Текст книги "Круги от камушка"

***

Не знаю, как другие, а я в одиночку думать не умею. Когда один о чем-то серьезном думаешь – мысли начинают носиться по кругу, и хрен его разорвешь. Надо, чтобы кто-то с тобой спорил, или хотя бы комментировал, тогда что-то получается.

– Алло? Шу, привет. Как оно? Ништяк? Здорово. Как Ромик? Ага. Я? Да я нормально. Слушай, ты сегодня сможешь выйти вечером? Очень надо поговорить. Ну, на часик где-нибудь. В восемь? Нормально. Да, я тебя у подъезда подожду. Ага. Спасибо, солнц. Увидимся, пока.

Вроде народу вокруг навалом – а обсудить что-то всерьез, считай, и не с кем. С Тохином можно, но мы ж набухаемся с ним, и вообще он по бабской психике небольшой специалист. Если б это какие районные разборки были бы – другое дело, а в такой каше только Ленкин и сможет разобраться.

…Лена Шумко. «Параллельная Леночка». Ленкин. Шу моя драгоценная. Вот она идет рядом: невысокая, хрупкая с виду девочка-мышка. Стриженая ежиком, лобастая, остролицая, заметно раскосая: алтайскую родословную не спрячешь. Ни на кого не похожая, странная… некрасивая, по мнению районных пацанов. Правда, мнения свои они давно научены держать при себе: Шу на самбо с восьми лет, с прошлого года – тренер в городской спортшколе, от призовых кубков и грамот шкаф не закрывается, их команда всех кладет от Читы до Ёбурга. Тут не то что вслух обсуждать, тут лучше подальше обходить: вон у Кирпича нос поломатый и зуб выбитый – прижал, как бы, по приколу малолетку в подъезде… А что сия боевая поня неплохо рисует, в музыке разбирается, а также сама стихами балуется и чужих знает сотни – от Гомера до Рыжего – об этом известно только избранным. Даже Ромочка не удостоился, как ни смешно. А я вот – да, хотя скольких бессонных ночей это стоило – вспомнить страшно. Зато как мы с ней и c Вербочкой прошлой весной на крыше полночи друг другу читали, все подряд, из всех эпох… уууу… не повторяется такое никогда…

– Ну вы даете, Коська, – Леночка потрясла головой, выдохнула и засмеялась. – Что ж вы, без резинки-то? А?

– Да как-то… сама как будто не знаешь, – Костик против воли ухмыльнулся. – Прерываться, вытаскивать, надевать… Да и вообще, толку от нее! Помнишь, как мы?

– Ой, не напоминай! – девчонка аж зажмурилась. – До сих пор страшно вспомнить. Слава богу, что обошлось!

(Да уж, кого тут еще славить. Китайское «изделие №2», ценой в рупь, выбрало самый подходящий день, чтобы лопнуть: больше двух недель потом тряслись, ожидая результата. Но встречаться, что характерно – не прекращали…)

– В общем, что я тебе скажу, Кось… – Леночка в задумчивости покусала губы. – Во-первых, все не так страшно. Если бы ты с Катькой остался один на один – вы бы очень долго выгребались…

– Не факт, что вообще бы выгреблись.

– Да нет, выгреблись бы, все ж не девятнадцатый век на дворе… Но поскольку у Катьки есть Нелли – тебе лучше про нее забыть вообще, мне кажется.

И пояснила в ответ на его недоуменный взгляд:

– Ты же правда для нее ничего не сделаешь, а если сделаешь – себе угробишь жизнь. Попадешь в армию, останешься без образования… Пусть Нелька ее поддерживает, у нее хоть какая-то возможность есть. И не грызи себя, – она тронула Костика за плечо. – Твоя вина тут есть, конечно, но небольшая. Поддерживай Катьку морально, звони ей, в гости заходи, вот и будет твое участие. Лучшее, что ты можешь сделать, по-моему.

– Хм. А Нелька что подумает? Не пошлет она меня, с таким… участием?

Леночка хитро улыбнулась:

– А это уже во-вторых. Про Нельку, мне кажется, ты еще многого не понимаешь.

– Ммда?

– Ммда! – передразнила она. – У тебя в руках сокровище, знаешь такую песенку? Тебе офигенно повезло, Коська. Я про Нелли много… от ребят слышала, в Энске, от общих знакомых. Классная тетка. Умная, хозяйственная, добрая, терпеливая… а замуж ее звали – ни в какую. Так она со многими гуляла, еще с первого курса, а серьезно – с одним только парнем, говорят. Но его у нее подружка увела. В общем, то, что она тебя выбрала – это у всех челюсти отпадут. И это не просто так, вот поверь.

– Хыы. Убивать-то меня не придут? Конкуренты, такскть?

– Может, и придут, – Леночка весело сверкнула глазами. – Такое чудо отхватил… в личное пользование! Кось, если без шуток – ты ее береги. Она только с виду такая сильная и серьезная, а на самом деле еще девчонка девчонкой. Романтичная, влюбчивая… и ей очень не хватает любви и поддержки. Скажи, ты ее правда любишь?

– Очень. Только боюсь.

– Боишься? – она вопросительно склонила голову набок. – Это из-за… возраста?

– Ну да, – уныло вздохнул Костик. – На семь лет разница, ну. Она, конечно, подросток по характеру, точно как ты сказала… я уже почувствовал. Но все равно ж, жизненный опыт никуда не денешь. Я по сравнению с ней вообще нуль. Ни черта не знаю, ни черта не умею… даже в постели, извини за подробности…

– Коськ, ну а что ты хочешь? – рассмеялась девочка. – Конечно, тебе ее догонять и догонять, но не в этом же дело. Понимаешь – пока ты ее пытаешься догнать, ты ей интересен! Она тебя всему будет учить, что сама знает, и радоваться, когда у тебя получается. Ты для нее выходишь… такой… ну, не сын… а младший брат, фактически. Она же привыкла сестру опекать, ей это даже нужно. Так что не комплексуй, ничего страшного нет. Когда-нибудь догонишь – и пойдете вместе, уже как взрослые.

– То есть, ты думаешь – она меня из-за Катьки не прогонит?..

– Я уверена, что нет. Ее она не оставит, потому что сестра, а тебя – потому что одновременно жених и брат. Жених ведь, правильно? – Леночка подмигнула.

– Же-ниих… блин… – сконфуженно ухмыльнулся Костик.

– Ну и вот. Главное, не расслабляйся, я не сказала, что это будет легко, – она предостерегающе подняла брови. – Пахать тебе придется, как двум папам Карло. Но оно же того стоит, а?

– Ох. Однозначно стоит. Ну что… буду стараться изо всех сил. Небольших.

– Вот и правильно. Будешь стараться – и сил хватит, и она тебя поддержит. А насчет твоей мысли, что вам втроем надо уезжать… ты сам-то решил, куда собираешься?

Костик нерешительно пощелкал языком:

– Ну, как… В Москву, конечно, хочется… но как-то уже понятно, что это нереально. Тупо денег не хватит на жизнь. Так бы я в общаге жил, подрабатывал где-нибудь, хавал хлеб с чаем, хватило бы как-нибудь, а сейчас надо – квартиру снимать, еду нормальную готовить, Нельке – одежду, косметику всякую… даже если у нее работа будет нормальная – не факт, что хватит. Она же мне не позволит ходить в чем попало и что попало жрать. А если еще Катька будет… ууу… – он безнадежно махнул рукой, – вообще безнадега…

– И правильно, что не позволит, – Леночка наставительно подняла палец. – Я бы тоже не позволила, на ее месте. Лучше самой от нового платья отказаться.

Костик притворно насупился:

– Ой. Ой. Все вы, девки, заодно. Не даете мужикам погулять!

– Не нагулялся еще, мужик? – звонкий смех рассыпался на всю улицу. – Ой, Коська, уморишь ты меня когда-нибудь!..

– Шу, а ты… вы с Ромкой… вы все еще в Питер собираетесь?

– Ага, – она кивнула. – Он в Военмех хочет поступать. Если не пройдет вдруг, тогда в Политехнический.

– А ты туда, в физкультурный? Как его, имени… Гафта, да?

Леночка вдруг смутилась.

– Я… Нет, Коськ, не в Лесгафта уже. Я в академию танца хочу. Не смейся только.

Костик от неожиданности аж споткнулся.

– Шу, да ну тебя! Чего тут смеяться? Серьезно, в академию танца? Во прикольно. А как же твое самбо? Что, бросишь, что ли?

Леночка задумчиво пожала плечами:

– Ну а что самбо? Не всю жизнь же драться? Чемпионкой мира мне все равно не стать. Тренером, конечно, можно работать – но это или в секции, без перспектив, да и без денег, честно говоря… или в каких-нибудь госструктурах, ментов учить. Другим оно сейчас не особо нужно, везде сплошное дзю-до… – она усмехнулась. – То есть мне самбо много дало, но дальше я себя в нем не вижу. А в институте работать, новую систему разрабатывать – времена не те, этим не прокормишься. В общем, это увлечение, а жить надо чем-то другим.

– Хым. Ну да, танцами сейчас в принципе можно заработать. А на какие ты хочешь?

– Современные, но не совсем. Знаешь, что-нибудь на основе рок-н-ролла, сложное и динамичное. Совсем современные я не люблю, они уже какие-то… попсовые. Что за танец, который за пять занятий можно освоить? А рок-н-ролл мы тут с одним парнем танцевали на его днюхе, так классно оторвались! – Леночкины глаза заблестели. – У него потолки высокие в квартире, так он меня крутил и кидал как надо, я аж визжала… А там была тренерша из одной студии, вот она потом подошла ко мне, поговорили. Я к ней сходила на занятия, посмотрела, попробовала… тяжело, конечно, но мне ж не привыкать. А так – классно, такой драйв… Она обещала и рекомендацию дать в академию, она сама там училась. Я с ними списалась по «мылу», видео послала, там же в студии меня записали. Они ответили – приезжайте, скорее всего, возьмем. Вот так.

– Офигеть. – Костик смотрел восхищенно. – Правда, классно, Шу. Я ж видел, ты обалденно танцуешь. Здорово, слушай… А Ромик как?

Девчонка глянула непонимающе:

– А что Ромка?

– Ну… Как бы, танцы – мужики, там… поклонники… Ревновать не будет?

В ответном взгляде сверкнуло изумленное веселье:

– Коськ, да ты что? Как будто у нас в секции сплошные девчонки! Я вообще-то сейчас одна на всю группу, на шесть парней! А в танцах, наоборот, кстати, так что уж с этим проблем не будет. А для поклонников – самбо, если слишком настойчивые, – она подмигнула.

– А, ну сорри. Я ж не знал. Вернее, знал, но не подумал. Как у вас вообще с Ромкой?

Веселье разом угасло.

– Да как… Непросто, конечно. Ругаемся часто. Когда вместе живешь, вылезает всякое, конфликты из-за выеденного яйца. Мы же еще дети совсем. Потом миримся, потом опять начинаем… я, в основном…

Грустные глаза были у Леночки в этот момент. Настолько неожиданно грустные, что Костик не удержался.

– Шу? А ты его… до сих пор любишь?

Девочка чуть заметно ссутулилась и поникла.

– Люблю, Коська. В том-то и дело.

Костик смотрел непонимающе, но подруга шагала молча. Потом снова заговорила, медленно и негромко:

– Понимаешь, как? Мне много чего в нем не нравится, раздражает, но когда он домой приходит – я просто… ну… забываю про все. Прощаю ему вообще все, понимаешь? Буквально носки ему готова стирать. Если он не появляется несколько дней, у меня депрессия. На выездах звоню ему каждый день, говорим по полчаса иногда, и все равно изо всех сил приходится себя держать, чтобы не расклеиться. Он, конечно, меня тоже любит, все делает, и по дому, и цветы мне дарит, и с мамой моей они душа в душу живут. Папа его недолюбливает, правда, но тоже… мирно пока. И при этом я вижу, что он сам по себе… никакой. Хороший, ну и все. Ты вот гораздо лучше… интереснее, веселее… просто нормальный человек. А он иногда вообще как робот. Работа, дом, деньги, семья – и все. В кино вечером сходить – его не вытащищь, «я устал, давай в выходные сходим?» Стихи я ему вообще не показываю, он этого просто не поймет. Про то, чтобы… извини… на крышу вылезти любовью заняться – да ты что, так только психи делают…

– Цывил, – дернул углом рта Костик. – И всегда был цывилом.

– Цивил, – уныло отозвалась Леночка. – Именно. А все равно я его люблю, и бросить не могу, и детей от него хочу. Боюсь, что когда-нибудь это пройдет, и что тогда? А если не пройдет – что мне, всю жизнь с роботом жить? Скажи – бред, да? Ругаю себя, но мысли куда денешь? А во сне тебя вижу… помнишь ту осень?.. – ее голос вдруг перехватило. – Как-то спросонья Ромку тобой назвала, хорошо, он торопился и не заметил…

Взгляд у Костика был – будто его выключили, а он еще не понял и шагает по инерции. Но Леночка этого не видела: она часто моргала, задрав голову, и продолжала тихо и взахлеб:

– Я тогда такая дура была, Кось… надо было с тобой остаться, а я… – она сглотнула, – …боялась. Что мама скажет, что друзья скажут… А любила ведь тебя. И сейчас люблю, еще больше. Больше, чем его. А сделать уже ничего нельзя, ты с Нелькой, я с Ромкой, ничего не поменяешь, хоть расшибись. А я тебя люблю, и все. Почему все так глупо, Коськ?..

– Шу, – Костик прижал к себе неслышно вздрагивающую девочку. – Ну что ты. Не плачь. Ты самая лучшая, Шу. Самая-самая. У меня никого ближе нет, ну правда. И никогда не будет, хоть я десять Нелек встречу. Не плачь, солнышко… Ну, это жизнь, ну… Ну глупо, да, но все устроится. Шу… лапка… Ну ты ж его тоже по-настоящему любишь, если у тебя так. Значит, все правильно, так и надо. Привыкнете друг к другу, научитесь… повзрослеете, и будет у вас счастье, солнышко. И дети, и дом, все будет. А меня постепенно забудешь… отвыкнешь…

– Не хочу тебя… забывать… Кооська…

– Ну мышонка, ну что ты… Не совсем же забудешь, просто будем друг друга любить… тихонько… издали. Я тебя точно не забуду, никогда. Ты лучшая, лучше всех, всегда будешь. Без тебя мне не жизнь, Шу.

– Правда?.. Не забудешь?.. Никогда?..

Леночка подняла мокрые глаза навстречу Костиковым – и улыбнулась…

***

Вот такая же ее улыбка полтора с лишним года назад остановила меня посреди школьного коридора – будто на стену мордой налетел. Бывает так, что человек улыбается только губами, бывает – глазами и лицом, а бывает – вообще всем, что у него есть. Включая каштановый ёжик на макушке и левый… всмысле, большой палец левой ноги. Вот Шу – она как раз из таких последних. Сверкнула – и свернула на лестницу, а я стоял очумелый и думал: приглючилось? Или это вообще не мне?

Она потом говорила, что весь девятый класс на меня засматривалась. Врать не буду, не припомню: и сейчас-то Леночка неприметна на фоне прочих девчонок, а тогда вообще была на пацана похожа. В пацана она и переоделась, когда шла на первую нашу встречу.

Вообще, ни с кем никогда такого не испытывал, и больше уже не испытаю: неожиданно найти в кармане записку, написанную явно шифром, незнакомым почерком; просидеть два дня за расшифровкой, забив на школу и поругавшись с предками; прийти на указанное место и вытащить из тайника приглашение на свидание… тоже зашифрованное, уже по-другому. Еще день. Зашифровать ответ, в темноте, вздрагивая и оглядываясь, вложить его в тайник. Ждать три дня, считая не то что часы – минуты. Залезть на чердак незнакомого дома, не попадая от волнения руками по перекладинам.

…Когда из люка соседнего подъезда осторожно вылез стриженый пацаненок в футболке и драных трениках, я чуть не взвыл. Разыграли, сволочи! И только когда «пацаненок» робко вышел из темноты на свет и улыбнулся в закатном солнце – тогда меня и прошибло второй раз от пяток до макушки.

Заговорили мы с ней только часа через два, нацеловавшись и натискавшись до головокружения. Почему-то в тот раз даже мысли не было о чем-то большем. Потом она подтянула треники, заправила в них футболку размера Икс-Эль, обняла меня до хруста в ребрах, шепнула «До встречи!» – и нырнула обратно в люк.

Сколько потом было таких встреч, я не считал (хотя и можно: все ее шифрозаписки бережно хранятся в моем личном сейфе под кроватью). Осень выдалась теплая, бабье лето затянулось аж до середины октября, мы притащили на «свой» чердак одеяло и тюфяк… Опыта у нас обоих было – кот наплакал, но это совершенно не мешало. Потом до самой Нельки я ничего подобного не испытывал. Качать на себе легкое и гибкое тело Леночки, смотреть, как она двигается, дышит, закидывает руки за голову… гладить ее, целоваться притянув к себе – глаза в глаза – смеющиеся, сияющие, бездонные; потом перекатываться наоборот – и снова раскачиваться в такт, лаская все, до чего дотягиваются руки и язык, урча и взвизгивая от того, что в свою очередь вытворяют ее ладошки… кто бы заподозрил столько страсти и нежности в этой невзрачной пацанке!

(Был, конечно, еще тот случай с подлым китайским изделием. Нервам нашим досталось изрядно, зато сколько потом было радости…)

После всего мы вылезали на крышу, сидели за трубой – чтобы из окон напротив не увидели – и смотрели на закат (случалось, впрочем – и на рассвет); читали стихи – сначала только она мне, а потом уже и друг другу; разговаривали – о звездах, о мире, да вообще обо всем. Шу – изумительная собеседница, с ней никогда не соскучишься. Сколько она мне открыла нового за время нашей дружбы – больше, наверное, чем вся школа за все годы.

Иногда случалось, что в день встречи шел дождь, тогда мы вообще не вылезали из-под одеяла: лежали, обнявшись, слушали шорох и стук по крыше, возню голубей под застрехами; тихонечко что-нибудь сочиняли на двоих – или просто целовались, нежно и сонно. Или все же вылезали и сидели возле слухового окна, завернувшись в одеяло, рука в руке, смотрели на бегущие по стеклу капли… Люки все закрыты с нашей стороны, бояться некого и нечего, торопиться никуда не надо: это действительно был тогда наш дом, пыльный, просторный и ласковый. Редко где мне потом бывало так хорошо.

Тогда же я придумал ей это прозвище: сначала «Шумка», когда она слишком уж расходилась на тюфяке, а потом из этого получилось мягко-присвистывающее «Шу». Шшшууу. Как ветер в чердачных щелях. Больше ее никто так не зовет, это только наше с ней. А в школе она – Ленка-Ёжка, с самого своего появления в шестом классе.

Наверное, в том, что все так быстро кончилось, есть и положительная сторона: мы совершенно не успели друг другу надоесть. Я вообще сомневаюсь, что надоели бы когда-нибудь, настолько нам хорошо рядом. Не то чтобы во всем совпадаем, скорее наоборот; просто мы не цепляемся друг за друга, а складываемся, как головоломка – линия к линии. Даже ее внешность, из-за которой она до девятого класса не ходила на школьные вечеринки и дискотеки – меня, что называется, «цепляет». Скрытая, нездешняя красота – как у марсианок в «Аэлите». Или как кошка-сфинкс: поначалу шарахаешься, а потом на другую не согласишься. Тохин мне объяснял как-то, что это «обратная связь»: типа, мне нравится сама Леночка, как девчонка, поэтому и лицо ее кажется красивым. И сам же тут же проговорился, что ему «как бы тоже». Целых пол-литра потом разбирались, к чему это он… а что я на Шу «запал» в свое время, еще даже словом с ней не обменявшись – это проглядели, естественно. Я потом сам решил, что дело в той самой улыбке. Прямо как у Гагарина: увидишь – и сразу настроение улучшается и жить хочется.

В общем, когда однажды, после очередной встречи, моя девочка – в мыслях уже почти невеста – сказала мне, что долго выбирала между мной и Ромкой… и – «прости меня, Коська, все-таки я – с ним» – я на нее даже обидеться или рассердиться не смог. На мир обиделся, это да. Если в нем такое происходит – нахрена он сдался вообще? Издевательство одно. Попрощался с ней, сказал «спасибо за все», и ушел. Сбежал из дома, в первый раз с восьмого класса, четыре дня бухал с кем попало, дрался, трахался с какими-то совершенно жуткими девками, ночевал в подъездах, на свалке на вонючем матрасе… Потом Тохин и Шу меня нашли, набили морду и отволокли к нему домой. Еще день они попеременно меня отпаивали и лупили, потом я пришел в себя, сказал Витьку: «Ну, кроче, брат ты мне теерь, поял? Блля буду!», и отбыл домой у Леночки на буксире. Предки были в полном ахуе, мать слегла с сердцем, а потом еще неделю по десять раз за вечер в комнату заглядывала – проверяла, что я не сбежал опять. Димка меня, наоборот, очень зауважал с тех пор. А с отцом мы так и не помирились, по факту. Одно слово не так скажешь – и сразу чуть не до драки. За мать он тогда испугался, и так мне и не простил.

Но если б не этот загул – не знаю, что бы между мной и Шу осталось. Видимо, правда: что ни делается, все к лучшему. Она мне тогда в перерывах между самогонкой и побоями втолковывала, что все равно друга ближе, чем я, у нее нет и не будет, что если со мной что-то случится – она вены порежет, и что секс и любовь – разные вещи. Не знаю, что там причиной – она ли была убедительна, или самогон хорош – но я ей поверил и успокоился. С тех пор так и дружим, на грани платонического романа. Леночкин «полумуж» и не подозревает до сих пор, что у нас что-то серьезное было, он ее вообще боготворит. Да и никто не подозревает: в школе мы с ней даже не всегда здороваемся. Конспирация, а то ж.

И тут вот, понимаешь, выясняется…

***

– Коськ, а ты в бога веришь?

– Эээ… ну… как бы, нет. Есть что-то, чего нам не понять… но это не бог.

Они сидели, обнявшись, на скамейке в парке. Леночка потерлась ухом о плечо Костика и спросила, не открывая глаз:

– А что это тогда?

– Гм. Ну, как бы… – тот задумчиво поскреб щеку. – Не сверхъестественное, этого нет. Хотя и жалко, что нет. Но всякое непонятное есть же? Вот бесконечность, например. Она же есть, но ее ни понять, ни увидеть. Или какие-то глобальные законы природы, самые основные, до которых никто никогда не докопается. Или вот… я как-то круг в тетрадке нарисовал, посмотрел – и чуть не завис нафиг. Охренительная штука, если врубиться, никакой травы не надо… – Костик радостно зафыркал. – А бога, по-моему, люди придумали, чтобы не так обидно было за свою тупость. Нагородят хер… фигни, ну и надо ж на кого-то свалить. Он даже когда всемогущий-вездесущий, какой-то такой тупой и мелочный… мстит, обижается, гадости какие-то делает… невозможно же всерьез воспринимать. А ты веришь?

– Нет. Уже нет. – Леночка покрутила головой. – Родители верующие, пытались меня тоже приучить. А я вместо этого тоже стала думать – кто такой этот бог, или что, и где он? А потом – есть ли он вообще? Умная слишком… – она легонько вздохнула. – Им, конечно, не говорю, чтобы не обижать… А для себя я недавно поняла, в чем путаница. Мне кажется, бог есть, но его представляют как существо, а на самом деле он – чувство. Ощущение. Вот знаешь, бывает, стоишь на берегу моря на закате – и так красиво, и ты кому-то за это благодарен, но не знаешь, кому? Вот это и есть бог, мне кажется. Вернее… само ощущение красивого, правильного – это бог. А благодарность – уже этому ощущению, за то, что от него так хорошо. А оно ведь у каждого свое. Одному хорошо, когда он чем-то занят, другому – когда ничего не надо делать… кто-то хочет всем помогать, а кто-то – только своим, а чужих всех убивать. И у целых народов тоже это чувство есть, и тоже у всех по-своему. Складывается из ощущений всех людей в народе. Поэтому у каждого народа свой бог, и у каждого человека в народе немного свой… Я не могу это все точно выразить, ты ж понимаешь… но как-то вот так…

Костик хмыкнул с уважением:

– Да ну… ты классно объяснила, чего. Все понятно. Я об этом редко думаю, на самом деле… я вообще в таких темах не копенгаген… но мне где-то так же кажется. Типа того, что если бог есть… ну, если что-то так называть – это внутри такой голос… как бы второе «я» такое. Которое знает, как надо, чтобы было хорошо. Чтобы было красиво, вот точно как ты говоришь. А то, что вокруг… ну, вне головы… это просто природа, там никакого бога нет. Нет же вне головы музыки, правильно? Звуки есть, а музыка образуется только внутри. У негра из одних звуков получается музыка, а у эскимоса – из других. Но получается же почти у всех? Вот и с богом так же. Короче, согласен руками и ногами.

– Здорово! С музыкой ты классно поймал. Кстати, музыка – это ведь тоже… сверхъестественное… я вот сейчас Битлов слушаю, это же настоящая магия! Чем они берут, просто не понять… но такой кайф, правда?

– Ага, вообще! Чушь вроде полная, а начинаешь слушать – не выключить. Меня на них Лиска подсадила, буквально недавно. Слушай… а ты к чему вообще спрашивала, про бога? К чему-то или просто?

Леночка, не открывая глаз, нашарила его ладонь своей.

– А я пыталась понять, знаешь – почему все может быть так хорошо, а получается так глупо. Кто виноват. Или что. И знаешь что подумала? Что мы слишком много просим. Слишком многого хотим.

Костик нахмурился:

– Да? А слишком – это как? Кто решает? И у кого просим?

– Никто не решает, оно само собой решается. А просим… у самих себя.

– Как это? Не врубаюсь, – он непонимающе потряс головой.

– Ну, как объяснить, – Леночка помолчала, размышляя. – Смотри. Когда чего-то добиваешься, всегда получается целый ворох… как бы сказать… побочных эффектов. Верно?

– Верно, да.

– А поскольку приятного в жизни гораздо меньше, чем неприятного… ну просто потому что человек слишком сложный, ему что ни сделай, все хоть чуть-чуть, да навредит… Получается, что большая часть этих эффектов – они как раз неприятные. То есть на каждое исполненное желание ты получаешь кучу неприятностей. Чем сложнее желание – тем больше минусов. Согласен?

– Нну… да… есть такое. Чего ни добьешься – все какое-то корявое, неудобное, не такое, как хотел. Даже жалко иногда, что добивался. Вроде как издали лучше казалось. А если самое простое – тогда исполняется как надо. – Костик вдруг хехекнул. – Как с девчонками – дружить просто и классно, а любить – сразу начинается всякая байда…

– Ага, вот именно. Я и подумала, Кось: не надо ничего от жизни просить. Не надо ничего желать… лишнего. Что пришло – то пришло, что ушло – вспоминать с благодарностью…

– «Приходя – не радуйся, уходя – не грусти»?

– Точно. Именно так. Просто жить, быть довольным тем, что есть – и все. Вот ты у меня есть, я счастлива, и больше не надо, – она сильнее сжала его руку. – У меня вот то самое ощущение, что это правильно и хорошо. Красиво. Рядом ты, не рядом – все равно. Только чтоб ты был. Чтоб я знала, что ты есть… Неважно, где, неважно, с кем. Тогда мне все остальное в радость, и Ромка, и жизнь вообще. А без тебя ничего не надо. Кось… давай не будем просить, чтобы у нас было как-то лучше? Пусть будет, как сейчас? Мне так хорошо…

Костик погладил девочку по щеке, провел пальцами по чуть вздрагивающим векам:

– Cолнышко. Какое может быть «лучше». Ничего не надо больше. Только чтобы встречаться иногда… в глаза тебе смотреть…

– Вот так?

…мир опрокидывается, кувыркаясь, тая в искристых карих глубинах…

– Шу… У тебя такие глаза… самые лучшие…

– Это у тебя самые лучшие, – будто весенний ветер шекочет ресницы. – Я в них как прыгнула тогда, так и все, не вылезти. Теплые, как море летом. Поцелуй меня, Коська? Я тебя люблю.

…как будто тихое эхо бесконечно повторяет эту фразу. Даже когда губы сплетаются и шепот умолкает – она продолжает звучать, слышная только двоим.