. Когда полковник Олькотт, мистер Уимбридж и я были на Цейлоне, мисс Бэйтс поссорилась с мадам Коуломб и ее мужем, членами нашего Общества, как и она сама. Кроме того, мадам Коуломб была моей старой подругой, с которой я познакомилась еще десять лет назад в Каире и которую пригласила жить в моем доме и присматривать за ним в мое отсутствие. Разлад – сперва это было трагикомедией – превратился в бурю; и когда мы возвратились в Бомбей, то обнаружили штаб-квартиру, как древнюю Трою, в самом разгаре войны. Мисс Бэйтс ухитрилась уговорить нескольких членов перейти на ее сторону, а у мадам Коуломб не было сторонников. Первой захотелось исключить мсье и мадам Коуломб из членства Бомбейского общества (которое не головное Теософское общество, а просто один из его филиалов), и чтобы полковник Олькотт вместе со мной выгнали их из дома, чему мы возражали. Наше скромное мнение заключалось в том, что если мадам Коуломб заслужила порицания, то и мисс Бэйтс не была невиновной. Мистер Уимбридж встал на сторону своего старого друга, мисс Бэйтс, я встала на сторону моей старой подруги, мадам Коуломб; вслед за этим начался раскол. Что имело место после, куда проще вообразить, чем описать – чисто личный и частный вариант, никоим образом не распространяющийся на вопросы теософии и не имеющий особой важности. Однако если кто-то продолжает сваливать вину на «Основателей» Общества, я сделаю эти вопросы публичными с первой до последней подробности – мы, по крайней мере, готовы всегда оправдаться при помощи доказательств. Наша единственная вина состояла в том, что, без намерения совершить это, правильно оно или нет, мы отнеслись ко всему, как к акту несправедливости. Пусть «региональные члены» вспомнят, если смогут, что Основателей Общества в Индии только двое – полковник Олькотт и я сама. Мистер Уимбридж сам вступил в Общество три года спустя после его основания, и мы вскоре выплыли в Бомбей, а он взял с собой мисс Бэйтс. Какое бы ни было мое персональное отношение к этому джентльмену, я все-таки должна сказать, что он никогда не занимался делами Общества, равно как и его развитием или управлением, если не считать, что он некоторое время состоял в его совете. Что касается мисс Бэйтс, она с самого начала была просто «для украшения» и никогда не была активным его членом.[352]352
  Более полный отчет об этом недоразумении можно обнаружить в «Старых страницах дневника» полковника Олькотта, в томе II, с. 206 и далее. – Составитель.


[Закрыть]

Вы утверждаете, что «слышали, что почти все региональные члены Общества отказались от какой-либо причастности к этим делам».

В таком случае, по моему мнению, наше Общество вполне заслуживает своего наименования, и до настоящего момента мне известны только четверо, кто оказался неподходящим – не считая двоих «английских членов». Но если в это дело вовлечено большее количество членов, кто осознаёт не больше этих «четверых», что в таком Обществе, как наше, личность – ничто, и что, вступая в него, они клянутся служить всеобщей и грандиозной идее братства и справедливости, а не просто следовать за своими английскими собратьями или даже Основателями, и таким образом, к несчастью, становиться слепо верящими приверженцами – тогда чем скорее они порвут свою связь с Обществом, тем лучше для него.

Мне остается добавить лишь немного. Распространять доклады для большей группы, основанные на свидетельствах, которые ничем не лучше сплетен служанок, и впутывать себя в кухонные дрязги – эта роль недостойна человека чести или теософа. Однако человеческий характер повсюду одинаков, и вовсе не стоит ожидать, что все члены нашего великого Вселенского Братства больше ангелы, чем его основатели, которых следовало бы считать непогрешимыми. Однако если дело когда-либо касается нарушения слова чести и торжественного обета, внутри или за пределами Общества, это весьма позорно. Разумеется, из-за этой склоки Бомбейский филиал Теософского общества был в шоке, но это гораздо менее значительно, нежели то, о чем было написано, и даже то, что все это – лишь временные неурядицы. Что касается полезности нашего настоящего Общества или даже его скромных и преданных «Основателей», чести которых якобы был нанесен ущерб из-за опрометчивых действий горсточки недовольных этого города – эта мысль слишком абсурдна! С таким же успехом можно предсказывать крушение христианства в результате какой-нибудь ссоры в методистской церкви. Великие доктрины, которые представляет Теософское общество – доктрины о человеческом братстве – и усилия воскресить давным-давно похороненную литературную славу Арьяварты коснулись сердца людей, и ответ придет со всех четырех сторон света. Полковник Олькотт и я дали торжественный обет добиваться этого, и мы лишь спрашиваем тех, кто с такой готовностью вменяет нам в вину злые мотивы и действия, готовы ли они дальше тратить силы на то, что мы преодолеваем без видимых усилий? Что касается нынешнего незначительного скандала, мы уже высказали все, что желали сообщить по этому вопросу.

Е.П. Блаватская

Манифестации в семье Эдди

Перевод – О. Колесников

[Нижеследующее письмо было адресовано мадам Блаватской в один современный журнал, откуда передано нам для публикации в «Daily Graphic», когда мы начали вести дискуссию о любопытном феномене спиритуализма. – Редактор «Daily Graphic».].

Памятуя о вашей любви к справедливости и честной игре, я настойчиво и искренне прошу возможности использовать колонки вашего журнала, чтобы ответить на статью доктора Дж. М. Бэрда относительно вермонтской семьи Эдди. Он, рассказывая о них и их духовные проявлениях в самых огульных утверждениях, хочет нанести удар по всему нынешнему спиритическому миру. Его письмо опубликовано этим утром (27-го октября). Доктор Джордж М. Бэрд за последние несколько недель принял на себя роль «ревущего льва», выискивая медиума, чтобы «его проглотить». Похоже, что сегодня этот ученые джентльмен намного голоднее, чем когда-либо. Не удивительно, что после неудачи он экспериментировал с мистером Брауном, «чтецом мыслей» из Нью-Хейвена.

Я лично не знакома с доктором Бэрдом, и совершенно не желаю знать, насколько по праву он носит лавры своей профессии в качестве доктора медицины, но ничуть не сомневаюсь, что он никогда не сможет даже надеяться сравняться, не говоря о том, чтобы превзойти таких людей и savants,[353]353
  Крупные специалисты своего дела (фр.).


[Закрыть] как Крукс, Уоллас или даже французский астроном Фламмарион, которые посвятили много лет исследованию спиритизма. Все они пришли к заключению, что, даже предполагая, что хорошо известный феномен материализации духов не доказывает идентичность личности, которая, как подразумевается, предстает, – этот феномен, по крайней мере, не является трудом рук простого смертного, не говоря о том, чтобы это было мошенничество.

Теперь вернемся к Эдди. Дюжины посетителей проводили там недели, а то и даже месяцы; и вовсе не на каждом séance бывало такое, чтобы кто-нибудь из них осознавал персональное присутствие друга, родственника, матери, отца или дорого усопшего ребенка. И вдруг! Появляется доктор Бэрд, проводит там меньше двух дней, использует свою мощную электрическую батарею, под действием которой духи, конечно же, должны активизироваться, тщательно изучает кабинет (в котором не находит ровным счетом ничего), и затем оборачивается и подчеркнуто заявляет, «что он желает, чтобы это стало окончательно понятным, что если его научное имя когда-либо появится в связи с семьей Эдди, то только в качестве того, кто разоблачил их, как отъявленных мошенников, которые не способны даже на хорошее надувательство». Consummatum est![354]354
  Свершилось! (лат.)


[Закрыть] Спиритизма не существует! Requiescat in pace![355]355
  До покоится он в мире! (лат.)


[Закрыть] Доктор Бэрд убил его одним лишь словом. Бедным и глупым Круксу, Уолласу и Уорли остается только посыпать головы пеплом! Впредь к вам придется относиться, как к сумасшедшим, подвергнутым психологической обработке безумцам, и точно так же следует относиться ко многим тысячам спиритистам, которые виделись и беседовали со своими усопшими родственниками, признавая их таковыми в Моравии, в семье Эдди, и еще повсюду вдоль и поперек этого континента. Но не бегство ли это от дилеммы? Да, воистину, доктор Бэрд написал тогда: «Когда ваш корреспондент вернется в Нью-Йорк, как-нибудь, в удобный для меня вечер, я научу его, как эти Эдди все делают». Спросим же, почему Дж. М. Бэрд, доктор медицины выбрал только репортера из «Daily Graphic», дабы посвятить его в тайное знание такого хитрого надувательства? В таком случае, почему бы ему публично не разоблачить этот вселенский обман, тем самым принеся пользу всему миру? Но доктор Бэрд, похоже, настолько же пристрастен к своему выбору репортера, как и в своем знании, как определить вышеуказанные обманы. Почему ученый доктор не поведал это полковнику Олькотту, в то время как Эдди хватило всего трех долларов на дешевую занавеску, чтобы продемонстрировать, как материализуются все духи, что посещают фермерскую усадьбу этой семьи?

Чтобы ответить на это, надо, как это сделала я, вернуться к свидетельствам сотней надежных людей, что всего гардероба Театра Нибло было бы недостаточно, чтобы облачить всех тех «духов», которые ночь за ночью выходили из пустой маленькой комнатки.

Давайте-ка, если сможем, побеспокоим немного доктора Бэрда и объясним ему следующий факт: четырнадцать дней я оставалась в семье Эдди. За этот короткий временной период я видела и полностью опознала из 119 появлений семерых «духов». При этом некоторых из них опознавала только я – из тех, кто попадались мне в моих длительных путешествиях по Востоку, но их разнообразные одежды и костюмы всем были видны очень ясно и отчетливо, так что они имели возможность изучить их со всей тщательностью.

Первым был грузинский мальчик, одетый в национальный исторический кавказский костюм, изображение которого вскоре появится в «Daily Graphic». Я узнала его и по-грузински спросила об обстоятельствах, известных только мне. Он меня понял и ответил. Попрошенный мною на его родном языке (по предложению шепотом полковника Олькотта) сыграть лезгинку, кавказский танец, он тотчас же взялся за гитару.

Вторым – появился небольшого роста старичок. Он был одет так, как обычно одеваются персидские купцы. С точки зрения национального костюма его одеяние безупречно. Все на своем месте, ноги обуты в «бабуши», которые он сразу снял, оставшись одних чулках. Он назвал свое имя громким шепотом. Это оказался Хассан Ага, старик, с которым я и моя семья познакомились в Тифлисе двадцать лет назад. Он сказал, наполовину по-грузински, наполовину по-персидски, что у него ко мне «огромный секрет», и после этого являлся еще три раза за проведенные мною там дни, тщетно стремясь закончить свою фразу.

Третьим внезапно выступил человек гигантского телосложения, одетый в живописное воинское одеяние Курдистана. Он не говорил, а только кивал на восточный манер и поднимал свое копье, украшенное разноцветными перьями, потряхивая им в символическом приветствии. Я тотчас же узнала в нем Джаффара Али Бека, молодого вождя курдского племени, который как-то сопровождал меня в путешествии по Арарату, куда я ездила на коне, и однажды даже спас мне жизнь. Затем он наклонился к самой земле, будто зачерпнул пригоршню глины, и стал разбрасывать ее вокруг себя, в перерывах прижимая руки к груди. Этот жест знаком только племенам Курдистана.

Четвертым – появился черкес. Я словно вообразила, что нахожусь в Тифлисе, настолько безупречен был его костюм «нукера» (человек, который либо ведет коня за узду, либо погоняет его). Он много говорил, поправил меня, когда я, наконец узнав его, неверно произнесла его имя, и когда я повторила его, он поклонился с улыбкой и произнес на чистейшем гортанном татарском языке, весьма знаком моему слуху: «Тхоч якши» (Все хорошо), – и с этими словами исчез.

Пятая – старая женщина в русском головном уборе. Она выступила вперед и обратилась ко мне по-русски, назвав меня ласковым именем, которым часто называла меня в детстве. Я узнала старую служанку нашей семьи, няню моей сестры.

Шестой, узнанный мною, – на помосте появился высокий, хорошо сложенный негр. Его голову украшал удивительный головной убор, напоминающий раскачивающиеся белые и золотые рога. Он выглядел для меня удивительно знакомым, но я сперва не смогла вспомнить, где мы с ним виделись. Но очень скоро он начал совершать очень характерные движения, и эти его подражания сразу же помогли мне узнать его. Это оказался заклинатель из Центральной Африки. Он усмехнулся и исчез.

Седьмой и последний. – Появился высокий, седовласый джентльмен, одетый в черный консервативный костюм. Русский орден Святой Анны свисал на длинной красной муаровой ленте с двумя черными полосками, тоже лентами, и, как известно каждому русскому человеку, они относились к этому ордену. Эта лента огибала его шею. Я почувствовала, что сейчас лишусь чувств, ибо я поняла, что узнала моего отца. Только последний был заметно выше ростом. Ошарашенная, я спросила его по-английски: «Вы – мой отец?» Он отрицательно покачал головой и отчетливо, как любой простой смертный, ответил по-русски: «Нет; я твой дядя». Это русское слово «диадиа» услышала и запомнила вся аудитория. И что из этого? Ведь доктор Бэрд знает, что это – не более чем ловкий обман, и всем нам следовало бы сохранять об этом молчание. Людям, которые знают меня, известно, что я весьма недоверчива. Хотя я провела много лет среди оккультистов, я гораздо более скептически отношусь к публичным доказательствам платных медиумов, нежели большинство неверующих. Но, получив такое доказательство, как у Эдди, я чувствую обязанной, по долгу чести, даже под угрозой признания меня легко поддающейся внушению, защищать медиумов, равно как и тысячи моих собратьев и сестер спиритистов, от обмана и клеветы от одного человека, который не сделал ровным счетом ничего и ни для кого, чтобы попытаться проверить свои утверждения. И теперь я таким образом публично и бесповоротно бросаю вызов доктору Бэрду на 500 долларов, чтобы он провел разоблачение публично, перед аудиторией, в тех же самых условиях манифестации, удостоверенной на этой основе, или же, потерпев крах, признал позорность «результатов» его предполагаемых разоблачений.

Восточная Шестнадцатая улица, 124, город Нью-Йорк

27-е октября, 1874 г. – Е.П. Блаватская