Текст книги "Александр и Роксана"

– Слушаю тебя, Александр. Мне все слышно.

Александр кивнул Аристофану. Аристофан, посмотрев на Филоту, с привычной улыбкой толкнул своей огромной ладонью его по спине, намереваясь приблизить того к царю.

– Убери руки, прихвостень! Кто ты такой, чтобы толкать меня!? – засуетился Филота. Когда он, закричав, повернулся назад, то заметил, как за Аристофаном идет великан Афанасий… Наготове стояли и такие же громадные как Аристофан, бородатые персидские исполины. Филота был готов хоть сейчас отдать душу, но он не хотел, чтобы какие-то прихвостни тащили его как щенка перед этими сидящими в ряд благородными людьми. Вот, сидит словно самый настоящий бог на своем высоком троне Александр и веет от него холодом. Филота впервые в жизни посмотрел на него снизу-вверх и заговорил.

– Александр, ты решил не только из себя сделать посмешище, и меня хочешь им выставить? Зачем так издеваться?

– Сейчас все поймешь… Я позвал тебя не на пир – а задать вопрос. Вопрос такой… Около семи дней тому назад, когда ты вышел из ставки, к тебе подходил кто-нибудь, чтобы сообщить о готовящемся покушении на царя и попросить уведомить об этом меня?

– Покушение?.. Какое еще покушение?

– Тебе говорили о покушении?!

– Не помню. Нет, мне никто ничего не говорил.

– Позвать Кебалина!

Робко ступая, пришел Кебалин.

– Как зовут человека, стоящего перед тобой, Кебалин?

– Полководец Филота.

– В какой день ты доставил Филоте сообщение?

– Сегодня пятый день. Я ждал с утра, в полдень я дождался, когда он вышел из ставки, и сообщил о покушении. – Филота жадно смотрел на Кебалина, словно вопрошая «это еще кто».

– Как поступил потом Филота?

– Он сказал: «Жди здесь» и снова зашел в ставку. Я смешался с остальными воинами и наблюдал издалека. Полководец Филота снова вышел, посмотрел по сторонам, отправил людей на мои поиски и какое-то время ждал, потом со своими телохранителями ускакал на коне.

– Филота, что ты скажешь?

– Это твой человек, Александр, и он все выдумал. Не думал, что царь Панэллинского союза пойдет на такой поступок. Теперь я убедился, что ты на самом деле стал персом. Кому нужен этот театр? Что ты хочешь этим сказать мне, Филоте, который служит Элладе не из-за страха, а потому что так же благороден, как и ты, Александр?

– Ты сейчас не в том положении, чтобы задавать мне вопросы. Ты арестован, Филота. Заберите его!

Палачи схватили Филоту, словно орел свою добычу, закрутили ему руки за спину и пошли.

– Эй, верные мужи Эллады! Чего вы молчите?! Сегодня царь Персии глумится надо мной, а завтра он уничтожит вас. Где ваша совесть?! Безвольные вы люди!..

Лишь Каллисфен встал с места и нервно зашагал по шатру. После чего налил себе из кувшина, стоявшего на ломившемся от яств и питья персидского низкого стола, и один за другим опорожнил несколько кубков. Остальные лишь наблюдали, как Каллисфен поддался пьяному угару, погрузившись в свои мысли и совсем забыв о присутствующих рядом людях. Александр не мог понять такое поведение Каллисфена, в одиночку распивающего вино. Возможно, он скрывает что-то. Что им овладело: тревога или насмешка? Что бы то ни было, эти игривость, показной смех, показная раскованность далеки от благих намерений… Александру это показалось даже отвратительным. Он спустился с трона и пошел к месту, выделенному для его сна. Никого не подпускавший к себе в случае плохого самочувствия, постоянно ходивший обособленно от других, гордый и высокомерный, острый на язык, продажный на слова Каллисфен был гибким и худощавым мужчиной. В Каллисфене был один недостаток, который не замечали многие люди, его духовный отец Аристотель и даже сам Александр. Сетовало малости художественного богатства в одах Каллисфена, о том, как слабы были написанные им произведения, какая короткая жизнь у них была, говорил даже Демосфен. Он сделал три копии одного письма, одну из которых отправил Аристотелю, вторую – Александру, а третью адресовал самому Каллисфену. В этом письме опора демократии, взращенной на греческой земле, стойкий борец, смелый на язык Демосфен говорил следующее: «Каллисфен – не поэт. Написанное им – мертво и безжизненно. Нет искрящейся находчивости, художественной мысли, могущей охватить умы людей, нет чувств, бьющегося сердца. У Каллисфена богатый словарный запас, есть способности играть словами. На этом все. Самое главное – в душе он не признает восхваляемого им царя, люто ненавидит его. Поэтому пристрастившийся к царскому столу подлец беззастенчиво хвалит и хвалит его. Кормит и кормит царя своими сладкими речами. Даже когда Александр совершает богоугодные дела, он не пишет о них, не разбирает, не раскрывает, не разъясняет их народу. Эти восхваления похожи на то, как высший жрец хлопает по спине молодого ребенка. Хвалит прямо, не жалеет на это слов. Ни одно его слово не войдет в изречения великих поэтов-философов Эллады. После того как Александр родился на этот свет, после того как Александр написал историю окровавленным кончиком копья, и его имя должно остаться в одном из уголков истории… Во-вторых, в словах Каллисфена нет ни остроты, ни содержательности. Мастеров слова, способных одним лишь игривым, содержательным словом заставить полюбить человека, или же наоборот, искрометной речью бросить его в огонь насмешек, немало и в многочисленном войске. Но они могут оказаться обычными фалангистами или поварами. А их голоса вряд ли уйдут далеко. Александр всю Элладу заставил слушать Каллисфена. В Каллисфене нет остроты и смелости. От его шуток несет смрадом и желчью, его насмешки всего лишь едкие издевки сварливой бабы. И третье, что я понял и чему удивился – всего этого до сегодняшнего дня не заметил великий Учитель и его взбалмошный Ученик.

Это Демосфен написал не из враждебности. Демосфен написал, расстроенный тем, что не нашлось великого поэта, который опишет кровавый поход великого тирана».

Александр, утомившись ночным сидением на троне, не раздевшись лежал на своем пуховом ложе, смотря наверх. В этой тишине ему вспомнилось это письмо, словно крик души из бездны. Демосфен – непримиримый враг. Их слова всегда разнятся с делом. Но то, что Демосфен сам себя привел к величию, не поддается сомнению. Несмотря на то, что он с рождения был хилым, болезненным, ущербным, бог наделил его упорством, умом и энергией. Не будь этой энергии, научился бы он ораторскому мастерству, каждый раз заходя в погреб и произнося там возбужденные речи, смог бы он, смотря на море, натренировать себе голос, способный превзойти гул тысячи людей, зная, что от его прежнего визжащего голоса потеряют свой смысл золотые слова и великие мысли? Все детство Демосфена, его юношеская жизнь ушли на обучение, тренировки, подготовку к будущей борьбе. Представляя себе бескрайнее море как толпы людей, он столько дней, месяцев и лет провел на прибрежных скалах в одиночестве, говоря долгие речи. Сейчас мало непрочтенных им книг, а равно великих людей, не оцененных им. Вот так великий мыслитель предстал перед бушующим морем слушающих его людей. Его имя словно эхо в горах, отскакивая от скалы к скале, вышло далеко за пределы Эллады. Поэтому Александр знал Демосфена как душу Эллады, ее сегодняшние слова и будущие дела. Из-за этого каждый его шаг был под наблюдением, а уста его безмолвствовали. То самое письмо Демосфена о Каллисфене Александр прочитал поверхностно, считая его происками врагов. Теперь же, в эту ночь, он понял, что каждое слово в том письме было подобным громким завываниям стрелы. Только-только мысли царя прояснились. Неужели и Аристотель не знал природу Каллисфена? Или же он всего лишь обычный человек? Ведь Каллисфен приходится ему близким родственником. Может это обстоятельство затуманило мысли старика? Как бы то ни было, пожелание Аристотеля было правильным, пусть он и хотел умножить число друзей Александра в походе, чтобы этот самый Каллисфен писал о героизме эллинов, об этом историческом походе, его ожидания не оправдались. Каллисфен – не друг. Это понятно. А теперь насколько он причастен к этой сваре скажет к утру Филота. Его заставят говорить…

Снаружи показалось, что кто-то вошел. Лисимах уснул на том же месте, где сидел, и теперь лежал словно младенец. Остальные с содроганием ждали новостей извне. Из-за тревожных мыслей не спалось. Александр, лежа поодаль, навострил уши. Сидящие не могли четко увидеть вошедшего человека и уставились в сторону двери. Первым тишину нарушил Каллисфен, который был навеселе от недавно совершенного им неоднозначного поступка.

– Ооо! Леоннат! Жив ли Филота?

– Пока жив… Монолох, мне нужно поговорить с его величеством…

– Говори! – вышел Александр, тряхнув занавеской.

– Признался.

– Кто признался? В чем признался? Говори внятно, Леоннат!

Каллисфен произнес эти слова не своим медлительным голосом, а гаркнул голосом беспробудного пьяницы. Когда Александр, у которого при упоминании имени Каллисфена начинала вскипать кровь, сверкнул взглядом в его стороны, тот испугался невзирая на свое хмельное состояние.

– Я все, Александр… – сказал он и отступил к остальным.

Леоннат не упустил своего. Продолжил сердитым голосом.

– Филота признался в своей причастности к заговору. Его отец Парменион вместе с покойным Гегелохом планировал совершить покушение на царя после смерти Дария. Филота знал об этом. Они собирались совершить покушение руками молодых аристократов.

– В таком случае, на этом все, друзья! Хорошо выспитесь, вставать рано. Завтра – суд. – Александр распустил своих уставших товарищей.

ІХ

Временами знаменитого Буцефала с белоснежной звездочкой на лбу заменял серый конь с белыми щетками на ногах. Когда Александр садился на этого резвого грациозного коня, то получал истинное удовольствие. Вот и сейчас Александр гарцевал на белоногом изящном скакуне перед войском. По порядку построения войска в самом центре находилась фаланга македонцев под началом Атария, перед ней и позади нее, справа и слева стояли и мерзли телоиды, псилиты и пельтасты. После того, как Филоту, привязанного к двум шестам, закрепленных на высокой двухколесной телеге, показали всему войску, Александр остановился рядом с фалангой македонцев. Александр подал знак Кратеру. Кратер не стал мешкать.

– Соотечественники! Узнаете ли вы стоящего перед вами пленника?

– Узнаем! – на одно дыхании выпалили все.

– Так вот, этот Филота, его отец Парменион и еще несколько предателей готовили заговор с целю убить нашего царя. Остальное услышите из уст его величества царя.

– Македонцы! Видели ли вы, чтобы ваш царь на поле боя бежал от врага?

– Нет! – на одном дыхании ответило войско.

– Проявлял ли я нерешительность в бою?!

– Нет! – на одном дыхании ответило войско.

– Позволял ли я себе особые условия во время голода и мучений?

– Нет! – на одном дыхании ответило войско.

– Терпели ли вы поражение, когда царь шел впереди войска на врага?

– Нет! – на одном дыхании ответило войско.

– Были ли случаи, когда я отбирал у вас богатства персов?

– Не-ет!

– В таком случае в чем я провинился перед Филотой, приговорившего меня к смерти? Спросите у него?

– Спросим! – загалдели воины.

Разгорячив кровь присутствующих воинов, заручившись тем самым их поддержкой, царь приступил к следующему действию.

– Филота! – сказал царь, смотря на пленника. – Тебя будут судить македонцы. Если есть, что сказать, говори на языке истинных македонцев!

– Александр! – произнес Филота охрипшим, измученным, разочарованным, и в то же время умоляющим голосом.

– Большинство присутствующих здесь не македонцы. Пусть меня поймут все – я буду говорить по-гречески.

– Видите, соотечественники! Филота уже стал пренебрегать своим языком. Ладно, пусть говорит на том языке, на каком хочет. Но вы должны знать… Филота позорит и традиции своего народа. Эти господа стали стесняться своего македонского происхождения. Говори, Филота!

Александр решил перед своими верными соратниками и преданными гоплитами взять и переложить вину, которую ему вменяет оппозиция – пренебрежение традициями своего народа, переход на традиции и роскошь персов, на самого Филоту.

– О-о-о! Александр! Да ты не великий царь, ты великий демагог. Никто из этих людей не знает о твоем персидском обличии, установленных тобой порядках. Так как в царскую ставку даже самые дорогие сыны Эллады заходят лишь с позволения вонючих персов. Ты променял священную Элладу на золотой трон и расшитую золотом мантию Дария. Выйдя в поход как эллинский царь, сейчас ты унижаешь нас будучи персидским царем.

Кратер высоко поднял руку – войско затихло.

– Победители! Перед вами стоит царь персов? Или же великий Александр?

– Александр! – на одном дыхании ответило войско.

– Кто привел вас с Эгейского моря к этому месту, одерживая одну победу за другой?

– Александр!!!

– Все стоящие здесь накопили добычи, которой хватит на семь поколений… Сейчас ваши дети далеко отсюда радуются этому. Проявил ли Александр скупость по отношению к вам?

– Не-ет!

…

По прошествии некоторого времени Филота, Деметрий, Каллис и еще девять людей были казнены: шестидесятитысячное войско побило их камнями и забросало дротиками. После этого находившееся на равнине за пределами города войско вернулось в гарнизон. Страдальческие голоса приговоренных к смерти будто до сих пор издавались из-под груды камней, и отзывались в ушах каждого воина.

Когда душераздирающие крики все еще звенели в воздухе, Александр провел быстро совещание и дал срочное поручение. Отец Филоты его авторитет легендарного великого полководца греко-македонского мира теперь становился самой большой угрозой. Ясно, что замысел убить Александра родился в душе этого твердолобого старика. Если так, то эта душа должна покинуть этот мир. Другого пути нет. Если Парменион, ушедший в Мидию с отборным двадцатитысячным войском, узнает о мучительной смерти своего сына, он к этим двадцати тысячам воинов добавит всех недовольных Александром людей и станет силой, с которой нужно будет считаться. Нельзя допустить этого. Дух победы, ее клич, объединивший все войско в один кулак, будет на стороне Пармениона. Войско Александра, расположившееся в окрестностях Задраката сейчас подобно овчарке, наевшейся досыта крови, а теперь лениво греющейся на солнцепеке. Как сказал Кратер, в войске полно стариков и калек. Немало стало и пьяниц, не просыхающих весь поход о персидского вина. Если начать искать тех, кто нажил себе в походе добра, а теперь хотевших жить спокойной жизнью, то придется распустить все войско. С таким слабым войском Александр не сможет сделать очередной шаг. Поэтому надо решить вопрос с Парменионом.

Под началом Пармениона был некто Полидамант, которого царь особо не замечал, и который служил вместе с Парменионом еще со времен царя Филиппа. Когда было принято решение идти на Персеполь, Полидамант пошел прямо к Александру. Тогда он сказал? «Великий царь! Отправь меня в огонь, воду, на верную смерть – только прикажи лично сам. Мы с Парменионом перестали понимать друг друга. Возможно, или он, или же я начали выживать из ума». Исходя из этого, Полидамант держит на Пармениона какую-то обиду. Хоть Александр и не сделал Полидаманта единоличным начальником воинского подразделения, он значительно поднял его по служебной лестнице. Теперь наступил момент использовать этого деловитого, крепкого полководца. На совете Александр дал Полиламанту три письма. Первым был вынесенный Пармениону приговор, вторым был указ о назначении вместо Пармениона Полидаманта. Третьим была длинное и неясное письмо Филоты, якобы написанное своему отцу.

Александр посчитал нужным серьезно отнестись к делу.

– Полидамант! Ты помнишь, что ты сказал мне, когда переходил в царскую гвардию?

– Помню, царь!

– Ты сдержишь свое обещание? Ты говорил, что исполнишь любое мое поручение?

– Точно так, царь.

– В мирное время находится много богатырей и верных, толковых полководцев. А в критический момент не знаешь кому и верить. Ты один из тех немногочисленных людей, кому я могу довериться, Полидамант. Ты отправишь мне голову Пармениона, а сам примешь в командование его войско. Тебе понятен приказ, Полидамант?

– Понятен, царь!

– Вы должны добраться до Мидии как можно скорее. Филота умер сегодня. Дурные вести быстрее ветра, Полидамант. Вы должны быть еще быстрее. Если Парменион услышит о смерти Филоты раньше твоего приезда – нам не миновать неприятностей. Верю, что до этого не дойдет. Счастливого пути, Полидамант!

– Будет все как надо, мой царь. Можешь забыть о Парменионе. – Полидамант птицей умчался в Мидию. При переходе через пустыню пересев на верблюда, он добрался до Мидии за одиннадцать дней. Всю жизнь терпевший унижения от Пармениона и затаивший на него злобу престарелый полководец сделал все, как сказал управляющий царской секретной службой осторожный Петроупол. В Мидии Парменион встретил их беззаботно. Под предлогом того, что у него есть секретное письмо от царя, Полидамант предупредил Пармениона о необходимости встретиться наедине. Сам же с семью людьми зашел в шатер ставки.

– Сначала, Парменион, прочитай письмо своего сына. Филота получил легкое ранение, поэтому поручил написать письмо своему помощнику. Понятен ли почерк?

– Понятен, – сказал Парменион, сидевший на некотором возвышении. Начал читать письмо. Видимо решил почитать письмо сына с удовольствием, склонился над ним, скрывая от чужих глаз его содержание. Когда он переворачивал страницу письма, Кэн выхватил свой меч и, оказавшись с левой стороны, ударил им. Когда Парменион шатаясь в агонии поднял голову, Кэн успел перерезать ему горло. Упавшее с грохотом тело Пармениона все семеро, вошедшие в шатер, стали вонзать в него свои мечи. Вот так легко покинул этот мир непобедимый полководец, повернувший греко-македонскую историю в новое русло. Прошло полмесяца, и его голова валялась у ног Александра. Эта поездка, это событие заставили понервничать Александра. Полидамант вышел в путь со всего лишь сотней воинов. Если бы Полидамант встретился с одним из непокорных народов, наблюдавших за сокрушительной силой Александра, и погиб от их рук, весть о Филоте рано или поздно достигла бы Пармениона. Вот тогда бы началось! В этом была большая обеспокоенность Александра и сожаление в том, что отправил на задание так мало людей. Ну а теперь, беспокойные дни остались позади. Царь поручил отвезти голову Пармениона в безлюдную степь и зарыть в рытвину, а следом ни с того ни с сего устроил щедрый прием. Посреди ночи он привел на свое ложе прежде не виданную им в своей постели одну бедняжку, выбрав ее за красоту, изящество и молодость. Царь был изменчив в своих движениях и мыслях.

– Сиди рядом и не спи! – приказал царь. А сам упал навзничь, утонув в перине.

Первое, что услышал царь утром – гаркнувший басом голос Монолоха:

Царь еще не проснулся. Эй, воин! Гони их. Пусть не галдят. Царь лег поздно… Не нарушайте покой!..

Похоже спал крепко – выспался. Вокруг абсолютно тихо. Непонятно было – ночь или утро. Рядом обернувшись в шелк, сидела его сердобольная спутница. Увидев проснувшегося Александра, она скромно улыбнулась. Александр лежал, в чем мать родила, ничем не укрывшись. Быть с женщиной в постели – для него было сродни питью во время жажды, еде во время голода, лишь природной потребностью. В другое время он был один. Он лежал в одиночестве и расспрашивал сам себя. Он искал в себе качества, каких не было у других, подсчитывал и недостатки. Но не понимал, почему боги обделили его телосложением. Его маленькая голова была умнее и смышлёнее всех. На войне сразил немало гигантов. Крепкий, ловкий, изворотливый. Но у Александра не было того облика, по которому с первого взгляда можно было понять, что это царь. Это было единственной вещью, которая не давала ему покоя, когда он искал в себе недостатки. Насчет остальных качеств он на голову превосходил остальных. Себя он считал вдвое-втрое лучше того Александра, которого знал народ. Каллисфен думает, что расхваливая его, он вскружил царю голову, но он знает только то, что видит сам и известно всем. А что творится во внутреннем мире Александра, его сокровищнице, он не понимает. И не хочет понять, так как не хватает для этого кругозора и сообразительности. Человек не может любит то, что ему непонятно.

Никого не интересуют дела, которые требуют ума. Александр в глазах Каллисфена был таким сложным явлением. Каллисфен всего лишь глашатай войны. Если кто-то раззадоривает, возбуждает войско перед боем, поднимает на уши все вокруг, то Каллисфен начинает слагать стихи после боя, услаждая слух народа. Оба начинаются ударно, но легко растворяются в воздухе. Правда, есть пара качеств – он сам не знает, к добру это или связано с высокомерием. Не считая этого, данные особенности характера не давали себя укротить, словно девственная сила, сотворенная отдельно от Александра. Одной из таких черт являлось непреодолимое желание намного превосходить всех людей на земле, смотреть на них свысока, быть богом для них, держать судьбы народов и всего мира в своих руках. Это явление, распирающее грудь, влекло Александра подобно необъезженному жеребцу через многочисленные препятствия. Вторая черта характера была прямой противоположностью. Это – одиночество. Опустошенность, которая крадучись наступала после радости и восторженности. Его состояние в такие моменты не пожелаешь даже врагу. Самое трудное – выйти из этого состояния. Конечно, не был бы Александр Александром, если бы не смог избавиться от моментов, когда наваливались опустошенность и одиночество. Он был в ярости, смотрел вокруг со злостью, говорил, стиснув зубы, после чего успокаивался. Иногда он выгонял с души тоску и томление, выпивая несколько кубков вина.

Вот и сегодня он чувствовал себя опустошенным и одиноким. Вчера со смертью Пармениона закончились истощившие нервы многолетние ожесточенные дрязги. Это было смутное непонятное ощущение, которое с одной стороны казалось полутьмой, с другой стороны ослепляющим светом. Как будто в нем одновременно бродили вера и подозрение, надежда и угроза, мечты и мысли о неминуемом конце света.

Александр дал задание девушке. Красавица, посмотрев на тонкий изящный палец царя, кошачьей походкой принесла серебряный кувшин и стоявший рядом золотой бокал. Сев на корточки с краю постели, налила вина. Александр, наблюдая за гибкими движениями, чистоту, нежность красавицы, имени которой даже не знал, будто понял, что такая красота присуща лишь восточным девушкам. Не простая красота – эта девушка представляла собой предельное, высочайшее творение природы…

Царь, выпив два бокала вина, стал вспоминать, что он вытворял в постели прошлую ночь – пустота. Ничего не помнит. А только что выпитое вино погрузило его в блаженство, вызвало приятную истому. Не желая отпускать такую красавицу, с нескрываемым вожделением царь взял ее за запястье и повлек к себе…

Ближе к полудню чувствовавший себя отставшим от всего мира Александр не изменил идее двинутся сиз Задракарта после очищения. Для этого он вызвал Лисимаха, Гефестиона, Кратера и начальника секретной службы Петроупола.

– Что сказала прелюстрация1919
  Прелюстрация – тайное вскрытие писем воинов с целью узнать настроения, царящие в армии.


[Закрыть], учитель?

– Письма заставили меня призадуматься. Воины думают, когда уже все закончится, чтобы вернуться на родину, отдохнуть. Почти все недовольны тем, что царь приблизил к себе персов и слушает их. Хватает и таких, кто жалуется на свою судьбу своей жене и детям, а также, возмущенно говорит, что теперь не будет рисковать жизнью ради Александра.

– Возмущенные значит, учитель? Кратер! Из этих возмущенных соберите отряд штрафников! Петроупол, занеси этих «героев» в список и передай Кратеру. О том, что это за отряд, будем знать только мы. Куда их отправят, они узнают на войне. И еще… Кратер! Всех греков, и военачальников, и воинов, отправь на родину. Избавься также от больных, раненых и стариков. Чтобы численность войска не превышала ста тридцати тысяч человек.

Отобрав в Задракарте греков и отправив их всех, от военачальников до простых провожатых, на родину, Александр сразу дал понять о начале больших политических перемен. Александр не забывал ни о чем. Он обладал исключительным качеством точно определять, что надо делать и в какое время. В этот раз он дал понять, что взятое им в качестве царя Панэллинского союза обязательство исполнено, персы разгромлены и никогда больше не будут угрожать Элладе, и призвал мудрецов, ораторов и вождей, враждующих между собой на своей земле, прекратить предъявлять ему претензии. Этим шагом молодой царь дал намек, что теперь он в греках не нуждается, так как стал правителем огромного пространства, которое может опоясать Македонию и Грецию несколько десятков раз.

Итак, в Задракарте Александр посчитал, что обезглавил оппозицию. Для того, чтобы заткнуть рты лающим ему вслед знатным грекам, он их всех до единого вернул домой. Он полностью подчинил себе Персидское государство. Армия отдохнула, перестроилась. Теперь нет ни единой причины стоять на одном месте – поход продолжится. В каком направлении? Об этом военный совет царя узнал в последний момент. Внешне совет был по-персидски торжественным, однако порядок, по которому он проводился, соблюдался с македонской точностью.

– Предстоящее направление – Бактрия и Согдиана, затем сакские царства. Завтра с рассветом поход продолжится.

– Войско готово, Кратер?

– Готово, великий царь.

– Верни с Мидии войско Полидаманта. Пусть присоединится к нам до того, как мы дойдем до реки.

– Понял, великий царь.

– Говори, Клито!

– Александр, ты не раздал нам карты, как раньше. Или же мы будем как беженцы плестись за тобой?.. Или как?

После того, как Кратер обратился к Александру «великий царь», обращение Клито на «ты» сильно задело царя. Клито – младший брат Ланики, молочной матери Александра. Вообще, Ланика и Клито по своему происхождению ненамного ниже Александра. До того, как Филипп ІІ стал царем, он считался одним из множества князей в Македонии. Ланика и Клито тоже княжеских кровей. С такими родственными связями положение Клито было особым. Александр не думал, что от Клито стоит ждать чего-то плохого. Но его своеволие, вспыльчивость не соотносятся с нынешними порядками. Одного шалуна царь бы еще стерпел, если только он не начнет высказывать свое мнение на глазах подлых людей. Если не станет резвиться и вносить разлад в окружение. Если не пробудит злые умыслы в сердцах других людей…

Царь хотел сразу же ответить Клито, словно с издевкой задавшему вопрос в разгар совещания, но гнев, бурлящий в нем, будто сжал его грудь. После непродолжительного молчания Александр посмотрел на своего писаря. Человек, ведущий его деловые бумаги, приказы и указы, моментально раздал членам совета карту похода.

Александр будто ответил этим жестом «вот мой ответ на твой вонючий вопрос» и не тратя слов на Клито, уставился на Гефестиона.

– Гефестион! Кто был организатором убийства Дария?

– Бесс, великий царь.

– Где сейчас Бесс?.. Выясни и отправь погоню. Найди его. Приведи сюда живым… Учитель… – Александар посмотрел на Лисимаха. – С персами покончено… Впереди – Бактрия и Согдиана. Они тоже были под покровительством Персии. Сейчас их сатрапы упрямятся, как будто не имеют никакого отношения к Персии. Если бы они не считали себя независимыми от персов, то от них пришло бы какое-нибудь сообщение. То есть они говорят, победи, мол, нас, тогда мы подчинимся, а так, поступай как знаешь. Бактрия и Согдиана не говорят на языке персов, они вроде ближе к сакам. Тогда с кем мы будем иметь дело, учитель?

– Бактрия и Согдиана… – Лисимах сделал небольшую паузу. – Как бы сказать… Это земля множества племен. Не страна – земля. Там проживают и индусы, и циньцы, и народы, называемые усуни и канглы, происходящие от саков, и саки-массагеты, и торговцы, возделывающие землю таранчи. Их язык достоин их самих – сплошная мешанина. Здесь немало и персов. Ведут себя как саки. Такие же решительные, храбрые, воинственные. Бактрия и Согдиана являются воротами, через которые саки, населяющие Великую Степь и скифы, обитающие на той стороне Черного моря, проникают в Переднюю Азию, это базар, ярмарка, центр караванных путей, где идет торговля с циньцами, индусами, персами, арипеями и всеми местными народами. А саки и скифы родственны друг другу. Хоть наши историки называют их по-разному, к северу от Бактрии и Согдианы они представляют собой единый народ, отделившийся от нынешних гуннов и занявший территорию хунну. Само собой, они внутри себя делятся на роды и племена. Но как только они начнут говорить, сразу друг друга понимают, даже бог у них один – Тенгри, то есть Всевышнее Небо, поэтому стоит задеть саков, обитающих на Мавераннахре, колыхнутся скифы, кочующие под боком у Византии. Таков сако-скифский мир, о котором много говорят и пишут греческие ученые, не желающий сидеть на задворках истории, а сам творящий ее. Таковы воинственные саки, искусные лучники, поражающие любую цель, которую можно увидеть, лихие наездники и мастера по метанию копий.

– Ах! Учитель! Так много знаете о саках, будто влюблены в них…

– Клито, прекрати! Учитель по моей просьбе дает вам понимание, кто такие саки. Не знающий своего врага – может вскорости пожалеть об этом. Персы были нам хорошо знакомы. И все же даже сами персы, на протяжении многих лет державшие в ужасе Элладу, при самых трудных битвах ставили впереди строя сакские подразделения. И в таком случае обязательно побеждали. То есть сакская стойкость была известна персам.

– Пусть даже и так… Но разве во дворце то ли Артаксерска, то ли одного из множества Ксерксов мы не видели барельефы, изображающие побежденные народы?! Там саки в остроконечных шапках были в их числе. – На этот вопрос Клито Лисимах полушутя и мягко ответил.

– Вы знаете как царица Томирис наполнила бурдюк кровью и погрузила в него голову царя Кира. Клито думает, почему же это не изображено на стенах дворца? Не простившие сакской царице, отнявшей голову персидского царя Ахемениды и после этого много воевали с Великой Степью. И разве мы не видим, что и сегодня они мало чего добились?

– Спасибо, Учитель! – подытожил Александр разговор. – После Томирис прошло достаточно времени. Война покажет, что из себя представляют сегодняшние саки. Может они следят за каждым шагом Александра и готовятся к войне, или же беззаботно полагают, что могут потерять македонцы в сакской степи?