Текст книги "Вопросоответы к Фалассию"

23. Опять же очевидно, что естество сущих, пятеричное по самому смыслу своего существования вследствие [пяти] чувств, после естественного прохождения времени и веков окажется в Боге, по [Своей] природе не принимающем [никаких] пределов, Едином и совершенно не обладающем протяженностью. Ибо некоторые говорят, что Слово есть Единица, и это Слово, как Промысл, расширяется по [Своему] исхождению⁶⁸ с помощью десятерицы заповедей. Когда естество по благодати сочетается со Словом, то уже не будет того, без чего движения не существует, когда прекратится изменчивое движение по природе. Ведь ограниченному состоянию, в котором обычно и возникает с необходимостью движение вследствие изменения движущихся, следует обретать конец при появлении беспредельного состояния, в котором [всякому] движению движущихся присуще прекращаться. Там, где существует естественный предел, обычно бывает (что само собою разумеется) изменчивое движение тех, которые пребывают в этих пределах; и там, где такой естественный предел отсутствует, – там же, естественно, нельзя распознать никакого изменчивого движения. Стало быть, мир есть ограниченное место и состояние описуемое, а время есть ограниченное движение; потому-то здесь и существует изменчивое движение живущего. Поэтому когда естество проходит, в действительности или в мысли, через место и время (или через то, без чего не бывает [760] ограниченного состояния и движения), то оно сочетается непосредственно с Промыслом и обретает простой, неподвижный и не имеющий никакого ограничения смысл этого Промысла, а потому [не находит здесь] никакого движения. Также естество, существующее временным образом в мире, имеет изменчивое движение вследствие ограниченного положения мира и вследствие потока времени [сопровождаемого] изменением. Оказавшись же в Боге, [эта природа] вследствие естественной Единицы Того, в Котором она оказалась, будет иметь приснодвижный покой и неподвижное тождество движения⁶⁹, осуществляющееся окрест Того же Самого, Единого и Единственного; [это тождество движения] знает Слово как то, что является незыблемым основанием и непосредственным бытием, окружающим Первопричину созданных Богом тварей⁷⁰.

24. Таинство Пятидесятницы есть непосредственное соединение с Промыслом тех, о ком Он промышляет, или же соединение естества со Словом по вдохновению Промысла, вследствие чего отсутствует всякое проявление времени и становления. Труба же наша есть Слово, хранящее для нас Божественное и неизреченное ведение ⁷¹; умилостивление есть [это Слово], ставшее подобным нам, как расторгающее в Самом Себе наши преступления и дарованием благодати в Духе обоживающее греховную природу [человека]; наконец, Кущей является [то же Самое Слово] как то, что укрепляет богоподобный навык в непреложном добре, и как всеобъемлющая связь преображения в бессмертие.

Мы не верим, что Богу приятны заклания бессловесных животных и окропления кровью как мзда [нашего] почитания [Его], даваемая приносящими во оставление их грехов, – что они делают, опираясь, естественно, на Писание⁷². И это [наше убеждение важно] для того, чтобы мы, скрытно не почитая Бога как страстного [и не думая о Нем] как о Том, Кто со многим усердием и страстью заботится о тех же [вещах], к которым если мы видим даже людей страстно влекомыми, то браним их как распущенных. Мы знаем, что жертвоприношения суть духовны⁷³; мы не только умерщвляем страсти, закалывая их мечом духовным, который есть Слово Божие ⁷4, и сознательно истощаем всякую плотскую жизнь, словно [изливаем] кровь, но и приносим Богу, благоговейно почитая Его, [свои] любомудренные навыки и [все] естественные силы, а также осуществляем для [обретения] Божия удела ⁷⁵ всесожжение в огне духовной благодати.

25. И, естественным образом рассматривая так каждый из символов, приводимых в Писании, мы, словно на вершине таинственного созерцания, умерщвляем временное и преходящее предание Закона, подобное семи мужам от сыновей Саула, а также уничтожаем и [самого] Саула, то есть перстный ум, [уповающий] на одно только [буквальное] речение Писания, дабы не быти ему во всех пределах Исраилевых, то есть не быть ему в образе духовного созерцания. Этот [перстный ум], живя в действительности, прекращает, гонит и уничтожает смыслы и помыслы, соответствующие естеству, ограничивая Закон одной только плотью [761] и почитая, как нечто Божественное, страсти бесчестия ⁷⁶. А помыслы, соответствующие естеству, обретя свободу действия вследствие закона Духа, таким же образом уничтожают и предают смерти эти страсти в начале жатвы ячменя. Жатва же ячменя есть собирание добродетелей в деятельном любомудрии, [осуществляемом] вместе с соразмерным [духовным] разумом; такому собиранию присуще истреблять земное в Писании и уничтожать всякое перстное движение [в нас]. И одновременно с тем, как человек разумным образом посвящает себя любомудрию [в делании] добродетелей, он естественным образом переносит толкование Писаний [из области буквы] в [область] Духа – так он служит Богу в новизне Духа, то есть в осуществлении духовного делания⁷⁷, а также посредством возвышенных созерцаний. [Другими словами, он уже не служит Ему] в ветхости буквы посредством чувственного и телесно-низменного восприятия закона, став, наподобие иудеев, питателем страстей и прислужником греха ⁷8. Ибо осуществлять духовное делание посредством помыслов, соответствующих естеству, следует так, чтобы положить руки на страстную и телесную мысль закона, как о том повествуется в Писании: И взя царь два сына Ресфы дщере Аиа, подложницы Саула… Ермониа, и Мемфивосфеа, и пять сынов Меровы, дщери Саула, их же роди Есдриилу… и даде их в руки Гаваонитом (2 Цар. 21:8–9). Рука гаваонитов есть делание естественных помыслов, соответствующее добродетели, благодаря которому сыны Ресфы, Ермоний и Мемфивосфей, то есть действие страстей, возникающее из телесного научения закона (а оно состоит в одном произнесении слов), а также разнузданное движение помыслов, предаются смерти. Кроме того, [к ним присоединяются] и пять сыновей Меровы, то есть пять порожденных роскошью разнузданных способов противоестественного злоупотребления пятью чувствами. Всякому возвышенному и высоко парящему в Боге уму присуще также убивать их на высоте, подобной горе духовного созерцания в начале жатвы ячменя, которая есть прелюдия к добродетельному деланию или благочестивому созерцанию, соответствующему естеству; таким же образом [этот ум] уничтожает действие страстей и непристойное движение помыслов. [Таково наше рассуждение] относительно разнузданных способов злоупотребления чувствами.

26. И падоша тамо сии седмь вкупе; тии же умроша во днех жатвы первых, в начале жатвы ячменя. И взя Ресфа дщи Аина вретище, и потче е себе при камене, дондеже снидоша на них воды Божия с небес. «Ресфа», как я уже говорил, толкуется как «поприще уст», которое есть телесное научение закона, [заключающееся] в одном только произнесении слов; она после смерти рожденных от него страстей, случившейся на горней вершине естественного созерцания в сердце каждого из тех, кто прежде был охвачен этим научением, расстилает, словно вретище, покаяние на камне (под ним я подразумеваю слово веры в Господа), имея попечение в духе [764] и посредством покаяния о законах по Христу 79. Она день и ночь имеет перед очами, словно воспоминание о [погибших] детях, прежнее воспитание в плоти Закона⁸⁰ до тех пор, пока не прольются воды Божии с неба, то есть до тех пор, пока не посылаются ей Божественные ведения Писаний с высоты духовного созерцания, которые угашают страсти, а добродетели возобновляют⁸¹. Ведь научению Закона, приближающемуся через покаяние ко Христу, истинному и твердому Камню (см. 1 Кор. 10:4), присуще принимать Божественный дождь духовного ведения Писаний по повелению царя Давида, то есть по повелению зрения сильного ума. Ведь он говорит: И сотвориша вся елика заповеда царь, и послуша Бог земли по сих (2 Цар. 21:14).

27. Итак, по заповеди царя Давида (то есть духовного закона или зрения сильного ума) научению Священных Писаний посредством покаяния, символом которого является вретище, и соответственно деланию добродетелей свойственно, когда оно перемещено на камень, то есть на Христа, призывать Божественный дождь ведения. Обычно [такое научение] убеждает Бога внять земле сердца, пролить Божественные ливни [благодатных] даров, принести изобилие плодов в правде [Божией], прекратить предшествующее неведение Божественного, которое подобно голоду, и преисполнить область [души нашей] духовными благами. Тогда душа одаряется хлебом, вином и маслом: хлебом – как укрепляемая словом деятельного ведения, вином – как увеселяемая Божественным и обновляющим влечением и горячим стремлением к соединению с Богом, маслом – как радуемая гладким и ровным, светлым и озаренным, свободным от всякого земного движения способом и смыслом бесстрастия; [все они] веселят лицо добродетелей 82.

28. Также и мы, как и великий Давид, исторгнем Саула из всякого предела Израиля, то есть исторгнем земное и телесное установление Закона, или иудейский способ служения; также исторгнем из всякого способа созерцательного тайноводства буквальный, лежащий на поверхности и грубо телесный смысл всего Писания и перейдем к духовному обожению того, что постигается умом 83. И сохраним гаваонитов, то есть смыслы сущих, которые сберег бесстрастными Иисус [Навин], истинный распределитель Божественных обетований⁸⁴; благодаря этим смыслам, уничтожаемым Саулом, Бог удержал Божественный ливень таинственного ведения. Посредством тех же гаваонитов, то есть посредством естественного созерцания, убьем, словно семь мужей из сыновей Саула, страстное, вещественное и временное понимание Закона, которое породила Ресфа, являющаяся «поприщем уст» (то есть телесным научением закона), а также Мерова, толкуемая как «пресыщение горла», то есть роскошествование чрева. Первая порождает Мемфисофея и Ермония (один толкуется как «позор уст», а другой – как «анафема их»), то есть навык во страстях и осуществление их, а вторая производит на свет Есдриэлю, [765] то есть созерцательной части души, пять страстных способов [действия] наших чувств, [возникших] вследствие злоупотребления этими чувствами. Уничтожая такие [способы] с помощью естественного созерцания, мы умилостивляем разгневавшегося Бога, переносясь от буквы к духу; кроме того, мы призываем Божественные ливни ведения и вкушаем преизобильные плоды правды, [произраставшие] из этого ведения. Ибо, возводя букву Закона, подобную некоему Саулу, посредством естественного созерцания на вершину духовного тайноводства, а также возводя рожденное от буквы вещественное восприятие [Писания, присущее] мысли [людей] перстных, подобное чадам и потомкам Саула, мы убиваем всякое телесное и временное (или, лучше сказать, всякое перстное) понимание Закона. Если мы вместе с Богом возненавидели Саула, то есть плотской и выставляемый напоказ способ [изъяснения] Писания, или иудейство, и презрели его, чтобы он не царствовал над Израилем (см. 1 Цар. 16:1), то мы [тем самым] отвергли царствование его над нашей умной силой, чтобы она не находилась в рабстве у плоти.

29. Ибо следует ненавидеть Саула, то есть телесное установление Закона, и отвергать царство [его], как и Агага, царя Амаликова, а также отвергать тучных овец, волов, виноград и маслины [его] – я имею в виду отвергать возбудителей ярости и похоти, также творящих причины неги⁸⁵; самого же Агага, сохраненного в живых, следует переносить в землю обетования, то есть следует переносить тельца, или перстное помышление плоти (см. Рим. 8:6), в место Божественного познания, то есть в сердце. Ведь «Агаг» толкуется как «телец» – вероятно, [речь идет] о том тельце, которого обожествил глупый и невежественный Израиль, отлив его в пустыне (см. Исх. 32:4), и предпочел тем самым Божественному служению наслаждение чрева⁸⁶. Этого-то тельца и изничтожили Моисей и Самуил: первый растер его в прах и рассыпал по воде (см. 1 Цар. 32:20), а второй убил [Агага] духовным мечом (см. 1 Цар. 15:32–33). Первое, соотносящееся с Моисеем, означает живую и деятельную благодать Святого Крещения, а второе, соотносящееся с Самуилом, есть послушание Богу через [осуществление] заповедей, поскольку [имя] «Моисей» толкуется как «бурлящая вода», а [имя] «Самуил» – как «послушание Богу», что есть истинная вера и жизнь в Боге. [768]

30. Стало быть, благодати Святого Крещения присуще уничтожать силу греха, или помышление плотское (см. Рим. 8:6), а деятельное послушание Божественным заповедям убивает [эту силу] мечом духовным (см. Еф. 6:17), то есть [убивает] словом Божественного ведения в духе, таинственным образом обращаясь к страсти греха так, как обращался великий Самуил к Агагу: Якоже обезчадствова жен оружие твое, тако ныне обезчадится в женах мати твоя (1 Цар. 15:33). Ибо страсть чревоугодия гладкостью помысла наслаждения, словно [гладкостью] меча, делает бесчадными многие добродетели: семена целомудрия она убивает посредством невоздержанности, равноправие справедливости губит посредством корыстолюбия, [нашу] связь человеколюбия, [проистекающую] из [общности] естества, она рассекает себялюбием. И кратко сказать, страсть чревоугодия является пагубной для всех порождений добродетели⁸⁷. И как я уже говорил, эту страсть уничтожает благодать Крещения и житие по послушанию Божиим заповедям. Бог, помазав на царство над Израилем закон буквы, который сохраняет эту страсть, раскаивается и переносит силу царства, даруя ее Давиду (разумеется – евангельскому и духовному закону), то есть сыну Иессея; «Иессей» же толкуется как «творчество Бога».

31. Итак, Святое Евангелие есть порождение творчества [Бога], или порождение Божия дела посредством плоти⁸⁸, царство которого [простирается] в бесконечные века, – в нем мы имеем радость и веселие нерасторжимые, словно день невечерний и нескончаемый⁸⁹. Ибо [Писание] гласит: Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь (Пс. 117:24). Под днем здесь подразумевается Евангельская благодать или само таинство Дарующего эту благодать; Он желает, чтобы все мы в этот день, согласно божественному апостолу, вели себя благочинно (Рим. 13:13), как в день ведения и истины. Ведь Христос есть день вечного Света, в котором должны все уверовавшие в Него обрести доброе житие через благочиние добродетелей. [769] Он один есть сотворенный Богом [Отцом] по плоти без семени [мужского] ⁹⁰ и, соделав новыми законы естественных уз, уготовал пред лицем всех народов свет к просвещению язычников и славу народа Израиля (Лк. 2:31)⁹¹. Ведь Господь наш есть подлинно Свет народов, отверзая посредством истинного познания их мысленные очи, смежившиеся во мраке неведения; Он Самого Себя уготовал в качестве благого Образца Божественного жития и добродетели для всех верующих народов, став для них Примером и Начертанием лика добродетели, взирая на который как на Вождя спасения (Евр. 2:10) мы через делание преуспеяем, по подражанию, в добродетелях, насколько нам это возможно⁹². Но Тот же Бог Слово есть слава народа Израиля, просвещающий ум Божественным Светом ведения с помощью таинственного созерцания. Или, возможно, Слово [Божие] называет народами смыслы, соответствующие естеству, а лицом этих смыслов является истинная и безупречная слава относительно сущих⁹³, приготовлением к ясному познанию которой есть Само Слово как Творец естества; язычники же суть противоестественные страсти: их, скрывающихся [во мраке], открывает [Бог Слово], даруя свет ведения, [а тем самым Он] полностью изгоняет их из естества. Славой Израиля Слово становится как очищающее ум от противоестественных страстей и украшающее его соответствующими естеству смыслами; а кроме того, Оно еще увенчивает [ум] диадемой непреложности по обожению⁹⁴. Ибо Оно истинно есть слава Израиля как избавление от противоестественных страстей, преуспеяние [в постижении] смыслов, соответствующих естеству, и стяжание сверхъестественных благ.

32. Тот, кто радушно принимает этого духовного Давида и, становясь предметом зависти Саула, не попадает в силки [вражды], но, наоборот, обладая бесстрастием и многим человеколюбием, исцеляет с помощью кифары Духа врага, удушаемого лукавым духом (см. 1 Цар. 20:30–33), – тот делает этого врага благоразумным, освобождая его, словно от лукавого беса, от злой эпилепсии перстного помышления. Ведь всякий [человек], по причине зависти ненавидящий, клевещущий и злословящий другого [человека], который сильнее [его] в подвигах добродетели и преизобилует словом духовного ведения, есть Саул, удушаемый лукавым духом: он не переносит блаженной славы лучшего в добродетели и ведении, а поэтому бесится оттого, что не в силах наложить руки на благодетеля. Часто он с ненавистью отсылает своего любимейшего Ионафана, то есть присущий [нам] помысл совести, ибо тот изобличает неправедную ненависть ветхого и действительно безумного Саула и с любовью к истине говорит о преуспеяниях того, кого Саул ненавидит. [Поэтому,] обращаясь к нему как к преступнику Божиих заповедей, Самуил говорит: Безумие бысть тебе, понеже не сохранил заповеди моея, юже заповеда ти Бог (1 Цар. 13:13).

33. Как я уже говорил, Саул есть писаный закон или живущий по [этому] Закону народ иудейский. Ведь от обоих, сплетшихся между собою перстным образом, [772] отступил Дух Господень, то есть духовное созерцание и ведение, и, наоборот, пришел [к ним] дух лукавый, то есть вещественный образ мыслей, который посредством смятений и кружений [земного бытия, находящегося] под [властью] рождения и тления, удушает их, словно эпилептиков, беспокойством помыслов. Ибо Закон, постигаемый только перстным образом и буквально, является [как бы] страдающим эпилепсией, поскольку сотрясается бесчисленным множеством противоречий и не обладает никаким [внутренним] созвучием с самим собою; а иудействующий ум, приводимый в безумное неистовство беспокойным круговращением материальных [вещей], по необходимости и сам имеет беспокойное расположение [души], изменяющееся вместе [с этими вещами]. И когда истинный и по природе своей музыкант Давид, то есть Господь наш Иисус, услаждает с помощью духа умозрительного созерцания пением и Закон, и иудея, то одного Он делает вместо перстного духовным, а другого приводит к вере от безверия. Поэтому и Закон, и народ иудейский являются, наподобие Саула, [одновременно] и подверженными эпилепсии, и мудрыми. Ибо, как уже говорилось, Закон подвержен эпилепсии, когда он постигается перстным образом, а иудей подвергается той же эпилепсии, когда он желает поклоняться Богу подобным же перстным образом. И опять же Закон становится мудрым, если он постигается духовно, а иудей становится мудрым, если он от телесного поклонения Богу обращается к духовному служению Ему.

34. Следует отметить, что Саул убивает спасаемых Иисусом. Ведь букве присуще убивать тех, которые обращаются к духу Писания. Поэтому Бог раскаялся, что помазал его – я имею в виду писаный закон, понимаемый иудеями плотским образом, – на царствование над Израилем и даровал царскую власть духу, который был близок букве, но превосходил ее [своим] благом⁹⁵. [Писание] гласит: И даст царство ближнему твоему, лучшему паче тебе (1 Цар. 15:28). Как Давид был ближним Саула, так и дух, несомненно, примыкает к букве Закона, и этому духу присуще проявляться после смерти буквы⁹⁶.

35. Призовем же и мы духовного Давида⁹⁷, чтобы Он заиграл на кифаре духовного созерцания и ведения и [успокоил] наш ум, страдающий эпилепсией [от всецелого погружения в] материальные [вещи], и изгнал лукавого духа вещественного кружения окрест чувства. [И это для того,] чтобы смогли мы постигнуть Закон духовным образом, обрести таинственный смысл, [сокрытый в нем,] и сделать его навсегда приобретением и припасами для вечной жизни. Также чтобы мы, страдая от недостатка благодатного ведения в Духе, не имели символического закона, одолженного букве⁹⁸, и, будучи незрячими и не обладая собственным всесветлым ведением в истине таинственных словес [Духа], любили только одно вопрошание о Божественных [вещах]. [Имя] «Саул», если соотносить его с греческим языком, имеет двойственный смысл. Ведь [это имя], согласно уже сказанному, толкуется как «отданный в долг под проценты», но одновременно и как «вопрошание». [773] И то, и другое есть писаный закон: первое, поскольку он не является собственным достоянием естества и совсем не простирается на бытие, соответствующее этому естеству, а второе, поскольку он вращает нас окрест истинного ведения и первообразной премудрости – нас, не считающих, что вопрошание есть постижение искомой первообразности Божественных [вещей], но только устремляющихся посредством телесных символов Закона, словно посредством некоего вопрошания, к постижению Божественных благ. И это для того, чтобы мы, прекратив заботиться о вопрошании, которое часто, как кажется, приводит к заблуждению, оказались в истине взыскуемых Божественных [благ] и преобразились их блаженством, неизменно являемым в нас по причастию, обретя вид, соответствующий этому блаженству, то есть знак нашего бытия во Христе Иисусе Боге и Спасителе нашем, Ему же слава вовеки. Аминь.