Текст книги "В погоне за солнцем"

– Я могу уйти, – Литвинцев немного задет.

– Не слушай ее, Гордей, – Нелли шутливо отмахивается. – Возвращайся за стол. И ты, Регина – хватит уже!

– Он снова сбросил вызов! – Регина едва не плачет. – Что ты ему наговорил, балбес?

Литвинцев молчит и улыбается с видом нашкодившего кота.

– Что происходит? – вмешивается Воропаев, выйдя на шум. Нелли принимается ему объяснять:

– У Региши звонил мобильник, он лежал вот здесь. А Гордей ответил вместо нее на звонок! – Нелли разводит руками.

– И только?!

– Только?! – возмущенно переспрашивает Регина. – Посмотрю я, Леонид Евгеньевич, что вы сделаете с человеком, который без спроса воспользуется вашим телефоном!

Воропаев иронично прицокивает языком:

– Видимо, это был очень важный звонок.

– Представьте себе! Звонил парень Агаты, с которым она в ссоре, а вот этот придурок… – Регина осекается, заметив Агату.

– У-у, – протягивает Воропаев, мысленно достраивая конец истории. – Ну, можешь не продолжать. – Он берет Нелли под руку. – Пойдемте, Нелли Васильевна, нам здесь точно нечего делать.

– Вот именно, – фыркает Регина, продолжая терзать телефон. – Суешь нос не в свое дело! – она снова переводит взгляд на Литвинцева. – Уйди с глаз, пока я тебя не огрела чем-нибудь!

Литвинцев улыбается сильнее прежнего и только что не насвистывает под нос.

– Что ты ему сказал, Гордей? – наконец, спрашивает Агата.

– Чтобы оставил тебя в покое, – не моргнув глазом, признается Литвинцев. – А что? Ты же не хочешь его видеть?

– Интересно, с чего ты это взял?

– Разве это неправда?

– Да твое-то какое дело – правда, неправда?! – взвизгивает Регина, фиолетовый агрид вырывается из ее грациозного тела и, злобно оскалившись, метит искрой в Литвинцева.

– Регин, положи телефон, – просит Агата. – Я все равно не стану с ним разговаривать.

– Ты не станешь, я стану! – на этих словах агрид Регины перенаправляет искру гнева, предназначенную Литвинцеву, в Агату. Оттолкнувшись от более сильного препятствия, искра бумерангом возвращается к Регине и пробивает ее оберег. Агата вскрикивает, как если бы сама получила удар:

– Регинка!!!

Та скорчивается от боли и смотрит на подругу ошарашенными глазами – в них читается страшная догадка о том, что произошло.

«Такими же глазами смотрела на меня Луиза в тот день…» – Агата в панике:

– Нелли, сюда! Скорее!

Перепуганная женщина тут же выбегает из комнаты:

– Что опять?

– Регинке плохо!

– Ничего страшного, – Регина притворяется, что все в порядке и выпрямляется. – Что-то с желудком…

На лице Нелли глубокое беспокойство:

– Может, приляжешь, Региш?

– Не надо, само пройдет.

Агата не в силах опомниться. Она не знает насколько серьезно ранила подругу, но уверена, что Регина догадалась о том, что случилось, да и Нелли вот-вот все поймет. Не зная куда деться, Агата хватает свою сумку и быстро идет к выходу:

– Спасибо вам за все. Мне пора.

– Вот тебе пожалуйста… Агатенок!

– Мне правда надо идти. Не обижайтесь. Что-то я всех сегодня обижаю…

– Да что вы все как с цепи сорвались? – Нелли огорченно смотрит то на Агату, то на Регину. – Еще рано. Даже чай не пили!

– Мам, вызови ей такси, – неожиданно просит Регина. Агата понимает, что подруге не терпится избавиться от нее и полностью оправдывает это желание:

– Не стоит беспокоиться. Меня подвезут.

Нелли недоумевает, что происходит, но, в очередной раз взглянув на лица девушек, решает не вмешиваться:

– Только обязательно позвони, как доедешь, – растерянно просит она Агату. – И вообще, не пропадай. Заходи к нам в любое время, хорошо?

Агата кивает, Нелли ласково ей улыбается и обнимает ее. Увидев это, Регина с негодованием отворачивается, а ее израненный агрид предпринимает очередную попытку нападения, упирается в непроницаемый оберег Агаты и вновь терпит поражение.

«Господи!!!» – Агата быстро со всеми прощается и чуть не выбегает за дверь.

Только на улице, зная, что никому не навредит, она в состоянии выдохнуть. Отправив Гектору смс с просьбой срочно заехать за ней, Агата ждет около подъезда, снова и снова прокручивая в мыслях то, что случилось. У нее трясутся руки. Ей страшно и больно. К подобному она точно не была готова.

– Можно тебя проводить? – Гордей Литвинцев выходит вслед за Агатой и встает рядом. Девушка смотрит на него, прикидывая вероятности схватки агридов: «У него золотистый оберег, у меня – фиолетовый…»

– Спасибо, но ты ведь слышал, что меня подвезут.

– Слышал, – Литвинцев холодно улыбается. – Не успела расстаться с одним, как обзавелась другим?

Меньше всего Агате хочется язвить в ответ, она боится спровоцировать агрида:

– Не понимаю, о чем ты. И вообще, обзаводятся домашними питомцами – хомячками, например; а с людьми все-таки связывают иные отношения.

– Ты ведь обещала, что мы поговорим.

– Я тебе ничего не обещала. И уже сто раз говорила, что терпеть не могу, когда на меня начинают давить, – подняв голову, Агата пересекается взглядом с Воропаевым, который курит на балконе и подмигивает ей.

«Ооох… До чего же мерзотный тип», – раздраженно думает девушка и с трудом отводит глаза от красного свечения Воропаевского оберега. Литвинцев, тем временем, принимается нести любовную чушь. Агата старается не реагировать на его слова и чувствует невероятное облегчение, издали заметив подъезжающую машину:

– Это за мной.

– Можно я тебе позвоню, Агата?

– Не стоит. Всего хорошего, Гордей, – юркнув на переднее сиденье, она нетерпеливо просит Гектора увезти ее подальше.

– Ого! Фиолетовый оберег! – насмешливо комментирует Гектор, выезжая из двора. – Похоже тебе пришлось несладко.

– Мне не до шуток… – Агата больше не может сдерживать слез. – Ты был прав. Не надо было приезжать. Я просто чудовище!

– Ну-ну-ну…

– И мой агрид – настоящее чудовище! Я слышала его шепот: въедливый и отвратительный. Никогда не забуду! Он пытался настроить меня против подруги. А затем не только ранил ее, но даже умудрился вытянуть золотистое свечение из ее фотографии!

– Потому что эта фотография очень тебе приглянулась, не так ли?

Агата не отвечает, прикусив губы, и Гектор с пониманием улыбается. Помолчав, он добавляет:

– Между прочим, любопытный способ похищения энергии. В одной из глав своей книги, Крио Гун подробно описывает как человеческий глаз способен не только получать изображение извне, но и проецировать мысли и образы как некий кинопроектор. Мысль – это энергия, и агриды с легкостью вытягивают ее из фото и видео. Многие люди весьма опрометчиво выставляют свои «счастливые» фото на всеобщее обозрение. Если у них недостаточно сильные агриды и обереги, они неизбежно становятся жертвами энергетического вампиризма.

– Я еще не дошла до этой главы… Я совершенно не была готова к подобному.

Взглянув на поникшее лицо девушки, Гектор старается ее приободрить:

– Ну, брось. Первый блин комом. Ты привыкнешь, нужно время. Твое мировоззрение изменилось – разумеется, ты не можешь общаться со старыми друзьями, как раньше.

Агата хмуро кивает.

– Скажи, а твой агрид нападал без причины или его провоцировали? – интересуется Гектор и, как ни странно, вопрос ставит Агату в тупик:

– Сама я не нападала, – даже не замечая, что говорит о себе и агриде в единственном числе отвечает девушка. – Хотя нет, – добавляет, подумав, – в одном случае инициатива все-таки исходила от меня… Я представила, будто Нелли – это моя мама. Мне захотелось взять у нее материнской любви, нежности, забрать ее некое внутреннее тепло, понимаешь?

Гектор кивает, не отрываясь от дороги.

– И тогда ее энергия стала подпитывать меня. Но больше я никого не трогала, клянусь! – Агата оправдывается, хотя Гектор ее ни в чем не обвиняет. – Чужие агриды постоянно пытались пробить мой оберег, испытывая его на прочность.

– Потому что твой оберег имел золотистый оттенок. Твое счастье раздражало других агридов, как красная тряпка бесит быков. Уверен, ранить тебя оказалось не по силам никому.

– Да… Искры лишь отталкивались от моего оберега и ранили других людей.

– Что ж, твое сопротивление является своеобразной формой нападения. Ведь у обычных людей нет ни единого шанса пробить твой оберег.

– Я уже поняла это. Встречаясь с друзьями, я подвергаю опасности не себя, а их. Больше я к ним не пойду. К тому же Регинка все поняла, кажется… – Агата зажмуривается от одного воспоминания об ударе фиолетовой искры.

– Даже если твоя подруга что-то заподозрила, она недостаточно осведомлена, чтобы сделать правильные выводы.

– Да меня вовсе не это беспокоит. Однажды я уже серьезно ранила Луизу, и та попала в больницу. А вдруг и с Регинкой…

– Ты действительно так любишь свою Регинку? – Гектор немного прищуривается. – Неужели ваша дружба настолько безоблачна и между вами нет никаких затаенных обид?

Агату задевает подобная недоверчивая интонация:

– Конечно, не безоблачна. Мы и спорим, и обижаемся, и завидуем – как любые девчонки. Но это не значит, что мы не переживаем друг за друга.

Лицо Гектора становится еще более ехидным.

– Я знаю, что способна на дружбу, – настаивает Агата. – Умею искренне сочувствовать своим друзьям и искренне радоваться их успехам.

– Искренне радоваться… – негромко повторяет Гектор. – Откуда тебе было знать, что пока ты радуешься за свою подругу, где-то глубоко внутри тебя сидит что-то и реагирует на нее враждебно, да?

Агата досадливо опускает глаза, увидев, что ее оберег окрашен в оранжевый цвет притворства:

– И эта враждебность сидит не только у меня внутри…

– Кто бы сомневался.

– Сегодня я увидела в Регинке такое… Например, она ревнует ко мне Нелли – свою маму. Раньше мне это даже в голову не приходило, а сегодня я впервые обнаружила, что моя дружба с Нелли жутко раздражает Регинку. И я – или постой – мой агрид старался уколоть Регинку этой ревностью! Я поймала себя на мысли, что отчаянно ищу повод для ссоры с ней, словно хочу причинить ей боль. И мне показалось, что она делает со мной тоже самое!

– Повод для ссоры ищете не вы, а ваши агриды, – заверяет Гектор. – Люди не осознают, что агриды пользуются ими и умело выстраивают линии их поведения таким образом, чтобы заполучить себе энергию жертвы, так что, по сути, не ты, не твоя подруга ни в чем не виноваты.

– Хотелось бы верить, – бормочет Агата, умалчивая о чем думает: «Неужели без агридов мы вели бы себя иначе?»

– Мы не сможем создать мир, в котором люди не будут причинять друг другу боль, – говорит Гектор, чутко улавливая ход мыслей Агаты, – но мы должны закончить начатое – освободить планету от агридов.

– Как думаешь, что будет с теми, кто пострадал сегодня из-за меня? – спрашивает Агата?

– А что было с тобой, до того как ты прозрела?..

Получасом позже Агата входит в квартиру Соноры. Понимая, что затея бессмысленная, она все-таки изо всех сил старается не показать того, что творится у нее на душе.

– Что с твоим оберегом? – пугается Сонора.

– Наша девочка устроила всем взбучку, – с некоторой гордостью заявляет Гектор. – Ничего, пусть лучше злится, чем нюни распускает. Ладно, я поехал. Всем доброй ночи, – он выходит за дверь.

– Ты в порядке, Агата? – тут же спрашивает Сонора.

– Да. Я в норме.

– Тебя обижали?

– Совсем наоборот. Сафроновы устроили для меня настоящий праздник с цветами, шампанским и танцами. А я…

Сонора тяжело вздыхает:

– Я опасалась этого, когда узнала, что ты идешь в гости. Нужно восстановить энергетический баланс: провести медитацию и обязательно съесть что-нибудь. Уверена, ты весь день ничего не ела.

– Я не думала, что так быстро отвыкну от обычной еды, – Агата направляется в комнату для медитаций, Сонора идет рядом:

– Понимаю. Адаптационный период… Расскажи мне, как все прошло в больнице?

Агата пожимает плечами, выздоровление кажется ей мимолетным далеким событием:

– Врачи были в шоке, смотрели на меня, как на привидение, – она заходит в комнату и устраивается на подушках. – Чего доброго, пожалуют к нам журналисты.

– Журналисты? – удивляется Сонора.

– Ну, да. Знаете, в связи с чудо-выздоровлением. Наверняка начнутся звонки из редакций, приглашения выступить. Ведь проблема рака весьма актуальна. Нужно подумать, что им отвечать.

– Можешь не волноваться, никто нам звонить не станет, – с улыбкой уверяет Сонора. – Журналистов интересуют ужасающие смерти, а не чудо-выздоровления. К тому же, медики неохотно делятся с прессой фактами неожиданного исцеления.

– А что в этом такого?

– Перестраховываются. Ведь если опухоль рассосалась сама собой, то скорее всего была допущена ошибка при постановке диагноза, и пациент изначально не был болен.

– Несмотря на то, что меня консультировали несколько специалистов, и все в один голос твердили, что я не жилец? – Агата ухмыляется. – Да черт с ними. Об этом кошмаре теперь, наконец-то, можно забыть.

Сонора включает музыку для медитации, Агата закрывает глаза, расслабляется, фокусируясь на своем дыхании, и по капле выдавливает из себя все плохое, что произошло с ней за день…

– Вира не будет ужинать? – спрашивает Агата чуть позже, садясь за стол.

– Сказала, что не голодна, – Сонора наполняет тарелку Агаты. – Тебе лучше?

Девушка отвечает улыбкой:

– Вы столько времени тратите на меня.

– Мне это в радость. В каком-то смысле ты заменила мне дочь…

Внезапно перед Агатой встает лицо Нелли, возвращается ужас, испытанный в тот момент, когда она ненароком присвоила себе чужую энергию…

– Сонора, – задумчиво начинает Агата, положив вилку, – мне очень нравится жить у вас. Вы стали мне надежным другом, близким человеком, я это очень ценю. Но сегодня я решила, что должна жить одна.

Сонора замирает:

– Почему?

– Во-первых, я так привыкла. А во-вторых, из-за Виры. Вы же видите, мы с ней не ладим. Нам лучше не провоцировать наших агридов. После того, что произошло сегодня, я убедилась, что рано или поздно, мы с Вирой можем серьезно навредить друг другу.

– Мы все можем навредить друг другу – это неминуемая опасность, но нет никакой необходимости разъезжаться. Мы – ясновидцы, всегда держимся вместе за исключением, может быть, Гектора. Глупо уезжать, тем более сейчас, когда ты почти у цели, чтобы осознать своего агрида.

– Именно поэтому мне и нужно побыть одной. Чтобы сконцентрироваться, понять, чего я хочу.

– А вдруг тебе срочно понадобится помощь? Мы не можем обсуждать нашу тайну по телефону или через интернет.

– Я понимаю…

– Скажи, если бы здесь не было Виры, ты бы осталась?

– Осталась, – неуверенно отвечает Агата. – Мне очень хорошо у вас. В собственном доме, с собственными родителями мне никогда не было так уютно и спокойно. Вы тоже, в каком-то смысле, заменили мне маму. Но похоже Вира еще больше бесится из-за этого. И не отрицайте. Она боготворит вас, для нее невыносимо знать, что вы возитесь со мной, помогаете мне…

– Ну, перестань, ты уже начинаешь «грызть» саму себя. Давай поговорим об этом утром, хорошо?..

Но утром решение Агаты не меняется. Когда Сонора приходит к ней, чтобы пригласить на завтрак, девушка собирает вещи.

– Все-таки, уезжаешь?

– Да, так будет лучше.

Сонора не спорит, хотя едва ли способна скрыть свое огорчение. Даже ее оберег меняет цвет и блеск, начав пульсировать болезненным синим оттенком:

– Может, дождешься Гектора? – предлагает она, когда Агата выходит с сумкой в коридор. – Отвез бы тебя на машине.

– Ничего страшного. Прекрасно доберусь сама. Я позвоню.

…На метро Агата доезжает до станции ВДНХ, снимает деньги со счета и отправляется к квартирной хозяйке, чтобы отдать ежемесячную плату…

– Как вы себя чувствуете, Клара Гавриловна?

– Миленькая, как себя можно чувствовать в шестьдесят пять лет? – у Клары Гавриловны резкий, низкий, и спокойный голос, и говорит она очень уверенно, будто готова подписаться под каждым произнесенным словом. – Что-то ты бледная. Выпьешь кофе?

– Я всегда бледная. От кофе не откажусь.

– Вот и славно, у меня как раз пирог допекается, и есть к тебе разговор.

– Что случилось?

– Да ты проходи, проходи. Стой! Куда? Руки мыть.

Агата улыбается. Она обожает Клару Гавриловну за ту теплоту, которую излучает эта необычная, невероятная женщина; называет общение с ней «лекарством для души».

Когда Клара Гавриловна впервые пришла к ним с Димой, чтобы получше познакомиться со своими новыми жильцами, на ней была шляпка с вуалью, перчатки, а в руках она держала настоящий ридикюль. «Все-таки балерина до смерти остается балериной», – подумалось тогда Агате. Правда Клара Гавриловна давно не имела ничего общего с миром хореографии. Теперь она была обычной пенсионеркой, но настолько обаятельной, что и в шестьдесят пять от нее просто невозможно было оторваться.

Раньше Агата удивлялась, как же вышло, что столь целеустремленная женщина, наделенная острым умом и яркой харизмой, имела за плечами скромную, ничем не примечательную жизнь? До выхода на пенсию, Клара Гавриловна преподавала танцы в детской студии, всего лишь; но с ее потенциалом могла бы стать (в свое время) солисткой Большого Театра.

Сейчас, с открытием астрального диапазона, Агате становятся ясны причины этой несправедливости. Оказывается, все дело в слабом обереге Клары Гавриловны. Он светится синим, болезненным оттенком, и что-то подсказывает Агате, что некогда, этот оберег полыхал золотым цветом счастья, настолько ярким, что перед ним не могли устоять более сильные агриды. День за днем, год за годом, более сильные сущности растаскивали энергию Клары Гавриловны по частям, не оставляя сил, лишая мужества и удачи, не давая возможности расцвести, раскрыть свой талант и реализовать свои возможности.

«Видимо, врожденный окрас ее агрида – голубой, раз он ведет себя так спокойно и не пытается нападать на меня, хотя и видит манящий, лакомый, золотистый оберег перед собой…»

– Как это вам не удается ужиться с дочерью, Клара Гавриловна? – невольно спрашивает Агата, припоминая ее слова о том, что две женщины под одной крышей неизбежно становятся соперницами. – Вы же такая славная. С вами всегда так хорошо. Если бы у меня была такая мать, я бы…

– Не смей сравнивать мать с другими. Какой бы она ни была – она дала тебе жизнь. Мать всегда самая лучшая, самая правильная, что бы она не натворила. А я бываю славной, разве что, когда сплю лицом к стенке, поэтому мы с дочерью и разъехались. Нет ничего сложнее, чем ужиться с родными людьми, запомни. Мы с тобой – посторонние, не кусаем друг друга, потому и ладим хорошо.

– Как вы сказали? Не кусаем?! – Агату промураживает от этого словечка.

– Ну да! Людям почти с самого рождения известен самый жестокий, агрессивный забор нехватающей жизненной энергии – через раздражение другого человека. А самый главный враг – это самый близкий тебе человек, потому что близкие люди знают нас, как облупленных. Одно обидное словечко и все, мы уже психуем… В своих семьях люди убивают друг друга больше, чем все мировые войны и эпидемии вместе взятые.

– Пожалуй… Так о чем вы хотели поговорить? – Агата садится за стол, следя за тем, как Клара Гавриловна вынимает пирог из духовки. – Ммм… судя по запаху, это кулинарный шедевр! Я вам рассказывала о своей знакомой Нелли? Вы знаете, она…

– Звонили мне тут, на днях. По поводу тебя.

Агата настораживается:

– Кто?

– Некто Вероника Аркадьевна Лазарева, твоя, так сказать, несостоявшаяся свекровь, – Клара Гавриловна наливает Агате горячий кофе и кладет на тарелку кусочек пирога.

– И что она хотела?

– Просила, как можно скорее избавиться от моей недобропорядочной квартирантки-хамки. То есть, от тебя.

Неприятный, иголочками облепивший сердце, холодок в груди…

– Дело в том, – спокойно продолжает Клара Гавриловна, – что Вероника когда-то была моей подругой. Мы вместе оканчивали хореографическое училище. Диму я знала еще с пеленок, поэтому он и обратился ко мне, когда искал для вас квартиру, так сказать, по старой дружбе.

Агата обхватывает чашку ладонями и опускает глаза:

– И что же вы ответили вашей подруге?

Клара Гавриловна со звоном бросает чайную ложечку и недоуменно уставляется на девушку:

– И ты еще спрашиваешь? Тебе не стыдно? Послала ее к черту, разумеется! Она ведь даже угрожать пыталась, намекая, что меня ждут большие неприятности, если я не выполню ее просьбу! Каково, а?!

– Не верю. Бред какой-то. Это ведь настоящий шантаж!

– А для чего, ты думаешь, я все это тебе рассказываю? Чтобы предупредить тебя. Может, и к лучшему, что ты не породнилась с этой мегерой. Она ведь настоящий семейный тиран – не только сына третировала всю жизнь, но даже мужа своего! Про таких в народе говорят: «У нее Наполеон под юбкой сидит», – Клара Гавриловна понижает голос. – На моих глазах произошла история, когда Вероника Лазарева затравила человека настолько, что тот покончил с собой…

Агата не знает, что и думать.

С одной стороны, ей наплевать на мегеру Лазареву, особенно сейчас, когда Агата сильна, как никогда, уверена в себе – золотистый оберег лучшее тому доказательство: «Лазаревой достать меня будет не так-то просто. Я больше не беззащитная овечка».

С другой стороны, чрезмерная озлобленность этой женщины настораживает: «Звонить бывшей подруге, с которой она не общается, с просьбой оставить меня без крыши над головой? Это уже чересчур. Какая-то маниакальная ненависть и желание мстить. Лазарева ведет себя так, словно я ее заклятый враг. Неужели она и впрямь не способна прощать тех, кто перешел ей дорогу? И не успокоится, пока не раздавит меня за ту идиотскую сцену в магазине?»

Агата огорченно качает головой:

– Извините меня, Клара Гавриловна. Я конечно не должна была сомневаться в вас. Эта Лазарева… никак не может оставить меня в покое.

– Видно, сильно ты ей насолила, раз она дошла до того, что обратилась ко мне с подобной просьбой, – иронизирует Клара Гавриловна и утешительно басит: – Ничего. Не расстраивайся. В действительности, ей можно только посочувствовать. Давай больше не будем говорить о плохом, договорились?

– Хорошо.

– Ну, как пирог?

Агата поднимает большой палец вверх и отвечает, как можно более весело:

– Шедевр!

…

«Наверное, она права, – размышляет девушка, идя по улице получасом позже. – Не все агриды стремятся уязвить друг друга с целью присвоения энергии, и особенное равнодушие и нежелание „кусать“ возникает именно с теми людьми, с которыми нас не связывают какие-либо узы. С кем чаще всего мы выясняем отношения? Очевидно, что с нашими близкими, родственниками, друзьями, – с теми, с кем у нас есть эмоциональный конфликт. Как у меня с Регинкой, например. Мы постоянно выясняем, кто из нас прав и почему? Что сильнее способно ранить и ослабить наши обереги и агридов, чем наши, ненароком кусающие, близкие? Вампиризм возникает только в случае глубокой эмоциональной вовлеченности человека в контакт с другим человеком. Если эмоций нет, то и агрид спокоен, и человек как будто закрыт для контакта между внутренними сущностями. Поэтому с чужими людьми нам и проще общаться. Поэтому с собственной матерью я не могу так запросто, по-дружески говорить как, например, с Кларой Гавриловной…»

…Агата оказывается перед знакомым подъездом дома, в котором прошло ее детство и со вздохом прикладывает ключ к домофону.

Последний телефонный разговор с матерью, мягко говоря, вывел ее из себя, сильно ослабил оберег. Стоило невероятных усилий заставить себя навестить родителей. И не зря каждой клеткой она сопротивляется сегодняшнему визиту – стоит ей пересечь порог, на нее вываливается ворох обвинений и упреков.

– Я уверен, у меня рак! – взвывает Михаил с дивана. – Встать не могу которую неделю! А тебе по хрену, так же, как твоей матери-суке!

– Пап, я ведь работаю. У меня нет возможности бывать здесь каждый день. Улучила момент – приехала.

– У меня рак, я тебе говорю! В следующий раз приедешь – я уж сдохну. Да что тебе… Вы с мамашей только и ждете моей смерти. Ничего, скоро доставлю вам это удовольствие.

Агата беспомощно оглядывается на мать. Анна стоит рядом и конечно же слышит каждое слово, но как всегда находится в аморфном состоянии, а затем с каменным лицом выходит из комнаты.

– Видела? Сука твоя мамаша. Ноль внимания, фунт презрения, – Михаил отворачивается и устало кладет ладонь на глаза. – Ладно. Отдохнете без меня…

– Пап, ну, пожалуйста, хватит! – Агата старается не расплакаться. Ее беспокоят вовсе не слова отца, а его оберег, который сегодня она видит впервые.

Это не та крепкая пленка с переливами и, внушающим восхищение, сиянием, какую Агата привыкла видеть у себя, у Соноры, даже у Клары Гавриловны. Оберег отца напоминает жалкие ошметки. Лоскутки полупрозрачной дымки. Купол оберега едва светится голубоватым болезненным оттенком. Агате вдруг становится очевидно, что отец с самого переезда в Москву потерял основной источник питания своего агрида. Он утратил свою защиту вместе с любимой профессией – до этого Агата никогда не придавала серьезного значения отцовской тоске по военной службе. Но с потерей любимого занятия – дела жизни, ее отец превратился в живой труп, в подобие человека, в куклу, действующую и живущую абсолютно механически. «Может, поэтому он и стал искать утешение в выпивке? А смерть Вадима была лишь последней каплей, мгновенным взрывом горя, положившим всему конец? У него уже давно нет сил ни для того, чтобы радоваться жизни, ни для того, чтобы вообще желать жить».

Взгляд на отца – несчастного, беспомощного, больного. Он выглядит старше своих лет, в глазах лихорадочный блеск. Бессознательный порыв заставляет Агату подойти к нему, присесть рядом. Михаил не отрываясь смотрит в глаза дочери, будто она единственный оставшийся источник света в этом мире. Агата отвечает нежной улыбкой и кладет свою голову отцу на грудь. Он гладит ее спину сухой, шершавой ладонью. Рука слабая, холодная, худая – кожа, да кости. Агрид Михаила выходит из его тела и пытается забрать у Агаты немного сил. Конечно же, ему это не удается, но Агата инстинктивно отстраняется, чтобы не причинить отцу еще большего вреда.

Оставив Михаила лежащим на диване в комнате, Агата, нахмурившись, отправляется на кухню:

– Мам, – она подходит к Анне, та чистит картошку перед телевизором и напевает что-то под нос. – Отцу действительно очень плохо. Почему врача до сих пор не вызвали?

Анна поднимает мокрой рукой картофелину с двумя наростами по бокам:

– Гляди. Прямо чебурашка! – с дурацкой улыбкой, исказившей лицо, она отправляет картофелину обратно в кастрюлю.

– Мам, ты меня слышишь? Я говорю, папа болен! Видела, как у него вздут живот? И это при такой худобе. И отеки!

Анна продолжает медленно снимать ножом шкурки с картофелин:

– Поступай как знаешь, дочка. А меня оставь, пожалуйста, в покое.

Анна на секунду поднимает лицо, Агата видит ее небесно-голубые глаза, сплошь усыпанные морщинками. В тон глазам вокруг тела Анны мерцает точно такого же цвета оберег.

«Ее агрид болен не меньше, чем у отца», – думает Агата.

– А если ему плохо, – безмятежно продолжает Анна, – так только потому, что пьет до умопомрачения. Что же я могу поделать? Мне и скорую-то вызвать стыдно. Что врачи скажут?

– Нашла чего стесняться… – бурчит Агата и, убедившись, что не достучится до матери, достает телефон и вызывает скорую.