Текст книги "Избранное. Тройственный образ совершенства"

16[81]81
  1890. XI. 17.
  Кожевников Алексей Яков. (1836–1902) – известный психиатр, профессор Моск. ун. – Корсаков Серг. Серг. (1854–1900) – известный психиатр, прив. – доц., с 1892 г. проф. Моск. ун. – П. Г. Виноградов «Ранке и его школа» в «Русской Мысли», 1888, № 4. – Н. И. Кареев «Теория культурно-исторических типов», там же, 1889, № 9. – Сочинение знаменитого немецкого историка Леопольда Ранке (1795–1886) «История Германии в век Реформации» в 6-ти томах, изд. 1839–1847 г. – Первый и второй томы «Истории цивилизации во Франции» Гизо (1787–1874) изданы в переводе П. Г. Виноградова в 1877 г., а третий и четвертый в пер. Корсак в 1881 г. – Бернард Клервальский{227}227
  Ныне более принято именовать его Бернаром Клервосским.


[Закрыть] (1091–1153) – основатель монашеского ордена Цистерцианцев, инициатор 2-го Крестового похода. – Статья М. М. Стасюлевича в «Москвитянине» 1853 г., № 9, май, кн. 1. – Итальянским языком занимался со студентами лектор Влад. Густ. Мальм (1836–1900). – Антреприза известной драматической актрисы Близ. Ник. Горевой (1857–1917) была недолго. 1 сент. 1889 г. ее театр открылся в помещении театра Парадиза (ныне «Театр революции», ул. Герцена, д. 19), в следующий сезон труппа Горевой играла в Шелапутинском театре (Театральная площадь, д. 2), но 2 января 1891 г. спектакли прекратились. – «Бедный Ионафан» – оперетка Витмана и Бауера. – «Орлеанская дева» – драма (1802) Шиллера.


[Закрыть]

Москва, 17 ноября 1890 г.

Суббота, 10 час. веч.

Дорогой брат!

В последнее воскресенье я был с одним медиком 5-го курса в Психиатрической клинике. Ты знаешь, вероятно, что все клиники здесь новые, даже не вполне еще оконченные. Расположены они отдельными корпусами на пространстве квадратной версты (на Девичьем поле). Психиатрическая клиника занимает полкорпуса; другую половину занимает клиника по нервным болезням. Обе они находятся под верховным владением Кожевникова, но в частности Псих. клин. заведует прив. – доц. Корсаков. Не стану описывать тебе внутренность клиники; скажу только, что необыкновенно просто (повсюду крашеное дерево) и в то же время удобно и изящно.

От 12½ до 1¾ по воскресеньям Корсаков обходит со студентами клинику и потом до 3-х читает лекцию. Я был и на демонстрации и на лекции. Окруженный толпою студентов, переходил от больного к больному, вступал с каждым или каждой из них в разговор и направлял вопросы так, что нетрудно было догадаться о роде помешательства того или другого. Человек он чрезвычайно добрый, и больные любят его несказанно. Я повсюду говорю: больные, – потому что истинно помешанных в клинике сравнительно немного; большая же часть (особенно женщины) – меланхолики, ипохондрики и т. д. Одну свела с ума мысль, что нет занятия и нельзя его найти; другую муж бил палкой по голове, и у нее развилась травма, голова трясется и все она боится ударов в голову; третью после родов преследует нечистый и ночью вступает с ней в половое сношение, и все в этом роде. Помешанные далеко не производят такого тяжелого впечатления, как эти больные: все они при полном рассудке, хорошо понимают свое положение и потому вдвое более несчастны. Каждая рассказывает совершенно толково о своей тоске, о своих видениях, бросается перед доктором на колени и просит спасти ее или же дать ей морфию («ведь я знаю, что для меня нет спасения, я читала в книгах, – говорила одна, – дайте же мне морфию, доктор! Господа студенты, попросите вы за меня», и т. д.). У окна стояла с неисходной тоской в глазах одна из таких больных – чудной красоты девушка лет 18-и. «Тоска?» – спросил ее доктор мимоходом. «Скука!» ответила она, слабо улыбнувшись.

Я мог бы описать тебе в отдельности каждого больного и каждую больную, но это ни к чему ни привело бы. Все это надо видеть самому.

Лекция состояла в демонстрации одного из помешанных и теоретическом объяснении данного случая. Между прочим Корсаков сказал, что последние исследования привели к убеждению, что главная функция печени состоит в обеззараживании или нейтрализации (не помню как он выразился) ядов, циркулирующих в организме. Так как мне сказали, что это что– то совсем новое, то сообщаю тебе.

Несмотря на свое неустойчивое расположение духа, занимаюсь много, и вообще мог бы быть доволен последними двумя месяцами. В прошлом году я еще слишком разбрасывался; теперь же главное внимание сосредоточил на истории. Беллетристики почти совсем не читаю. В октябре прочитал по истории более 1500 страниц, а именно: Соловьёва, История гос. Росс. т. II; Костомарова – Бунт Ст. Разина; Ключевский – Сказания иностранцев о Моск. государстве; Станкевич – Биография Грановского, – и журнальные статьи: Трачевский – Современные задачи историч. науки; Виноградов – Ранке и его школа; Кареев – Теория культурно-историч. типов.

В этом месяце читаю еще больше. Начал читать Ranke’s Geschichte Deutschlands in Zeitalter der Reformation[82]82
  Ранке. История Германии в эпоху Реформации (нем.).


[Закрыть]; читаю Гизо Историю цивилизации во Франции – кончаю 1-й том. Взял на днях у Герье тему для реферата (о Бернарде Клервальском из эпохи 2-го крестового похода) и для этого прочитал статью Стасюлевича в Москвитянине 53 г. и одну немецкую книжку о Бернарде. Но сегодня Герье предложил мне другую – более обширную тему – сопоставление Бернарда Кл. с ветхозаветными пророками, и поработать теперь придется не мало. Обо всем этом напишу тебе в следующий раз, так как тут есть различные обстоятельства, о которых следует написать. Замечу только, что это будет у меня первая работа по французским источникам. Кроме того, занимаюсь языками; за сентябрь и октябрь прочитал роман Додэ – Sapho; это по-французски. А по-итальянски – хожу на лекции, дома учу грамматику и читаю, хотя очень мало за недостатком времени.

В театрах бываю довольно часто. Видел за последние недели «Двенадцатую ночь» Шекспира, в прекрасной постановке у Корша, 2 или 3 пьесы у Горевой, «Бедный Ионафан», прекомичную оперетку у Парадиза (о чем впрочем, может быть, уже писал). 14 ноября в имп. театрах давались бесплатные спектакли для воспитанников и воспитанниц столичных учебных заведений; в университет было прислано 150 билетов, а записалось, говорят, 1000 человек. Билеты доставались по жребию, и я получил кресло партера в Малом театре, где шла Орлеанская дева (Ермолова), так что я видел ее уже в 3-й раз: раз (в прошлом году) в этом же исполнении, и раз у Мейнингенцев. Это было днем. А вечером в тот же день был студенческий концерт, где участвовали многие лучшие артисты и артистки Москвы. Слышал много прелестного пения. Народа на этом концерте было 8 тысяч. Большинство билетов было продано при входе 2 раза, а часов в 9 совсем прекратили при входе продажу билетов.

17[83]83
  1890. XI. 20.
  О реферате см. предыдущее письмо. – Дедушка – Яков Цысин. О нем см. послесловие.


[Закрыть]

Москва, 20 ноября 1890 года.

Вторник, 8 час. утра.

Дорогая мамаша!

У меня все по-старому. Я здоров и занимаюсь много, больше обыкновенного. Я писал Вам, что работаю над рефератом по истории, – вот эта работа и отнимает у меня все время. Кончить реферат надо к 8-му или, самое позднее – к 15 декабря. Тема очень интересная, и работа доставляет мне большое удовольствие. Вчера получил, наконец, повестку на деньги.

Факт интересный, может быть, и для Вас: в настоящем году в наш университет поступило гораздо больше студентов, чем поступает обыкновенно. Между ними, конечно, много бедных, и результат был тот, что Комитет для вспомоществования недостаточных студентов был в состоянии уплатить по 50 р. (за слушание лекций) едва за половину студентов, обратившихся к нему, и на этой неделе целая масса студентов должна была быть исключена за невзнос платы. На днях в здешней газете Рус. Вед., была напечатана статья по этому поводу, где взывали к щедрости московского общества. На другой день в редакцию поступило в пользу недостаточных студентов 208 р., две дамы принесли инспектору 300 р. и студенты медицинского фак. собрали между собой 700 р.; в один день – 1.200 руб. Не только за всех было уплачено, но еще остались деньги. Такие вещи возможны только в Москве, где благотворительность очень развита. Целую Вас и остаюсь любящий Вас М.Г.

Дедушке кланяюсь сердечно.

18[84]84
  1890. XII. 14.
  Профессор – В. И. Герье.


[Закрыть]

Москва, 14 декабря 1890 г.

Пятница, 11 час. веч.

Дорогие мои!

Только что вернулся я от профессора, где читал свой реферат. Человек он такой, что никак не узнаешь, доволен ли он чем-нибудь, или нет. Он сделал несколько замечаний, задал несколько вопросов и, вероятно, остался доволен рефератом, так как просил оставить тетрадь ему.

История этого реферата такова. Начиная с этого года писание рефератов обязательно для всех студентов 3-го и 4-го курсов, для нас же – студентов 2-го курса – нет. Так как на 3-ем курсе в этом семестре читали довольно интересные работы (по средневековой истории, главным образом, о Бернарде Клервальском), то я и стал с начала года ходить на семинарий Герье, но принимал лишь платоническое участие. В одну из суббот (недели 4 тому назад) Герье предложил еще одну тему: Взгляд Стасюлевича на Б.К. по статье Стас. в Москвитянине 1853 г., и так как никто из студентов не вызвался, то я, хотя и не имея права, попросил тему для себя. Герье очень охотно согласился, дал мне книгу (Москв.), и я уже собирался писать эту работу, как вдруг через несколько дней Герье встречает меня в коридоре и говорит, что он меня именно ищет, чтобы спросить, прочитал ли я статью Стас. Я сказал, что прочитал, но что затрудняюсь писать реферат, так как статья ничего интересного не представляет. – И прекрасно, – говорит. – Вот если Вы интересуетесь Бернардом, я хотел Вам предложить другую работу. (На основании писем Бернарда характеризовать его обличительную деятельность.) Я отказаться не мог и согласился. Срок был назначен через 3 недели, т. е. вчера (13-го). В реферате он, очевидно, принимал большое участие, т. к., встретив меня раз на улице, начал расспрашивать, как идет работа, кое-что разъяснил и т. д., и предложил, если мне что-нибудь будет неясно, зайти к нему. Действительно, в прошлое воскресенье я пошел к нему, но лишь для того, чтобы просить отсрочки, так как положительно изнемогал. Но он все-таки просил приготовить реферат к 13-му, причем сказал, что он будет прочитан не в аудитории, как обыкновенно, а у него на дому. Вчера я подал реферат, а на сегодня (в 7½ час. веч.) он пригласил к себе тех студентов 3-го курса, которые не уехали, и я от 8 до 9½ читал свою работу. Принял он нас (было 10 чел.) очень вежливо, пили чай и т. д. Реферат был большой – 6 листов, начисто я не успел переписать, и так и отдал ему – черновую, с поправками и т. д.

Эти три недели стоили экзаменов. Большую часть этих дней я вставал в 10–11 час, работал до 2, потом шел в унив. расписаться и обедать, а от 5 до 3–4 – снова занимался. Работать пришлось, главным образом, по латинским источникам, а также по франц. и немецким. Больше всего времени отнял перевод с латинского отрывков из писем. Из 6 листов почти 5 заняты этими отрывками.

19[85]85
  1891. I. 23.
  Тольский, Ник. Алексеевич (1832–1891), проф. по кафедре детских болезней, читал на акте речь «О влиянии школы на здоровье ее воспитанников». – Веселовский, Алексей Ник. (1843–1918) с 1881 г. прив. – доц. Моск. ун., известный историк литературы. – Саша – Ал-др. Ив. Леви. – О романе Станюковича см. письмо от 6. III. 1890 г. – Соч. Ог. Тьерри (1795–1856) «История завоевания Англии норманами». – «Исаковская премия» – премия имени Ник. Вас. Исакова (1821–1891), бывшего в 1859–1863 гг. попечителем Моск. учебного округа. – Корш Фед. Евг. (1843–1915), знаменитый филолог, преподавал в Моск. ун. с 1869 г.; проф. классической филологии в 1877–1890 гг. В 1890 г. был командирован в Одессу председательствовать в историко-фил. испыт. ком., затем для этого же был в Киеве. Весною 1892 г. вернулся в Москву и стал профессором персидской словесности в Лазаревском Институте восточных языков. – Луньяк Ив. Ив. (р. 1874), был профессором Моск. ун. в 1890–1892 гг. – «Старая сказка» – пьеса Петра Петр. Гнедича (1855–1925).


[Закрыть]

Москва, 23 января 1891 г.

Среда, 8 час. вечера.

Дорогой брат!

Так как до 11-го ты еще читал мои письма, то начну с 12-го числа. Этот день я провел почти совершенно так, как в прошлом году. В 12 час. был акт; речь читал пр. Тольский (О влиянии школы на ее воспитанников). Тольский – мед., читает детские болезни. Потом читали отчет, из которого привожу наиболее интересные цифры: профессоров и доцентов – 185, студентов без вольносл. и аптек. помощн. – 3473; пожертвований на стипендии, клиники и т. д. унив. получил в этом году 211 тысяч! Потом раздавались медали, потом хор пел «Боже царя храни» и Gaudeamus, причем не обошлось без инцидента, который к счастью, дальнейших последствий не имел. – В отчете под рубрикой: «Ученые труды преподавателей университета» сказано, между прочим, что проф. Веселовский приготовил к печати биографическое исследование о Гоголе.

Часов в 5 отправился я с соседом своим по квартире в Эрмитаж; здесь довольно долго скучал, и даже не скучал, а как-то тосковал, но часу в седьмом напился и сделался очень весел. Поколотил много посуды, многих обнимал и целовал, и со многими пил. Часов в 10 отправились мы в Стрельну, за город; я был очень пьян и пил уже немного; но зато был очень хорошо расположен, чуть не свалился в бассейн, тушил свечи фуражкой, отчего и теперь на донушке сверху большое стеариновое пятно; здесь встретил Сашу и одесситов, хотел было объяснить Саше причину своего веселья, для чего взял его за пуговицу мундира, и должно быть не совсем деликатно, так как она осталась у меня в руке; посему объяснения своего не окончил, о чем впрочем со свойственным пьяному легкомыслием тотчас забыл, ибо в эту минуту увидел перед собою некоего толстяка с длинной русой бородой, которого раза два видел раньше на литературных чтениях и о котором знал, что большой друг Станюковичу. Взяв его (как мне потом говорили) одной рукой за бороду, другою за лацкан, и заставив таким образом стоять смирно под страхом лишения бороды или одной из важнейших частей сюртука, я просил его передать Станюковичу, что хотя прочитанный им в прошлом году отрывок из романа был очень плох, но тем не менее я люблю и уважаю его за рассказы из морского быта. Он был, по-видимому, очень тронут (опасным ли положением своей бороды и лацкана, или моей похвалой – достоверно не знаю) и обещал в точности передать Станюковичу мое замечание и мой комплимент, после чего, нежно облобызавшись, мы расстались. Очутился в Стрельне и Ключевский, но его буквально рвали на части, ему сделалось дурно, и насилу увели его в какую-то комнату. – Часу в 1-м поехали в Яр, где было очень скучно. Здесь потерял стекло из очков и в 4-м часу об одном стекле вернулся с соседом домой. Ночь провел прескверно, рвал и икал, и заснул часов в 8 и встал в час дня. Стоила мне вся эта история всего коп. 50, ибо больше капитала и не было.

Дня через два после этого начал я искать квартиру, и скоро, благодаря одному знакомому, обрел сию обитель. Если возьмешь обыкновенный мужской зонтик и повторишь его на полу два с половиной раза, то получишь длину моей кельи; такова же и ширина. Это не мешает ей быть очень чистой, теплой, уютной; вход превосходный, т. е. чистый и без запаха, тишина весь день могильная, хозяйка и прислуга – ласковые, от унив. минут 20, – а главное: цена ей с прислугою 9 рублей.

Благодаря тишине и отсутствию соседа, беседы с которым отнимали немало вечерних часов, занимаюсь много. Окончил три тома Тьерри, прочитал Американские очерки Диккенса и недавно вышедшую биографию его – Плещеева (печаталась в Сев. В. прошлого года). Теперь читаю, вернее – учу «Боярскую думу» Ключевского. Каждую главу читаю 2, даже 3 раза, и делаю обширные выписки. В день прохожу не более 25–30 стр., а всех 510. Пока прочитал 125; работа – наслаждение. Это будет, вероятно, последняя книга по истории, которую я прочитаю до экзаменов. К последним начну готовиться в конце февраля; но и до тех пор не мало работы. Сегодня взял у Троицкого тему для реферата; она гласит: Смысл современного отрицания метафизики у многих европейских ученых. Не думал я теперь связываться с такой необязательной работой, да не вытерпел: уж очень заманчивый предмет. Другие темы были, пожалуй, не менее интересны: 1) Прирождены ли челов. духу так наз. законы мышления? 2) Значение спора о прирожденности некоторых идей чел. ума в теорет. и практ. смысле (особенно в деле веры). 3) Значение слова «позитивизм» в англ. философии.

Представить эту работу думаю не раньше марта месяца. А теперь у меня такой план: в этом году Исаковская премия принадлежит историч. отделению нашего факультета. Премия эта 82 р. 50 к. выдается за лучшее из представленных сочинений; выбор темы предоставлен студенту, срок подачи – апрель. Колеблюсь – писать или не писать, и думаю в субботу спросить у Герье об объеме подобного сочинения. Чтобы заработать 80 руб. нужно 4 месяца бегать по урокам, а тут по крайней мере работа полезная не только в денежном отношении, и приятная.

Итальянским занимаюсь мало, английским – больше; читаю на последнем, по словам моего учителя, уже сносно; выучил несколько стихотворений.

За лекции еще не платил; подал прошение об освобождении, прошение подают обыкновенно в университет и в Общество для пособия нужд. ст.: не там освободят, так здесь. К первому прошению надо приложить свидет. о бедности, ко второму – ничего. Не мало хлопот стоило мне получить у оберполиц. такое свидетельство, а вчера мне возвратили его вместе с прошением: ун. из казенных сумм не освобождает евреев. Теперь надежда на Общество. Жду посещения одного из членов для сообщения нужных сведений: сколько получают, кто родители и т. д. Если не освободят, придется телеграфировать домой за деньгами. Чтобы покончить с унив., скажу еще то, что на место Корша переведен к нам из Казани чех Луньяк, который вчера и читал вступительную лекцию: читал прескверно, но лекция была написана превосходно. Это хорошее приобретение для нашего университета. Корш, как говорят, перевелся в Одессу.

В театре был за это время два раза; в Малом т. видел: Старую сказку Гнедича и Проделки Скапена Мольера. Первая пьеса – неважная, вторая – менее смешна, чем я ожидал. Игра была верх совершенства; у Малороссов видел Назара Стодоля Шевченко. Садовский играл, на мой взгляд, совсем плохо, Заньковецкая недурно, но зато прекрасно играл некто Василенко. Вообще играют неважно; обстановка довольно жалкая; хорошеньких много, и особенно хороша г-жа Манько. Теперь в Малом т. играет Савина, а денег – шиш. Так и не увижу, как не видел на запрошлой неделе Давыдова.

В воскр. и сегодня печатал объявления – и нет ничего. Хотел бы написать еще о многом, есть и стихи, да места, вот, нет.

20[86]86
  1891. II. 3.
  Петефи Ал-др (1823–1849) – знаменитый венгерский поэт. – Ленау (1802–1850) – известный немецкий поэт. – «После Пушкина». Сборник стихотворений русских поэтов. М. 1890. – «Психологическое общество при Московском университете» основано М. М. Троицким в 1885 г. – Каленов Петр Ал-др. (1839–1900) – пред. 1-ой Моск. гимн., философ, поэт. – Баженов Ник. Ник. (1857–1923), психиатр, гл. врач Преображенской психиатр. больницы, пр. – доц. Моск. ун. – Стихи Пушкина из стихотв. «26 мая 1828 г.» («Дар напрасный, дар случайный»). – Стихи И. Аксакова из стихотв. «На Новый 1858 год» («День встает, багрян и пышен»).


[Закрыть]

Москва, 3 февр. 1891 г.

Воскресенье, 10 час. веч.

Дорогой брат!

У меня ничего нового. Работы на Исаковскую премию не взял, так как времени осталось слишком мало. В феврале надо начать готовиться к экзамену, а у меня еще на плечах реферат о метафизике, – когда же я могу успеть?

Для этого реферата пока еще ничего не сделал. До нынешнего дня занят был «Боярской думой», чтения которой не хотел прерывать. Сегодня вечером – после двухнедельного штудирования я ее, наконец, окончил и с завтрашнего утра деятельно принимаюсь за метафизику, которую думаю обработать в две недели: с 20-го числа начну готовиться к экзамену. Экзаменов у нас, как теперь достоверно известно 4: 1) латинский яз., 2) греческий яз., 3) русская история (Ключевский) и 4) философия; последний предмет разделяется на две части: логика (Троицкий) и психология (Грот). Всего, выходит, пять предметов. Что придется учить к экзаменам, пока и сам не знаю; напишу, когда узнаю. Больше всего придется поработать по древним яз., которыми я за весь прошлый семестр не занимался и двух часов. Начнутся экзамены, вероятно, сейчас вслед за Пасхой – в начале мая.

Дни мои проходят в совершенном однообразии. Почти все время, пока бодрствую, сижу за книжкою. Все эти две недели, кроме Боярской думы и газет, читал очень мало: за чаем и на сон грядущий прочитывал несколько стихотворений Платена, или Петефи, или Ленау, да в последние дни читал «После Пушкина» – сборник стихотворений, изданный в прошлом году редакцией «Русской Мысли». Несмотря на такую сидячую, далеко не поэтическую жизнь, Муза посещает меня довольно часто, являясь большею частью к вечернему чаю, и приводит мою фантазию в столь игривое настроение, что мне нередко стоит больших усилий прогнать ее (не фантазию, а Музу) за дверь и снова сосредоточить все внимание на строках своей книги. Такую борьбу мне приходится выдерживать всегда в течение всей весны.

Гуляю очень мало, бываю у 2–3 товарищей. В театре не был – с каких пор, не помню. В воскресенье, 27 янв., был на торжественном заседании Психологического общества (предс. Н. Я. Грот). Оно было устроено ввиду исполнения второго трехлетия со времени основания общества и происходило в актовом зале. Надо заметить, что почти все ученые общества в Москве (между прочим и общ. любителей росс. слов.) примыкают к университету, и заседания их всегда происходят в здании университета, а годичные отчеты печатаются в унив. отчете.

Народа на заседании было множество. Читали: Каленов – О взглядах Шиллера на красоту и эстетическое наслаждение; Гольцев – Идеалы и действительность, и Баженов – О пределах внушения. Я слушал только первых двух (от 1 часу дня до начала 4-го); речь Каленова была в высшей степени интересна и хорошо прочитана; Гольцев, говорящий везде и обо всем, говорил не очень содержательно, но речь его, как всегда, была проникнута честной мыслью и теплым чувством. Как всегда, и в эту речь он вплел много стихов, что у него, благодаря необыкновенному умению читать стихи, выходит очень эффектно; надо было послушать, когда он среди речи прочитал эти стихи Пушкина:

 
Цели нет передо мною,
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
 

Казалось, он плакал, и мне хотелось плакать.

А когда он закончил стихами И. С. Аксакова:

 
Благо всем, ведущим к свету,
Братьям, с братьев снявшим гнет,
Людям мир, благословенье;
Долгих мук исчезнет след,
Дню вчерашнему забвенье,
Дню грядущему привет!
 

произошло нечто невиданное и в Москве. Аплодисменты и крики продолжались почти 10 минут. – Собственно речь этого не стоила; она вся очевидно, была, рассчитана на эффект; но можно было аплодировать Гольцеву.

Третьего дня – 1 февраля – соблазнил меня один поляк пойти на польский вечер. Их бывает за зиму три, все в пользу нуждающихся рим. – кат. вероисповедания. Ничего особенно интересного там не было. Если бы я не знал, что это польский вечер, рассматривая все эти лица, и даже прислушиваясь к их речам, я принял бы их за самое космополитическое общество; нельзя было заметить ничего польского. Это меня очень огорчило, так как я пришел увидеть именно польское общество. Любители недурно сыграли 3 одноактные пьесы на польском яз., а после того начались танцы. Я зело скучал (так как и красивых было очень мало) и рвался домой, но мой поляк все удерживал меня, пока – часу в первом – началась мазурка. Тут уж я и сам не хотел уходить. Мазурка эта вознаградила меня за все: я видел настоящих (может быть, и не вполне) поляков и полек. Была одна пара: красивая молодая женщина и немолодой господин, – им все отдали пальму первенства; и как они танцевали! Вот, взяв друг друга за руку, несутся они через залу: она в каком-то упоении, то будто удаляясь от него, то снова грудью приближаясь к нему и встречаясь с ним глазами; он – в экстазе, топая ногами, вскидывая свободную руку; то вдруг, обхватив ее стан рукою, он завертит ее вихрем, – и опять уже несутся они по-прежнему, взявшись за руку, она томно и плавно, будто изнемогая от избытка счастия, он словно в бешеном восторге.

Я никогда раньше не видел этого танца, и тем сильнее было впечатление, которое произвела на меня эта пара. Однородное впечатление испытал я в прошлом году, когда в первый раз видел, как грузин с грузинкой танцевали лезгинку.