Текст книги "Теософические архивы (сборник)"

Логика против «перипатетика»

Перевод – К. Леонов

Вряд ли в сферу деятельности нашего журнала входит упоминание о мимолетных выходках случайных корреспондентов в ежедневных газетах, хотя иногда отдельные статьи содержат некоторую полезную или весьма интересную и совершенно объективную информацию. До сих пор мы придерживались этого хорошего правила и надеемся так же поступать и далее. В соответствии с этим принципом, мы едва ли обратили бы какое-либо внимание на заметку в «Bombay Gazette» (16 марта, 1881), подписанную «ваш Перипатетик», и озаглавленную «Ходячая философия», если она не позволила бы нам хорошо проиллюстрировать тот порочный дух, называемый «почтительным уважением к общественному мнению», который мы «для краткости» называем лицемерием. Автор бросает камни в наш огород, и лишь потому, что у нас сегодня появилось некоторое безразличие к такого рода вещам. Мы могли бы найти в его выпадах достаточное оправдание для наших возражений против него, но мы имеем много более серьезное намерение, и это спекулятивное, вымученное произведение «ходячего» философа сослужит нам лучшую службу, чем это, вероятно, ожидала его партия. Ибо для нас «Перипатетик», безусловно, представляет некую партию. Он является рупором того большинства в нашем современном обществе, которое проводит тщательно разработанную политику, полную софистики и парадоксов, за которой каждый из его членов неуклюже скрывает свои собственные личные взгляды. Слова из Откровения: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч»,[344]344
  Откровение, 3:15. – Прим. редактора.


[Закрыть] более приложимы к нашему современному обществу, чем к Лаодикийской церкви; и, зная их труды и то, что они «ни холодны, ни горячи», но подобны точному термометру, следующему за изменениями моральной температуры дня, мы теперь проанализируем некоторые отрывочные ραψωδίοι [рапсодии, или песни рапсода, «высокопарное пустозвонство», греч. ] автора «Ходячей философии».

Если бы мы этого не сделали, он был бы волен порадоваться своему перу, сотворившему довольно пошлое обличение «простоты» м-ра *** и «оккультистов» из Симлы! Навешивая ярлык «Простоты» на джентльмена, которого «Перипатетик» называет в газете полным именем (дурной пример, следовать которому мы, конечно, не собираемся), обладающего исключительно острым и выдающимся интеллектом, чьи способности и таланты равно признаны как в Индии, так и в Европе, автор, между прочим, расписывается в своей собственной недальновидности. Когда кто-либо берет на себя смелость, подписываясь «Перипатетик», он должен уважать свой классический псевдоним и, по меньшей мере, позаимствовать немного логики, если уж он не имеет своей собственной. Бегло упомянув, таким образом, о его жалком выпаде против «простаков» из Симлы, мы представим теперь читателю образец логики этого мнимого ученика Аристотеля, которую «Перипатетик» столь парадоксальным образом приписывает себе.

Цитируя знаменитое утверждение Карлейля (который мог иметь в виду таких «Перипатетиков») о том, что население Великобритании состоит из «тридцати миллионов преимущественно дураков», и, принеся на алтарь патриотизма, прибегая к самовосхвалению, свой собственный постулат о том, что «интеллект среднего британца, все же, значительно выше, чем средний интеллект человечества в целом», критик переходит – да простится нам американизм – к скальпированию тех, кто верит в феномены. Простота «оккультистов из Симлы», однако, по его собственному признанию, «была превзойдена невежеством некоторых титулованных особ, которые, согласно данным очевидца опыта Флетчера, готовы поверить во что угодно», – утверждение, которое представляется абсолютно точным.

Флетчера и компанию, включающую две трети продажных профессиональных медиумов, мы можем отдать ему на милость. Обличая их в течение последних шести лет, мы в некоторых отношениях искренне соглашаемся с автором, например, тогда, когда он резко осуждает тех, кто «поверил бы во что угодно». Ни один из этих чересчур доверчивых людей, которые, во время сеансов, проходящих в затемненных помещениях, столь охотно готовы признать в каждой тени на стене или в носовом платке медиума своих «тетю или дядю, или еще кого-нибудь», не имеет права жаловаться, если их посчитают «дураками», хотя даже в таких случаях намного более достойно оказаться искренним дураком, чем обманщиком-медиумом. Также мы не осуждаем автора, когда он высмеивает тех, кто столь легко поверил: «что, когда медиум попросил завести музыкальную шкатулку, один из этой интеллектуальной аудитории стал уверять, что он почувствовал исходящую из него силу, и что этот магнетизм завел шкатулку»; как бы это ни было жестоко, это все же естественно. И если бы «Перипатетик» прекратил свои философские изыскания следующим замечанием: «И все же, вероятно, эти титулованные глупцы были бы не прочь поговорить о темных предрассудках невежественных индусов или, если бы они оказались ревностными протестантами, о заблуждениях их католических соседей, полагая, что сами они, вне всякого сомнения, занимаются научным исследованием», – то эту рецензию на «Ходячую философию» не следовало бы публиковать. Мы бы даже пропустили ту странную ошибку, в которую он впадает вместе со многими другими критиками, смешивая явления, в которых якобы участвуют «бестелесные духи», с естественными феноменами, в которых нет и намека на сверхъестественное. Мы могли бы не заметить его невежества, поскольку ему, может быть, никогда не говорили, что теософы признают лишь естественные феномены, и для них это единственный подход к раскрытию тайны; и что их целью является развенчание каждого элемента суеверия или веры в чудесное и сверхъестественное, а вовсе не в их одобрении, как он полагает. Но что мы должны думать о философе, считающем себя перипатетиком, который после своих резких высказываний о «глупости» суеверий спиритуалистов и оккультистов, заканчивает в высшей степени неожиданным кульбитом. Утверждение, которое он делает не переводя дыхание, кажется до такой степени нелогичным и невероятным, что мы можем охарактеризовать его лишь уместными здесь словами Саутея, viz. [а именно, лат. ], как «одно из наиболее несостоятельных, которое когда-либо было выдвинуто извращенным, парадоксальным разумом». Послушайте его и рассудите, вы, логики и истинные ученики Аристотеля:

«Нет, нет!» – восклицает наш философ. – «Религиозные верования, которые мы впитали с молоком матери, и которые принимает большинство из нас, не могут рассматриваться как суеверие. Для ума человека естественно рассматривать учения, одобренные авторитетом прошедших поколений, как возможные и естественные. Самая искренняя вера такого рода не всегда может заслуживать нашего уважения, но она должна неизменно привлекать нашу симпатию, а суеверные глупости столовращателей и спиритистов всех мастей могут заслужить лишь наше искреннее осуждение. Сколько нужно времени для того, чтобы объяснить людям подобного сорта, что тайны природы, сокрытые от таких исследователей, как Ньютон, Деви, Фарадей и Тиндаль, вряд ли будут открыты ими?»

Да будет нам позволено сказать ему, что тот, кто не верит в спиритуализм, не может верить и в христианство, ибо истинной основой этой веры является материализация Спасителя. Христианин, если он вообще имеет право выступать против духовных феноменов, может делать это лишь на основе догм своей религии. Он может сказать: «все эти проявления от дьявола»; он не может сказать, что «они невозможны и не существуют». Ибо спиритуализм и оккультизм являются суеверием и обманом по сравнению с христианством, тем самым христианством, с его чудесами Моисея и Аэндорскими ведьмами, с его воскрешениями и материализациями ангелов, и сотнями других спиритуальных и оккультных феноменов.

Не забывает ли «Перипатетик», что среди всемирно известных ученых есть много истинных исследователей, таких как г-да Уоллес, Крукс, Вагнер, Бутлеров, Цельнер, Хари, Фихте и Камилл Фламмарион, которые основательно изучили и вполне верят в феномены, названные «спиритуальными», пока им не найдено лучшее имя, а в некоторых случаях они сами являются спиритуалистами; но ни Тиндаль, ни Гексли, ни Фарадей и никакой исследователь, со дня творения, не в состоянии были доказать не только какую-либо из религиозных человеческих догм, но даже существование души или Бога?

Мы не «спиритуалисты», и, следовательно, говорим беспристрастно. Если религиозная «искренняя вера, даже не внушающая нам уважения, все же неизменно вызывает нашу симпатию», почему же тогда искренняя вера в духовные феномены – наиболее утешительная, наиболее священная из всех вер, дающая надежду на сохранение тех, кого мы больше всего любили на земле – не должна «привлекать нашу симпатию»? Не потому ли, что это – ненаучно, и точная наука никогда не сможет доказать это? Но религия еще более ненаучна. Является ли вера в Святого Духа, спросим мы, менее слепой, чем вера в «духов» наших умерших отцов и матерей? Является ли вера в абстрактный и недоказуемый с точки зрения науки принцип более «респектабельной» или достойной симпатии, нежели эта другая вера людей – не менее искренних, чем христиане, – согласно которой духи тех, кого они больше всего любили на земле, их матерей, детей и друзей, постоянно находятся около них, хотя и покинули свои тела? Разумеется, мы «впитываем с молоком матери» такую же любовь к ней, как и к мифической «Матери Божьей». И если в первом случае это не рассматривается как суеверие, то к другому случаю это можно отнести еще в меньшей степени! Мы полагаем, что если бы перед профессором Тиндалем или м-ром Гексли встал выбор, верить в воплощение Девы Марии в Лурде или Кноке, или материализацию их собственных матерей в комнате для сеансов, они скорее рискнули бы оказаться «одураченными» в последней. Ибо феномены, как бы редко это не происходило, но все же более чем единожды, оказывались реальными, о чем было засвидетельствовано людьми, обладающими бесспорным авторитетом в науке. Под феномены подводятся научные основания; все психологические проявления рассматриваются как факты, имеющие отношение к точной науке – физиологии, патологии или магнетизму. Физические, как и психологические, феномены поддаются экспериментам и научным исследованиям, тогда как сверхъестественная религия боится и всячески избегает их. Первые не требуют в подтверждение никаких чудес, ничего сверхъестественного, в то время как религия не может обойтись без них и терпит полное фиаско, лишаясь такой веры.

Сами мы, как уже было сказано ранее, не верим в участие «бестелесных духов» в физических медиумических феноменах, но это не дает нам права догматизировать это и пытаться заставить других отказаться от своих убеждений. Все, что мы можем сказать сейчас – это то, что последнее слово об этих феноменах все еще не было сказано; и как теософы – то есть искатели истины, не претендующие на непогрешимость – мы говорим, что спиритуалисты, в конце концов, могут быть столь же правы на своем пути, как правы, по нашему мнению, и мы на своем. То, что никто из спиритуалистов никогда не верил в чудеса и сверхъестественные воздействия, хорошо доказывает их многочисленная литература. Может ли «Перипатетик» сказать то же самое о христианской вере? Послушаем бомбейского епископа, публично провозглашающего свой символ веры:

«Мы», – обращается он к своему клиру, – «те, кого профессиональная честь обязывает утверждать и разъяснять превосходство сверхъестественного над естественным… упрочили свое исключительное общественное положение в реальности и притязаем сделать то же самое в сверхъестественном. Наше одеяние, наш статус, наш труд, все наше ежедневное окружение, является постоянным напоминанием миру о важности духовных вещей; о том, что они превосходят, по крайней мере, в наших глазах, агрессивные претензии всего преходящего. Следовательно, мы обязаны, исходя из чувства нашего собственного достоинства, подтверждать то, что мы ежедневно провозглашаем».

И это обязан делать каждый верующий, независимо от того, во что он верит, если он не хочет потерять свое лицо.

Однако в этих иезуитских словах «Перипатетика» отражается в целом положение современной веры. Вера в «сверхъестественное» не может внушать ему уважение, но он чувствует себя обязанным симпатизировать ей; ибо это вера тех, кто его окружает, и это считается заслуживающим уважения; короче говоря, это общепринятая государственная религия, и, возможно, – религия его собственных принципов и приоритетов. И все же к такой честной и искренней вере, как спиритуализм, у него есть «лишь презрение». Почему? Потому что она непопулярна; потому что люди его круга, вовлеченные в такую веру благодаря очевидности фактов, скрывают это от остальных и, подобно Никодиму, пробираются к ее «профессорам» лишь под покровом ночи. Это не модно. Религия и спиритуализм, это примерно то же самое, что распитие в обществе спиртного и курение сигарет. Дама, которая не покраснеет, опустошив на виду у всех стопку крепкого бренди с содовой, будет вытаращив глаза и в шоковом изумлении смотреть на представительницу ее пола, курящую невинную сигарету! Не потому ли автор статьи в «Gazette», которому следовало бы назвать себя «Софистом», ставит подпись «Перипатетик». Очевидно, что он не является христианином, ибо, если бы он был таковым, он никогда не осмелился бы на lapsus calami [описку, лат. ], которая вынуждает его признать, что христианство «не всегда может заслуживать нашего уважения»: но, тем не менее, он таковым считается. И в этом тенденция нашего девятнадцатого века: человек образованного, цивилизованного мира скорее выскажет самый нелогичный, абсурдный софизм, чем искренне признает свою веру того или иного рода! «Для ума человека естественно», – считает он, – «рассматривать учения, одобренные авторитетом прошедших поколений, как возможные и естественные». Если это так, то мы приглашаем всех перипатетиков прошлого, настоящего и будущего, указать нам какую-либо другую доктрину, хоть наполовину столь же живучую, или такую, в какую верили бы столь повсеместно бесчисленные «ушедшие поколения» во всем мире, чем вера в «привидения» и «духов». Вот уж действительно, лучше тысячекратно столкнуться с искренним, сквернословящим, бескомпромиссным фанатиком, чем с глумливым лицемером, говорящим вкрадчивым голосом.

Ложный «свидетель»

Перевод – К. Леонов

«Случайный свидетель», кажется, некоторое время назад позволил себе высказать некое казуистическое нравоучение по поводу распространения «теософов». Термин, использованный этой добродетельной газетой, весьма неопределенен, ибо «теософы» столь же многочисленны и разнообразны, как и их мнения и убеждения. Все же, поскольку этот выпад выглядит столь же подозрительно, как и другие, совершенные против нас, мы принимаем на себя неприятную обязанность ответчика, хотя стрелы и не достигли цели. Говорит «Свидетель» (курсив наш):

Теософы жалуются в последнем номере своего журнала, что «с тех пор, как мы поселились в этой стране, побуждаемые искренними и честными намерениями – хотя, возможно, как мы сегодня сами готовы признаться, слишком эмоциональные, чересчур необычные для иностранцев, чтобы внушить доверие местным жителям без предоставления каких-либо более существенных доказательств, чем просто наши слова, – мы были окружены большим числом врагов и оппонентов, чем друзей и симпатизирующих нам людей». Главным образом они сами должны быть виноваты в том сопротивлении, которое они встретили. О том, каковы были их мотивы, мы не беремся рассуждать, но их действия были во многих отношениях позорными. Они начали с вынесения совершенно бессовестных и лживых обвинений против миссионеров и проявления такой безумной ненависти к христианству, которая делала смехотворными их последующие призывы к всеобщей любви и братству. Их убеждения были возвышенными, а их практическая деятельность – низменной, и нет ничего удивительного в том, что большая часть их приверженцев покинула их с чувством разочарования и отвращения. Их оккультные представления [?], были ли они вызваны ловкостью рук или некой особой одаренностью в области животного магнетизма, не носили такой характер, который повысил бы мнение о них среди мыслящих людей или показал, что они могли бы привести к достижению каких-либо важных или полезных целей. Мы не удивимся, если вскоре нам доведется услышать, что они безвозвратно покинули берега Индии, опечаленные и в чем-то мудрее, чем они были тогда, когда пришли сюда. В то же время, основанное Богом стоит прочно, и Его церковь преуспевает [sic] на своем триумфальном шествии к несомненной победе.

Поистине, это очень любезно! Не это ли тогда «бальзам долины Гилеад» для тех «теософов», которые исчезнут с этих берегов «опечаленные и в чем-то мудрее»? Мы столь непростительно невежественны в отношении названий бесчисленных христианских сект и подсект, которые действуют в Индии, что мы действительно не знаем, какая из них оплачивает свидетельство редактора «Случайной» газеты. Имя этим сектам – Легион. Ибо, не обращая внимания на прямое указание: «Не засевай виноградника своего двумя родами семян, чтобы не сделать тебе заклятым сбора семян, которые ты посеешь» (Второзаконие, 22:9), они все вместе и каждая в отдельности пытаются превратить покрытую пальмами Арьяварту в «Виноградник» своего Господа, делая брахмана, который пьет их вино, подобно Ною, «пьяным», и таким образом «делают заклятым» сбор своих семян. Впрочем, мы склонны думать, что это голос методистов. Лишь эти великодушные сектанты столь щедры, что считают «возможным спасение всего рода человеческого». Однако принадлежит ли «Свидетель» к первометодистам, новому объединению методистов, методистской церкви, кальвинстам-методистам, объединенной свободной методистской церкви, уэслианским реформистам, библейским христианским епископалам (англиканам), пресвитерианам, баптистам или любым другим сектам, мы сожалеем, что вынуждены развенчать их редакторский дар не только в божественном пророчестве, но и в примитивном медиумическом ясновидении. «Теософы», то есть, основатели Теософского общества, не намерены «безвозвратно покидать берега Индии». Они искренне сожалеют, но действительно не могут угодить своим «Случайным» добрым друзьям и другим миссионерским центрам.

А теперь «обращение к здравому смыслу». Давая себе волю в резкой и католической критике, наш цензор (кем бы он ни был) очевидно, «забыл спросить совет у своей собственной подушки», как говорится. Поэтому он перескакивает к заключениям, которые, как минимум, опасны для него самого и братии, поскольку это обоюдоострое оружие. Ни у какого другого класса, во всем мире, нет столь «возвышенных убеждений» и столь «низменной практической деятельности», как у наших благожелательных друзей, падре, – разумеется, за некоторыми почетными исключениями. Опираясь на наши слова, что мы были «окружены большим числом врагов и оппонентов, чем друзей и симпатизирующих нам людей», он заявляет, что «большая часть» наших приверженцев покинула нас «с чувством разочарования и отвращения». Даже если считать с полудюжиной «приверженцев» в Бомбее, которые оставили нас по мотивам чисто личным и эгоистическим, не имеющим никакого отношения к «теософии», в 1881 году Общество – во всех его отделениях – покинули всего девять человек. Далее наш критик внушает самому себе веру в то, что если мы встретили «сопротивление», то это является результатом (1) того, что наши действия были «во многих отношениях позорными»; (2) наших «совершенно бессовестных [?] и лживых обвинений против миссионеров»; и (3) нашего «проявления такой безумной ненависти к христианству, которая делала смехотворными их (наши) последующие призывы к всеобщей любви и братству», – вот три обвинения, первое из которых является злобной, нечестивой и совершенно неуместной клеветой, и мы попросили бы автора доказать это утверждение при помощи безупречных фактов; второе заявление – лживое и огульное; третье – это весьма неблагоразумное и опрометчивое отождествление, которое мы бы назвали смешением «центра с окружностью», причем христианство – это одно, а христиане – это совсем другое. «Много званых, но немного избранных», – эта аксиома применима к миссионерам и духовенству с много большим основанием, чем к теософии. Должны ли мы в сотый раз повторять, что, верим ли мы во Христа как в Бога или нет, мы имеем не больше «ненависти к христианству», чем к любой другой религии, в которую мы заведомо не верим? И мы ни во что не верим вслепую. Мы боремся не против наставлений Христа – столь же чистых, мудрых и добрых, как, в целом, и любые другие, – но против догм и их самовольных интерпретаций сотнями конфликтующих и совершенно противоположных друг другу сект, называющих себя «христианами», которые, на самом деле, стремятся лишь к власти, удовлетворению амбиций, в лучшем случае, к созданию человеческих организаций. То, что «основано Богом» – если под Богом здесь подразумевается Истина, – «стоит прочно», это совершенно верно. Истина одна, и никакое количество ее искажений и извращений, допущенных «Случайным свидетелем» или даже «Теософистом», никогда не сможет возобладать над Единой Истиной. Но, прежде чем наши истинно добродетельные конкуренты по прессе позволят себе в дальнейшем похвастаться тем, что «церковь преуспевает на своем триумфальном шествии к несомненной победе» (конечно, они имеют в виду лишь свою собственную церковь), мы должны настоять на том, чтобы они доказали, что права именно их секта, и никакая из сотен других, ибо все они не могут быть правы. Для того чтобы подтвердить наши слова и показать, что «церковь», вместо успешного продвижения к «несомненной победе», не только зашла в этом веке в окончательный тупик, но и все больше и больше исчезает из поля зрения, мы приведем здесь признание одного христианского священника. Пусть «Случайный свидетель» опровергнет его, если сможет.

Последующую выдержку из речи, произнесенной недавно в шотландском городе Пейсли преподобным Дэвидом Уотсоном, священником пресвитерианской церкви, можно найти в работе м-ра Таермана «Оправданное свободомыслие».

Великие, мудрые и могущественные не с нами. Я боюсь, что все мы чувствуем это, сколь бы ни печально нам было это говорить; и чем больше мы читаем историю, поэзию, биографию и литературу этого века, тем больше мы убеждаемся в этом. Лучшая мысль, наиболее мудрое знание и самая глубокая философия отбрасывает нашу церковь за ненадобностью. И не то чтобы они занимали враждебную позицию по отношению к нам – ее имеют некоторые, но не все, – но они повернулись к нам спиной со спокойной неприязнью, невысказанным неодобрением и практическим отказом, намного более убедительным, чем это мог бы выразить какой-нибудь многословный человек. Я не упоминаю имен, было бы нечестно делать это, ибо все еще существует социальное клеймо, которым метят человека, пытающегося освободиться от общепринятой веры. Но это ни на йоту не меняет ничего – великие, мудрые и могущественные не с нами… Они не с нами даже номинально. Они не смотрят на наши небеса, они не страшатся нашего ада. Они ненавидят то, что они называют бесчеловечностью нашей веры, и презирают тот систематизированный спиритуализм, в который мы верим. Они ушли в умозрительный атеизм, ибо они могут там дышать свободнее… Но, заметите вы, они не переходят к практическому атеизму, ибо сколь бы не было им ненавистно название ортодоксии и всего теологического, их сердца слишком великодушны, а их души слишком религиозны – инстинктивно религиозны, – чтобы забыть то благоговение и почтение, которое является должным, подобающим и достойным. Некоторые стали практикующими филантропами и философскими наставниками человечества, поддерживая промышленность, распространяя знание, защищая умеренность и воздержание, основывая организации, которые служат воплощением христианства, способствуя развитию общества тысячами способов, реформируя нравы и создавая человека своего времени и своей страны… Все они совершенно уверены в окончательном спасении человека – это вера, которая вдохновляет их усердно трудиться и испытывать стыд за наше жалкое лицемерие. И все же этих людей – выдающихся умов и великих лидеров человечества – Контов, Карлейлей, Гете, Эмерсонов, Гумбольдтов, Тиндалей и Гексли, согласно вашей воле, мы называем атеистами; они выпадают из нашей основной христианской церкви, и в нашей пресвитерианской ортодоксии их ставят к позорному столбу как «еретиков» перед Богом и человеком. Почему же эти люди и подобные им находятся за оградой христианской церкви? Не потому, что они негодны – мы сами не лучше; не потому, что они слишком велики – нам это известно; но потому, что мы недостойны их, и силой невежественной толпы их гонят прочь. Они избегают нас из-за нашего неправильного понимания и упорно искаженного представления о небе, человеке и Боге. Они чувствуют, что их хорошие манеры не вписываются в наши злобные отношения; они ощущают наше ограниченное видение, сокращающее и приближающее бесконечный горизонт, и, потому, как некое необходимое условие самого существования своих душ, они обособляют себя от нас и отказываются – а многие из них делают это весьма неохотно, – поклоняться вместе с нами нашему общему Богу.

Это признание честного и благородного человека, который равным образом бесстрашен в своей речи и искренен в своей вере и религии. Для него эта религия представляет истину, но он не смешивает ее с личными качествами ее духовенства. Небеса запрещают нам когда-либо выступать против столь правдивого человека, сколь мало мы сами не верили бы в его Бога! Но до самого последнего нашего дня мы будем громко протестовать против Муди и Санки, и им подобных. «Мы все виновны в предательстве Христа, и мы все должны придти к нему с веревками, повязанными вокруг наших шей, зная, что мы заслуживаем адского огня», – таково замечание м-ра Томаса Спарджона, которое, как пишет одна сиднейская ежедневная газета, он сделал в своей речи, произнесенной в Протестантском Холле, при содействии Христианского союза молодых людей.

Таковы люди и миссионеры, против которых мы выступаем. Что же касается «бессовестных [?] и лживых обвинений против» последних, то это как раз бессовестное и лживое обвинение, выдвинутое «Случайным свидетелем» против нас. Мы никогда не публиковали ничего задевающего наших друзей, падре, не приводя тому веских доказательств. Может ли наш преподобный критик предоставить доказательства хотя бы одного из наших «позорных деяний»? Если же он не может – а он и в самом деле не может, – то, как же тогда должны мы назвать его поступок?

«Случайный свидетель» – в нашем случае ложный «свидетель» – говорит, что наши «оккультные представления… не носили такой характер, который повысил бы мнение о них [нас] среди мыслящих людей или показал, что они [мы] могли бы привести к достижению каких-либо важных или полезных целей». Никогда не совершая «оккультных представлений», но лишь экспериментируя с оккультными силами перед немногочисленными личными друзьями и в частных домах – и «Случайному свидетелю» известно об этих опытах не более чем он смог выудить из газеты, изобилующей анекдотами, – мы могли бы совершенно не упоминать об этом. Но мы все же напоминаем его редакторам, что в экспериментальной науке нет явлений более высокого или более низкого порядка; все открытия естественного закона уважаются и превозносятся. Мы полагаем, что «Свидетель» столь высокопарно и напыщенно отзывается о наших экспериментах с «папиросной бумагой» и других, о которых до него дошли слухи. Хорошо; дублирование клочка бумаги или «чашки», или чего-либо еще – столь же научно и, во всяком случае, по своему положению это явление не ниже, чем мгновенное превращение «пыли земной» во «вшей» или «лягушек», которые, умирая, «пахнут землей»; к тому же это практичнее и, определенно, менее опасно или в меньшей степени ведет к злу, чем превращение воды в вино. Наши опыты были безобидными и научными экспериментами, без малейшей претензии на их божественное или сатанинское происхождение. Напротив, они имели определенную цель рассеять любую веру в «чудеса» или «сверхъестественное», которая является позором в наш век науки. А оккультные фокусы «Моисея, повелевающего вшами», и тому подобные чудеса, помимо изначальной низости, привели к тому, что пятьдесят миллионов человек были уничтожены огнем и мечом в течение восемнадцати столетий либо за то, что они не верили в подлинность этого мнимого «чуда», либо потому что они желали повторить его на более научных основах. Но ведь, по ходу дела, наши «представления», которые не являлись ни публичными, ни тем более «чудесами», а наоборот, были научно обоснованны – даже если кажутся «невероятными» на взгляд скептиков, – вовсе не предназначались для того, чтобы возвысить «мнение о нас среди мыслящих людей» (причем под последними, безусловно, подразумеваются исключительно редакторы миссионерской «Случайной» газеты и ее немногочисленные читатели). Очень хорошо, пусть будет так. Наши «призывы к всеобщей любви и братству» являются «смехотворными», потому что мы осудили некоторых невежественных, фанатичных миссионеров, которым намного лучше было бы остаться дома и пахать землю, чем жить за счет труда бедных глупых служанок, которых они запугивают до обморочного состояния своими историями об адском огне. Одну вещь, по крайней мере, отрицать даже «Случайный свидетель» не может. Мы живем не за счет вымогательства или добровольных пожертвований, но работаем для поддержания нашей жизни и теософию проповедуем бесплатно. Мы не принимали и не просили не единого пенса от тех, кто видел наши «оккультные представления» и верит в них; мы также не претендуем на непогрешимость, как наших учений, так и нас самих. Могут ли сказать о себе то же самое христианские миссионеры?

Предполагаемые христианизаторы Индии поступили бы намного мудрее, если бы они последовали примеру своих более разумных собратьев в Америке и Англии! Если бы падре признали истину, как это сделал преподобный Дэвид Уотсон в приведенном выше фрагменте, или рассмотрели религиозные верования своих оппонентов, как поступил преподобный Генри Уорд Бичер в отношении самого смертельного врага христианства – полковника Роберта Дж. Ингерсолла, – тогда «теософы» стали бы их друзьями и проявили бы не больше враждебности по отношению к их мнениям и христианским взглядам, чем они [теософы] проявляют сегодня по отношению к правоверным брахманам, которые также отвергают их [теософов] догмы и взгляды, но чьи Веды, как древнейшая философия и древнейшая книга на земле, пользуется у них [теософов] глубоким уважением. Пространство человеческих представлений, философских и религиозных, широко, и там есть место для всех, чтобы мы не сталкивались друг с другом лбами и носами. Нижеследующий материал является характерным признаком этого века. Мы приводим его из уважаемой нами австралийской газеты «Предвестник света», ученый редактор которой является представителем нашего Теософского общества в Мельбурне: