Текст книги "Круги от камушка"

***

Тетя Оля и вправду самая-самая. Во времена незапамятно-легендарные она была единственной, пожалуй, кто заступался на школьных родсобраниях и педсоветах за меня и мне подобных – за «личинок преступника», как без стеснения выражалась наша химичка. Будь ее химичкина воля – пацаны после седьмого класса шли бы строем на зону, а в школе оставались одни девчонки, и то не все. Ленку, в частности, она просто не переваривала – ни органически, ни неорганически, ни даже с катализатором – и сдается мне, что как раз из-за тети Оли. Какой-то был у них, по слухам, личный конфликт в молодости, так и не улаженный. Никто уже не помнит, что они там не поделили (дядю Женю, наверное, что еще…) – но на собрания Ленкиного класса родители ходили, как в цирк, явка иногда была выше стопроцентной, и обязательно кто-нибудь дежурил у двери: чтобы дети потом провокационных вопросов не задавали, наподслушивавшись.

Но это все хиханьки, родсобрания. А вот кто после «Тохинского инцидента» возглавил мирные переговоры между его и моими предками? Кому я обязан свободой и всей дальнейшей жизнью, в итоге? Родителям? Да щазз! Не моя ли собственная мать мечтательно говорила: «Посадят тебя – даже передачку не пошлю»? Моя, моя, чего там… это сейчас делает вид, что ничего не было, типа любимый сыночек и все такое. Небось еще будет скандалить с Ленкиным семейством, что я так у них и прожил всю неделю, домой заявившись на один вечер. И то – брата повидать. А Ольга Матвеевна, между прочим, меня поняла без единого слова, прямо с порога наградила подзатыльником и объявила: «Своих не сдаем. Живи, сиротинушка.» Балдежная тетка.

Для полноты образа стоит добавить, что росту в ней – метр девяносто без малого, что к стихам без музыки она относится с недоумением, и что еще лет за десять до всякого закона в принадлежащих ей магазинах не продавали бухло и курево малолеткам, никогда и ни под каким предлогом. Потому что малолетка запросто мог оказаться платным провокатором, а нарушителей своих распоряжений госпожа Шумко увольняла лично, методом «вынести за шкирку и пнуть под зад с крыльца». Оставшиеся сотрудники делили невыданную зарплату бедняги, и попробовал бы он пожаловаться…

И еще штришок: тети Олина младшенькая в свое время побрила голову и попросила папу записать ее «на драки», получив в очередной раз от мамы в ухо – то ли за невымытый пол, то ли за несделанные уроки, обе уже не помнят. Папа выбрал секцию самбо; мама, узнав, пришла в восторг и назначила решительный бой на через три года. Ровно три года спустя – день в день – одиннадцатилетняя дочка ее в три приема завалила на пол, папа-рефери невозмутимо прокомментировал: «…длинного бить интересней: он дольше падает…» – и это таки стало началом прекрасной дружбы!

***

– …А ты кого хочешь?

– А ты?

– Хы. Я – девчонку.

– И я. Одна у меня не получилась…

– Ну. Ну брось. Элька хорошая. Она ж не виновата…

– …что ее мамочка – идиотка. Не виновата, конечно. Но так, как я хотела, чтобы она была… не выйдет уже. Я тебе рассказывала, как меня Феечка тогда раскатала? Когда я с Питера свалила?

– Ага. Про то, что ты – ничто, а дочка – все?

– Да. И про судьбу. Видимо, действительно так. Вот Ромка теперь из Эльки сделает… маленькую себя. А я хотела – чтобы она была… всеми нами понемножку, но в основном – сама собой. Ни на кого не похожей. Никого не повторяющей. Может, теперь у нас получится? Как ты думаешь?

– Не знаю. Хочется, конечно… но все-таки… – я умолкаю, пытаясь подобрать слова. – Понимаешь… Ромик нас уравновешивал. А сейчас его не будет, и как вся эта хреновина полетит…

– Жалеешь?

– Не-а. Просто не загадываю. Взлетим – посмотрим.

Слегка приоткрыв левый глаз, Шу вдруг произносит с задумчивым ехидством:

– Знаешь, я иногда думаю: а кто из нас мужчина, а кто – женщина?

Неприлично хрюкнув, я парирую:

– Вот родишь – тогда узнаешь! Слушай, ты есть не хочешь? А то я что-то уже.

– Дыксь, ишшо бы! – она открывает второй глаз и косится на стол. – Одиннадцать почти! А принесешь чайку своей лапушке?

Сделав кокетливую мордочку, «лапушка» трется мне щекой о плечо. Ловлю ее носик своим желто-лиловым пельменем:

– Конечно. Тебе что к чаю?

Секунд пять мы смотрим друг на друга, еле сдерживая смех. Потом…

***

– Эй вы там! – тетя Оля вежливо лупит по двери кулаком. – Подъем, ночью надо было спать!

Выслушав двойной взрыв хохота изнутри, она напоследок сотрясает петли могучим ударом, назначает обед через две минуты ноль ноль секунд, и удаляется, довольно топая. А мы наконец-то выбираемся из уютнейшего из гнезд, делаем для приличия вид, что оделись – и торжественно следуем в душ.

Надо ж иногда и силы восстановить.

***

– …это самое главное. А что там дальше будет… пофиг. Я ничего не боюсь.

Нагнувшись, Шу подхватывает рюкзачок с асфальта и шагает ко мне. Обнимаемся.

– Знаешь, говорят: под обстрелом не страшно – страшно после. Мы еще побоимся с тобой! Давай, Коська, до скорого.

– Давай. Береги себя. Пожалуйста.

– Обещаю. Как я без тебя буду!.. Всё. Всё.

Гляжу, как она перебегает шоссе, задерживаясь на линиях, исчезая за ревущими боками фур – и снова возникая невредимой; добежав, оборачивается, молча машет рукой и направляется к автобусной остановке. Ей двадцать километров до дома, мне – тысяча. У нее впереди – презрение мужа и равнодушная опаска дочери, у меня – объятия жены на пороге и счастливое гуканье сына. Она обожает своих родителей, а я бы со своими никогда больше не виделся.

И все-таки мы с ней – один и тот же человек. Опечатка, ошибка, баг Мироздания, упорно не желающий исправляться, а желающий себе счастливого будущего. Мы ему даже имя придумали, этому будущему. Красивое, старинное имя: Ирина.

«Держитесь, мышата», – думаю я вслед отъезжающему автобусу. И улыбаюсь, услышав в ответ: «Этим кошкам мы не по зубам! Теплой трассы, чудо!»

Курс – норд-вест. Домой.

4. «…не выспаться, не надышаться…»

А вышло все совсем не так, как нам виделось.

У Шу уперся наглухо Ромик: пока Элька не выздоровеет – не смей уходить! Все ваши «чуйства» одного ее мизинца не стоят! Да и вообще, остынь и подумай как следует – хватит, может, метаться? Все равно ничего у вас не выйдет!

У меня взбесилась – и чуть не ушла – Лиска: я ее застал, вернувшись, прыгающей на чемоданах в состоянии невменяемом. Светочка постаралась, добрая душа: услышала от кого-то, что нас с Ленкой видели в обнимку на родных улицах, и поспешила известить подругу. Я пока в прихожей рюкзак снимал – узнал о себе много нового, а потом пошли подробности Ленкиной родословной, и тут уж меня вынесло… Орали друг на друга так, что соседи стали в дверь ломиться, а Бориске пришлось «скорую» вызывать: буквально перепугался до посинения, задыхаться начал. Пока с ним возились, Лис немного пришла в себя, слава Джа – но меня потом уже и слушать не хотела. «Хватит глупостей!» да «о сыне подумай!» – вот и все, чего я от нее тогда добился. Полгода с лишним прошло, пока я ее уговорил встретиться и помириться с Ленкой. И хоть это успели: следующая встреча была назначена через месяц, и собирались мы на ней обсудить, как тогда модно было выражаться, «дорожную карту» дальнейших переговоров – но как раз в это время Шу в первый раз ушла из зоны доступа.

***

Из дневника Ёжки.

2013 год

25 февраля

…Страшно было. Как никогда страшно. Выкидыш на моем сроке – это можно и коньки отбросить. Хорошо, что всего лишь язва. Плохо, что раньше не нашли, придется ждать. Не делать же кесарево из-за этого!

14 марта

…Ну и больницы у нас! Пока не столкнешься – не поверишь. Дурдом-ромашка.

Набегалась, сил нет писать. Завтра.

24 марта

…Диета – это кошмар. Я не вынесу. Смотрела, как Эл ушмякивает крабовые палочки, и плакала внутрь себя злыми слезями. Надо их тоже посадить, обоих. Только повод придумать.

Пушиська приезжала по делам, заночевала. Говорит, я плохо выгляжу. Еще бы мне хорошо выглядеть, когда все вокруг только и делают, что жрут!!!

1 апреля

Если не язва – то что?

4 апреля

…Эл всем встречным и поперечным рассказывает, что у нее будет «сестъонка, къасивая-къасивая». Надо ее к логопеду сводить, что-то оно само не выпъавляется…

11 апреля

Вот так вот.

12 апреля

«Жизнь Счастливого Мальчика прекратила течение свое. Позади теперь осталось ВСЕ. Существовать без этого оказалось невозможно, и Счастливый Мальчик исчез. Или умер. Или просто остался в прошлом, зацепившись там, как утопленник останавливается, зацепившись вдруг за корягу у берега. Счастливый Мальчик исчез. В будущем его больше не стало.»

« – Все? – спросил Затворник.

Шестипалый кивнул.

– Теперь я, – поднимаясь, сказал Затворник.

Он задрал голову и закричал изо всех сил:

– Мир!! Прощай!!»

13 апреля

Феечка ты моя, Феечка! Как, откуда узнала? Мы же никому, ни слова!

Вчера вечером звонок: Ленка, у тебя все нормально? Я через силу сказала: все ништяк. Сегодня с утра она звонит в дверь…

Сашка, я буду жить! Буду! Мне еще Ирку в школу вести и замуж выдавать, а я тут собралась подыхать в соплях. Не дождутся! Выкарабкаемся!

6 мая

Ушастенькая. Чудо мое маленькое. Иришенька. Пусть ей будет счастье, хорошо? Ну пожалуйста!

Деньги от Феюшки пришли, выпишусь – сразу в онкоцентр. Жить, жить и бороться!!!

***

Чего стоила Санечке продажа наследственной, еще прабабушкиной «Гварнери» – она рассказала только недавно: как пришлось учиться играть чуть ли не заново на новом – великолепном, но холодном и чужом – инструменте, и как ее преследовал днем и ночью «тот» звук, родной с беспамятного детства. Выкупить свою красавицу обратно она и не надеется: разве что к старости, и то если питаться одним хлебом. Такое чудо дается раз в жизни.

Но зато Шу тех денег (якобы, Санькиных с Адой сбережений) – хватило на первое полное обследование, первые серьезные лекарства, да и на роды в хорошей больнице осталось. Уже потом, когда они кончились, пришлось сдаваться банку: Ромикова зарплата вся уходила на детей и на жизнь, а сообщать кому-то еще Шу отказалась категорически. До той самой третьей «химии» она была уверена, что вылезет, и тогда уже во всем признается; на обеспокоенные вопросы – мол, куда пропала? – отвиралась, что дочка родилась слабенькой, ни минуты свободной нет, по больницам с ней все время. Хотя на деле Ирка с рождения была здоровячкой, не в пример сестре.

Ну, а когда уже стало понятно, к чему все идет – они с Ромиком сначала изобразили семейную ссору и бегство жены с младенцем в неизвестном направлении, а потом торжественное примирение и отбытие за границу, на «второй медовый месяц». Мы с Лисой, когда прочитали, впали в офигение пополам с обидой, и единогласно решили: вопросов – не задавать, переписку – прекратить! Пока сама не объяснит. Она и объяснила, сразу, как только вернулась…

Уже после всего – чуть ли не в первую годовщину – Светочка со своей неизбывной корчагинской добротой написала в блоге: мол, не имела права Лена от нас скрывать такое, разве мы ей не друзья были, последнюю рубашку бы с себя сняли… и еще пол-экрана в таком духе. Неодобрямс, одним словом. Ей вежливо ответили (Пух, кажется), что Лена до последнего берегла отца от потрясения, которое ему могло стоить жизни. Светка взвилась, что родителям «только хуже пришлось», да и откуда бы они узнали! Кто-то третий ей прозрачно намекнул, откуда у нас все всегда всё узнают… Короче, когда уже дошло до обещаний приехать-отравить-переломать-выцарапать, в комменты ворвались Злая Феечка бок о бок с Рыжей Тучей, и разнесли эту горящую избу по бревнышку. Оттянулись так, что Вербик потом извинялась по телефону дрожащим голоском, а Светка с тех пор держит с нами со всеми вежливую дистанцию – хотя на тринадцатое мая и девятое сентября приезжает исправно, как бы негласно попрекая почти не появляющуюся ни там, ни там Феечку. И, конечно же, не упускает случая напомнить общественности, кто был Лучшей Подругой Лены – после Нелли, разумеется, после Нелли! Смех и грех…

А вообще-то для нас стало неожиданным открытием, как много может остаться от такой короткой жизни. То Валя закончит расшифровывать и выложит очередную Ленкину тетрадь, и посыплется шквал воспоминаний и восхищений в комментах; то выйдет первая книжка загадочного автора «Викки Пух», с посвящением такой же загадочной «Ёжиньке» – а потому что три рассказа как минимум основаны на Ленкиных сюжетах и набросках (в том числе мой любимый – про группу ученых, которые постепенно и по-разному сходят с ума, работая над искусственным интеллектом: откуда что бралось?..) Или вот «обучалку» для тохинской безумной игрушки, над которой Шу работала в свои последние месяцы, Витек довел до кондиции; теперь Светка раскручивает продажи и треть выручки добросовестно переводит на счета Ирки и Эльки, «до совершеннолетия». Роскошное у девчонок будет приданное… Ну, и мы с Рыжей тоже отметились, устроив виртуальную выставку Ленкиных рисунков на собственном сайте (сейчас она переехала на созданный Валей сайт памяти, и пополняется сканами многого, что Ленка в свое время раздавала – от карельских пейзажей до карандашных портретов). Просто удивительно, сколько она всего успела.

Но главное – дети, конечно. Две дочки: одна на них с Ромкой похожа, а другая – вылитая мама…

5. «Мне разлука с тобой знакома…»

– А ты в курсе, что у Ирки потом проблемы будут? Это вам гражданство дадут, а ей-то нет. Шестнадцать исполнится – и вышвырнут из страны, там это легко.

Катька по-прежнему обожает поехидничать, но это не тот случай. Сейчас она серьезна.

– А время быстро пройдет, даже не заметишь. Может, все-таки передумаете?

Не передумаем, конечно, все она прекрасно понимает. Билеты давно куплены, новые загранпаспорта проштампованы «для проживания за границей», вещи меньшей частью упакованы, большей – распроданы или розданы; послезавтра вечером, если не вмешается Его Вреднейшество Случай, мы уже будем гражданами Израиля. Дурацкое решение, которое никто до сих пор не может понять… даже мы сами, если честно. Меняем шило в заднице на мыло под ногами: отлично Надя выразилась. И добавила, буквально следующей фразой: «…но лучше уж мыло, чем… вот это все…»

Везет мне по жизни с рыжими: все до единой – сумасшедшие, и у каждой при этом здравого смысла на пятерых. Ладно Лиска – все-таки историк, да еще с упором на двадцатый век; ладно Надюша – у нее жизненный опыт, причем из времен самых развеселых; но вот откуда Вика взяла свое чеканное «третьей мировой не будет, но мы еще об этом пожалеем»? Или Катерина, эталон гуманитарного мышления, которая нас чуть не за руки тащила в Европу последние лет пять – как она из Германии разглядела происходящее на «недородине», откуда такое прозрение, если даже у нас тут не до всех еще дошло? И рад бы объяснить обостренным инстинктом самосохранения, да вот беда: у двух из этих четырех он не то что обостренный – он вообще выключен, кажется. Одна такое несет прилюдно, что и за меньшее нынче домой не возвращаются, другая – мать двоих детей! – четверть года проводит между небом и землей, вися на кончиках пальцев… а теперь вот тащит все семейство в страну, которой понимающие люди отпускают еще лет десять-пятнадцать – и кирдык с приветом. И семейство, что характерно, тащится!

Нет, что «ехать таки надо» – тут и вопроса нет: ради детей, пока еще не поздно… Но почему в Израиль?! Не в Финку (сложно, но если постараться…); не в Дойчлянд (проще уж некуда); даже не в Австралию (нас бы пустили, мы узнавали). Нет: в пустыню, в жару, под обстрелы! Откуда вообще взялась эта безумная идея с «репатриацией»?

Да ниоткуда. Отовсюду, вернее, понемногу. Там обрывок разговора, тут анекдот к месту, мой древнееврейский в универе, отъезд Бэллочки, Кашкины армейские байки, фотки теракта в Иерусалиме, не скрывающий довольства комментатор на Первом канале… короче, «компоненты растереть по отдельности до пылевидного состояния, а затем смешать с максимально возможной тщательностью». Результат насыпаем большой кучей, сами залезаем сверху, чиркаем спичкой – к примеру, громкой фразой случайной бабы в метро, при одобрительном молчании окружающих. И наслаждаемся пролетающими пейзажами…

Гуманитарно-ясновидящая Катюха правильно оценивает мою задумчивость. Произнеся одним лицом «ну, что ж теперь…», она стряхивает пепел в банку и вслед за мной глядит за борт, на верхушку солнца, еще торчащую из воды. Квартира у Герасек на пятнадцатом этаже, так что нам вечер подарит лишнюю минутку. И комары сюда почти не долетают, хотя Юнтоловка – вон она, через шоссе, дышит своими болотами. Отличную хату Дюша себе настриг, кто бы мог подумать, что история питерской архитектуры может быть такой прибыльной! И всего-то делов – не страдать лишней брезгливостью…

– Ау, любители свежего воздуха!

Синхронно оборачиваемся к выглядывающей из двери Нельке. Я машинально прячу сигарету; Катюха, помедлив секунду, демонстративно глубоко затягивается и выпускает дым, как тот актер из клипа «Ноля» – ааааххххх! Нелька ржет, с любовью глядя на сестричку. Похожи стали – со спины только по кудряшкам и различишь, особенно теперь, когда прически одинаковые. С лица, конечно, другая история, тут они никогда не сойдутся, но издали я их уже путаю.

Налюбовавшись, женушка моя командует:

– Хватит травиться, айда внутрь! Сейчас солнце сядет, мы закроем, а то сквозняк. Кот, пошли, нам мужские руки нужны. Дюшка дрель распаковал, а что с ней делать – не знает.

– Что, до полочек добрались, что ль?

– Ага! На свою голову!

Наш с Нелькой отъезд очень удачно совпал с Дюшиным и Наткиным новосельем: набиваться впятнадцатером с детьми в наши двадцать квадратов – идея сомнительная, а у них нынче две просторных комнаты, плюс здоровенная кухня, плюс балкон, который мы как раз сейчас с неохотой покидаем. Правда, обстановки во всем этом великолепии – Мяус наплакал, а он плакать не любит, он предпочитает других доводить. Еще и Натаха специально всех предупредила: купите стулья или столы – буду их кидать с балкона по одному, наслаждаясь зрелищем! Натерпелась, говорит, по общагам, теперь хочу все выбрать сама, до распоследнего полотенчика! Прекрасный, всячески одобряемый мной подход – но сидеть мы из-за него сегодня будем на уворованной с соседней стройплощадки чудовищной деревянной скамье, занозистой и шаткой. И то как почетные гости: непочетные, те вообще на пенках…

Шествующая впереди Катька вдруг оборачивается и заявляет:

– Баранов, ты же мне уступишь место, да? Я на полу сидеть не буду.

Телепатка хренова. Да уступлю, куда я денусь… во-первых, потому что я джентельмен (смейтесь, смейтесь!), а во-вторых – на Кэт сегодня такая юбочка, что сидеть задрав коленки ей противопоказано. А то мужиков валерьянкой придется поить, вместо коньяка. Их, слава Джа, теперь у нас немало: кроме хозяина дома и меня – херр Дэнис, Пухов Медведь, Иркин Колюня, Феечкин Олежик (мы уже на полном серьезе предлагаем им в ЗАГСе взять фамилию «Феечкины»), и еще Люськин очередной молчаливый молчел, которого она просто не решилась оставить в Москве одного, и которому Катенькины интимные подробности как раз и будут совсем-совсем лишними: без того пялится вокруг, только что слюнями не капая. Воронишвили, блин. Надо за ним посматривать – а то нажрется, мало ли…

Хотя я тоже пялюсь, чего там. Хороши наши девочки, ну до чего хороши! Даже Натаха сегодня – просто Наточка-Натулечка: вроде даже в росте уменьшилась, хотя на каблуках. Вот сверху вниз если: сперва Натины вороные крылья и не менее вороний (но от того не менее очаровательный) клювик, пониже – лохматые беличьи шубки моей дорогой и ее бесценной, еще чуть ниже – миллионерский зимний соболь Люсеньки, расшитый синими топазами (чего ты мне глазки строишь, мы еще даже не открыли!). Под ним – оркестр, туш! – чудо природы, впервые на нашей арене – ааарранжевый бегемотик! Как ни старается Торька, а ниже семидесяти пяти пока не выходит. Но ей и не надо, по всеобщему единогласному мнению: бесподобна и так. Дальше у нас уже начинаются верхушки травы, а над травой скачут два милейших тушканчика: горный белый и водный серый, Пушиська и Ирка-Большая, но только чтобы отличать от Ирки-Маленькой, которая пока еще просто пингвинчик: «ыыы!», говорит, «ы!ы!ы-ыы!» Тушканчики ей с удовольствием вторят, и зря: орава пингвинят тут же материализуется из всех углов, и теперь они просто так не уйдут. …Во, правильно: не можешь справиться – возглавь! Ычащее и подпрыгивающее стадо уволакивается в большую комнату – причем Лилька напоследок безошибочно оглядывается и показывает мне язык… а мгновение спустя в комнате раздается, как сказал бы Шестаков. В хлещущем сквозь дверь потоке чего только не летит: и хохот, и ответное хлопанье крыльев, и обещания «ремнем по заднице» – хотя ремня Катерина в жизни не носила, кажется; пингвинятник, не понеся потерь, жизнерадостно выстреливает из проема обратно и рассасывается с той же стремительностью, как возник – только Иришу я не успел ухватить за рукав, и поди ее теперь отыщи в пустой квартире! Поразительное существо, однажды в лесу мы ее битый час по всем кустам вышаривали – а она сидела посреди лагеря в полиэтиленовом пакете, скрутившись в шарик и выставив наружу только спину в курточке: воплотила буквально фразу «прикинься ветошью». Нелька чуть с ума не съехала, когда ей мешок с одеждой сказал «мама!». Даже ругать не стали, настолько было смешно.

…Стоп, кого-то я еще пропустил. Так, обратно снизу вверх: Верба-Ирка-Вика-Люська-Катька-Нелька-Натка… Кого нет? Правильно, Вилки нет, но ее и вообще тут нет: у Сереги полеты, а у самой госпожи Белоконь – полный летний лагерь детей, она у нас занятее всех. И Магвайки нет, не вырвалась Магвайка из своих акций и круглых столов, политика отгулов не знает. По скайпу попрощались – и то удача, с нашей-то разницей во времени…

Но все-таки – кого не хватает?

– Эй! Гляделки треснут!

Ладошки на глазах аккуратно подталкивают мою башку в сторону, и я вслед за ней разворачиваюсь на сто восемьдесят – точно под взгляд единственной пропущенной обитательницы нашего зоосада. Даже затрудняюсь сказать: львица? Тибетская ячка? Сенбернарша? Что там на клетке написано?..

– Ау, ушастенький? Тебя на кухне ждут, забыл? С нетерпением!

…Мартышка.

Она не сильно повзрослела, на фоне прочих – так вообще девчонка. Веселая, нахальная, циничная, как всегда. Только вот глаза…

«…Видел Сашку, да?»

«Видел. Может, пройдет еще?»

«Может быть…»

Не проходит. Поседели у нее глаза, как Лиска выразилась – и, похоже, безвозвратно. По нам по всем ударило, а по ней… будто катком проехало. И сегодня будет обязательно момент, когда все выпьют, вздохнут и ненадолго замолчат – а Феечку я выведу за трясущиеся плечи на кухню, и Борька с Иркой встанут часовыми у входа, отгоняя прочую малышню. И не очень малышню – тоже: Светочка как-то побежала следом, так нам передали потом, что ей Ирочка сказала. Мы ее таким словам не учили, честно…

Но пока все это спрятано, разлито тонким до невидимости слоем в веселом и язвительном прищуре. Сашхен просто так не сломаешь, она держится: работой своей бешеной, мамой, друзьями, музыкой…

– Когда замуж выйдешь, лохматенция? – шучу я, чтоб хоть как-то сбить ее взгляд.

– Когда Нелька тебя пошлет, кобеляку! – засмеявшись, она толкает меня в плечи. – Иди давай, а то под конвоем отведу! У них там консилиум над телом Буратины, а ты на девок пялишься! Сачок!

– Дык, есть на что пялиться! – предусмотрительно сделав шаг назад, я моментально запускаю пальцы в ее фирменный «взрыв на прядильной фабрике», и успеваю взвить немалый клуб чернейшего дыма, прежде чем умчаться в кухню, прятаться под супругину юбку: больше никому не под силу выстоять против Санечкиной ярости. Вылезаю, только когда нахохотавшаяся Торька уводит изрыгающую черные проклятия фею в ванную – восстанавливать порушенное. Это ж только кажется, что у нее на башке вороны гнезда вили: может, конечно, и вороны, но выдрессированные тща-тель-ней-ше! На сегодняшней скрипичной сцене Санечка – явление из явлений: у других показывают крупные планы лица, а у нее – крупный план хаера. И руки. И снова хаер. Она уже плюнула, шутит, что на косметике зато экономит вдвое: все равно все ноль внимания…

– Ушла? – я выбираюсь из-под юбки. – Ффух. Что у вас тут, творческие узбеки? …Осторожно, блин, мне глаза еще понадобятся! Так… шо мы имеем с гуся… ыэээ. Дюша, два вопроса. Во-первых, где ты это купил?.. Аа, в Гостинке! Почему-то я так и думал… Я тебе потом скажу. Бэз дам. Ага. Вопрос номер дальше: ты сверлом по металлу бетон сверлить собрался?.. Ах, кирпич! Офигеть. Не, я тоже когда-то пытался… но у меня! Другого! Сверла! Не было!! А ты что, бедный, что ли? Натка, нахрена ты этого нищего в доме держишь?!

– Тебя не спросила! Так что, эта дрель не подходит? Андрюша, я тебя завтра…

– Остынь. Дрель говно, конечно… Ой, простите, девушки, женщины, дамы… а ты не слышала, поняла?! Испарись вообще! Так это, Нат. Дрель эта просто проживет дырок двадцать, и сгорит на… нахрен. Я уже по ней вижу. А что со сверлами? Еще есть?

– Есть. Держи.

– Йййоооо! Я ху… Чтоб я так жил! Сколько их тут?! Ыыы!!

– Много. Выбирай, какое понравится.

– Ыиии! Вот это. Нет, вот это! И вот эти два! И вот это, с красненьким!! Аафигееть! Блин. Слушайте, клево быть богатым!

– А ты сомневался? Вот еще что-нибудь скажи про моего мужа.

– Молчу. Как рыба. Дайте дрель, в конце концов, я щас кайфовать буду! Таак. Ассистент, ключ! Торька, фьить! Угу. Пааакррепче его… отак. Забирай. Ухуу… Ррозетку! О! Фтыкай, ага. Е? Разойдись, проверка! …ууу, как бьет… не, на двадцать ее не хватит. А нам двадцать и не надо, нам четыре хватило бы. Вы разметили там, нет? Торьк? Ага, хоть кто-то тут что-то умеет… Таак. Ассистент, молоток! Керн! А, извините. Гвоздь давайте, самый большой… нехай будет шуруп… Ййиа! Ыннндя! Не смотрите под руку!.. Не, тебе – можно. Ты талант. Вот уеду – будешь тут всем дырки сверлить. В головах, ага… Так, всё, готовы – кто тряпку держит, кому уши не жалко? Мокрую лучше… Давай, готова? Да не пихай под сверло-то, ниже держи! Да не таак! Блин, Торич, возьми ты, а? Дюшка, ты ей уши заткни. А тебе пусть Натка заткнет! А ей… хы… Дэн… хыхыхы… тяяянут-потянут… блин… Ладно, кончай базар, давайте работать! Поехали. Vikky, you’re ready?

– Aye, master! But the second is mine, okay?

– Agreed. Steady! Go!

Совершенно фрейдистское занятие: непорочно-белую стену – победитовым сверлом, с рычанием и визгом! Только не забыть, что инструменту в любой момент грозит импотенция…

– Yyarrrghh! Another one! Ready?

– Do it!

Насквозь тебя, чтобы к соседям вылезло!! Ой, греется, писец…

– My turn now! Wow, it’s hot!

– Kill it with fire! Go!!

– Fffucking wallllllllll! Bllloody drrrilllllllll! I’ll do you! I’llll! Dddooo! Yyoou-u-u!!

(Сквозь грохот и вой насилуемой дрели – голос из давнего лета, еще тоненький и неуверенный: «Тик, а можно мне попробовать… одну? Ты так смачно долбишь…»)

– Yeah! Enough! Master, I feel it’s dying. Give it a rest, or kill the fucking beast?

– Hey, you fucking Mrs. Killer! Give it to me! – Натина рука выдергивает несчастный инструмент из Торькиных лап. – Tomorrow it goes back to the shop, you hear me, darling?

– Туморроу из сандей! – обреченно огрызается Дюша.

– Фак зе сандей! – отрубает Натаха. – Гостинка работает, и ниипет! Конст, ты завтра сильно занят? Можешь со мной пойти, нормальную выбрать?

Гм. Завтра мы погулять хотели напоследок… но друзья же. Отмахиваюсь:

– Какие вопросы! В «Домовой» с утра смотаемся, у меня там скидка по карте. Кстати, карту я вам и оставлю, нафиг она мне теперь.

– Заметано, – Ната осторожно нюхает дрель и брезгливо морщится. – На четвертую дырку ее хватит, как думаешь?

– Хватит. Пусть остынет только.

– Тогда давайте пока вешать, что ль? – предлагает Дюша, крутя в руках полочью боковину. – Как ее собирать-то?

– Путтем немнокко висселитца! – потирает руки отдышавшаяся Вика. – Висселитца во двореэ! О, а давайте – пусть Андрюша соберет, а мы поржем! Будет первая в мире полочка наизнанку…

– Народ! Там Катька Лильку убивает! Спасайте!! – заскочившая на кухню Верба трясется от хохота. Оказывается, пока мы тут громко развлекались, в двух шагах от нас на балконе добровольное общество «Полет пингвина» построило и подготовило к запуску Личный Его Императорского Высочества принца Кирну Четырех Золотых Знамен именной бомбовоз «Горный Орел», утилизировав под это дело гору упаковок от кухонной мебели. Просто удача, что коробку от холодильника успели вынести – а то наши с Лисой отпрыски по бедности научены делать игрушки из всего, до чего ручонки дотянулись, уж они бы оторвались на таком изобилии! И так-то обгоревшие остатки навевают мысли не меньше чем о «Еловом Гусе»: прямо жалко, что взлет не состоялся.

Пока девчонки в комнате воздают почести героической Люське, ликвидировавшей возгорание пятью литрами немецкого пива (первым, что попалось под руку); пока мужики грустно нюхают воздух и думают про героиню нелестное; пока Катюха, засучив рукава, трудолюбиво закатывает собственную дочь в паркет – я на балконе играю с потомством в любимую игру «партизана привезли».

– Слушайте, объясните мне: зачем было поджигать?!

– …А Лилька сказала, так будет красивее!

– …Мы не знали, что он так сильно загорится!

– …Мы хотели зажечь, взять и кинуть, а он не горел, не горел, а потом весь как – пшшш! Мы не будем больше, пап!

– Не будете вы, блин… щас расплачусь от счастья. Чья это идея? Кто придумал?

– Я! Я придумал и вырезал!

– Что ты врешь! Это не ты, это я придумала!

– Ничего ты не придумала, отвянь! Все равно я все делал!

– Ничего не ты, это Лилька делала и я и Костик! А ты только командовал, дурак!

– Сами вы дуры! Вырезали все криво, не как я говорил!

– Ну-ка, хватит! – обрываю я привычную перепалку. – Кон-струк-то-ра, блин! Королёвы-Туполевы! Ладно, все с вами ясно. Белобрысая! Подь сюды. Кэт, ну хватит уже, отпусти ее! Слушайте меня: сейчас будем строить заново, поняли? Только уже без фейерверков.

– …Уряаа!!

– …Клёво!

– …Пап, а ты нам поможешь? А то они все криво делают!

– Ну дык, Борька, на то они и женщины! Давайте, волоките мешки для мусора, у тети Наташи спросите. И скотч заодно. И… нет, это я сам… о, маркер еще, да. Лильк, а ты набери воды в ведро, и тряпку найди, помыть тут. Ну? Вперед с песней!

Пока тимуровская команда с энтузиазмом ставит квартиру на уши и ссорится за право мыть балкон, я вполголоса преподаю Катюхе краткий курс обращения с малолетним хулиганьем: мера необходимая, ибо примерной доселе Лилечке два последних дня открыли глаза на мир – ширше некуда, и обратно их уже никаким ремнем не сузишь. Вчера утром ее учили на крыше ловить голубей и правильно выражать восторг от поимки (в окно эти восторги хорошо было слышно); полночи они с Борькой смотрели мультики и обсуждали на невообразимом немецко-английско-русском план Лилькиного бегства с нами в Израиль; сегодня перед самым выходом наставили друг другу синяков (Катерина была в шоке: «…она никогда, никогда не дралась!..») – а полчаса спустя, разумеется, поклялись в вечной любви, объявили себя женихом и невестой и обменялись «кольцами»: он ей – любимую фенечку, она ему – серебряный браслетик. Не успели в гости приехать – пожалуйста, бомбовоз на балконе… был. А впереди у нас праздничный стол, героическая кража ромовых конфет, потом танцы… вот что: надо бы проследить, чтобы эта банда под шумок погулять не смылась.