Текст книги "Круги от камушка"

***

Леночкина мама приоткрыла дверь комнаты, молча изобразила рукой телефонную трубку и ткнула пальцем в сторону коридора. «А, видно, отец меня ищет», – сообразил Костик, – «мобила-то все еще выключена.» На цыпочках вышел из комнаты, добрался до аппарата, сунул трубку к уху и произнес негромко: «Ло?»

Некоторое время там молчали, только что-то потрескивало и шипело. Потом прорезался тихий и совершенно убитый голос:

– Не бросай трубку, ладно? Тик?

Первым импульсом было – шмякнуть по рычагу. Еле удержался.

– Ну. Ладно, не брошу. Раз уж нашла. Привет, типа. Чего хотела?

Опять долгая шуршащая тишина. Потом тихо-тихо:

– Тик. Прости меня, а? Катька к матери вернулась. Я тут одна, мне так страшно.

– Ты че, семилетка, что, ли? – начало оживать прежнее раздражение.

– Нет… Дда… Я боюсь, Тик.

– Ну а я что могу? Прибежать прямо сейчас и спасать тебя? Свет включи по всей квартире, вот и не будет страшно. Водки выпей и спать ложись.

Нельку прорвало:

– Тик… Ну что случилось, что? Почему ты так? Что я не так сказала? Я тебя люблю, я не могу без тебя, мне плохо знаешь как? Я бутылку выпила, и вообще не пьяная! Только хуже от этого! Тик, пожалуйста! Костик! Приходи, а? Ты к Ленке пришел, помочь ей, ты молодец, настоящий мужчина, ну помоги же и мне, Костик! Пожалуйста! Ты же меня любишь… любил хотя бы… Ну помоги, а потом уйдешь. А? Я не буду держать совсем, только побудь со мной, чуть-чуть! Один раз! Я не справлюсь без тебя!

Костик мысленно ругнулся, но уже без особой злости. «В конце концов, чего я: Шу помогаю, а Нельке – хер? Сам же потом буду себя материть. Ладно.»

– Ай, хрен с тобой, золотая рыбка. Ща подгребу. Потерпи там. И не пей больше, поняла?

– Тиииик… Тиииика… – голос у Нельки разом стал, как у телепортированного в Сахару снеговика. – Я тебя люблю, Костик. Люблю. Поверь. Пожалуйста. Да, я тебе изменила, я дура! Дура! Но больше никогда. Никогда-никогда не изменю, обещаю! Прости, кот! Прости меня! Приходи, я буду ждать, Тик!

Непередаваемое ощущение: сунули в рот конфетку и немедленно огрели поленом по затылку. Только бабы так умеют.

– Нелька… ты… реально дура, слышь? Ты вообще идиотка ебанутая. Связался с тобой, бля…

– Тииик!! – навзрыд.

– Че «Тик», ёба? Лююбит она, пизда блядская! Иди нахуй, короче, и нехуй мне звонить! Всосала?

Молчание. Шипение. Короткие гудки.

***

– Так, Костя. Теперь рассказывай по порядку. Не торопись только, я буду записывать.

– Ну. Мы с Нелькой по телефону говорили сначала. Вы знаете, наверно, что мы с ней… вместе были. Потом не то что поссорились, как-то глупо поругались просто. Я думал, потом помиримся. Успокоимся, типа. Сегодня вечером я у Шу… у Лены Шумко был, вот она туда позвонила. Сказала, что ей без меня плохо, что она боится. Что напилась из-за этого. Просила прийти. Я вроде согласился, а потом она сказала… что она мне изменила, короче. Ну, я оху… озверел, конечно… дурой ее назвал, обругал матом. Послал, короче. Она трубку бросила. Я такой злой был, думал, никуда не пойду. А потом Шу… Ленка проснулась… стала кричать, чтобы я к Нельке шел немедленно. Она со мной хотела, но ее родители не пустили, она на ногах еле стояла…

– Таак. Записал. Продолжай?

– Ну, я прибежал, стал в дверь звонить. Она не открывает. У меня ключ был, она мне недавно дала, на всякий случай. Хотел открыть – а там какая-то хер… фигня в замке. Это она ключ в нем сломала, да?

– Да. Все предусмотрела.

– Ну, короче, я уже реально перестремался… испугался, всмысле. С улицы видел же, что у нее свет горит. Везде причем. Короче, стал звонить соседям, уже весь как этот… Стал им орать, что Нелька у себя газ открыла, щас все взлетят. Просто чтобы вышел хоть кто-то. Ну, выскочил соседский мужик. Я его не то чтоб знаю, ну, «дядя Саша», так, стояли курили пару раз внизу вместе.

– Подожди секунду… Ага… ага… Давай дальше?

– Он вышел, да. Я ему стал объяснять, что она там заперлась, бухая, в истерике, хер знает что может сделать, и газ, и воду, и поджечь, там. Или просто с окна бросится. На телефон тоже не отвечает ни фига. Ну, он, короче, нормальный мужик оказался. Посмотрел на замок, побежал домой, у него в сейфе ружье какое-то было…

– «Сайга».

– Что?..

– Карабин так называется. «Сайга-двенадцать».

– А. Ну да. Для самообороны держит, он сказал. Вот он, короче, этой «сайгой», как ебнет из нее в замок! Раза три. Тут весь подъезд, конечно, подорвался, все повыскакивали. Я думал, оглохну в жопу, так ебашит… извините, товарищ майор, что я матерюсь, просто нервы.

– Ничего-ничего. Продолжай.

– Короче, он замок разъебал, мы забежали… извините… а закурить можно? Вообще всего пиздячит… как вспомню… не могу просто…

– Конечно. Вот, держи мои.

– Спасибо. Ну и, в общем. Везде свет горит, ванна открыта, и Нелька… на батарее… бляя… еб твою, как вообще… багровая вся, язык этот… мы ее сняли, короче, я пока «скорую» вызывал, дядя Саша ей реанимацию делал. Он в армии был, еще в первую чеченскую, все умеет, как надо. Массаж сердца, я только в фильмах видел, и там вообще не так было. Мне сказал ей пульс проверять, на шее, и искусственное дыхание делать. Пульса у нее не было сначала вообще. Потом он говорил, что она недолго висела, типа еще не посинела даже толком. Но все равно уже сердце встало. Ну, он ей давит, короче… я даже не знал, что так быстро надо давить. Как на швейной машинке. Я в рот ей дую. А пульса нету и нету. Не знаю, сколько мы так. Он потом сказал – минуту или две, не больше. Наверно, иначе бы просто не получилось ни хуя. Потом она как-то так, задышала вроде, что-то вроде пульса началось такое, хуевенько, но хоть что-то. Дядь Саша, правда, сказал не останавливаться, пока «скорая» не приедет. Типа, иначе все равно пиздец. Он когда устал – я вместо него давил. Бля, тяжело, вообще. Мы, врачам, кстати, сказали, что она дышит еще, а то на трупак они бы только к утру приехали. Еще повезло, бригада была нормальная, сразу как зашли, увидели – нас выпиздили нахуй, стали ее колоть, этот… электрошок подключили, звонят в больницу, типа срочно давайте реанимацию готовьте. Их оттуда посылают, я слышу, типа ночь, выходные, какая реанимация, все ушли уже, все равно сдохнет, а они на них матом, блядь. В общем, увезли, а мы сидим такие охуевшие. Минут двадцать прошло, как я пришел, я потом понял. Если бы я не бежал, а шел – ни хуя бы не вытащили, может, минута – и все уже. А если б Ленка не проснулась… бляя. Пиздец просто. Повезло, как в кино, в натуре. Ну, как вспомню…

– Да, досталось тебе, конечно. Надеюсь, с Нелли все обойдется. Она записку писала, наверное, поэтому вы и успели. Скажи, а про ее сестру ты в курсе?

– Про Катьку? А что? Не…

– В общем… она тоже сейчас в реанимации.

– Чее?! Катька? Че за хуйня? Она-то что?? Тоже, что ли?!

– Нет, там хуже. Если может быть хуже. Она беременна была. Решила сделать аборт. А поскольку…

– Какой аборт, нахуй?! Она мне все уши пропиздела, что никогда не сделает!! Да я знал про нее, че смотрите! Это мой ребенок вообще… был… Блядь, да что за уебанство, что за пиздец, бля, какого хуя!! Катька, еб твою мать! Дура пизданутая! Ебббааать. Она в больнице тоже? Там же?

– Да, там же. Жива, но тяжелая, кровь надо переливать. Как получилось: несовершеннолетнюю в гинекологию не примут без согласия матери, поэтому она пошла на нелегальный аборт. Собственно, это тот же гинеколог из поликлиники, но в нерабочее время. Мы знаем про него конечно, но не трогаем, пусть лучше у него скребутся, чем у левых каких-нибудь. Обычно с ним проблем не бывает… но тут, как говорится, рука дрогнула. Что-то он там ей проколол, началось кровотечение. Еле успели до больницы довезти, врачи сказали. Это вечером было, часов в девять – я думаю, Нелли как раз и сообщили, когда она с тобой закончила говорить. Так что не убивайся так уж, не только из-за тебя она так решилась.

– Ну еб же блядь твою! Ну в рот же ебаный пиздец, через жопу нахуй, троепиздие охуевшее размудоблядское! Ебаный в рот! Извините, товарищ майор, ну не могу просто, бля… я иначе шизанусь нахуй… Гребаная жизнь, ненавижу это все, поймал бы кто это придумал – ноги бы в жопу забил! И яйца в рот, бля! Пиздееец…

Костик дернулся, но тут же взял себя в руки.

– Да переночую, че там. У меня тут… – он нервно заржал – …даже зубная щетка есть. Если в ванну смогу зайти, конечно.

***

Разные люди отмечают день рождения по-разному. Один – в консервной банке на орбите, другой – пьяной мордой в салате, третий – возле больничной койки, на которой спит любимая женщина. Жизнь вообще, как гиперактивный подросток: не выносит однообразия.

Нельку привели в чувство довольно быстро: выручили тренированность скалолазки и спасательные мероприятия «от дяди Саши». Ребра он ей, разумеется, поломал, и легкие отбил изрядно, но это все мелочи. Жива, главное. Уже к утру обкололи ее снотворным и перевели в восстановительную палату. А уж Костика туда протащила многопочитаемая в больнице и в городе кардиологиня Юлия. Сжалилась над несчастным красноглазиком: в самом деле, сначала у матери приступ, потом одна девка в реанимацию угодила, а теперь еще и вторая. Не каждому в жизни выпадают такие сутки. Пусть посидит возле Нельки, ничего страшного не случится.

А он и правда всю ночь не спал, только под утро придремал чуть-чуть: сначала сидел, перечитывал записку («…мама, прости, если сможешь. Береги Катюху…», «…Котена, Тик – помиритесь ради моей памяти, пусть все у вас будет хорошо…»); потом выключил свет и лежал без сна, думал всякое. Уснул, когда уже солнце было высоко – но тут пришел мужик ставить новый замок, и Костик, едва дождавшись завершения, сорвался в больницу. Чтобы там упереться лбом в непрошибаемую вахту с ее чугунным правилом: «Пускаем только родственников!» Ни черта записка не помогла, пришлось звонить Юлии, подлизываться и унижаться. Потом полдня просидел на стуле у изголовья, при виде дежурной сестры каждый раз сжимаясь и пытаясь слиться со стеной. Впрочем, та на него особого внимания не обращала: не он первый, не он последний. Этот хоть не орет каждые пять минут: «сестраааа! она не дыышиииит!»

В итоге, разумеется, бессонная ночь и тишина взяли свое: ронял голову, ронял – и уронил окончательно. А Нелька как раз и проснулась минут через десять.

***

…Я где вообще?…

Голова кружится…

Больница? Да, кажется.

Точно, больница. Запах не спутать.

Что было-то?

Ой.

Сняли, значит?

Зачем?

Хотя…

Может, и хорошо…

Стоп.

Катька.

Катька. Спросить надо.

Есть тут кто-нибудь?..

Оппаа. Кого я вижу…

Прибежал, да?

Мириться решил?

А я хочу? Мириться?

Хм. А ведь хочу…

– Эй? Э-эй? Лопоухий? Ау! Тика?

– Бффй! Че? А? Ой. Лиис…

***

Выписали ее через день, с недельным больничным – в основном по поводу ребер и легких. Однако на больничный Нелька предпочла забить: Валерьевна и без того наверняка бесится, нечего усугублять. Замотав шею шарфом, как Степа Лиходеев, провела уроки во вторник хриплым полушепотом – благо, в классах при ее появлении даже на переменах воцарялась благоговейная тишина – и ближе к вечеру робко постучалась в дверь кабинета завуча.

«Прямо как десять лет назад… сейчас как громыхнет!» – она заранее сжалась, переступая порог.

– Нелечка, ты? Заходи, моя девочка. Здравствуй. Как ты себя чувствуешь? Садись вот сюда, в кресло, не надо за стол. Садись. Чайку хочешь? У меня булочки с вареньем есть, сама напекла…

***

– …Да помню, конечно. Сумасшедшие вы были с Лариской, вот что я тебе скажу. Фасад не ремонтировался лет двадцать, эти камни на честном слове держались, мы все боялись под стеной ходить. Когда ремонт начали, они целыми пластами сыпались. А вы по ним – на третий этаж!

(…грязные параллелепипеды рустовки медленно, рывками уходят вниз, «есть второй!», но ногти уже обломаны, пальцы начинают неметь, «не торопись! расслабься! как там Ларка? ползет…», окно все не приближается, как в кошмаре, очередной блок вдруг подается под рукой, «ффух, никогда больше… без страховки…», вот оно, стекло, руку протяни – но рано, надо головой до подоконника, «все, теперь ждать, Ларке еще пару минут…», ноги трясутся все сильнее, пальцы в крови, «стучим!», оба окна распахиваются с треском, руки пацанов вцепляются в ладони, в запястья, «тащи!», «осторожно!», «я же говорил – залезут!», истерический визг девок, хохот парней – и мраморно-белое лицо Валерьевны, еле слышный сипящий шепот: «боже мой… девочки… боже мой…»)

– …я же тогда не разозлилась, я испугалась за вас, пойми ты. Меня в жизни никто так не пугал, как вы тогда. Ладно, меня бы посадили – а вы бы инвалидками на всю жизнь остались. Если бы выжили!

– Простите, Влада Валерьевна. Правда, простите. Дуры были несусветные, вот уж точно. Да и сейчас не лучше, если честно… – Нелька сморщила нос. Владлена фыркнула:

– Девчонки вы еще, что с вас взять. Вот будете в моем возрасте – узнаете, каково быть настоящей дурой. Где сейчас Лариска-то? Давно уже мне не пишет, Коза Козаевна. Все на Кавказе своем?

– Да, все там же. В Абхазии. Дочка у нее уже, два годика. Недавно мне написала – ну, по электронке – что второго ребенка ждет. Дом у них свой, с садом, мандарины, гранаты выращивают, сейчас вроде как персики понемногу пошли. Нормально живут… небогато, но хорошо. Я ей фитиля вкручу, кстати, что вам не пишет. Могла бы и в гости вас позвать, вообще-то… меня же зовет!

– Вкрути, Нелька, вкрути, – завучиха мечтательно сощурилась. – Лет тридцать не была в Абхазии, еще с института, а до сих пор вспоминаю. Благодатные места! Я тебе свой адрес электронной почты дам… да, представь себе, – она хвастливо тряхнула сединой, – и у меня теперь есть и-мэйл! Сын сделал и научил пользоваться. Отправишь его Ларке, пусть не забывает меня. В гости пусть зовет, действительно. Я ведь заслужила? Сколько на одних вас нервов потратила. А? Заслужила? – она вдруг расправила плечи и сурово поверх очков вперилась в собеседницу.

– Конечно, заслужили! – Нелька не выдержала и рассмеялась, настолько комичным показался ей вдруг фирменный «вколачивающий в парту» взгляд Валерьевны. А как они его (и ее!) боялись на уроках истории – вспомнить страшно!

– Ну вот, уже и не боишься… – полупритворно опечалилась когдатошняя гроза старшеклассников. – Большая стала, сама уже других пугаешь. Нелька, куда время уходит? Давно ли я с тебя у доски стружку снимала? К институту тебя готовила, помнишь? Драла, как сидорову козу? А сейчас как-то заглянула в класс на твоем уроке – и так стало грустно… уже мне никого не учить, жизнь вокруг совсем другая, люди другие… даже история – и та другая. Скоро уже на пенсию, а там и…

– Влада Валерьевна, да что вы! Не надо. Не говорите так. – Нелька успокаивающе погладила бывшую наставницу по руке. – Вы еще по миру поездите, столько всего увидите. Вы же не старая совсем, у вас дети замечательные, муж прекрасный. Вам еще жить и жить! Не расстраивайтесь, время все равно не остановишь. Просто живите и радуйтесь. Ну правда.

– Ох, девочка моя, – Владлена глубоко и трудно вздохнула. – Сил уже нет, если честно, куда-то ездить. Желание еще есть, а ноги уже не носят. Старость – не радость… Ай, ладно, что я разнюнилась перед тобой, в самом деле, – она встряхнула плечами. – Давай лучше о тебе поговорим теперь. Не бойся, не бойся, не буду я тебя ругать. Я понять хочу, что с тобой происходит, Нелечка. Беспокоит меня это все. Ты не против поговорить?

– Нет, абсолютно не против… я сама хотела с кем-нибудь это обсудить. – Нелли покраснела. – Запуталась в последнее время, знаете… с матерью-то… лишнего слова не скажи… вот и наделала глупостей.

Завучиха покачала головой:

– Да уж знаю. Сама чуть с ума не сошла, когда про тебя услышала. Ты бы хоть о других подумала, прежде чем в петлю лезть. Ладно, не сердись, все я понимаю. Были, значит, у тебя причины. Давай так сделаем: расскажи мне все, что считаешь нужным, хорошо? Все, что с твоей точки зрения важно. А там посмотрим.

– Хорошо, – Нелька задумалась. – Ну… я тогда с Катьки начну, наверное. Она тут в центре всего, получается…

***

– …Для меня главное, чтобы ты снова не решила с жизнью поквитаться. Самоубийство, Неля – это… сдача. Признание поражения. Пока жива – решение найти всегда можно, было бы желание. А самоубийца отказывается вообще что-то решать. Надеюсь, больше ты такой глупости не сделаешь.

– Нет уж, – Нелька криво усмехнулась и поежилась. – С меня хватит. Вы сами не знаете, насколько правы. Я в последние секунды, когда уже сознание теряла – мне так обидно было, вы не представляете! Просто увидела, как можно было все решить, сколько было путей, сколько возможностей… какая могла быть жизнь. И уже понимала, что все – руки не поднять, ноги отнялись… Страшно и обидно.

И, с внезапно вспыхнувшей улыбкой:

– Так что я теперь за жизнь бороться буду. Она того стоит!

11. «А за окошком месяц май…»

«…Месяц май! Месяц май!»

– А в белой кружке – черный чай! Черный чай! Черный чай! Блин, обожаю! – руки отбивают ритм по столу. – А в доминошной мужички! Мужички! А мужичкиии!..

Нелька тихо стоит в прихожей, закусив губу, чтобы смехом не выдать своего присутствия. Подаренный на восемнадцатилетие диск внезапно стал для Тика откровением: до того он с Сукачевым сталкивался только в газетных и теленовостях, и искренне считал его приблатненным недоумком из разряда всяких Кучиных и Катя-огоньков. Пел с корешами на пьянках «Ольгу» и «Витьку Фомкина» – но никак их с Гариком не соотносил. А теперь гоняет «Песни окраин» в режиме нон-стоп (разумеется, когда подруги дома нет, или на крайний случай в наушниках: стесняется такого неожиданного фанатизма).

– …он служил! в пэвэо!.. – мелькание рук становится неразличимым, тапок с силой отбивает по полу. «А ничего стучит», – машинально отмечает Нелька, сама успевшая в институтские годы посидеть за барабанами. Ее собственные ноги предательски притопывают и пристукивают, заземляя несущийся сквозь них поток энергии. «Ой, не выдержу…»

– …А на душе от слов и рифм! Перебор! Перебоооррр!..

– …Здесь по асфальту каблучки!.. Салют, котяра! Здесь орреет! Ме-сяц-маай! – Нелька грохает на стол пару разнокалиберных кастрюлек, Тик издает счастливый спаниелий взвизг.

– Давай, как я тебя учила, помнишь? Ты ритм держи, я солировать буду! Щас мы им покажем! Ййа подарю тебе Москву! Пааскарей! Прииезжай! Соло!!

(Бедные ложки: опять потом ручки молотком выправлять. В первый раз пришлось этим заниматься после недавней Тиковой днюхи – только там по столу и бутылкам-тарелкам лупили, за отсутствием чистых кастрюль. Зато в шесть рук: Вася тоже кое-что умеет, как выяснилось. Такую румбу выдали, что от плясавших Ёжки, Леськи и Вилки пар пошел. Нижние соседи пытались учинить вредительство, стуча мимо ритма по батарее – но ритм их решительно победил, и заканчивали импровизацию уже дружным ансамблем: ложки – Лис, тарелки и бутылки – Казан, Тик – ладони, соседи – отопительный стояк, девчонки – кордебалет. Верба, Люська и Тохин с Ланкой играли за полный зал обезумевших фанов: им просто места уже не было, ни танцевать, ни стучать. Кайфово посейшенили, короче. Пусть и пришлось потом отпаивать вермутом подвывающую на полу Лиску, но праздника это ничуть не испортило: прочувствованные трехэтажные монологи в паузах между взвывами не оставили грусть-тоске ни единого шанса. Ржали на полу вповалку, всей честной компанией… особенно когда Ёжка-поильщица от хохота стакан уронила…)

Отстучав бешеную коду, Нелька отшвыривает погнутые «палочки» и со стоном оседает на стуле. «Барабанщица, мать моя женщина… ой как больно!»

– Ох, Лис. Ну мы дурни с тобой. Сильно болит? Может, ляжешь? – Костик смотрит с неподдельным состраданием; придвинувшись, осторожно обнимает подругу за плечи. Та поднимает взгляд и улыбается измученно:

– Охх. Да это я дура, не могу удержаться. Ничего, сегодня уже легче. Пройдет. Иди ко мне поближе.

После они молча сидят, обнявшись, и слушают.

 
…Горит огонь, горит, искрами по ветру…
 
 
…Там мохнатые окошки, да лукошки…
 
 
…Виктор Люсе купил на аванец платок!..
 

***

Диск кончился, в комнате тишина. Вставать, однако, совершенно не хочется – ни мне, ни Тику. Невозможно сразу после такого куда-то бежать и чем-то заниматься: кажется, эмоции при любом движении начнут выплескиваться из головы через все отверстия. Цой, Макар, Дядя Федор, Майк, Гарик – спасибо вам! Без вас мы бы не стали собой.

Устроив голову на Тикином плече, наблюдаю за ним искоса. Смешной ты мой: все играешь в непроницаемо-сурового мужика, а стоит чуть завести – и куда деваются твои бесстрастность и мужиковость? Глаза блестят, губы шепотом напевают, башка подергивается в такт. Пацаненок… любимка мой невзрослый…

Почувствовав, что я на него смотрю, суровый фанат «Неприкасаемых» поворачивает лицо – про такие говорят «изнутри светится» – в мою сторону. Долго-долго смотрим друг дружке в глаза. Молчим.

(Это мы в больнице открыли случайно: нам хорошо друг с другом молчать. Встречаться взглядами, соприкасаться руками время от времени – и слова становятся лишними.

«…мне так спокойно с тобой…»

«…ты рядом – и мне тепло…»

«…научишь меня быть вместе?..»

«…ты сам все умеешь, глупенький…»)