Текст книги "Избранное. Тройственный образ совершенства"

56. Голлербах Э. Встречи и впечатления / Сост., подгот. текстов и коммент. Голлербаха Е. – СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. – 568 с. Упоминания имени М. О. Гершензона: с. 75, 229, 412, 448, 550.

57. Степун Ф. А. Памяти Андрея Белого // Степун Ф. А. Встречи. – Сост. Стахорского С. В. – М., 1998. – С. 156–178. С. 165: Встречи с А. Белым в «…аскетически обставленной квартире Гершензона…»

IV
Публикации писем к М. О. Гершензону

1979

1. Из переписки М.В. и С.В. Сабашниковых с авторами / Публ. и примеч. Белова С. В. // Книга: Исслед. и материалы. – М., 1979. – Сб. XXXVIII. – С. 133–150. Письма С. В. Сабашникова (4 июня 1904 г.), М. В. Сабашникова (3 мая 1916 г., 29 сентября 1918 г.) М. О. Гершензону (с. 134, 148, 150).

1992

2. Бердяев Н. А. Письма к М. О. Гершензону / Предисл. Колерова М. А., Примеч. Борисовой И. В. и Колерова М. А. // Вопр. философии. – М., 1992. – № 5. – С. 119–136. 1908–1917 гг.

3. В ожидании Палестины: 17 писем С. Н. Булгакова к М. О. Гершензону и его жене. 1897–1925 гг. / Публ. Колерова М. А. // Неизвестная Россия. XX век. – М., 1992. – II. – С. 115–143.

4. К истории создания «Вех» / Публ. Проскуриной В. и Аллоя В. // Минувшее. – М.; СПб., 1992. – II. – С. 249–291. Письма С. Л. Франка, С. Н. Булгакова, П. Б. Струве, А. С. Изгоева, Н. А. Бердяева М. О. Гершензону: 1908–1910 гг.

5. Материалы к творческой биографии П. Б. Струве / Сост., публ. и примеч. Колерова М. А. // Вопр. философии. – М., 1992. – № 12. – С. 102–111. Публикация писем П. Б. Струве к В. Г. Черткову и М. О. Гершензону.

6. Шестов Л. Письма Михаилу Гершензону / Подгот. текста, вступит. ст. Проскуриной В. // Еврейский журнал. – Мюнхен, 1992. – № 2.

1993

7. Из архива М. О. Гершензона: 1. Письма Ремизова A. M. (1905–1922); 2. Письма Ходасевича В. Ф. (1905–1925) / Публ. и коммент. Макагоновой Т.М. // Река времен: Кн. истории и культуры. – М., 1993. – Кн. 3. – С. 156–195.

8. Письма Б. А. Кистяковского к М. О. Гершензону: (1907–1909) / Вступит, ст., публ. и примеч. Сапова В. В. // Социол. журн. – М., 1994. – № 3.

9. Франк С. Л. Из писем М. О. Гершензону / Публ., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. Колерова М. А. // De visu. – М., 1994. – № 3/4. – С. 23–33.

1994

10. Франк С. Л. Из писем М. О. Гершензону (1912–1919) / Публ., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. Колерова М. О. // De visu. – М., 1994. – № 3/ 4. – С. 23–33.

1995

11. Из архива М. О. Гершензона / Публ. Макагоновой ТМ. // Река Времен: Кн. истории и культуры. – М., 1995. – Кн. 3. – С. 156–195. Письма A. M. Ремизова (1905–1922 гг.) и В. Ф. Ходасевича (1905–1925 гг.) к М. О. Гершензону.

1998

12. Письма Л. Б. Яффе к М. О. Гершензону / Публ., предисл., коммент. Горовица Б. // Вестн. Еврейск. ун-та в Москве. – М., 1998. – № 2(18). – С. 210–225.

V
Справочные издания: энциклопедии, биографические словари

1928

1. Гершензон Михаил Осипович // Писатели современной эпохи: Библиогр. словарь рус. писателей XX в. Т 1. / Ред. Козьмин Б. П. – М., 1928. – С. 86–88.

1929

2. Нусинов И. Гершензон Михаил Осипович // Литературная энциклопедия. М., 1929. – Т 2. – Стб. 495–500.

3. Пиксанов Н. К. Гершензон Михаил Осипович // Большая советская энциклопедия. – М., 1929. – Т. 16. – С. 502.

1939

4. Гершензон Михаил Осипович // Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. – Л., 1939. – Т. 14. – С. 419.

1960

5. Карякин Ю. Гершензон Михаил Осипович // Философская энциклопедия. – М., 1960. – Т 1. – С. 363.

1963

6. Гершензон Михаил Осипович // Советская историческая энциклопедия. – М., 1963. – Т. 4. – Стб. 421.

1964

7. Белинков А. В. Гершензон Михаил Осипович // Краткая литературная энциклопедия. – М., 1964. – Т. 2. – Стб. 160–161.

1965

8. Гершензон Михаил Осипович // История исторической науки в СССР. Дооктябрьский период: Библиография. – М., 1965. – С. 254. Список основной литературы 1908–1963 гг. о М. О. Гершензоне.

1971

9. Коротков Ю. Н. Гершензон Михаил Осипович // Большая советская энциклопедия. – Изд. 3-е. – М., 1971. – Т 6. – С. 433.

1983

10. Гершензон Михаил Осипович // Гражданская война и военная интервенция в СССР: энциклопедия. – М., 1983. – С. 149.

1987

11. Гершензон Михаил Осипович // Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. – Изд. 2-е. – М., 1987. – С. 147.

1989

12. Котрелев Н. В., Рашковский Е. Б. Гершензон Михаил Осипович // Русские писатели. 1800–1917. Биогр. словарь. – М., 1989. – Т. 1. – С. 555–557.

1990

13. Лурье Ф. М. Приложение // Лурье Ф. М. Хранители прошлого. Журнал «Былое»: история, редакторы, издатели. – Л., 1990. – С. 170–254. В указателях содержания журналов «Былое» (СПб., 1906–1907) и «Минувшие годы» (СПб., 1908) учтены опубликованные в них работы М. О. Гершензона (№ 180, 319, 336, 456, 491, 530, 639, 646).

1991

14. Гершензон Михаил Осипович // Писатели современной эпохи: Библиогр. словарь рус. писателей XX века. Т 1 / Под ред. Козьмина Б. П. – 2-е изд. – М., 1991. – С. 86–89.

15. Горнфельд А. Гершензон Михаил Осипович // Еврейская энциклопедия. – М., 1991. – Т VI. – С. 423. – Репринт. изд.

1993

16. Горнфельд А. Гершензон Михаил Осипович // Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. – М., 1993. – Т. 4. – С. 53.

1994

17. Гершензон Михаил Осипович // Российская Еврейская энциклопедия. – М., 1994. Т I. Биографии. А.-К. – С. 292.

18. Колеров М. А., Котрелев Н. В., Рашковский Е. Б. Гершензон Михаил Осипович // Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года: Энциклопедия. – М., 1994. Т. 1. С. 549.

1995

19. Алешин А. Гершензон Михаил Осипович // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. – М., 1995. – С. 123–125.

20. Гершензон Михаил Осипович // Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. Изд. 2-е, перераб. и доп. – М., 1995. – С. 134.

21. Межуев Б. В. Гершензон Михаил Осипович // Русская философия: Словарь. – М., 1995. – С. 112–114.

1996

22. Казакова Н. А. Гершензон Михаил Осипович // Политические партии России: конец XIX– первая половина XX в.: Энциклопедия. – М., 1996. – С. 149–150.

1997

23. Зобин Г. С. Гершензон Михаил Осипович // Москва: Энциклопедия. – М., 1997. – С. 211.

1998

24. Проскурина В. Ю. Гершензон Михаил Осипович // Культурология. XX век: Энциклопедия. – Т 1. – СПб., 1998. – С. 147–148.

Составитель И. Л. Беленький

Дополнения

1. Гершензон М. О. П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление (главы из книги) //П. Я. Чаадаев: pro et contra. – СПб., 1998. – С. 246–286.

2. П. Я. Чаадаев: pro et contra: Личность и творчество П. Чаадаева в оценке рус. мыслителей и исследователей: Антология (Подгот.: Ермичев А. А., Златопольская А. А. – СПб.: Из-во Рус. христиан. гуманит. ин-та, 1998. – 877 с: портр. – (Сер.: Русский путь). О М. О. Гершензоне см. именной указ. (с. 839).

3. Вехи: pro et contra: Антология / Сост., вступ. ст. и примеч. Сапова В. В. – СПб.: Из-во Рус. христиан. гуманит. ин-та, 1998. – 856 с. о М. О. Гершензоне см. по указателю имен (с. 843).

4. Егоров П. Возвращаясь к Чаадаеву: К 130-летию со дня рождения М. О. Гершензона – биографа и издателя П. Я. Чаадаева // Покров – М.,1999. Вып. 4. С. 73–78.

5. Гершензон E Чегодаева Н. М. Первые шаги жизненного пути: Воспоминания дочери Михаила Гершензона. – М.: Захаров, 2000. 283 с.

Ю. В. Синеокая
Знаменитый спор о культуре

Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор.

Хорхе Луис Борхес «Сфера Паскаля»

История человеческого духа – это летопись Идей, Поступков, Судеб, причудливый и манящий хоровод Смыслов и Символов, Озарений и Отчаяния, чудотворный покой и бездонный хаос тоски по истине, – все то, что объединено для людей понятием «культура». «Лабиринт вавилонской библиотеки», «сад расходящихся тропок», «лестница Эроса», «бесконечный тупик»… разные имена давал культуре XX век. Что же она – прибежище ли, Суббота Суббот для утомленного историей человечества или, напротив, дьявольское препятствие на пути Авраама по ту сторону рационального и иррационального, пути к Смыслу?

О Культуре много говорят и спорят во все времена. Но наиболее насущной и актуальной эта проблема становится в переломные эпохи крупных социальных потрясений, когда рушатся, казалось бы, навеки незыблемые, столь привычные и уютные идеалы, жизнь становится «нелогичной» и «открытой» для игры случая, слабеют скрепы повседневности, ниспровергаются кумиры и меркнут авторитеты, – идет переоценка ценностей.

Суметь осмыслить и зафиксировать в памяти поколений опыт глобальных исторических перемен, угадать в мороке своего времени «талантливую эпоху», узнать и облечь в слова ставшие для тебя вдруг очевидными ответы на «вечные вопросы» жизни – огромная творческая удача, дар.

К числу важнейших документов человеческого духа, книг «на все времена» принадлежит «Переписка из двух углов» – знаменитый спор о культуре, Боге, человеческих ценностях, связи духовного наследия с современностью известных деятелей рубежа XIX–XX веков – историка общественной мысли Михаила Осиповича Гершензона и поэта и философа Вячеслава Ивановича Иванова. «Переписка» М. Гершензона и В. Иванова – событие огромной важности в истории многовекового спора о смысле и роли культуры, памятник эпохи русского религиозного ренессанса начала XX столетия, свидетельство о настроениях отечественной интеллигенции в годы духовного кризиса, вызванного событиями Первой мировой войны и социалистической революции в России, произведение, оцененное современниками как «самое значительное из того, что было сказано о гуманизме после Ницше» (Э. Курциус). Диалог М. Гершензона и В. Иванова получил широкое международное признание. Большой резонанс эти 12 писем вызвали у таких видных мыслителей XX века как X. Ортега-и-Гассет, М. Бубер, Г Марсель, Т. С. Элиот и др., создавших серию философских работ, близких по духу «Переписке».

У читателя, берущего в руки книгу В. Иванова и М. Гершензона, прежде всего, безусловно, вызывает любопытство сама форма изложения авторами своих взглядов. Что такое «Переписка из двух углов» – литературное ли гурманство: художественный прием, инсценировка, или переписка – действительность?

«Переписка из двух углов» действительно была перепиской из двух сторон одной комнаты. Летом 1920 года М. Гершензон и В. Иванов волей случая оказались в одной комнате московской здравницы для работников науки и культуры[229]229
  1 См. Иванов В. Собрание соч.: В 4 т. Т. 1. С. 165–168, 850. Т. 3. С. 807–818.


[Закрыть]. В трудные голодные постреволюционные годы советское правительство устраивало санатории – «здравницы для переутомленных работников умственного труда», где писатели и ученые получали возможность в течение недолгого времени отдохнуть и беспрепятственно заниматься творчеством. В одной из таких московских здравниц в белом двухэтажном доме по 3-му Неопалимовскому переулку, между Плющихой и Смоленским рынком, и состоялся знаменитый спор.

В книге своих воспоминаний Вл. Ходасевич, тем же летом состоявший пансионером здравницы, оставил красочную зарисовку «двух углов» – подлинных углов комнаты, в которой отдыхали оба писателя. «Мне посчастливилось: отвели отдельную комнату. Гершензон с Вяч. Ивановым жили вместе. В их комнате, влево от двери, стояла кровать Гершензона, рядом небольшой столик. В противоположном углу (по диагонали), возле окна, находились кровать и стол Вяч. Иванова. В углу мятежного Гершензона царил опрятный порядок: чисто постланная постель, немногие, тщательно разложенные вещи на столике. У эллина Вяч. Иванова – все всклокоченно, груды книг, бумаг и окурков под слоем пепла и пыли; под книгами – шляпа, на книгах – распоротый пакет табаку»[230]230
  Ходасевич Вл. Здравница // Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк, 1954. С. 378–79.


[Закрыть]. Из этих-то «двух углов» между ними, близкими товарищами, однако, людьми, далекими друг от друга по духовному опыту и тону мышления, завязалась «Переписка», длившаяся с 17 июня по 19 июля. Этой переписке предшествовали беседы, выявившие взаимные расхождения мыслителей. В. Иванов первым ощутил потребность зафиксировать и систематизировать разгоравшуюся полемику. М. Гершензон ответил на письмо друга. Они обменялись шестью письмами, составившими впоследствии текст знаменитой книги. 12 очерков-писем были опубликованы по предложению издательства «Алконост» в Петербурге в 1921 году.

Переплетение двух монологов, составивших цельный текст «Переписки», отражало катастрофическую эпоху ломки духовной связи современности с культурным наследием минувшего, воссоздание которой было целью творчества деятелей Серебряного века. Первая мировая война и Октябрьская революция, подобно всем народным катаклизмам, всколыхнули как стремление к разрушению, так и охранительную волю. Противоборство этих сил проявилось в споре о ценностях и оправдании культуры, традиционно сопутствующем временам великих потрясений.

Сразу по выходу в свет «Переписка» стала предметом оживленного обсуждения в советской России. Рецензии и критические отклики печатались как в центральных, так и в провинциальных журналах и газетах. Несмотря на широкий спектр мнений общую тональность оценок «Переписки» в советской прессе 20-х годов наиболее ясно выражает цитата из журнала «Вестник работников искусств»: «“Переписка” поставила ребром перед переписывающимися вопрос о революции, о пролетариате как таковом, и о его отношении к старой культуре… Эти два угла – два “стиля” одного и того же мировосприятия, ибо в целом оно объединено в “культуре прошлого”, но в разных подходах к ней – благоговейно-мистическом (В. Иванов) и пресыщенно-анархическом (М. Гершензон)»[231]231
  Фамарин К. В. Иванов и М. Гершензон – «Переписка из двух углов» // Вестник работников искусств. 1921. № 10–11. С. 130.


[Закрыть]. Философия культуры В. Иванова получила крайне скептическую оценку. Критики были единогласны: «Иванов – реформист, самый типичный академический «культурник» и боится революции»[232]232
  Там же. С. 130.


[Закрыть]. К М. Гершензону со стороны «могильщиков старого мира» было проявлено больше снисходительности: «Гершензон подошел к грани – шаг вперед, и этот шаг логически должен стать революционным по отношению к старым богам и культуре… Движения назад не существует и путь от сомнений Гершензона не к Руссо, а к Ленину»[233]233
  Там же. С. 131.


[Закрыть].

Вскоре после издания «Переписки» в среде отечественной интеллигенции, не эмигрировавшей из советской страны, прозвучали голоса, обвинявшие М. Гершензона и В. Иванова в забвении «тревог дня», «уединенном времяпровождении за разговорами на выспренные темы», а также в том, что предмет их беседы «совершенно оторван от жизни». Один из критиков даже уподобил писателей героям «Декамерона», удалившимся в прекрасный сад из царства чумы[234]234
  Коган П. В. Иванов и М. Гершензон – «Переписка из двух углов» // Печать и революция. 1921. № 3. С. 223.


[Закрыть]. Однако большинство авторов рецензий на «Переписку» как в советской, так и в зарубежной прессе 20-х годов подчеркивали ее актуальность и были едины во мнении, что «переписка касается очень близко настоящей минуты, очень животрепещуща и насущно нужна»[235]235
  Кузмин М. Мечтатели // Жизнь искусства. 1921. № 764. С. 4.


[Закрыть].

В «Переписке» нет ни одного прямого указания на страшные события тех лет – войну, революцию, разруху. Обсуждаются отвлеченные, общие вопросы, но при этом с первых же страниц книги ощущается, что мысли и чувства авторов насыщены и пропитаны интересами и заботами переживаемой ими эпохи. «Переписка из двух углов» – опыт осмысления действительности. Даже если не знать год и место появления книги, чувствуется, что она – создание эры великих потрясений, не только политических и экономических, но и духовных, времени, отмеченного кризисом сознания. Перечитывая сегодня диалог двух мастеров мысли и слова, важно помнить, что он писался во время, когда теоретические рассуждения, выводы и оценки легко могли обернуться практическими последствиями, способны были породить дело. «Ибо, – как свидетельствовал о тех годах современник, – время сейчас такое страшное, когда жизнь стала удивительно восприимчивой, податливой, пластичной: мощные связи рассыпались, обнажились новые пласты, из которых можно вылепить новые формы. Все смешалось и ползет, течет, смутное, хаотичное»[236]236
  Б. Шлецер. Русский спор о культуре // Современные записки. Париж. 1922. № 11. С. 197.


[Закрыть].

Позицию В. Иванова можно обозначить как оптимистическое принятие культуры, опирающееся на веру в смысл жизни, в силу человеческого творчества. Катастрофа не нарушила в нем гармонию, поэт сохранил цельность своего миросозерцания, поскольку оправдание и принятие им духовного наследия основывалось на вере в религиозный смысл культуры.

М. Гершензон, напротив, придерживался нигилистического отношения к культуре. Свой бунт против культуры он объяснял распадом личных и социальных скреп, разочарованием в спасительности европейской формы культуры. М. Гершензон полагал, что XX век, начавшийся войнами и революциями, идет к признанию всеобщности разрыва между культурным сознанием и личной волей, к отрицанию ценностей европейской культуры с ее мертвящей отвлеченностью и системностью. Культура, приведшая к войне как своему логическому завершению и не нашедшая в себе силы обновиться, а, напротив, готовящая новые столкновения, должна быть преодолена.

Ощущение неистинности и «неподлинности» культуры так мучительно тяготило душу этого блестящего историографа российской мысли XIX века, посвятившего свою жизнь и талант воскрешению прошлого, что он начал мечтать о том, чтобы потопить в реке забвения «как досадное бремя» груз умственных достояний человечества, «память о всех религиях и философских системах, обо всех знаниях, искусствах, поэзии, и выйти на берег нагим, легким и радостным, как первый человек». Вслед за Руссо он грезил о полной свободе духа: человечество должно освободиться от знания, добытого не в живом опыте, которое «соблазном доказательности» проникло в ум, своей «бесспорностью и безликостью леденя душу».

Для М. Гершензона человек культуры не способен к абсолютному: его вера «поражена рефлексией, искажена, бессильна». Он жаждал свободы, непосредственности переживания, мечтал о знании, каждый момент которого являлся бы открытием, изобретением. В безжизненности традиции, утрате инициативной связи с предшествующими поколениями, и вдруг ставшим для него очевидным бессилии исторической памяти виделась ему внутренняя закономерность развития российского и европейского культурных типов. Культура заражена фетишизмом; создания личного и коллективного творчества, отделившись от породившего их человека, начинают жить самостоятельной жизнью, давая начало новым образованиям, чуждым их первому творцу Культурные образования множатся уже помимо воли человека, а ему в этом процессе отводится лишь служебная роль. Из свободных художников люди превратились в рабов, чья деятельность определяется извне: их создания тяготеют над ними. Идеал культуры – свободная община творческих личностей, – обернулся в действительности подневольным трудом работников, которые не понимают цели своих усилий.

М. Гершензон демонстрирует фатальную неизбежность превращения культурных ценностей в «вампиров»: «из многих «Гамлетов» и «Сикстинских Мадонн» путем отвлечения возникла общая ценность – Искусство; и так родились они все, – Собственность и Нравственность, Церковь и Религия, Национальность, Культура… все из эманаций лучшей крови самых горячих людских сердец… так, призраки сами, они реально повелевают миру, и чем отвлеченнее ценность, тем она прожорливее и беспощадней[237]237
  Переписка из двух углов. Наст. изд. С. 35.


[Закрыть]. Нет и не может быть никаких абсолютных и объективных культурных ценностей – так можно определить точку зрения М. Гершензона. Однако он далек от анархо-утопического отрицания культуры вообще. Антиномичность и трагизм культуры не означают отрицания смысла творчества. «Но знаю и верю, – писал М. Гершензон, – что возможны иное творчество и другая культура, не замуравливающие каждое познание в догмат, не высушивающие всякое благо в мумию и всякую ценность в фетиш»[238]238
  Там же. С. 21.


[Закрыть].

Вслед за Ф. Ницше М. Гершензон мечтал о новой культуре, суть которой виделась ему в том, «чтобы личное стало опять совершенно личным, и однако переживалось как всеобщее; чтобы человек знал во всяком своем проявлении, как Мария, заодно и свое дитя и Бога»[239]239
  Там же. С. 36.


[Закрыть]. Идеал этот разделял и В. Иванов, однако пути к нему виделись ими разные. Для М. Гершензона единственный залог и основа построения в будущем «подлинной культуры» – самобытная, самодовлеющая личность. Он хочет освободиться от всего, что не родилось в его собственной личности. В. Иванов искал опору в другом: истинная творческая свобода может быть обретена не «разрушением следов былого», а верой в Бога, «огненной смертью в духе». Он доказывает возможность соединения культуры и внутренней свободы. Не в «поглощении личности сверхличным началом», а в обретении абсолютной и всеобщей ценности в «тяжком подвиге самоотверженных исканий» – разгадка принятия культуры В. Ивановым.

Защищая культурную преемственность, В. Иванов стремится показать М. Гершензону, что владеющее им чувство отягощенности духовным наследием – результат переживания культуры «не как живой сокровищницы даров, но как системы тончайших принуждений». В. Иванов отстаивает перед своим собеседником неотъемлемую ценность культурных созиданий. В своей «встречной исповеди» он убеждает М. Гершензона, что свобода бывает не первозданной, а лишь приобретенной, что от культуры некуда уйти. Независимость индивидуального духа недостижима, поскольку он сам порождение культуры и вне культуры смысла не имеет. «Избавиться» от культуры означало бы получить не свободу духа, а его отсутствие.

Сам же В. Иванов принимал культуру потому, что видел в ней божественное дело, вкладывал в нее абсолютный смысл. (Такова же была позиция Ф. Достоевского, на которого В. Иванов ссылался, стремясь найти в нем поддержку.) Своим исповеданием веры он убеждал друга, что возможно пребывание в культуре без растворения в ней. Если сознание имманентно культуре, то оно действительно попадает под ее иго. Но если сознание лишь частью имманентно, а частью трансцендентно, то оно свободно. Религиозная вера – исток, через который свобода проникает в человеческое строительство – царство культуры. «Наша истинная свобода… всегда с нами, – писал В. Иванов, – и никакая культура у нас ее не отнимет»[240]240
  Там же. С. 24.


[Закрыть]. Живому духу не опасны мертвые идолы. Верой в Бога преодолевается мертвенность – «соблазн культуры»: «от факта веры нашей в абсолютное… зависит свобода внутренняя, – она же сама жизнь»[241]241
  Там же. С. 28.


[Закрыть]. Верующий не «растворяется» в культуре, не живет в ней «всецело», он живет в Боге, и соприкосновением с абсолютным бытием преодолевает условность и ограниченность культуры. «Жизнь в Боге – воистину жизнь, то есть движение; это духовное возрастание, лестница небесная, нагорный путь»[242]242
  Там же.


[Закрыть]. Для того, кто выбирает «нагорный путь», культура оживает, перестает быть почвой, «заваленной глыбами вековых умонастроений и систем, несметными осколками древних, старых и новых идей»[243]243
  Там же. С. 30.


[Закрыть].

Но и в самой культуре В. Иванов видел религиозное начало, поскольку она живая, вечная память, вдохновляющая современников пророчествами ушедших поколений: «Есть в ней [культуре. – Ю.С] и нечто воистину священное: она есть память не только о земном и внешнем лике отцов, но и о достигнутых ими посвящениях. Живая, вечная память, не умирающая в тех, кто приобщаются этим посвящениям!»[244]244
  Там же. С. 32.


[Закрыть] Оправдывая историю и культуру, он принимал не эмпирическую данность, а символы откровения, когда-то вложенный в них смысл. Мир истинных ценностей виделся ему не законченной системой. Изоляционизм индивидуальности означал для В. Иванова тупик, потерю чувства реальности. В. Иванов был убежден, что невозможно избавиться от исторической ноши с помощью бунта против идеалов и ценностей, отказом от «сыновнего почтения» к истории и культуре: «Напрасно сбрасывать с себя устарелые одежды, нужно скинуть ветхого Адама»[245]245
  Там же. С. 28.


[Закрыть]. В человеке он видел мост, соединяющий небесный и земной миры. Главное призвание личности, по В. Иванову, заключено в решении основной задачи всех творческих усилий людей – «освящать тление земное вышними ценностями небесными».

Существование в культуре возможно только через возврат к личности – эта идея одинаково близка как М. Гершензону, так и В. Иванову, и перед лицом этого основного жизнеощущения разногласия оппонентов приобретают относительный характер. На этой вере основано общее для обоих приятие бытия со всеми его антиномиями и оправдание жизни.

Несмотря на несхожесть путей разрешения антиномии творческой свободы и культурной традиции, оба оппонента были едины в самом видении вопроса. Культура для них – феномен, нуждающийся не только в объяснении (как это традиционно было), а в оправдании: моральном, социальном, эстетическом, но главное – религиозном. (На Западе эту проблему впервые поднял Ф. Ницше. В России же она стала одним из центральных вопросов философской мысли в эпоху русского религиозного ренессанса рубежа XIX–XX веков.) Спор о культуре обернулся спором о Боге, откровением собеседников о своем личном религиозном опыте.

Духовное кредо В. Иванова с очевидностью было определено всей предшествующей интеллектуальной эволюцией писателя – это «религиозный гуманизм» (А. Пеллегрини). Известный русский богослов Г. Флоровский, из эмиграции откликнувшийся на издание «Переписки» серьезной критической статьей в пражском ежемесячнике «Русская мысль», с несвойственной его суровой манере торжественностью характеризовал мироощущение В. Иванова как церковно-христианское: «В утверждениях Вяч. Иванова явно чувствуются новые достижения на том пути, по которому давно уже шествует русская религиозная мысль»[246]246
  Флоровский Г. В мире исканий и блужданий. Знаменательный спор // Русская мысль. 1922. № 4. С. 139.


[Закрыть]. Взгляды, высказанные В. Ивановым в «Переписке», получили последующее развитие в его творчестве (эссе «Размышления об установках современного духа», письмах к Шарлю Дю Бос и Александру Пеллегрини, других статьях и поэтических циклах).

Что же касается мировоззренческой позиции, отстаиваемой в споре М. Гершензоном, то объяснить ее непросто. Прежде всего потому, что последующие произведения М. Гершензона «Ключ веры» и «Гольфстрем» лишены пафоса единоборства с культурой как роковым препятствием на пути к «истинным проявлениям человеческого духа». В чем же искать первопричину вызова, брошенного культурному созиданию талантливым ученым– историком, эрудитом, человеком, наиболее характерной чертой религиозных исканий которого было интимно-личностное переживание культуры? Как объяснить тот факт, что в споре с В. Ивановым, отрицая значение культуры, М. Гершензон «не только не стремится к упрощению, но является нам во всеоружии современной учености и с истинной любовью говорит о своих и чужих идеях»?[247]247
  Шестов Л. О вечной книге. Памяти М. Гершензона // Умозрение и откровение. Париж, 1925. С. 18.


[Закрыть] Может быть, его восстание против культуры нельзя понимать буквально?

Обратимся к свидетельству Л. Шестова, автора очерка «О вечной книге», посвященного «Переписке», чье интеллектуальное родство с М. Гершензоном очевидно. Л. Шестов интерпретировал высказывания М. Гершензона как откровение о своем символе веры, личном опыте постижения божественной истины. В лице М. Гершензона Л. Шестов приветствовал бунтовщика культуры, возжелавшего вырваться из-под власти «вечных истин» и посвятившего свой талант «поиску Бога» не там, где принято искать истину – у ученых, философов и моралистов, а в библейском иррационализме. В Библии сказано: «От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Бытие 2: 16–17). В этих словах для Л. Шестова ключ к разгадке философии М. Гершензона.

В восстании М. Гершензона против культуры Л. Шестов видел прежде всего следствие попытки понять ветхозаветную мудрость с позиции «эллинского» философа. С того времени как Библия стала достоянием греко-римского культурного мира, люди стремились, повинуясь разуму, превратить библейского Бога в общечеловеческого, то есть лишить его тех черт, которые не соответствовали представлениям культурных людей о совершенном существе. Это вело к отрицанию истинности ветхозаветного Бога, что было совершенно неприемлемо для М. Гершензона. И здесь вырастала дилемма культуры и веры. Культура тяготеет над верой, мешает непосредственному проявлению чувств, а любая рефлексия искажает их и, руководствуясь логикой, ведет к своему смыслу.

Этим и объясняется неприятие М. Гершензоном ценностей, о которых так красноречиво рассказывал ему В. Иванов. Он чувствовал, что в роковые минуты жизни все достижения мировой культуры ему не понадобятся, в смертный час он вспомнит не о них. Желание М. Гершензона «броситься в Лету» – попытка вернуться к религии, неотягощенной эллинством.

«Нет… не усомнился я в личном бессмертии, – писал М. Гершензон В. Иванову, – и, подобно Вам, знаю личность вместилищем подлинной реальности. Но об этих вещах… не надо ни говорить, ни думать»[248]248
  Иванов В., Гершензон М. Переписка из двух углов // Наст. издание. С. 23.


[Закрыть]. Ведь, если начнешь говорить, то «не избегнуть той колеи, по которой движутся вкусившие от запретных плодов люди». Раскрывая смысл рассуждений М. Гершензона, Л. Шестов доказывает, что если бы В. Иванов понял до конца своего собеседника, то согласился бы с его позицией. Итог анализа взглядов М. Гершензона Л. Шестов выразил в статье, посвященной памяти писателя: «Там, куда возвратился М. О. Гершензон… казавшийся всем столь некультурным, а потому предосудительным, даже безумным порыв его смыть с души все наши знания и выйти на берег нагим, как первый человек, там этот безудержный порыв или может быть – предчувствие ясновидящего – найдет свое оправдание: ведь первый человек, не вкусивший еще от дерева познания, был свободен от всех наших разумных критериев, без благословения которых мы не смеем принять Бога, даже тогда, когда любим его всем сердцем, всей душой, как любил его М. Гершензон»[249]249
  Шестов Л. О вечной книге… С. 23.


[Закрыть].

Несмотря на дружеский тон переписки, оппоненты так и не пришли к согласию. «Турнир двух утонченнейших умов» закончился без победы того или иного «противника». За плечами каждого из них – огромный личный духовный опыт, но разные планы мировых построений. И все же непримиримого антогонизма между авторами «Переписки» нет: «…в доме Отца нам с Вами приуготовлена одна обитель, хоть здесь, на земле, мы сидим упрямо каждый в своем углу и спорим из-за культуры»[250]250
  Иванов В., Гершензон М. Переписка из двух углов // Наст. издание. С. 48.


[Закрыть], – эти слова завершают книгу.

Не существует произведения с мировой славой, в котором бы не был вычеканен символ, завладевший воображением людей. Когда речь заходит о диалоге В. Иванова и М. Гершензона, ассоциация ясна – водораздел между устремлением к thesaurus[251]251
  Сокровищница (лат.).


[Закрыть] и жаждою tabula rasa[252]252
  Чистая доска (лат.).


[Закрыть].