Текст книги "Круги от камушка"

***

from: [email protected]

to: [email protected]

subject: ответ с другого края

Здравствуй, Маг!

Во-первых, пока не забыл – привет тебе от всех наших домашних: от Лиски (ммуа!), от Ежки (ИИИИ!), а также от ее молчаливого мужа – просто улыбка. А москвичкам я дал твое мыло, они сами тебе напишут. Вот. :)

Во-вторых, все остальное по порядку.

Сурово у вас там, правда. Я здесь уже забыл, как снег выглядит. Говорят, где-то за городом он лежит, и даже в изрядных количествах, но мы там не бываем: времени нет. Ёжка, когда ездит на лыжах кататься, потом рассказывает, какой он – снег. Говорит, что он белый и пушистый, и что его есть можно! Это правда, или она сочиняет? =) Наш-то городской снег – серый, полужидкий, и отрава страшная…

Насчет снегохода – я, честно говоря, не ожидал от тебя такой… девчачести? девчоночности? Короче, ты поняла.;) Самая сорвиголова из всех наших, и вдруг такая трусиха! Давай, в общем, преодолевай, с твоей профессией никаких внутренних барьеров быть не должно. Мало ли как жизнь обернется.

Кстати, а со стрельбой у тебя как? Тоже ведь необходимая вещь? Мы тут по осени катались всей компанией в Павловск (это парк такой, в пригороде, офигенно красивый, с кленами и прудами) – ну так вот, девчонки там своей фигней страдали, венки плели, фотографировали, Ленка сидела рисовала, а мы с однокашником и еще с одним парнем (со старшего курса) пошли стрелять из «пневматики». Вполне такая серьезная штучка, с тридцати метров пулю в ствол дерева вбивает так, что не выковырять. Банку пивную прошибает насквозь, иногда даже не роняет. Но и отдача соответственная, у меня потом долго синяки проходили (пацаны говорят, потому что держать не умею как следует). В общем, прикольное занятие оказалось, я себе такую же «пулялку» присматриваю на следующий сезон. Буду охотиться на дикие банки и бутылки, как у нас говорят. :)

Прикинь, тут есть идиоты, которые по воронам из воздушек палят! Я бы их самих отстреливал, уродов. У нас почти под окнами Никольский собор, с большим садом вокруг, мы туда часто ходим – и с одной вороной дружим. Без шуток, реально дружим: приходим, она тут же прилетает, садится рядом, чего-то нам по-своему рассказывает, мы ей тоже рассказываем про свою жизнь. Или идем по дорожке, не торопясь, она рядом ковыляет, бормочет что-то. Мы ее «Пушкиным» зовем. :) А потом играем: кидаем ей монетки, она их пытается на лету ловить… такая умора, ты не представляешь! Потом она их иногда забирает, а иногда начинает дразниться: подскачет поближе, уронит, отойдет – и смотрит. Ты только потянешься – а она хвать! – и убегает. Потом снова приносит. Пару раз мне удавалось раньше нее ухватить, так она сразу обижалась и улетала с руганью. Но в следующий раз все равно прилетала. Короче, с нами можно в цирк не ходить. :))) Собаку завести не можем, так ворону завели…

Перечитал написанное. Что-то я какую-то фигню пишу, ты не находишь?:} Надо хоть пару строк о серьезном.

Про твои мучения насчет «всеобщей беззаконности» – скажу тебе так: никогда не было по-другому. И боюсь, что не только в нашей стране. Люди и есть люди, после стольких лет изучения истории я от них разумного поведения уже вовсе не жду. Всегда и везде на 99% они были хищниками и дикарями. Нам просто повезло застать краешком общество, где это не афишировалось, а уж гордиться тем, что ты дикарь – вообще было не принято. То есть был какой-то хотя бы внешний образ «приличного» поведения, хотя на самом деле все потихоньку воровали и нарушали. И у родителей наших точно так же, только еще контрастнее – на виду были «подвижники», всякие бескорыстные физики и гениальные конструкторы, жившие чуть ли не в бараках, а основная масса жила по принципу «тащи с завода каждый гвоздь». Сейчас просто все сгладилось и перемешалось, крупные ученые могут бессовестно воровать, а работяги, бывает, выходят с вилами защищать парки от вырубки.

Меня гораздо больше угнетает не то, что воруют – а то, что исчезает вот это разделение: кому воровать «можно», а кому «не по статусу». Скажем, про твоего Марата я слова дурного не скажу: действительно же, он старается приносить пользу и одновременно содержать семью, и ради этого приходится чем-то жертвовать, на его уровне вариантов просто нет. Следи только, чтобы он не увлекался, а то частенько бывает, что человека «заносит» на таких делах. Но вот когда у нас тут в каком-нибудь прославленном институте приходит новый ректор (причем солидный ученый, и даже из собственных выпускников этого института) – и начинает внаглую распродавать оборудование, красть государственные деньги, сдавать лаборатории под магазины… вот это уже бьет по мозгам. У него и так два личных «мерса» вдобавок к служебному «бумеру», ну зачем гадить ради излишеств? Но это, видимо, природа человека, и ничего тут не сделать.

У нас еще с обществом проблема, сама знаешь: никак не можем выстроить нормальный баланс власти и граждан. Кидаемся по два раза в век из анархии в тоталитаризм и обратно. То ли в народе дело, то ли в размерах страны (но вот Штаты – выстроили же этот самый баланс, при сравнимой территории и такой же многонациональности!). Я хоть и не спец по истории России, но все-таки интересовался, да и знакомых уже много на других направлениях. И очень мерзкое ощущение сейчас, что все опять съезжает в этот самый тоталитаризм, хотя пока он выглядит пародийно. А значит, потом опять придет анархия, или хотя бы такая же пародия на нее – неизвестно еще, что хуже. Угнетает эта предсказуемость идиотизма и невозможность хоть что-то сделать и до кого-то докричаться. Те, кто понимает – бессильны, а те, у кого сила – их такое положение вполне устраивает.

Образование очень важно, мне кажется. И не столько техническое, сколько презренное «гуманитарное». Технарей как раз расплодилось, как тараканов, но у них в головах ни этики, ни культуры, ни истории, ни даже религии – одни штампы и мифы, да и те полуусвоенные. А потом все жалуются, что «народ испортился»… да народа-то толком и нет, есть люди, у которых ничего общего за душой, кроме перспективы еще что-нибудь продать и «срубить бабла». Что им соседи по двору, или тем более люди из соседнего города? Чужие абсолютно. А чужих можно и нужно грабить. Удивительно еще, что иногда процесс дает обратный ход, и вдруг появляется целый «организованный» двор – чистый, ухоженный, с нормальными парковками и детской площадкой. Но очень мало такого, к сожалению.

Ладно, что-то меня понесло. = Сел на любимого конька, что называется. Сорри.

На самом деле, я тут разливаюсь соловьем – а мне давно пора, между прочим… нет, не спать, к экзамену готовиться.:О Всю ночь, видимо, просижу, и следующую тоже. Древний Рим, черт бы его побрал. Хоть мы его и совсем поверхностно берем, а все равно башка лопается. А потом латынь еще сдавать, а у меня с ней плохо, честно скажу. С древнееврейским – и то лучше. Хотя для постороннего взгляда и то, и другое – такоооой бред…

В общем… пойду я, пожалуй… ага… пойду уже… ага… пора мне…

Передавай привет Марату. Пёсу от меня пузо чеши, и забудь про все эти свои пытки и колеса. Повзрослеет – остепенится. :) Как его хоть зовут?

Удачи и хорошего настроения!

Пиши!

Гремлин.

2. «Головы зеленые, розовые щеки…»

«Так: пакет поставить – аккуратно!.. есть… замок закрыть… есть… ключ вытащить… есть… в сумку его… есть… все? Ботинки снять не забыть, о. Твою мать, когда ж я высплюсь наконец!!»

Шнурок на левом ботинке, конечно, завязался узлом. Мокрым, вдобавок.

«Йоханный, вчера только ногти постриг… Блин, как сердце фигачит! Может, присесть? Или прилечь, вон под вешалкой подушка, наверное, девчонки положили… Стоп – какая, нахер, подушка?? Вы че, издеваетесь?»

Встряхнувшись и распялив глаза пошире, Костик кое-как справился с узлом, стянул ботинки ("…не забыть поставить сушиться…"), затем подтянул к себе пульт управления организмом и занялся отчетами с периферии. Отчеты кривлялись, щипались и издавали неприличные звуки.

Обоняние: «Рыбой пахнет. 97.32%, что жареной. Есть мнение, что корюшкой, но мы не согласны. Ставки принимаются по адресу: кора правого полушария, нижняя поверхность лобной доли, корковый обонятельный центр.»

Зрение: «Свет мигает. Увеличьте скорость моргания.»

Слух: «Зафиксирован женский голос. Источник, судя по характеру реверберации, находится в помещении „кухня“. Интонации соответствуют паттерну „пение под нос“. Идентификация голоса по картотеке: владелец опознан с вероятностью 99.95% как Елена Шумко, она же Ленка, она же Ёжка, она же Шу, она же Лапа, она же Мышка, для дальнейшего общения отправьте SMS на короткий номер -3033.03303033, а то я уже заебался бесплатно консультировать!»

Осязание: «носки. трусы. футболка. рубашка. джинсы. шапка. куртка. пальцы мокрые. все. можно идти? там баскетбол по телику.»

Вкус: «Слюни, много слюней, очень много слюней. За дополнительной информацией просим обращаться в отдел обоняния.»

«…здесь ЦП, все заткнулись! Память, отчет! Принято. Суммируем: Шу на кухне, явно чистит картошку и жарит рыбу, Нелька еще не пришла, Ромка на работе, вернется поздно. Рекомендуемые действия: раздеться, пожрать, помыться, спать. Уточнение: строго в указанном порядке!»

О, а вот и сама и-ден-ти-фи-ци-ро-ван-на-я.

– Привет, красноглазый! Шапку-то сними? Перед женщиной?

***

– Коська, а ну-ка слушай сюда!

Леночка подняла указательный палец, подождала, пока Тик сфокусируется на нем обоими глазами, и продолжила:

– Так нельзя, слышишь? На тебя смотреть страшно. Так что сейчас пожуешь, в душ – и в постель! Я сегодня вместо Нельки у тебя, а ей потом втык сделаю. Слышал: никаких книг, никакого компа, никаких курсовых – спать, спать и спать! Кось, не в тарелке спать! Слушай, всё, – ее затрясло от смеха, – давай вставай, иди умывайся. Доешь, когда проснешься. Я уберу. Ох, дурик ты мой…

Пришедшая час спустя Нелька застала мужа сопящим в подушку, а подругу – лежащей рядом и читающей Киплинга. Совместными усилиями они недавно нашли безотказный метод усыпления Тика из любого состояния: чтение английских стихов вслух. Причем обязательно – хороших и с выражением. В этот раз Леночка выбрала «Tomlinson», пациент три минуты яростно таращил глаза и дико улыбался, потом в одну секунду вырубился. Ну, а «сиделка» решила, что и сама заслужила часик-другой расслабухи, и даже не стала уползать к себе. Чего такого-то, подумаешь… тем более, Ромки нету.

***

– Вкуфно, флуфай. Офигенно. Это ты фщем ее?

– Оливковое масло, мускатного ореха чуть-чуть, и орегано. Просто и без изысков.

– Ниччего себе – без изысков! – Нелька начала вставать с явным намерением положить себе добавки, но подруга перехватила у нее тарелку: «Сиди, я положу». – Пасибо, Ёж. Заботишься ты о нас, мне аж неудобно.

– Лиска, да ну тебя! – тарелка вернулась на стол, полная золотистых пахучих «шпал». – Какая забота! Мне же это в кайф, пойми ты!

– Ой, фолныф, да я понимаю, – прочавкала Нелька. – Ыгмм. Но фферавно никогда не привыкну. Меня так с дефтва не кормили… чефное слово… ну, фкуфнятина, вообфе! Уммня!

– За такие слова я хоть каждый день готова… готовить! – Ёжка неприкрыто сияла. Кулинарные способности она открыла в себе сравнительно недавно, но «семья» уже оценила их по достоинству: даже повар со стажем К. Баранов признал, что в рыбе Ленка его уже обошла, а в овощах вот-вот обойдет. А Ромка – тот просто лопал за обе щеки и смотрел на супругу невыразимо. Еще бы, после столовских-то картонных шницелей и пельменей…

– Ой, слуфай! – спохватилась Нелька. – Ым. Ромке надо оставить… а то я напала, как голодающая Поволжья! Ты-то сама поела?

– Да конечно, поела. Не стесняйся, там как раз ему осталось. С добавкой. Коська над своей порцией уснул, я ее в холодильник поставила, утром доест. Так что лопай давай. Лопай, пока не остыло! – Ёжка поднялась. – Я пока чай поставлю.

– Угум! – успокоенная Нелька с новой силой набросилась на еду. – Проффяй, моя талия! И фиг фтобой!

***

– Ну что, умиротворила я тебя? – Леночка с удовольствием смотрела на допивающую вторую кружку чая, разрумянившуюся Нельку. – Вот и глаза стали совсем другие… а то блестели, как у игрушечного волка в кустах…

– Уффф! Ну, Ёжка, ну уважила… как я теперь со стула встану…

Она предостерегающе помахала пальцем:

– Ты погоди, не вставай. Я тебя накормила, я тебе сейчас буду внушение делать. Пока ты расслабилась.

Рыжая тихонько взвыла:

– Ууййй… ну Йоожик… – Ну можно не сейчас, а?

– Нет уж, Нельк, – та подпустила в голос строгих ноток. – Именно сейчас и именно здесь. Ну, готова?

– Ох! – старшая подруга выпрямилась, потянулась и дернула плечами. – Поддалась на провокацию, елки-палки… Ладно, готова, чего там. Давай.

– Ну, в общем… – младшая помолчала. – Нель, если я суюсь не в свое дело – так и скажи, окей?

– Само собой.

– Я что заметила… у вас последние две недели… это как минимум… в комнате по вечерам… тихо, – чувствовалось, что Леночка подбирает слова максимально аккуратно. – То есть буквально – ни разговоров, ни пения, ни музыки. Нель… у вас… ничего не случилось?

Рыжая ответила не сразу: сидела, гладила переброшенную на грудь косу, уставившись куда-то в угол: размышляла. Потом наконец заговорила:

– Знаешь, я б так сказала: пока – ничего. Но я тоже заметила, и мне это тоже не нравится. Мы и раньше молчали, но не так.

– Раньше вместе молчали, а сейчас каждый в своем углу, да?

– Хм. Ну да. Он о своем, я о своем.

– Таак, – Леночка тихо поцокала языком. – Значит, не зря я подпрыгиваю. Как ты думаешь, из-за чего это?

Нелька уныло махнула рукой:

– А что тут думать-то? Ты же видела, какой он приходит всю неделю. Не голова, а библиотека. Курсовая, тесты, английский, латынь, греческий… у него ничего нет сейчас в башке, кроме учебы. Я его и не дергаю лишний раз, стараюсь не отвлекать. У самой тоже… три ученика в голове, плюс работа, турсезон начинается, надо экскурсии уже вспоминать. Короче, Ленк, занимаемся разным – вот и не о чем говорить. И некогда.

Леночка медленно кивала, слушая – а потом спросила негромко:

– Ты знаешь уже про Виолу с Васькой, да?

Рыжая вдруг напряглась:

– Ленка, ну ты не сравнивай! Где они – и где мы!

– Они – понятно, где, – голос девчонки стал еще тише. – А вы – на пути туда же, если ты не опомнишься. Нелька, – она вдруг подняла голову и взглянула подруге в глаза, – если ты мне не веришь сейчас, то давай прекратим этот разговор, все равно это бесполезно. Сама тогда решай. Если веришь – то выслушай. А?

Несколько секунд они смотрели друг на друга, не мигая; потом Нелли отвела взгляд:

– Хорошо. Будем считать, что верю. Добивай.

Вместо продолжения Леночка вдруг вскочила, обежала стол и плюхнулась на пол возле Нелькиной табуретки. Осторожно взяла ее ладонь своими, прижала к щеке и стала медленно гладить, просительно глядя снизу вверх.

Рыжая опустилась рядом. Не отнимая руки, другой погладила колкий каштановый ежик:

– Шу… солнышко… прости. Я дура. Все время забываю.

– Нелечка… брось… – девчонка улыбнулась сквозь вставшие в глазах слезы. – Давай просто посидим так? Мне тебя тоже стало не хватать… ты как будто уходишь куда-то. Уже не веришь мне. А я не хочу, чтобы ты уходила. Понимаешь? Ты уйдешь, Коська уйдет, что я буду делать? Рыж, я тебя прошу – вы уезжайте, детей заводите, хоть на Луну улетайте, что угодно – только не уходите от меня… ну пожалуйста!

Ничего не понимающая Нелли прижала ее к себе:

– Шу! Ленка! Шу… ну что случилось? Ну что? Что такое? Мы все рядом, солнышко, никто никуда не уходит…

– Нелька! – всхлип. – Ты не понимаешь! Рядом – это неважно. Вы просто единственные, с кем мне… я… не знаю… не объяснить. Вы – мой смысл, ну!.. Без вас – мне незачем жить вообще. И без него, и без тебя. Если вы меня перестанете понимать… если я вам стану не нужна…

– Шуу! – Рыжая приподняла ее голову со своего плеча, уставилась недоверчиво в глаза. – Ну ты серьезно? А Ромка?

– Да что Ромка! – Леночка дернула углом рта. – У нас с ним никогда понимания не было, и не будет никогда. Это я в него влюбилась, а ему все равно – я или другая! Лишь бы кормила и смотрела… любяще… Я уйду – он через три месяца другую найдет. Вот увидишь! А вы… – она вздохнула изо всех сил, подавляя всхлипы, – вы без меня не удержитесь. Это во-первых. Можешь спорить, если хочешь. Я просто вижу. Во-вторых… я уже сказала. Если вы мне не будете верить – мне жить незачем. Поэтому… Нель… ну… ну не смотри ты на меня как… н… на малолетнюю идиооотку!

Ленка снова рухнула на Нелькино плечо и затряслась – только теперь от истерического смеха пополам с плачем.

– …В общем, Рыжик, мы связаны так, что не распутать. Все зависят от всех. Без меня – вам не быть вместе, без Тика – ты не проживешь, без тебя – он свихнется, или сопьется… или сторчится… все задатки у него есть, сама знаешь. И я без вас с ума сойду. Раньше только чувствовала, сейчас точно знаю.

– Эх, Ленка! – Нелли помотала головой, гулкой, как колокол. – Черт. Вот не обижайся… знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется?

– Чего?

– Вернуться в общагу, в две тыщи первый, пойти и сдать тебя вахтерше. Чтобы нам с тобой не познакомиться. А потом в зиму четвертого, поймать себя и сломать ногу. Чтобы это… чччудо в перьях… меня не тронуло. Как-кого ч-черта, а?! Ну почему не жить, как всем?! Ну нафига это все?? Ой, блииин! – она схватила подушку и с размаху сунула под нее голову.

Ёжка поерзала затылком по своей подушке: замерзнув на полу в кухне, девчонки переместились на кровать в их с Ромкой комнату.

– Увы, Нельк, некому такие вопросы задавать.

– Да, пожалуй, – глухо донеслось сбоку. – Дао к ответам не склонно.

– Да и все другие тоже, знаешь, – непочтительно фыркнула хозяйка комнаты. – На самом деле – разве все так плохо? Ты устала просто, вот и говоришь… ерунду. Извини уж.

Под подушкой задумчиво помолчали. Едва слышно хмыкнули.

Леночка погладила подругу между лопатками:

– Ладно, Рыж, хватит плакать и грустить. Вылазь. Надо думать, что нам делать.

Та скинула подушку и потерла глаза:

– А у тебя есть идеи?

– Есть, и даже не одна. Я уже давно задумалась. Слушай: Коську надо слегка вернуть в реальность…

***

Проснувшись утром по будильнику и привычно высвободившись из объятий жены, Костик обнаружил прицепленную ему на хаер записку:

«Котяра, завтра жду тебя в 19:15 на пятачке у Казанского, будет сурприз. Приходи-не-опаздывай. Твоя Рыжая. :) ЗЫЖ меня утром не будить, покусаю!!!»

3. «Корми меня – и будь послушна…»

По аллее вокруг Спаса-на-Крови, вдоль решетки Михайловского сада, целеустремленно шагает в сторону Невского проспекта молодой человек подвида homo sapiens studentis. Глаза красные, волосы лохматые, набитый рюкзак за спиной выглядит настолько тяжелым, что владельца с первого взгляда становится жалко. Впрочем, он, кажется, привык. Лупит себе кроссовками по тротуару, мимоходом разглядывая картины собирающихся домой художников: начало восьмого, туристы кончились, нет смысла дальше стоять.

Парень на углу, завывающий «Красно-желтые дни» под расстроенную гитарку, вызывает у студента только легкое брезгливое движение губ. Мол, ну и молодежь пошла, Цоя толком спеть не могут… было б время – показал бы, как надо…

Выскочив из полукруга аллеи, он размахивается шагами через площадь – мимо пустых уже сувенирных прилавков, наискось к колоннам Корпуса Бенуа. С явным намерением проскочить за пару минут набережную и нырнуть в метро. Очень, очень занятой молодой человек.

Однако у самых колонн уверенный ритм внезапно ломается. Идущий замедляет шаг, вытягивает шею, выставляя ухо вперед – как будто услышал там нечто для себя предельно неожиданное. Делает несколько шагов в сторону, прислушивается еще раз. Странно ухмыляется, бормочет под нос что-то вроде «ну нафиг…»

Гыгыкнув, возобновляет движение – но уже совсем другой походкой, расслабленно-прогулочной. Переходит проезжую часть, пристально вглядываясь в сторону Невского и продолжая напряженно вслушиваться. В чем-то убедившись, кивает – и неторопливо шагает вперед вдоль решетки канала, старательно убирая с лица ухмылку: так, мол, иду себе, гуляю, улыбаюсь каким-то своим мыслям…

Пройдя створ Инженерной улицы, молодой человек снова замедляется и с интересом рассматривает происходящее на противоположном тротуаре.

У арки, ведущей во внутренний двор Михайловского театра, поет под гитару девчонка-хиппушка лет двадцати. Все атрибуты налицо: фенечки, колокольчики, застиранные добела и изрисованные ручкой джинсы с бахромой, явно самовязанный свитерок, шитая из лоскутов легкая куртка, дешевенькие туфли. Только подстрижена совсем коротко: видно, к ментам попала недавно, обрили – вот и обрастает теперь заново.

Но это все фигня, на самом деле, фенечки кто угодно может нацепить. А вот гитару не подделаешь. Дорогая «Ямаха», когда-то королева концертных залов, давно уже влачит стритовое существование: гриф на первых трех ладах истерт до белых пятен, дека исцарапана, изрисована узорами и покрыта надписями, один колок наполовину обломан. Впрочем, отстроен и звучит инструмент на удивление достойно, и обращаться с ним стриженая, похоже, умеет… во, глядите – уменьшенный септ с девяткой! На кой ляд в Умкиной песне уменьшенный септ? Выпендрежница.

По тротуару среди прохожих носится с кепочкой вторая хиппуша: уже не девчонка, молодая женщина. Ярко-рыжая, с косами почти до пояса. Глазастая, носатая, симпатичная, тоже вся в фенечках и бусах. Облаченная в мозговыносящей расцветки жилетку, клетчатую рубашку, драные джинсы и кеды-«динамки». В апреле, в Питере, вечером! Бррр! Молодой человек непроизвольно ежится и сует руки в карманы.

Парочку занесло сюда как будто прямо из «Эльфа» или с «Гоголей» конца восьмидесятых: нынче в столицах подобные экземпляры в основном повымерли. В Казани еще встречаются, в Крымах вообще мало изменились с тех славных времен – а столичные хипы и хиппушки мутировали, увы, необратимо. Так что на этих двух аж приятно взглянуть.

Небольшая группка слушателей, похоже, придерживается того же мнения. На поющую пялятся, с «аскершей» перемигиваются. Впрочем, и подпевают тоже:

 
А сын растет, сын растет, ему уже десятый год.
Что же вырастет из парня?
Может, парень пропадет?
 

Хорошо поет, с душой. И голос хороший, звонкий, хоть и с хрипотцой. Ну дык, в плюс восемь во всю глотку петь – охрипнешь тут!

Студент некоторое время слушает, привалившись задом к решетке над водой, но его начинают толкать проходящие. Пробормотав: «Идиоты, сделали тротуар для спаниелей…», он переходит улицу и встает чуть поодаль от прочих зрителей-слушателей.

Аскерша, засекшая его еще на той стороне, немедлено подскакивает и протягивает кепочку, улыбаясь ослепительно:

– Молодой человек, на мороженое двум симпатичным девушкам! Сколько не жалко!

Усмехнувшись, студент выуживает из нагрудного кармана смятые купюры, выбирает две десятки:

– Держи для начала. Только на разогретое горло не кидайте, а то будет вам… аск…

Аскерша, хихикнув, бросает: «Спасибо, постараемся!», убегает к поющей и высыпает содержимое кепочки в гитарный чехол. Опытной рукой выбрав и спрятав купюры, кроме одной – «на развод». Стриженая, закончив песню, что-то ей шепчет – рыжая кивает, нахлобучивает орудие труда на голову и становится рядом, выуживая из недр жилетки пластиковую флейту-блочку. Яростно разминает застывшие пальцы. Переглядывается с подружкой: «раз, два, три…» – кивок, и по набережной разливается интро к «Свидетелям».

«Ага, по „Зимовью“ пошли, значит. А хорошо звучат, сыгранно.»

 
Завтра этот вечер станет нашей новой песней,
Завтра этот вечер станет нашим первым утром…
 

Куплет, проигрыш. Куплет, припев. Куплет, припев, кода! Ух, как сделали! Отлично, девчонки! Зрители хлопают, некоторые подходят и кидают в чехол еще по десятке. Молодой человек наблюдает заинтересованно.

На первых же аккордах следующей вещи его рот вдруг растягивается до ушей. Очевидно, что-то вспомнилось: что такого смешного во вступлении к песенке «Лестница, полночь, зима»? Сама песенка – безумная, да, а вступление – совершенно невинное. Три аккорда и много звона. Так что, видимо, «сыграли» некие личные ассоциации.

 
И когда это солнце уйдет на восток,
И когда свистнет рак на волосатой горе…
 

«Ну и бред. Блин… попробовать, что ли, в самом деле? От одной не охрипну…»

Пока закончившие песню девчонки шутливо раскланиваются и шепотом обсуждают, что петь дальше, молодой человек пересекает пустое пространство перед ними. Четыре карих глаза уставляются с любопытством.

– Герлы, на одну песню гитарку помацать – можно? Тоже по Зимовью.

Те переглядываются, младшая пожимает плечами и снимает ремень с шеи. Сама отходит в сторону и садится у стены на корточки, расслабленно выдохнув и зажмурившись.

Старшая остается на месте, только прислоняется к стене. Выжидающе смотрит на парня. Скинув рюкзак, тот цепляет гитару, делает автоматическое движение отрегулировать ремень, но спохватывается под резким взглядом. Кто-то из зрителей хихикает.

«Щас вы мне похихикаете… Е-эм? Ага. Надеюсь, не уползла… черт бы подрал арбенинский диапазон…»

Задумчиво проводит по струнам:

 
Летайте самолетами, и сами по себе,
Из дома на работу, а потом по магазинам…
 

Сидящая хиппушка резко вскидывает голову, прислушиваясь. Аскерша одобрительно кивает, подпевая одними губами. Потом достает флейту, примеривается и тихонько вступает в припеве. Парень спотыкается от неожиданности, но подхватывается. Дальше ведут уже вдвоем – флейтистка явно знает партию.

 
Коли боль и сомненья не гложут,
И домашние… не воз-ра-жа-ют…
 

Пауза… ии!

 
Ле-тайте самолетами! И сами по себе!
Но помните! Что снайперы! На небесах засели!
 

Поначалу флейта сбивается, но потом, приноровившись и поймав ритм, уверенно раскрашивает бешеный драйв песни яркими всплесками. Собравшись и вдохнув поглубже, отбивает пулеметную очередь проигрыша. Тишина – и снова распевно:

 
Пусть летит за вами, кто может,
Коли тяжесть в душе не мешает…
 

Слушатели, в первом куплете еще глядевшие скептически, после финала оглашают набережную аплодисментами и гиканьем. В чехол сыплется звенящий поток. Флейтистка молча выставляет большой палец.

Хиппушка вдруг выдает со своего места, перекрыв общий гам:

– Есть!

Щелкает пальцами, и звонко продолжает в наступившей относительной тишине:

– Я тебя вспомнила! Две тыщи пятый, Шацк – это мы не с тобой на трассе висели? Под указателем? Тебя Костей зовут?

Студент радостно скалится:

– Ага, точно! Я тебя сразу вспомнил, как увидел. Ёжка, да?

– Ыгы, – подтверждает сидящая. – А это Рыжик, подруга моя, знакомься. Классно лабаешь, Костик, давай дальше. Я отдохну еще малясь.

– Да не проблема! – парень подмигивает «Рыжику», перехватывает гитару покрепче и врубает быстрыми двойными ударами:

 
Мы думали, что надо
Идти всегда вперед,
Что будто бы награда
За поворотом ждет…
 

Рыжая щелкает пальцами в ритм, в припеве вступает голосом – дома на той стороне канала отвечают эхом. Зрители явно тащатся, несколько человек подпевают.

 
Но вот свобода вышла боком,
Стала в горле комом!…
 

Ёжка, закрыв глаза, мотает головой; потом, обхлопав себя по карманам, достает из одного смятую пачку «L&M» и долго в ней копается. Ничего не обнаружив, разочарованным движением отправляет пачку за плечо – и смотрит в искреннем недоумении, как та, отскочив от стены, катится по асфальту. Сообразив, заходится в сдавленном хохоте.

Закончив песню, Рыжик с Костиком переглядываются, и без паузы начинают «Четыре километра до границы». Потом – «Джинсы-клеш, колокольчики внизу», затем снова «Зимовье» – «Пять лет назад», «Самолет», «Средневековый город» – тут Ёжка вскочила и отобрала гитару, но парень остался, и песня получилась что надо: на два голоса и с флейтой. Так и дальше пошло: вспомнили, на радость зрителям, «Последний день» Башакова, по многочисленным просьбам (и стараясь не кривиться) проорали втроем «Элис»… ну, потом еще много чего было, всего не перечислить…