Текст книги "Круги от камушка"

***

– Я только не врубаюсь, нахуя? – совершенно искренне недоумевал Валера. – Ты ж попал теперь, реально. Полкило гаша – тебя на такой счетчик поставят, пиздец! Нахуя, можешь объяснить?

– Чтоб поставить, поймать надо, – «хиппарь» криво ухмыльнулся. – А ловить меня они заебутся. Тем более, я предупредил по-нормальному, что сгорел. У нас так: заловили с товаром, но сумел отмазаться – или делаешь пару ходок без интереса, или за следующий год отдаешь с наваром. У меня немного было, так что отдам. Достану где-нибудь.

– Да c хуя ли?! Че, в натуре пожалел ее, что ли?

– В натуре.

– Пиздец. Ты ж ее не знаешь ни хуя вообще, сам сказал!

– Ну и хули? Че, жалеть можно только тех, кого знаешь? Я вообще и собак бездомных жалею, если че. Вообще незнакомых, прикинь? – парень взгоготнул. – А тут не собака, тут девчонка. Красивая. Че я, не знаю, что вы с ней сделаете… хорошо, если убьете просто. Жалко, врубись?

– Вот еба. Бля, ну ни пизды не понимаю все равно. Ладно, хуй с тобой, – Валера треснул ладонью по столу. – Ща, бля, Кирюха принесет твой гаш, обсмотрим, обнюхаем – и если не наколол, бля, то забирай ее и упиздывай. В че ее одеть – сам, бля, найдешь, мы все ее гавно спалили нахуй. Тока еcли, бля, не принесет… или трекнешь кому-нить…

Но Валерин «взгляд-нож» волосатый выдержал издевательски легко. «Бля, похоже, правда не брешет. Ну пиздец, повезло этой суке.»

Грохнув дверью, ввалился дымящийся от злобы Кирилл. По дежурке распространилось зловоние: недетское чувство юмора подсказало волосатому спрятать пакет с полкило классного памирского гашиша в пристанционном туалете, под полом, в выступе поддерживающей его балки. Как он сам не перемазался в сраку, пока прятал – загадка, блядь…

(Разгадка была проста, как два пальца: доска пола над балкой держалась на двух прогнивших гвоздях и вынималась без усилий. Был бы там Валера – сообразил бы на раз; но Кирюха не просто так за три года усердной службы не поднялся даже до прапорщика).

Так что дебил-рядовой был немедленно отослан в родную деревню – отмываться и стирать форму, а умный прапор занялся обсматриванием-обнюхиванием товара. Как это ни обидно, но выходило, что – действительно гаш, и действительно охуенный. И по цвету, и по запаху (хотя сортиром приванивает, конечно), и вообще, от одного зрелища начинало слегка переть. «Или это еще после девки отходняки?..» Раскурить бы кропаль на пробу… но через пару часов уже Берегин заявится, и если он найдет всю эту хуйню – измацанную шлюху в обезьяннике, провонявшую жжеными штанами и говном дежурку, забившего хуй на службу младшего по званию и хорошо подкуренного старшего на пару с волосатым пидором… рванет так, что послезавтра будет Коляныч рядовым ментом в таких ебенях – эта вонючая дыра Лас-Вегасом покажется!

Короче, оставалось сдаться и поверить в невероятную по своей бредовости историю: что наркокурьер, переправлявший под видом хиппаря-стопщика со Средней Азии в Приморье кирпич гаша стоимостью больше двадцати тысяч баксов – решил вдруг за свой груз выкупить попавшую к ментам незнакомую девчонку. И выкупил, что самое ржачное!!

Нет, определенно не был прапорщик Валера Раменский плохим человеком…

***

Короче говоря, Мишка хотел всего лишь довезти Вербочку до дома, убедиться, что она не беспомощна – и свалить. Есть же у нее там какие-нибудь друзья или родственники, вот и пусть дальше с ней возятся. А у него теперь своих проблем выше крыши.

Но потом, вместо того, чтобы прямо у подъезда развернуться и уйти – поднялся с ней в квартиру… а еще потом – прошел в кухню… и уселся… и взял предложенную кружку с чаем… и тогда понял, что – все. Попал. Хрен уйдешь теперь. Хоть женись прямо сейчас, вызвав на дом мобильную бригаду ЗАГСовцев.

Жуткая двухнедельная усталость навалилась на него, как сон – на Рудольфа Мессера, врага народа и Фатерлянда. Подмяла, так сказать, лохматым и раненным в бок сибирским мамонтом. Напало непреодолимое желание тихо сползти на пол, а там выпрямиться, расслабиться – и часиков тридцать шесть прошу не будить, а кто разбудит – того долго из кусочков будут собирать, как трехмерный паззл. И не соберут, потому что один кусочек я съем!

К счастью, мамонт оказался мороком: организм не то чтобы вымотался до предела (в караванах куда хуже приходилось) – просто настолько изумился внезапному усаживанию его, нелюбимого-небалованного, на настоящий! стул в настоящей! кухне, что на мгновение перепутал краники в голове. Потом спохватился и открыл вместо «усталости» – «кайф». На полную мощь, с перепугу.

То есть, следующим этапом Мишку захлестнула невероятная волна эйфории. Сбила с ног, кувыркнула, подняла и понесла в небо. Чуть снова со стула не сверзился.

Вербочка, на которую родные стены подействовали самым исцеляющим образом, ясно почувствовала: с гостем что-то не так. Она все еще не была уверена до конца, кто он и откуда взялся, но с женской заботливостью подбежала и тревожно взглянула ему в лицо.

Оказавшись при этом, разумеется, прямо на уровне Мишкиных глаз.

– Ой. Серые…

***

http://verba-pushinka.livejournal.com

Вербочка (verba-pushinka) wrote,

2009—08—21 19:52:32

current music: Astor Piazolla – Fuga Y Misterio

current mood: dizzy

«Ну вот я и вернулась», как сказал бы на моем месте Сэмюэл Гэмджи.

Не сказать, чтобы все хорошо.

Но и сказать, что все плохо – язык не повернется. Я, кажется, жива и даже относительно соображаю: уже неплохо, правда? Даже вот связный текст пишу.

Я не помню примерно половины пути, как выясняется. Нет, я не пила. И не курила. И не… да за кого вы меня принимаете, в конце-то концов?! Сказано вам: НЕТ, НЕТ И НЕТ!

Просто – «тут помню, тут не помню».

И вещей моих нет: ни рюкзака, ни пенки, ни спальника, ни даже «трассовой» посуды. Кружку пластиковую почему-то особенно жалко. Белую кружку в красный горошек, хотя всегда всем казалось наоборот. И одежда, в которой я помню себя выходящей из Владивостока – пропала вся. Вплоть до белья, извините за подробности. И очков нет, что самое ужасное! Вот просто – нет, и все, бесследно исчезли. Хожу, стукаясь лбом о родные мебеля. Шишек набила, хоть на рынке продавай.

Причем, я каким-то образом знаю, что все пропавшее – пропало окончательно и бесповоротно. Почему-то мне кажется, что сгорело. Запах идет откуда-то. Подскажите, люди добрые – может, кто-нибудь слышал что-нибудь насчет катастрофы или пожара на трассе между Хабаровском и Иркутском, недели две назад? Или хотя бы автомобильной аварии? Такое впечатление, что я спала в вагоне, а он загорелся, и я так и выскочила, оставив вещи. Но такого быть не может, потому что не может быть никогда! Во-первых, я не ехала в поезде, у меня на это банально не было денег. (Дизель не в счет: там спят, не раздеваясь). Во-вторых, ксивник с документами был на стальной цепочке, я его никогда с шеи не снимала, даже во сне. Особенно во сне. Кстати, ксивник тоже пропал, из всего содержимого остался только паспорт. Какое счастье, что ключ от дома в поездках я храню под его обложкой! А телефон вместе с симкой, студенческий, карточка проездная – все исчезло.

Часть фенечек пропала, часть выглядит так, как будто их возили по асфальту ногами. Ну и ладно, вы же мне новые подарите, правда? =*)

Сама я вся в синяках (к счастью, уже проходящих) и ссадинах (пятен и шрамчиков останется много, увы. =* <)

Что это все значит – можно гадать без конца. А можно и не гадать.

Ибо все это – мелочи, мелочи и еще раз мелочи.

И вы сейчас поймете, почему.

Потому что вместо всего исчезнувшего…

в моем доме…

на пенке у моей кровати…

спит совершенно удивительный и самый красивый в мире человек.> *_)

Вот так. Хватайтесь за голову и кричите благим матом. А можете – и не благим.;*)

Он медведь. Мишка некосолапый. У него огромный рост, хайры до плеч (нет, это не волосы, это – именно хайры!), у него глаза цвета неостывшего пепла и громовой голос. Я его до сих пор пугаюсь. Голоса, не человека. =*)

Но когда он шепчет своим громовым голосом мое имя – я молча таю и стекаю горячим воском по его рукам.

Я не знаю, откуда он взялся. На все мои вопросы он только хитро улыбается и говорит: «Рано». Но он пообещал мне однажды рассказать, и я ему верю. А пока он для меня – пришелец-инопланетянин и гость из параллельного мира. Соткавшийся из знойного воздуха непрозрачный гражданин престранного вида.

Впрочем, кое о чем я догадываюсь. Но вам больше ничего не расскажу. Потому что я отныне – девочка-загадка. =*P

И зовут меня – Белая Пуфыська.

Будем знакомы. 8*)

5. «…что не знали про сэра Ньютона…»

Из дневника Ёжки

Август 2009

Вчера не писала ничего, не было времени. Ездили на кладбище поминать бабушку с дедушкой, а потом после ужина родители вдруг ударились в воспоминания, и весь вечер я с ними просидела, слушала, расспрашивала, даже записала кое-что.

Вот так живешь своей жизнью в отрыве от семьи, и забываешь, что ты – не сама по себе, что в тебе соединились десятки тех, кто жил до тебя. И твой собственный характер – мозаика, уникальная, но собранная почти вся из «кубиков» твоих предков. Вернее, из целых кусков, узоров.

Я о прадеде по маминой линии знала до сих пор только мамину фразу «Ох, Власово семя!», которую слышала за всю жизнь четырежды. Первый раз – когда зимой в шестом классе, зарабатывая авторитет, спрыгнула со спортзала, второй – когда устроила Сереже Кирпичу сотрясение головы (хорошо, что в ней не было мозга), третий – между восьмым и девятым, в гостях у папиных родителей на Алтае, когда меня сбросила лошадь, с которой я все лето не слезала… и вот ровно в тот день, когда мама приехала меня забирать, ее укусила какая-то гадина (всмысле, лошадь) (всмысле, укусила) (тьфу! не буду вычеркивать!) Ну, и в последний раз – когда я похвасталась перед ними своим новеньким летным свидетельством. Бедный папа.

Каждый раз я собиралась расспросить маму, как только она успокоится, и каждый раз забывала. А вчера наконец-то услышала подробно о прадеде, и многое в моем собственном характере для меня прояснилось. Страсть к бродяжничеству и авантюрам, например, нехарактерная вообще для нашей семьи: последним таким скандалистом был как раз Влас Фомич. Сын видного чиновника и учительницы, гимназист-отличник, учителя ему прочили славу как химику, дома была собственная лаборатория. В четырнадцать лет, когда началась Первая Мировая, он сбежал на фронт, назвался чужим именем, сумел пристроиться в мастерских по ремонту самолетов, к шестнадцати стал профессиональным авиамехаником, а в семнадцать – пилотом. Дальше – Гражданская, сначала за белых, у генерала Алексеева, потом за красных, у Фрунзе, дважды был сбит, лежал в госпитале в Екатеринбурге, так потом и остался там. В ЧК работал, комиссарил, боролся с восстаниями, здоровался за руку с Троцким, Свердловым, Тухачевским, Сталиным – всех не перечислить. Затем его перебросили в Среднюю Азию, там снова стал летать, сначала военным, потом на первых гражданских линиях. Женился на партработнице, которую ему однажды поручили отвезти куда-то в Казахстан. Бросил полеты, устроился на железную дорогу, выучился заочно на инженера, стал за несколько лет начальником участка строительства. В партию вступать отказался наотрез. Успел завести четверых детей (мой дед Матвей родился третьим, в 32-м), в 35-м арестован, получил восемь лет за троцкизм, бежал с пересылки – и исчез бесследно. Прабабку арестовали и расстреляли после этого. Дед со старшим братом выросли в детдоме, младший брат умер, сестра потерялась почти на двадцать лет. А в 57-м дедову брату передали письмо из Ирана, от второй жены прадеда – оказалось, он сумел бежать в Среднюю Азию, оттуда с помощью друзей в Афганистан, потом в Иран, и до конца жизни тихо работал на каком-то заводе инженером, под именем Мизули, женился и вырастил еще дочь и сына. Так что у меня имеются двоюродные (нет, просто сводные) дед и бабка в Иране, и куча родственников по ним. Вот ведь фортели откалывает жизнь…

Неудивительно, что родители в бессильном ужасе ждут от меня дальнейших кренделей и финтов ушами. Вот нет чтобы как Валька: золотая медаль, экономфак Универа, в двадцать девять – своя консалтинговая фирма, машина, квартира и второй ребенок в ближайших планах. А я, как у Гандлевского – «ошиваюсь на свете дурак дураком». Дура дурой, всмысле.

Пора уже что-то решать, куда дальше двигаться. Оставаться здесь не хочется, хоть и заманчиво иногда. Я отравлена столицами, все равно сбегу туда рано или поздно. Принципиальный вопрос сейчас: начинать ли все заново, или попробовать вернуть Ромку и Элюшку? Не знаю, смогу ли я без них, не сорвусь ли в какой-то момент. Все – сплошные неизвестные…

Светка призналась, что пишет про меня Леське. Хотела на нее разозлиться, но не могу. Ей и без того наверняка пришлось через себя переступить, чтобы не рассказывать про меня Коське и Н., а насчет Леськи у нас уговора не было. В общем, разрешила ей продолжать в том же духе. Наверняка Леська немедленно переправляет все сведения в Питер, да ну и пусть. Косюшке будет спокойнее, а Н. пусть бесится, что у меня все хорошо. У нее-то, кажется, все не так благополучно.

Нет, все-таки надо возвращать Ромку. Иначе я не удержусь. Как вот подумала сейчас о Коське… аж рука задрожала. Нельзя.

Все на сегодня. Глаза слипаются. Что не успела, завтра допишу.

***

Что за климат у нас: август едва наступил, а стоит солнцу упасть в залив – и через пять минут хоть свитер надевай! Поежившись, я натягиваю рукава кофты пониже на запястья и поплотнее прижимаюсь щекой к плечу Гарьки. Не холодно ему в футболке…

Он косится хитро, и вдруг спрашивает:

– Тучка, а можно тебе вопрос?

Задумал что-то, подлец. Поворачиваю голову, стараясь отдать холодеющему воздуху как можно меньше нагретого места:

– Пуркуа бы не па?

Вместо ожидаемого вопроса он долго меня разглядывает, строит рожицы, делает глазки – я отвечаю тем же… кривляемся, толкаемся и хихикаем, как дети малые. Но меня все-таки гложет любопытство.

– Ну? Что за вопрос-то?

Скорчив финальную рожу, он наконец принимает серьезный вид – и бьет наповал:

– А как твой муж к этому всему отнесется?

Я еще по инерции улыбаюсь, но выглядит эта улыбка, наверное… как у только что перееханной трамваем, вот такое вдруг всплывает сравнение. Пытаясь хоть как-то удержать лицо и отвлечься, проговариваю про себя пришедшее по ассоциации: «Если вас трамвай задавит – вы, конечно, вскрикнете…»

– Чего?..

Опять мой чертов язык влез, куда не просили!

– «Раз задавит, два задавит – а потом привыкнете», – я обреченно вздыхаю. – Откуда ты узнал?

Вместо ответа он берет мою ладонь и начинает поглаживать пальцы – сойдясь после нескольких движений на безымянном.

Правой руки.

С отчетливой даже в сумерках белой полоской.

Какая я дура…

– Не обижайся, – Гарька полностью укрывает мою руку в своих ладонях. – Ты все время его трогаешь, так бы я, наверное, и не заметил. Вы недавно разошлись, да?

Киваю, не поднимая головы – молясь, чтобы у него хватило такта не расспрашивать. Но сюрпризы еще не окончены, как выясняется.

– Ну ничего, бывает. Не грусти. А еще… тебя не Катей зовут, правильно?

Это уже становится интересным. На мой вопросительно-тревожный взгляд Гарька довольно щурится:

– Это уже твоя Анька проговорилась. Я только не расслышал: Эля?

– Неля. Нелли, если полностью. – неожиданно для самой себя я улыбаюсь в ответ. – А Аньку я пришибу, когда увижу. Шваброй!

– Не надо, Тучка, пожалей ее! Она и без того Криволапова! – Гарик крепче сжимает мои пальцы. – Не всем же быть такими актрисами, как ты. А давай я тебя еще удивлю, а ты пообещаешь ее не бить?

Смеюсь уже в голос:

– Хорошо, удивишь – не побью. Давай.

Мой проницательный спутник задумывается, картинно морщит лоб… и выдает:

– Катя – это твоя сестра. Младшая. Вы выросли вместе, но теперь живете отдельно. А ты сама работала учительницей, скорее всего по литературе или истории… у средних классов. А еще ты занимаешься скалолазанием. Угадал?

Все, на что меня хватает в первый момент – это подхватить с бюста упавшую челюсть. Потом вдруг брезжит понимание:

– Ты с Костей учишься, да?! Нет, ты же не там… Просто его знаешь? Тоже нет? Ну… Тогда Катьку знаешь? Ленку? Ты у нас работал в музее? Нет? Ну как это?! Игорь, я тебя побью сейчас, а ну рассказывай!

Я и правда замахиваюсь на него кулаками: он, смеясь, перехватывает мои руки.

– Тучка, не дерись! Я тебя просто видел на скальнике, в том году. Тебя трудно не заметить, ты ж понимаешь. А рябята, с которыми ты лазила – это Костя, и… Лена, да? Твой муж и твоя… ваша подруга?

У меня уже нет сил удивляться. Только смотрю на него жалобно, как мальчик на фокусника. Сжалившись, он раскрывает тайну:

– Это же просто. Смотри: ты на имя «Катя» отзываешься, почти как на свое, только иногда чуть-чуть тормозишь. Как будто тебя саму так называли. А как это может быть? На ролевичку ты непохожа, значит, только один вариант – что ты с кем-то когда-то играла, менялась именами. А с кем это можно делать, кроме как с сестрой? Мы с моей просто тоже так играли. Насчет младшей – это я уже угадал, конечно. Хотя… ты сама непохожа на младшую сестру, честно говоря. Ну, и если бы вы вместе жили – ты бы не стала ее именем называться, это ж потом в гости не позвать. Логично?

Восхищенно качаю головой:

– Ну ты Шерлок… Ладно, насчет школы уже ясно. Только все-таки у старших классов, история… и недолго, два года после института. А что, я Аньку совсем третирую, да? Как пятиклассницу?

Гарька отмахивается:

– Да не, не бойся. Только иногда, когда она выпендриваться начинает.

– Ну, слава богу, – я и правда радуюсь: все-таки сумела почти выбить из себя училку! – А Ленку ты как вычислил?

– Элементарно, Ватсон. Кого ты назвала сразу после сестры? Естественно, лучшую подругу. А там, на скальнике, видно было, что вы с ней…

Он вдруг прерывается на полуслове и внимательно на меня смотрит. Так внимательно, что я ощущаю щекотку в извилинах – там, где он их со страшной скоростью читает и расшифровывает. Столько раз в жизни чувствовала себя голой в одежде, а вот полную обнаженность мыслей испытать еще не доводилось…

– Это она, да?

Ффух! Акела все-таки промахнулся. Но на одно мгновение во мне вырастает дикое желание – согласиться, соврать, свалить вину за все на Ленку… и самой в это поверить! В конце концов, она тоже виновата! И какое мне дело, что он о ней подумает?!

…Брезгливо оттерев раздавленную гадину с подошвы, я отчеканиваю Игореше в лицо:

– Нет, мистер Холмс, это не она. Это я у нее отбила мужа. И бросила на следующий день.

Вот так, с размаху в высокий лобешник – чтоб знал, с кем имеет дело.

– Оппа… – ошарашенный Гарька пялится на меня, а потом внезапно начинает смеяться:

– О вы, девки, чокнутые. Зачем?

– Знала бы… – липкий ком растет в горле, мешая говорить. – Хотя чего там… знаю. Я ей завидовала. Понимаешь? Завидовала, как последняя тварь. Она – молодая, счастливая, за мужем, как за каменной стеной… все ее любят, везде ее ждут… все у нее получается, чего ни захочет. Ребенка захотела – завела… Я так давно своего хочу, но куда мне, у меня муж еще сам ребенок… был… и денег ни черта нет, а время идет. Ты знаешь, сколько мне лет? Думаешь, двадцать три, двадцать пять, да? Все так думают. А мне тридцать почти, понимаешь? И ничего, ни впереди, ни сзади! Ни-че-го!

Все, горло пережато так, что не вдохнуть. Сейчас еще утешать начнет! Ну да, вот и руку на плечо положил. Все они одинаковые.

– Тучка… Неля… послушай. Неважно, сколько тебе лет. Ты… такая… ну… ты мне нравишься. Очень. Нель… давай будем вместе? Да, я маленький, но я для тебя всё сделаю!

Вот тебе и утешения! Улыбаюсь – сквозь боль в горле:

– Не надо «всё». Обними меня, дурак!

…Вот теперь можно и расплакаться.

***

– Ну, мы пришли. Спасибо за прогулку. Ты классный, Игорешка.

– Эх. А я бы еще всю ночь гулял. Ты такая… Позвонишь?

– Конечно. Иди сюда.

– Тучка…

– Все, иди. Иди, а то я тебя не отпущу.

– Не отпускай.

– Рано. Но когда-нибудь – обязательно. Все, баюшки!

***

from: [email protected]

to: [email protected]

subject:

My dearest friend!

Three long days have passed since we’d met for the last time. And if you only could appreciate the sadness and melancholy that rule in my soul…

I need you. I need you. I need you.

Tell me when we’ll meet again?

Your Faithful.

***

from: [email protected]

to: [email protected]

subject: re:

Oh my lovely boy, I miss you so much! Damn the dark forces that keep me in these foul rooms, writing endless, dull papers…

But rejoice! For the scent of freedom is already in the air, so mount your steed and be ready for our meet. I’ll send you note when I know the moment.

Your Princess.