Текст книги "Александр и Роксана"

Аршад из Кирополя сразу же быстро направился в Эсхату. Там пришедший в себя Каллисфен не мог никак успокоиться, все хотел что-то сказать Роксане.

– Приведите его. Что хочет сказать великий поэт? Давайте послушаем.

Роксана много слышала, что раньше Каллисфен был высоким, видным мужчиной. Сейчас перед ней пожелтевший, дряхлый, измученный своим бессилием живой призрак.

Аршад и Роксана сели рядом.

– Ты точно Роксана?

– Точно. Говорите, великий поэт.

– Ты правильно сказала – я великий поэт. А Александр был великим глупцом.

– Докажите, великий поэт. Ведь ваше положение лучше, чем у него? Он – мертв, а Вы – живы.

– Нет. Я тоже труп. Жив только мой дух. Сущность моя давно уже мертва. Ты сказал докажи, Роксана. Скажу…

Еще не окрепший Каллисфен еле держал голову, мышцы у него были слабыми, как у ребенка, поэтому со всех сторон его обложили подушками.

– Мой рассказ начнется издалека. Чтобы объяснить вам непонятные ситуации, пусть бы пришел Афанасий…

Афанасий был единственным человеком, который знал, насколько ненавидел Александр Македонский Каллисфена. Афанасий создавал все условия человеку, который во время похода великого полководца натравливал оппозицию, сам же незаметно почивал в карете, похожей на дом, оттуда он не выходил, ел самое вкусное, пил самое прозрачное, отдыхал на пуховых подушках, создавались все условия для его вдохновения, его сочинительства. Во время сражений Великий Полководец, вынув саблю из ножен, был всегда в первых рядах. А этого ноющего человека прятал в недоступном месте, оставлял для охраны отряд. Он каждый день, после каждого сражения писал огромные Оды. Эти Оды постоянно отправлялись в Элладу. Постепенно, благодаря славе Александра Великого, он превратился в поэта, известного на земле Эллады, Малой Азии, на побережье Эгейского моря, дальше в Риме, Карфагене, на земле Сицилии. Да и про самого Каллисфена в то время было много разных легенд. «Каллисфен, как и Гомер, оказывается, слепой» … «Каллисфен сочиняет оды, только взойдя на возвышенность. Семь секретарей записывают, только потом он их сам читает». «Когда Каллисфен пишет свои Оды, его длинные волнистые волосы вихрем вздымаются вверх. Ноги Каллисфена то отрываются от земли, то снова касаются земли, как только заканчивает писать Оду, он, оказывается падает на землю без сознания»…

Все эти легенды известны Афанасию. А Каллисфен этому не удивлен. Коварство человека, который не понял доброго отношения, которого привел сам Аристотель и попросил взять в поход, которого воспринял как родственник великого Учителя, Александр заметил, когда усиливавшаяся оппозиция его самого превратила в объект гонения. Когда у Александра раскрылись глаза, он этого человека, который был виновником смерти Клито, этого подстрекателя бросил в закопчённую, вонючую темницу. Но оды не остановились. Пять человек по очереди писали блестящие оды и непрерывно отправляли на родину. Оказалось, что самое главное качество Каллисфена – подчинить себе окружающих, подавить их, зачаровать. И вот этот черный тарантул снова выполз из-под земли. Лекари, знахари, уходя, отрешенно сказали: «Организм уже не принимает пищу, дни его сочтены». Сам Каллисфен, должно быть, тоже это знает. Но свою спесивость хочет унести вместе с собой.

– Вызывали меня, Царица?..

– Афанасий! Давай вместе послушаем рассказ великого поэта.

– Роксана, а кто это рядом с тобой? – Каллисфен указал на Аршада.

– Царь Греко-Бактрианского царства его величество Аршад всезнающий.

– Что значит «всезнающий»?

– «Всезнающий» – это определение. Страна, народ дает каждому человеку такое звание в соответствии с его особым качеством. «Всезнающий» – человек, много знающий, умный.

– А ваш «Всезнающий» понимает хоть несколько слов по-гречески?

– Понимаем. Не беспокойтесь! – Аршад всезнающий повысил голос, отчего вздрогнул все более вольничающий, показывающий свое пренебрежение Каллисфен.

– Александр и его мать Олимпиада, убив царя Филиппа, сели на трон. Олимпиада – хищница, она была ненасытным человеком. Александр от отца унаследовал только его хитрость. Все остальные качества у него от матери. Я уже сказал, что она была хищницей. И Александр был такой же. Он сознание терял, когда чуял запах крови. И, как всякий хищник, забывал, что он смертный. Его ненасытность не имела границ. Вот эти два качества и сгубили его.

– А, как думает поэт, что должен был сделать Александр?

– После разрушения Гавгамел Дарий написал два-три письма. Начиная с Иерусалима, возьми Тарс, Кликию, всю Фригию, а также лежащие между ними города Дамаск, Марафон и Иссу и остановись. Верни мне мою семью. Александру и надо было там остановиться. Ведь все эти города были развитыми, с кипящими водными связями, торговлей. Если бы Александр именно там остановился, не сомневаюсь, что родилось бы государство с собранной властью, с твердой мощью, с возможностью защититься. Потому что в нее входила вся Малая Азия, подчинялись все порты на берегах Эгейского моря и Средиземноморья. Между Грецией и Македонией почти были стерты границы, они объединись. Порты, поселения на персидской стороне морей, греческие роды и племени, издавна общаясь с ариппеями, персами, саками, индусами, китайцами, были склонны к торговле. Люди, которые уже знали, что лучше взбивать молоко, чем заниматься словопрениями, научившиеся сеять зерно, пасти скот, за короткое время научили бы Фивы, Спарту, Афины, Пеллу, Македонию зимой и летом заниматься полезным трудом. Разве перед Александром не распростирались сухопутные пути, морские пути? Если бы создал Морской флот, Аппенины, в том числе Рим, готовы были пасть. Разве не сдались бы Сицилия и Карфаген, завидев несметный флот? И вот, где теперь находится Великая империя? У него голова вскружилась от побед, он направился в высохшую голую степь. Если бы ограничился Вавилоном, Сузами, Персеполем, сумел бы сохранить равновесие? А войти в сакские земли было безумством. И что он нашел? За три года, кроме тебя, разумеется, что попало ему в руки? Что он нашел в Индии? Индия ближе, или же Аппенины ближе? От того, что завоевал Индию, его авторитет не вырос, а вот если бы взял Аппенины, он бы мог действительно объявить себя Повелителем мира.

– Почему вы об этом не сказали вовремя, великий поэт?

– Я передавал это Александру через Неарха. Моя совесть чиста. Александр, завоевав землю, равную Персии, посчитав, что назваться греко-македонским Повелителем будет значительно быстрее, поспешил приблизить этот день. Он не понял, что масштабы мира выросли, если одна ее часть, закипев, начнет оказывать сопротивление, его дни будут сочтены из-за расстояний, которые придется преодолевать верхом. Если бы ограничился тем, что показал Дарий, силы Александра не рассеялись бы. Его находчивости, сметливости, рискованности, мужества хватило бы, чтобы держать эти земли в строгости. Все знали, что перечить ему – равносильно смерти. В то время Александру лет двадцать было? Понятно же было, что если бы он укрепил народ, казну, армию и флот той империи, о которой я говорю, Дарий, оплачивая каждый год налоги, постепенно и сам бы ослабел. В период, когда Дарий начнет слабеть, а Александр начнет процветать, Великий полководец, воспрянув духом, мог завоевать Вавилон, Сузы, Персеполь… Поторопился. У Александра не было хладнокровия, дальновидности. Он слушал только одного человека. Это – подлый старикашка Лисимах. Лисимах, перешагнув через труп Александра, создал государство.

– Именно поэтому вы подстрекали оппозицию?

– Я не подстрекал. Я в открытую высказывал эти свои мысли там, где не было Александра. Не смог остановиться на Гавгамелах. Дойдя до Персеполя, четыре месяца воевал сам с собой. В конце концов, желая стать персидским царем, не просто измотал, а измучил. Проскинеза была уловкой Александра, которую он нашел после Гавгамел. Но он сам не понял, что эта уловка была политикой, роющей ему яму. Эллада, где еще живы Аристотель, Диоген, Демосфен, согласятся примерить персидский саван лишь в одном случае – когда все будут мертвы. Александр задумал постепенно превратить греков в персов, а персов в греков. Для этого забрали в Грецию на трех кораблях по тридцать тысяч подростков на каждом из них. А эти девяносто тысяч персидских детей, обучившихся в Греции, вернувшись на родину, не могли превратиться в силу, способную изничтожить самого Александра? Они не воюют. Они не сопротивляются. Но превратились бы в силу, способную незаметно украсть седло из-под Александра. Даже будучи персидскими детьми, они бы не служили ни интересам персов, ни интересам Александра, привыкшие жить без родины, они бы составили касту прожорливых чудовищ, которые заботились бы только о себе. И только. Александр заблудился среди трех наций. Его смерть наступила не от рук соотечественников. Он умер мучительной смертью, приняв яд из рук народа, который сам торжественно принимал, накидывал им на плечи, украшенные золотом чапаны, садил на золотые троны и золотые кареты. После себя даже слова стоящего не оставил. Из-за последствий его безграничного себялюбия его диадохи рубили друг другу головы. Если бы перед смертью он на свое место назначил одного из диадохов и сказал понятные слова о том, что в случае, когда Роксана родит мальчика, то с момента рождения наследника он будет его регентом, все осталось бы в нерушимом виде, могла установиться степенная политика. А он ушел, словно хотел сказать «после меня хоть потоп». И тебя оставил в аду.

– Кто все это рассказывал человеку, находившемуся в темнице?

– В этом краю есть греко-бранхиды?

– Есть.

– Тогда почему вы удивляетесь? До меня доходили лишь факты. А остальное человек может додумать, не так ли?

– Александр был молодой царь, молодой полководец, поэтому мог и ошибаться. А скажите, уместным ли была ваша зависть лично к нему, великий поэт? Разве не лучше, когда каждый занят своим делом?

– Ха… Зависть. Не знаю. Может, и была. Но меня сжигала не зависть. Отвращение.

– Давайте послушаем. Что это за отвращение?

– Это чрезмерная слава Александра в полой стране, которую он создал. Там, где он проходил с мечом, оставались разрушенные города и тысячи безвинно погибших людей. Он ничего не изменил. Лишь налог, который платил Дарий, повернулся в сторону казны Александра. А почти все драгоценности, золото, что поступало из захваченных, добровольно сдавшихся мест, его специальные головорезы отвозили к его матери Олимпиаде. Подарить город, подарить дворец, конечно же, превратилось в своего рода кость, которую бросают просящим. Но все это началось с того, что насилие, прожорливость, бесчинство, берущее начало от него, вдруг перешло в разряд ценимых свойств человека. Вперед ступили мещанство, ненасытность. Прожорливость, начиная с самого верха и заканчивая рядовыми воинами, начала формироваться как открытая общественная норма. Чистые мечты, драгоценные мысли, гениальные слова великих наших соотечественников, желавших избавить человечество от этой духовной хвори, проповедовавших до Александра человечность, благотворительность, совесть, гуманизм, культуру, смешавшись с отходами, были растоптаны. Армия поголовно погрязла в пьянстве, в совершении насилия. Я жалею только об одном. То, что не убил в Персеполе собственными руками Александра и не покончил с собой. Но меня на это не пустило то, что в жизни я не то, что человека зарезать, в птицу выстрелить не мог.

– А что произошло в Персеполе?

– В Персеполе греко-македонцы в кожаных шлепанцах, заходя в любой зажиточный дом, насиловали женщин и отбирали имущество. Власть имущие, видевшие, как глумятся над их женами и дочерями, прыгали с высокого забора, считая, что лучше умереть. Так четыре месяца царило распутство. Александр никому не сказал, что так нельзя. Мало того, сам пошел и поджег канцелярии персидских царей. Все ценные вещи, что там были, разграбили. Именно тогда Александр решил, надев персидский чапан, сидя на персидском троне, провести первую проскинезу. Если бы он был настолько умным, разве стал бы мучить народ, в котором намеревался стать царем? Как народ может признать его своим царем. Разве можно назвать человеком того, чьи воины совсем недавно громили их очаги, насиловали без разбора, будь то женщины или девушки, ночевали в подвалах, где хранилось вино, завтрак начинали там же с вина? Выродок, предатель. После Персеполя армия охладела и к самому Александру. Потому что отправившийся в Грецию в качестве Автократора Эллады Александр превратился вдруг в Персеполе персидским царем. Потом, стряхнув персидский чапан, бросил взор на саков. Это была его третья ошибка. Автократор отправился в Элладу, чтобы отомстить персам. После того, как Персеполь сдался, и сам, и войска, и военачальники подумали, что месть свершилась. Но поводов для следующего похода вовсе не было. Армия вполне насытилась. Для того, чтобы насытить всего лишь девяносто тысяч воинов с их потомками до седьмого колена было достаточно одной-двух улиц Персеполя. Персеполь оказался городом, от которого глаз оторвать невозможно, он буквально утопал в роскоши. Династия Ахменидов, грабя соседние страны, полностью обеспечила народ своей страны. Греко-бранхидов, которые встретили их хлебом-солью на этой Кангюй-Бактрийской земле, полностью истребили. Тогда… за что можно любить этого человека? Знаю, есть такое учение-потаскушка как «история». Пройдет время, плохое забудется. Мелкие сражения, жестокие войны тоже потускнеют. Но имя человека, совершившего все это, будет притягательным, интересным. Кто даст гарантию, что изменчивая история, почувствовав это, не скажет, что Александр Македонский указал человечеству священный путь? Сам же он был неугомонным парнем, с торчащей головой, похожей на козлиную. Действительно, он был обыкновенным волкоподобным суровым вожаком. В любой момент он мог вцепиться в горло, невозможно было предугадать его действия, был он очень быстрый. И хитрость его была волчьей.

– Значит, Александр не зря посадил вас в темницу. Вы не видели от великой личности ни капли доброты. То есть, глаза ваши зависть затмила. Ваша желчь отравила все ваше тело. Вы раздосадованы тем, что вы не на его месте, что не вас прославляют, что не у ваших ног лежит полмира, великий поэт. Вы двуличный человек, Каллисфен! Как же вы могли писать такие хвалебные Оды, если сильно его ненавидели?

– Главный герой в моих Одах рожден из моих мечтаний, это был образ Победителя, которого я жаждал видеть. Александр и этого не понял. Понял лишь брызжущий слюной Демосфен. Но он, хоть и понял все, написал письмо, которое нас поссорило. Прочитав это письмо, Александр несколько раз пытался задеть меня словами. Но я не ответил. Не счел нужным. А теперь снова про ревность… Правда, наполнил весь мир своей славой. Я не помню человека, сумевшего дойти до такого счастья. У меня отвращения больше было, чем зависти. Потому что, когда очень близко находишься, недостатки великих личностей сами по себе бросаются в глаза. Я – поэт. Моя обязанность показать, что говорит внешность человека. Что внутри? Если в данный момент он обернут в чей-то саван, не описывая, узнать, кем он хотел бы казаться. Я – человек, который до конца сумел понять тысячу раз изменяющуюся его хитрость. Помню, как он резвился, когда сказал, чтобы оппозицию во главе с Филотом к смертной казни приговорила армия сама. Сам, желая наказать выступавших против того, чтобы стать персами, обращаясь к армии, сказал: «Великие македонцы! Филота, оказывается, дошел до того состояния, что стыдится разговаривать на своем родном языке». Филота умер от рук того, кто был против македонца! А Александр, все перевернув с ног на голову, завуалировал то, что искал негу в персидских оврагах. «Ты не только великий скандалист, ты великий демагог», – сказал ослабевший Филота.

Филота и другие остались стонать под камнями, которыми забрасывало их все войско. И уже в скором времени было отправлено сто человек, чтобы убить сидящего в Мидии его отца Пармениона, великого полководца, под предводительством которого было тридцатитысячное войско, вдохновителя побед Александра. Пока они вернулись и бросили к его ногам голову Пармениона, прошло около двадцати дней. Эти двадцать дней Александр ничего не ел. Я видел собственными глазами, как Александр дрожал как осенний ветер на ветру, зная, что начнется большая война, если вдруг эта сотня попадет к разбойникам, превратится в беженцев или если весть дойдет до Пармениона раньше. Я даже не могу сказать, что такой поступок вообще свойственен человеку. Если можно один вопрос задать…

– Спрашивайте, поэт.

– Кем вам приходится царь Аршад?

– Супругом, дарованным мне Всевышним.

– Оказывается, одна справедливость вернулась в мир. Будьте счастливы.

– Теперь у меня одна просьба, Царица!

– Говорите.

– Мои дни сочтены. Положите меня в телегу, каких много в этой стране, и отправьте на родину. Я постараюсь не умереть, пока не доеду на родную землю. И не порицайте меня за то, что так сильно порочил Александра Македонского. Я слишком близко от него был. Славу всей армии, безрассудную храбрость диадохов он лепил на себя, лепил. Я же, еще больше шлифуя, раззадоривая, доносил до народа. История делает из него делает исключительную личность, народ любит легенду, мужество. Он превратился в героя тысяч легенд. Одно мое слово ничего не значит. Жизнь тиранов, их смерть скандал, после него каждый из этого обстоятельства берет нужное, делает подходящую ему историю. Времена меняются. И история меняется. Жизнь, то хорошая, то плохая, продолжается.

– Я не буду с вами спорить. Вы всего лишь художник, у которого в руках только черная краска. Вы, Каллисфен, называющий себя умнее него, даже если десять раз будете заново рождены Вашей матерью, не сможете повторить героическую жизнь Александра, похожую на падающую звезду. Александр не просто человек, он символ, памятник, история одной эпохи. А остальное время измерит. Да, считайте, что ваша просьба принята. Прямо завтра отправитесь в дорогу.

Разговор на этом закончился. Аршад заговорил с Царицей:

– Роксана, почему ты обманула, когда меня знакомила?

– Не обманула. Кто мне сказал, чтобы я родила много детей?

– Я.

– Тогда дай мне возможность это сделать. Сегодня Герострат подготовит и принесет такой указ. Я поставлю свою подпись. «Аршад всезнающий назначается Регентом наследника, пока Александр ІV не взойдет на трон». А если в восемнадцать лет, то есть через пять лет, он не будет готов сесть на трон, если мы вдвоем решим, что он еще незрелый, чтобы взойти на трон, еще пять лет подождем или же ты насовсем получишь царствование. Это мое последнее распоряжение, мой последний указ.

– Мараканд кому доверим?

– Это уже царь будет решать, Я много лет мечтала о том, чтобы быть просто женой любимого человека. Я устала, но дошла до этого. Теперь моя голова не будет о делах страны, Аршад всезнающий. Теперь – Аршад царь.

– А что будем делать с церемонией восшествия на трон, Роксана?

– Для этого нужно достроить царский дворец.

Утром округа вокруг Дворца показалась наполненной шушуканья. Роксана после ночного наслаждения уснула крепко, что даже сны не видела. Место царя Аршада в опочивальне пустует. Аршад, как бы поздно не ложился, утром вставал рано. Без седла садился на коня, ехал до утреннего ледяного родника и купался там нагишом. Поднимает камни, кидает камни. Возвращается, полностью размявшись. Роксана думала, что сегодня она проснулась позднее, чем обычно. Пока она, свесив ноги с кровати, собирала волосы, и Аршад вернулся

– Роксана… Оказывается, Каллисфен умер, не вставая с постели.

– Меня не вмешивай. Не спрашивай у меня совета, царь Аршад. Ты сам царь, ни видеть, ни слышать не хочу.

– Да, точно, так ведь! Скажем, пусть свою оставшуюся жизнь ты теперь проведешь, лишь наблюдая за тем, что я буду делать. Тем не менее, если я буду выходить за рамки, если стану увиливать с пути, стараясь не попасть под горячую руку царя, найди возможность предупредить меня, Роксана!

Каллисфен не похоронен ни на греко-македонском, ни на каком другом кладбище. Афанасий был против греко-македонского.

– Он при жизни не признавал, не считал за людей моих соотечественников, попадет к ним и «поднимет мятеж», – обернул все в шутку.

На другие кладбища нести смысла нет. Аршад сам решил.

– Афанасий! Подзови-ка своих людей… Парни! Видите, во-о-о-н ту синюю каменную стену?

– На взгорке, господин?

– Точно так. Похороните под этим синим камнем и вырежьте на синем камне «Каллисфен, 312 год». И на этом все. Не обращая внимания на настроение Афанасия, все греко-македонцы пешком понесли Каллисфена на еле виднеющуюся возвышенность. По приказу царя, написано только его имя. Потом год смерти. На синем камне осталось место, равное целой стене одного дома. Царь Аршад и Афанасий, увидевшие все, что происходило, повернули коней домой. Оба молчат. «Да, жизнь… Человек, родившийся в самой Македонии. Теперь лежит один на возвышенности в окрестностях Эсхаты. Мечтал доехать до родины. Сколько предупреждений сказал о стране, о политике. Не распуская сильно государство, сделать крепким его изнутри – это осталось в памяти, возможно, понравилось. Эти слова могут пригодиться. И не жадничать. Если ты сам будешь силен, другие будут озираться. Высокомерие… Жульничество. Прожорливость… Посмотри-ка, как будто в свой последний день читал наставление человеку, который только что стал царем. Каллисфен не нравится Афанасию. И Роксана будет брезговать. Но кому понравятся правдивые слова? Сегодня велю выделить кузнецу греку, читающему наизусть Оды Каллисфена, немного денег, и устрою поминки по Каллисфену. Умер человек. Умер поэт. Умерла истина. Дам этому кузнецу прилюдно задание – чтобы на могиле не пасли скотину. Или же пусть пошире огородит камнями, надо будет, огородим кирпичами. По заслугам и почет. Он успел сказать нам „Будьте счастливы“. Теперь я должен ему сказать последнее прощай. Если у меня в стране лежит один сын Эллады, родственник Аристотеля, дворцовый поэт Александра Македонского, что же тут неуместного?»

Когда царь Аршад, дав распоряжение, связанные со смертью, с поминками Каллисфена, направился в сторону Дворца, навстречу вышел Герострат.

– Ваша честь! Со стороны Эллады, если говорить точнее, вернулись семь воинов, сопровождавших Баршын, царевича. Принесли плохие вести.

– Баршын умерла?

– Так. Сын сатрапа Антипатра, убившего мать Александра Македонского Олимпиаду, Кассандр и его внук Кассий пригласили от имени Антигона Гоната. Баршын попала в руки этих кровожадных врагов. Допрашивали и так, и эдак, приняли Баршын за Роксану. Потом… Подвергли публичному наказанию. Объявили всем странам Эллады, Западу и Востоку, что возлюбленная Александра Македонского погибла от их меча… Что будем делать?

– Для Роксаны это очень тяжелая утрата. Сегодня погодим. Завтра скажем. Баршын росла вместе с царицей с самого детства. Как лучше об этом сказать?..

* * *

Прошли месяцы. Как-то раз Аршад поднялся на взгорок, где лежал Каллисфен. Оказалось, что весь синий камень полон надписей. Надписи сделан на греческом, на македонском, и, самое интересное – даже на куманском языках. Все это были слова уважения к Поэту. «Это было мое первое дело, которое я сделал, когда стал царем». Как хорошо все вышло. «Мастерство принадлежит всем. Ум принадлежит всем. Поэт принадлежит всем. Народ, гордящийся этим – вечен» – кто-то написал крупными буквами прямо в середине камня.

Аршад ровной быстрой рысью добрался до царского помещения. Роксана взглянула мужу в лицо и спокойно спросила:

– Все хорошо, господин?

– Просто… Завернул по дороге на взгорок, где лежит Каллисфен…

– Его, что, нет на месте? – вздрогнула Роксана,

– На месте. Куда он теперь денется. Я хотел сказать – о надписях на камне.

– Кто писал?

– Народ.

– И что там написано?

– Всего не припомню. Это надо увидеть.

– Вы хотите сейчас сходить и посмотреть, царь Аршад?

– Можно.

– Тогда поехали.

Впереди царя и Роксаны три всадника, сзади четверо. Переходя с рыси на тихий ход, с тихого хода на рысь, они оказались на вершине взгорка.

Роксана увидела стоящие вокруг могилы Каллисфена разные цветы в керамических чашках. Все политы, ухожены. На камне уже не осталось места для записей. Все надписи выражали глубокое уважение поэту. Роксана прочитала все надписи от начала до конца и поняла: если даже восемнадцать лет он находился под землей, в темнице, слова его распространялись на земле. Народ знал, где он находится. Руку помощи протянуть не могли, но знали наизусть новые стихи, которые соединяли с этим светлым миром. Те греко-бранхиды, оседлые греко-бранхиды Эсхаты, хоть и не могли даровать Каллисфену свободу, нашли тонкий путь для его мыслей и для струящихся эпосов, иногда полных надежды, иногда полных разочарования, скорби. «Мастерство принадлежит всем. Ум принадлежит всем. Поэт принадлежит всем»… То есть, они пришли в жизнь, чтобы только делать добро. Значит, именно они являются настоящими наставниками народа? А на земле, где прошел Александр, остались погибшие люди, разрушенные города, рыдающие матери… Противостояние этих двоих при жизни было не просто так.

Роксана едет медленно, повернув коня в сторону царского дома. Этот ход, эта скорость были очень удобными, чтобы не растерять возникшего чувства от только что увиденного обстоятельства, чтобы не расплескать заполняющие ее мысли. И вдруг из одна мыслей породила другую мысль; «Если прямо на этом взгорке лежал бы не Каллисфен, а Александр, какое было бы отношение народа? Что могли написать на этом камне в этом случае?»

Вопросы народа обычно ставились Александру в виде загадок. Прислав в Таскале Александру человеческий череп с забитыми песком глазницами, скромный человек, одетый в белые одежды, с седой бородой длиной до бедер сказал: «Найди решение и расскажи царям, что рядом с тобой». В те дни с четырех сторон сакской степи приехали цари для участия в свадьбе Роксаны. Роксана радовалась в тот раз. Для степных царей это была легкая загадка. Все они ждали, что же ответит Искандер. Александр вспыхнул, будто на один лишь миг он избавился от насилия, которое заполонило его.

– Мудрец правильно говорит. Глаза человека после смерти могут досыта наесться только песка. А до этого они не могут насытится… – Сказал Искандер, чтобы его могли услышать, цари, испытывающие его. Разумеется, все поняли загадку. Дошло до сознания. А при жизни все и всё делают наоборот… Александр, которому покоя не давали земли и богатство Индии, через несколько дней отправился в путь. А его самая желанная цель была – властвовать всем миром. Остановился бы Александр, достигнув этой мечты? Дальше уже, наверное, и стремиться-то некуда. Он, осознав себя счастливым, может испытывать наслаждение? Или же его восхождение является настоящим зеркалом несчастья, одиночества, коварства?

Роксана, которой никак не удавалось избавиться от теряющихся мыслей, стала искать ответы на многие вопросы, которые перед ней встали. Посмотрела на Аршада. Он полон музыкой, песнями. Теперь – стал царем. Что же из них победит? Демон господства или священность искусства? Роксана тяжело вздохнула. «Пусть сравняются чаши весов, пусть на одной будет намерение, а на другой – ум».