Текст книги "Круги от камушка"

***

Свернувшись калачиком под одеялом, девчонка сонно нашарила рукой ладонь Давида. Внезапная мысль выдернула ее из сладкого задремывания: «А я ведь уже забыла, что он пианист… всего каких-то три месяца…»

– Дудик? Ты спишь уже? – шепотом.

– Нет, Айриш. А что такое?

(Ирочка невольно улыбнулась. С иностранными именами в иврите вообще плохо, а тут получился просто анекдот: впервые услышав от кого-то из ее друзей обращенное к ней ласковое «Ириш», истинный сабра7272
  коренной житель Израиля


[Закрыть] Дудик тут же представил его в английском написании, прочел соответственно и возрадовался, как дитя: загадочная славянская Ирена оказалась всего лишь простушкой-ирландкой! Так и звал ее теперь повсюду. Оценившей новый вариант Ирочке уже пару раз закрадывалась мысль сменить имя в теудат мезахэ7373
  удостоверение личности


[Закрыть] – после войны, разумеется. Айриш Шумко, очень по-израильски звучит.)

– Я просто подумала вдруг… ты когда в последний раз играл?

Дудик хмыкнул.

– Представь себе, недавно совсем. Прямо на операции.

Ирочка недоверчиво подняла голову.

– Шутишь?

– Нет. Мы когда Мейталун чистили, там в одном разбитом доме нашли пианино, практически целое. Только верхняя крышка слегка побита. Я дом отметил, вечером договорился с командиром, приехали туда всей ротой на броне. Выставили охранение, подтащили это пианино к пролому в стене – ну, чтобы на улице лучше слышно было – и я стал играть. А ребята сидели внизу и слушали. Рахманинова им играл, Шостаковича, Шумана – всех, кого вспомнил. Часа два, наверное. Потом еще Билли свою гитару вытащил, и мы с ним блюзы лабали. Девчонки наши аж расплакались.

– Вааау! Дудик, я тобой горжусь. Жалко, что меня там не было. Так хочу снова послушать, как ты играешь!

– Услышишь, – успокоил ее Давид. – Я решил этот инструмент сюда забрать, уже договорился с парнями из рембата. На той неделе выберем время, возьмем кран и сгоняем заберем. В следующий раз приедешь, будет в твою честь концерт.

– Класс! – восхитилась Ирка. – Дуди, я тебя обожаю! Вот закончим это все, построим себе домик, и сделаем специальную комнату для твоего пианино. Будешь мне по вечерам играть. А я буду петь.

– А ты умеешь петь? Серьезно? Ты мне не говорила.

– Ага. – Ирочка смущенно потерлась подбородком о просторную волосатую грудь. – Я вокалу училась до армии, с учительницей. И хочу дальше учиться. Только обещай никому не рассказывать, ладно?

– Почему? Ты разве не поешь своим ребятам?

– Нет. Только маме, когда она просит. Я стесняюсь…

Давид подтянул девушку наверх так, что она теперь сопела ему в щеку, и ткнулся носом в горячее ухо:

– Глупенькая. Почему ты стесняешься? Если тебе нравится петь – значит, ты хорошо поешь. Из души. А спой мне что-нибудь сейчас, Айриш?

Ирочка смутилась вконец.

– Спеть… а что?

– Ну что-нибудь. Спой свое любимое? Даже если по-русски, ничего страшного.

Еще немного, и в бордовом свете от Иркиных щек можно было бы искать одежду. Парень успокаивающе погладил ее по спине:

– Не бойся, птенец. Я заранее знаю, что ты здорово поешь. Давай, не стесняйся.

– Ну, ладно… хорошо… – Ирочка скатилась вбок, села, накинув на плечи второе одеяло, и осторожно попробовала распевку. Голос, наглухо привыкший к выкрикам в горячке боя и четким командам «голосовки», с недоверием и опаской проходил по интервалам и диапазонам. «В принципе, все не так плохо… хотя оттенков никаких не осталось, конечно. Но можно попробовать.»

– Ну. Это очень старая песня, ты ее точно не слышал. Русская. Мне родители пели в детстве, еще там. Я тебе переведу потом, ладно? Только она грустная очень.

– Да ничего, – утешил Дудик. – Русские песни все грустные. Ты пой, Айриш, я буду слушать.

Ирочка вдохнула, и тихо-тихо, почти шепотом запела:

 
Где-то есть город… тихий, как сон…
Пылью тягучей… по грудь занесен…
 

***

– Слушай, Айриш… – теперь Дудиков грубый бас, казалось, был доверху налит нежностью. – Какие у вас красивые песни, невозможно выразить. О чем она?

– Это уже не «у нас», к сожалению, – Иркин голос звучал приглушенно: не в силах преодолеть жуткое смущение, она вновь забралась с головой под одеяло. – Даже не «у них». В России так давно не пишут, ни в Западной, ни в Восточной. Это еще когда моя бабушка молодая была. Ты знаешь такую певицу – Эдит Пиаф?

– Конечно! «Non, je ne regrette rien», я ее люблю очень. Но это же не Пиаф?

– Нет, это просто того же времени. Почти. Чуть-чуть позже. Певицу тоже звали Эдит, а фамилия Пиех. Смешно, да? Эдит Пиаф и Эдит Пиех. Она сама из Польши была, но выросла в России. У нее много хороших песен, я ее очень люблю. Вот эта песня – про детство. Что оно – как будто город, из которого мы все уезжаем, и обратно не приедем, потому что билеты не продают. И просто забываем уже, из-за дел. А город все равно где-то есть, и там все, как было в детстве. Река, ветер, сосны, снег и солнце…

– Здорово. Хотя правда очень грустно. Я когда слушал, почти ничего не понял, но как будто что-то такое увидел. Только мне показалось, что это про дом, из которого все уехали. А у тебя еще ее записи е… – он вдруг сбился посреди слова. – Извини… правда, извини, Айриш. Чертова привычка.

– Ничего страшного. Я уже смирилась, – Ирочка вздохнула. – Главное, все живы, а дом… Построим заново, когда все закончится. И записи найдутся, у друзей или в сети.

– Конечно, найдутся. В России войны не было, все цело. Найдем. Будешь мне давать слушать, и русскому учить. А у вас весь архив погиб, да?

– Почти весь. Хотя папа кое-что успел выкинуть в окно. Они с мамой все мечтают туда снова попасть, разобрать развалины, поискать как следует. Говорят, пожара почти не было, попало в первый этаж, и все рухнуло сразу. Так что, если до дождей успеть – можно много найти.

– Вряд ли успеют, – Давид широко помотал головой. – Сейчас разрушенные поселки уже чистят, под строительство. Просто пригоняют бульдозеры и сгребают все начисто. Только если известно, что там кто-то погиб – тогда разбирают.

– Черт…

– Но вообще-то… – он с хрустом поскреб мощный затылок. – Вы возле Текоа жили? Есть у меня друг, где-то там служит неподалеку. В инженерных войсках как раз. Если я сумею с ним связаться… можно договориться насчет машины, на выходной, и оформить самостоятельный разбор завалов. Написать, например, что там драгоценности остались, произведения искусства… У вас коттедж был? Двухэтажный?

– Да, коттедж. Кажется, все эти штуки хранились наверху, у родителей в спальне. Самое ценное папа хранил вообще в отдельном чемодане, поэтому и успел выкинуть. Мама его потом так ругала, что он не в миклат побежал, а наверх… А она за ним… – Ирка тихо засмеялась. – Но сейчас не ругает уже, наоборот. То, что от мамы Лины осталось, все в том чемодане было. И самое старое от них с мамой… с Нелли – детские фотографии, школьные. Все собирались оцифровать, но знаешь, как это бывает… завтра, завтра… А остальное было в шкафах, в тумбочках… Наверное, действительно нетрудно будет найти, если они вспомнят, где что лежало…

Она вскинулась:

– Дуди, поговори с ним, с этим другом, а? Если сможешь? Я тебе так обязана буду, если получится. Нам всем такое счастье будет!

Парень засмеялся, сдергивая одеяло и обхватывая подружку своими длинными гиббоньими руками. Та взвизгнула и попыталась выскользнуть, но ее уже обняли, притянули и принялись шлепать:

– Айриш! Ты! Мне! Ничем! Не! Обязана! И не будешь! Никогда! Дурочка! Глупая! Русская! Девчонка!

– Аааай, пусти, бабуин, больно! Ай!

– А вот не говори глупостей! Не будешь? Скажи, не будешь? Ну скажи?

– А! Ай! А!А!Ай! Не! Не буду! Не! Ну! Дуди! Ай! Не буду! Не буду! Сдаюсь!

– Вот так-то! – руки ослабили хватку и принялись осторожно массировать только что отшлепанное. Похныкивающая Ирочка расслабилась и заурчала, отдавшись на милость победителя.

– …Слушай, а можно тебя спросить кое-что?

– Угу. Спрашивай. Ммм, да, еще вот тут, ага. Ммм. Так чего?

– Расскажи мне про маму Лину? Ты никогда не рассказывала, только упоминала.

Девушка замерла и напряглась. Дудик, почувствовав, осторожно отнял ладони; потом подумал – и положил их на вздрогнувшие под кожей маленькие лопатки. Ирка заговорила, не поднимая головы:

– Давид, а ты… а зачем тебе? Не обижайся только? Просто мама… это настолько личное…

– Айриш. Ирена. Ириночка, – парень старательно выговорил непривычное имя. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сразу после войны. И хочу знать про тебя все. Вообще все. Я тебя люблю, Айриш. Ты согласна за меня выйти замуж?

«Наверное, так себя чувствуют, когда граната попадает в голову. Ой, мамочки…»

***

Рюкзаки собраны, ремни подтянуты, до утреннего автобуса в Иерусалим еще полчаса. «Дан приказ: ему – в зачистку, ей – в пустыню и летать…»

– …поэтому я ее совсем не помню. Только по фотографиям знаю, еще не по трехмеркам даже. И несколько видео осталось, то, что родители снимали.

– Жалко, что так мало. Ты так рассказала, я прямо представил ее. Правда, жалко.

– Ну… папа говорит, я очень на нее похожа. Особенно теперь. И лицом, и голосом, всем. Только я ростом повыше, и руки у меня от него. И уши… чуть-чуть, – Ирочка хихикнула, но тут же затихла, глядя на Давида:

– Дуди, ты чего?

Тот осторожно почесал себя по лбу, будто боясь спугнуть мысль:

– Айриш… я знаешь что подумал… ты напиши про нее? Книгу?

– Про кого? – она и вправду не поняла в первый момент. – Про… маму? Дудик, что за сумасшедшая идея? Что тебе на ум взбрело?

– Ну… почему нет? Твои родители будут рассказывать, а ты записывай. Сто процентов, что они много помнят. Еще есть записи, дневники…

Ирка вдруг выдохнула и уставилась в землю, странно сжав губы – как будто ее душит смех. Действительно, аж плечи затряслись.

– Айриш? Ирен, что случилось?

– Нн… нн… ннниии… иичего… вввсс… ссе… всссе нормально… Ддуди… пправда, ннормально. Оййй… Сейччас… Сейчас. Извини. Просто… ты сейчас тоже… обалдеешь.

– Да что такое?

– Просто, понимаешь… мне позавчера предложили… в точности то же самое!

– Что, книгу написать? Кто предложил?

– Знакомая из России… подруга родителей еще со школы. Представь? Чтобы папа с мамой рассказывали, а я записывала и редактировала, с ее помощью. Точно как ты сказал. Только не про маму Лину одну, а про них всех, вместе. И про их друзей, самых близких. Она сказала, отдельно про нее все равно не выйдет.

– Ну да, это логично. Надо именно так. Айриш, все, теперь ты никуда не денешься!

– Дудик… но как? – в Иркином голосе зазвучала паника. – Я никогда ничего не писала! Тем более по-русски!

– Не знаю, Ирен. Но это теперь твоя задача в жизни, поверь мне. – Давид шагнул к своей… теперь уже невесте… и обнял ее, спрятав ее в могучих лапищах, как в коконе. – Такой знак свыше – нельзя игнорировать. Но ты не бойся, мы тебе все поможем! А я буду читать то, что ты написала, и кайфовать.

– Ты же русского не знаешь! – Ирка цеплялась за последнюю линию обороны.

– Вот и буду учить! – окончательно разгромил ее Дудик. – Айриш, пообещай, что напишешь и не будешь откладывать? Пусть твои родители записывают, что помнят, до твоего возвращения. Чтобы потом ты сразу начала. Хорошо?

– Организатор… командир ты мой… без погон… – побежденная Ирочка расслабленно нежилась в теплом и уютном гнезде. – Хорошо, Давид, я обещаю… попробовать. И родителей попрошу. Но я не обещаю, что это будет приятно читать, слышишь?

– Нам всем – будет приятно. Не сомневайся. Иришка… Иренка… моя любовь…

– Любимый… Ну все, все… отпусти меня теперь, а то я совсем растаю.

Давид неохотно разнял руки:

– Слушай, а у тебя есть фотография с собой? Я имею в виду – мамы Лины?

– Конечно, есть. Сейчас покажу.

Из кармана рубашки она достала тонкий потертый кошелечек-«карточницу», раскрыла:

– Вот, смотри. Это слева родители – Костя и Нелли. Ой, слушай… папа еще не лысый даже, только сейчас поняла.

– Какая у тебя мама красавица! Джинджер!

– Сейчас уже не такая джинджер, седеет все-таки понемногу. Но все равно очень красивая, да. Говорит, пятьдесят четыре и война – это не повод за собой не следить. Она у меня просто чудо. Я ее люблю больше всех на свете… ну, только папу и тебя так же… А это вот справа – сестренки и братишка: это Элли, моя сестра от мамы Лины, а это от папы с мамой – Борух и Айя. Я тебе рассказывала, помнишь? Смешные, правда?

– Да, Борух прямо как папа. Ушастый. И рыжий, как мама. А сестры – красавицы… и на тебя похожи, хоть и другие. Они где сейчас все?

– Элли в Штатах, работает в каком-то банке. Борька в Иордании, в контрразведке, а Айка на севере живет и работает. В начале войны в гостях была, так и осталась там. Мечтает на лесотехника выучиться, леса восстанавливать. Надо тебя к нашим свозить, кстати, обязательно. Познакомить.

– Само собой. В следующий отпуск встретимся и съездим. Заодно и объявим о нас с тобой, хорошо?

– Здорово, – Ирочка просияла. – Я им специально не буду говорить пока.

Пальцы осторожно перевернули разворот.

– Вот, смотри. Это мама Лина, ей тут шестнадцать. А это они с папой, это его любимое фото.

***

Слева, с поблекшей за годы «паспортной» фотографии, серьезно смотрит стриженая под машинку девочка. Овальное, заостренное книзу лицо с упрямым подбородком и резкими скулами, острый маленький нос со следом перелома, тонкие губы в полуулыбке – и, будто с другого лица взятые, зауженные и раскосые темные глаза под темными же бровями «галочкой». Не красивая, нет… странная, вызывающая, царапающая… но необъяснимо притягивающая взгляд.

А на правой фотке, на фоне бешено вспененной реки – хохочущая девушка лет двадцати, ослепительная красавица, синяя от холода, мокрая до нитки, в обнимку с лопоухим и точно таким же мокрым и хохочущим парнем. Глаза у обоих сияют ярче бликов на воде.

…Дудик моргает, но наваждение не стряхивается. На мосту над Вуоксой сидит Ирка – его Ирка, счастливая и беспечная, только что прошедшая в «двойке» с Коськой свой первый порог, пьяная от любви, воды и солнца. Июльский воздух одуряюще пахнет хвоей, до рождения дочки семь месяцев, и вся огромная жизнь впереди. Где-то на другой стороне Земли звенят миллионами голосов нетронутые Тель-Авив, Стамбул и Дамаск, вертолеты несут туристов над зелеными ущельями, никакой войны не будет, и не будет безымянного портрета над черной расселиной. А будет – дружба, нежность, счастье, снег и музыка. Так должно быть, и так и случится. Не здесь, не с нами – но обязательно именно так.

А здесь и с нами – будет старая трехмерка у внуков на стене: во дворе подведенного уже под крышу дома молодой дед Давид, со шрамом через все лицо – память об арабской засаде в Мейталуне – придерживает саженец; молодая бабушка Айриш, стоя на коленях, уминает ладонями землю – непривычные пока протезы не дают ей сидеть на корточках; рядом, прикусив губу, с лейкой наготове – золотисто-рыжая кудрявая Светлана, дочка доды Катарины из Германии. Сама дода и ее муж в кадр не попали – это они делали снимок – но на других, где они есть, видно, до чего Светланка на них похожа.

В стороне, у коляски, обнявшись, стоят совершенно седая, но очень красивая пожилая женщина, и высокий, лысый, лопоухий мужчина с покрытой шрамами головой: прабабушка Нелия и прадед Коста. За ними Борух и Айя, бабушкины брат и сестра, наперегонки копают ямы под следующие деревца. Вон они, эти деревца, за окном: выше крыши вымахали.

Детский пальчик медленно движется над пойманным, словно в янтарь, мгновением:

– Саба Дуди.. савта Айриш… дода Орит… саба Коста, савта Нелья… дод Борух… дода Айя…

Замирает.

– Има, смотри… яльда7474
  девочка


[Закрыть]. Она кто?

Мамино отражение всплывает в янтаре рядом с дочкиным.

– Ты видишь?

– Да, я вижу. Там деревья и девочка. Кто это, мама?

– Она… Ее зовут Лина.

– Лина? Как меня?

– Как тебя, шуалён7575
  лисенок


[Закрыть]. Она наша мама. Иди ко мне на ручки, я тебе расскажу…

А на холме за домом узоры низких сосен и правда складываются в фигурку невысокой, тоненькой, коротко стриженой девочки. Лица отсюда не разобрать, но это и не важно: оно – в облаках, в тенях веток, в солнечных бликах. В фотографиях ушедших. В лицах живых.

В памяти, которую ничто не прервет.

АВТОРЫ СТИХОВ, ИСПОЛЬЗОВАННЫХ В КНИГЕ

Константин Арбенин, Игорь Белый, Иосиф Бродский, Сергей Гандлевский, Анна Герасимова (Умка), Вадим Егоров, Алексей Иващенко, Алексей Кортнев, Алина Кудряшева, Олег Ладыженский, Александр Литвинов (Веня Др'кин), Лев Лосев, Ольга Макеева, Майк Науменко, Елена Никифорова (Марен), Вадим Певзнер, Вера Полозкова, Наталья Осташева, Роберт Рождественский, Борис Рыжий, Гарик Сукачев, Дж. Р. Толкин, Алексей Цветков, Сергей Чиграков, Владимир Шахрин, Юрий Шевчук, Тикки Шельен… and many, many others. :)