Текст книги "Жизнь языка: Памяти М. В. Панова"

Первый связан с констатацией такой ситуации, какой она получается в первичном построении: признать, что перед звуками [а], [о], [у], [э] употребляется 37 согласных, а перед звуками [и] и [ы] – по 18.

Второй путь связан с «расщеплением» гласных [а], [о], [у], [э] на два класса: класс типа [ы]: [а] – [о] – [у] – [э] и класс типа [и]: [˙а] – [˙о] – [˙у] – [˙э]

Третий путь противоположен второму и связан с объединением звуков [и] и [ы] в один класс, то есть признанием того, что отношения между [ы] и [и] подобны отношениям между [а] – [˙а], [о] – [˙о], [у] – [˙у], [э] – [˙э]

Соотношения русских гласных и согласных выстроены таким образом, что каждый из путей имеет свои плюсы и минусы. Достоинство первого пути состоит в том, что он не навязывает системе ничего, кроме того, что является очевидным, однако сохраняет недоумение относительно «особого» места [и] и [ы] в системе.

Второй путь предлагает «подчинить» отношения всех гласных отношениям между [и] и [ы]. Тогда наша таблица должна рано или поздно принять такой вид:

Данная таблица представляет собой системное пространство, включающее в себя 370 позиций. Количество системных единиц осталось прежним – 184. Следовательно, степень соответствия системных единиц системному пространству составляет 49,73 %. Правда, при таком подходе противопоставление согласных по признаку твердости-мягкости становится дублирующим, и система может быть представлена так:

Степень соответствия системных единиц системному пространству составляет в этом случае 92,00 %.

В соответствии с третьим решением в соотносимую единицу объединяются [и] и [ы]. Тогда наша таблица принимает следующий вид.

Системное пространство новой таблицы включает в себя 185 системных позиций, только одна из них оказалась не занятой. Следовательно, степень соответствия системных единиц системному пространству составляет 99,43 %.

Теперь представим в таблице показатели четырех принятых нами решений.

Нельзя решительно утверждать, что только то построение правильное, где количество единиц системы приближено или равно позициям системного пространства. Система – это не только плотно упакованное пространство системных единиц. Этим ее свойства явно не исчерпываются. Строго говоря, все предложенные нами построения отражают системное устройство простейшего слога русского языка, но акцентируют внимание на разных проявлениях системных свойств. Только дальнейшее движение может нас убедить в правильности того или иного решения.

Шаг 3. Вычленение в языке слогов со структурой «гласный + согласный». Следующий шаг – создание закрытых слогов. Возможные слоги представляет следующая таблица.

Не будем обращать внимание на кошмарно-виртуальный ряд слогов с начальным [ы], для нас сейчас главное – состав согласных, которые возможны после гласной в одиночном слоге. Их оказалось 23: [и], [к], [л], [л'], [м], [м'], [н], [н'], [п], [if], [р], [р'], [с], [с'], [т], [т'], [ф], [ф'], [х], [ц]" [ч'], [ш], [ш'].

Шаг 4. Установление соответствий между согласными конца и начала слога. Теперь обратимся к проблеме тождества согласных в начале и конце слога. Несмотря на то, что сходство согласных в слоге [пап] кажется очевидным, на самом деле картина более сложная. М. В. Панов писал: «В русском языке существует не две, а три основные градации согласных по признаку глухости-звонкости. Первая ступень: полная глухота, полное отсутствие звонкости у согласных. Такое абсолютное оглушение встречаем у согласных звуков в конце слова. Вторая ступень: слабая озвонченность. Это озвонченность глухих согласных перед гласными… Наконец, третья ступень звонкости-глухости согласных – это полная звонкость, которой обладают звонкие согласные не в конце слова и не перед глухими» [Панов 1970: 369]. Следовательно, у нас есть три типа согласных: [б], [п] и [п], которые произносятся в слогах [ба], [па] и [ап]. Кроме того, начальные глухие – напряженные, конечные – ненапряженные. На данном этапе описания нам просто придется абстрагироваться от тех различий, на которые обращал внимание Панов и которые устанавливаются с помощью целенаправленных наблюдений, но не осознаются говорящими (да что греха таить! – фонетистами тоже). Это слишком тонкое различие, чтобы быть препятствием к физическому отождествлению этих звуков. Правильность принимаемого нами решения окончательно может быть подтверждена только с помощью морфологического критерия. На основе сходства в произношении можем установить, что начинающие и завершающие слог звуки физически тождественны.

Однако пока рассмотрение этих проблем оставим, так как эти звуки в целом требуют более детального анализа.

Рассмотрение свойств слога «гласный + согласный» позволяет решить вопрос о соотношении звуков в составе слога «согласный + гласный». Мягкие согласные (или согласные, употребляемые в позиции перед [и]) представлены в конце слога. Таким образом, целесообразно признать, что мягкие согласные тоже представляют собой особую элементарную единицу. Поэтому можно сделать вывод, что свойство «мягкость» принадлежит согласному. Мягкие согласные не могут быть разложены на два элемента.

Другое решение более громоздко. Можно предположить, что слог типа [тат'] завершается какой-нибудь «мягкостной протофонемой» (тень былого древнерусского ь). Так как эта «мягкостная протофонема» не имеет своего отдельного пространства для реализации, то ее придется считать «нулевой». Если возможны два варианта описания, один из которых не требует введения нулевой единицы, а другой требует, то следует выбирать (при прочих равных условиях) тот, который обходится без нулевых единиц. Кроме того, эта «мягкостная протофонема» не может существовать отдельно: если из слога структуры [гласный + согласный + мягкость] изъять согласный, то мы должны получить сочетание [гласный + мягкость], то есть [ат'] → [а']. Слогов типа [а'] или подобных русский язык не знает. Теоретически можно было бы признать в качестве такового слог типа [аи]. Такому решению благоприятствует то, что в русском языке на конце слова невозможно сочетание [согласный + j]. Именно на этом свойстве русского языка основано предложение Ю. Крижанича использовать ь для обозначения [и]. «По его (Крижанича. – А. С.) усмотрению надо считать j и ь согласными, наравне смягчающими, но ь писать в конце после гласных, напр. краъ (!), и после согласных для их смягчения, напр. молъен, гонъен» [Ягич 2003: 35–36]. Более основательным предложение считать конечный [и] разновидностью мягкости выглядело бы в том случае, если бы и в середине слога можно было интерпретировать мягкость как разновидность [j], но слоги типа [т'ja] противоречат такому подходу.

Не все мягкие согласные представлены на конце слога. Мягкие заднеязычные не могут закрывать слог. Следовательно, их независимость от следующего гласного такую проверку не проходит. В то же время их отсутствие на конце слога никак не может свидетельствовать в пользу того, что они представляют более сложные по строению единицы, чем, к примеру, [т'], [с'], [л'] и др. На этом основании заднеязычные также попадают в число элементарных согласных.

Итак, число элементарных согласных у нас увеличилось и включило в себя [б'], [в'], [г'], [з'], [к'], [л'], [м'], [н'], [if], [p'], [с'], [т'], [ф'], [х']. Не находят места в конце слога 12 согласных. Это согласные [б], [б'], [в], [в'], [г], [г'], [ж],

[з], [з'], [к'], [х'].

Шаг 5. Введение показателя различительной силы звуковых единиц. До сих пор единственным свойством анализируемых звуков для нас было свойство их неделимости. Все, что нельзя было разделить на более простые звучания, признавалось в качестве отдельного звука. Пока данного свойства нам было вполне достаточно, чтобы производить некоторые операции со звуками и классифицировать их. Кроме того, допускалось тождество звуков на уровне очевидного восприятия: [к] ≈ [к°], [а] ≈ [a], [j] ≈ [и], [п] ≈ [п] и т. п. Такие тождества предложено обозначать термином «протофонема». В скрытом виде было введено представление о позиции: указание на то, что изучается сочетание «согласный + гласный», есть уже указание на позицию, хотя теоретически это понятие еще не было введено.

До сих пор нами были выделены только два класса звуков: гласные – те, которые могут произноситься отдельно и соединяться со звуками другого типа, и согласные, т. е. звуки, которые не могут употребляться сами по себе. Определение количества согласных звуков в конце слога привело к еще одному делению: одни согласные могут находиться как в начале слога, так и в конце, другие могут употребляться только в начале слога. Пришло время выйти еще на один важнейший показатель, который характеризует звуковые единицы. Звуковые единицы призваны отличаться друг от друга. Это их важнейшее свойство. Следовательно, можно ввести показатель различительной силы каждой из звуковых единиц. Каждая гласная противопоставлена сама себе и еще четырем гласным (мы исходим из системы, которая объединяет [и] и [ы]). Следовательно, каждая из них должна получить коэффициент 5: /а5/, /о5/, /у5/, /э5/, /и5/. Впервые такие коэффициенты были предложены М. В. Пановым в «Русской фонетике», но он остановился на том, что наделил такими показателями только гласные. Мы уже на пути от протофонем к «пражским» фонемам, поэтому единицы заключены в косые скобки. Перед гласными /а5/, /о5/, /у5/, /э5/ возможно употребление 37 согласных, стало быть, каждая из них получает коэффициент 37, перед /и5/ возможно 36 согласных (отсутствует [j]), и коэффициент соответственно равен 36, в позиции конца слова выступают 23 согласных. Следовательно, с учетом силы противопоставления мы можем ввести следующие обозначения: /т37а5т23/ = [тат], /т36и5т23/ = [тыт]. Сила противопоставления – это важнейший показатель фонологической единицы, так как именно он указывает на важнейшую функцию фонемы – различительную.

На уровне согласных нами получено три типа единиц:

1) с коэффициентом противопоставления 37;

2) с коэффициентом противопоставления 36;

3) с коэффициентом противопоставления 23.

Сугубо формально мы должны признать, что это разные фонематические единицы. Тогда уже на этом уровне анализа необходимо выделить 92 согласные фонематические единицы. Интуитивно понятно, что это решение в дальнейшем может привести к неоправданному увеличению количества фонематических единиц. Особенно смущает тотальное противопоставление единиц с коэффициентом 37 и 36. Противопоставление возникло только из-за того, что в русском литературном языке не употребляется [j] перед /и/. Локальный факт взаимодействия [j] и [и] повлиял на состояние всей системы. Интуитивно понятно, что этот фонетический каприз русского языка не должен влиять на оценку взаимоотношений между согласными [т] в случае [ты] и [та]. Вместе с тем просто так отметить только что введенные коэффициенты мы не можем, так как тогда отказываемся от числового выражения важнейшего свойства фонематических единиц.

Шаг 6. Вычленение слогов структуры «согласный + согласный + гласный». Дальнейшее движение в выбранном направлении должно привести к выявлению всех типов слогов, которые есть в русском языке, при этом каждая выделяемая единица должна получить соответствующий фонематический коэффициент.

Нашему дальнейшему продвижению благоприятствует то, что в русском языке взаимодействия между согласными носят регрессивный характер: предшествующий согласный приспосабливается к последующему. Если бы было иначе, то мы бы столкнулись с трудностями, которые в принципе преодолимы, но их преодоление потребовало бы некоторой изворотливости.

В качестве примера приведем слоги структуры «согласный + вое», где а – любой гласный, перед которым выступает [в]. Таким образом мы формируем следующие слоги (через тире указаны примеры их реального бытования в русском языке, при этом предпочтение отдавалось слогам, которые начинают слово): /бвα/ – Бва¤ке (город в Африке), обвал; /гвα/ – гвалт, гваздаться, гвардеец; /двα/ – два, двор; /жвα/ – жвала, жвачный; /звα/ – звать, звон, звук; /з’вα/ – Лoзьва (река в Западной Сибири), Ôзьва (река на Северном Урале); /jвα/ – айва, буйвол, Тайвань; /квα/ – квадрат, квакать, квант; /лвα/ – молва, желвак, болван; /л’вα/ – льва, Львов; /мвα/ – Мвaнда (город в Габоне), символ, трамвай; /нвα/ – январь, инвалид, финвал (вид кита); /н’вα/ – Иньва (река в Коми-Пермяцком автономном округе); /пвα/ – Хопвуд (художник), Вотапваам (река на Колыме); /рвα/ – рва, рвать, рвота; /свα/ – сватать, свой, свобода; /с’вα/ – Сосьвa (река в Ханты-Мансийском автономном округе), ЛÏсьва (город в Пермской области); /твα/ – тварь, творить, твой, творог; /хвα/ – хватать, хвастать, хворый, хвост; /цвα/ – бармицвa (в иудаизме обряд инициации у мальчиков в возрасте 13 лет), генацвали; /ч’вα/ – чванство, почва; /швα/ – шва, швабра, шваль, швырять.

Интересно, что М. В. Панов для доказательства фонетической законности сочетания /з'в/ вынужден был прибегнуть к неологизмам типа язьва (от слова язь) [Панов 1999: 11–12]. Приведенные нами примеры топонимов подтверждают правильность принятого им решения.

Согласные в этом типе слога включены в 22 противопоставления, следовательно, они должны получить коэффициент 22, т. е. /б₂₂в₃7а₅/, /г₂₂в₃7а₅/ и т. д. Пример со слогами этого типа показывает, что важен не только коэффициент, но и качество противопоставления. Так, конечные согласные у нас имеют коэффициент 23, но там система противопоставлений совсем иная. Поэтому для нас важен не коэффициент сам по себе, а вся та система оппозиций, на которую он указывает.

Анализ приведенных примеров заставляет рассмотреть как минимум две проблемы: 1) проблему слоговой границы; 2) проблему лексической представленности тех или иных сочетаний.

Некоторые сочетания не представлены в начале слова, а внутрислоговые примеры могут интерпретироваться так, что слоговая граница разъединит согласные, отнесенные нами к одному слогу. Например, в случаях айва, молва, январь, символ, Инъва слоговая граница, согласно сонорной теории, проходит между согласными, тогда и выделенные нами слоги не существуют. В данном случае трудно принять решение, которое бы удовлетворяло во всех отношениях. К примеру, слог /лвα/ представлен только внутри слова, но у нас есть слова льва, Львов, в которых мягкий [л'] комфортно чувствует себя в начале слова. Стало быть, отсутствие слога /лвα/ в начале слова – лексический (и исторический!) каприз русского языка. Сочетание /мв/ также представлено почти исключительно внутри слова, но есть город в Габоне Мванда, с произношением которого у нас нет принципиальных трудностей. Стало быть, имея в виду некоторую ненадежность приведенных примеров, мы должны их принять, однако в процессе дальнейшего анализа не упускать из виду их «небезупречность».

Не менее сложен вопрос с лексической представленностью тех или иных слогов. Так, слог /цвα/ оказался представленным в таком экзотическом слове, как бар-мицвá и в шуточном обращении грузинского происхождения генацвали, однако русский язык знает слова типа цветок, цвет, цветение и т. п., которые представляют слог /цв'э/ с мягким согласным после [ц]. Проблем с этими словами у русских нет. Следовательно, и отсутствие примеров с /цв/ – лексико-исторический каприз русского языка.

Аналогичная процедура должна быть проведена и с другими слогами типа «согласный + согласный + гласный». Ввиду громоздкости этой процедуры в полном объеме оставляем ее за пределами статьи, но принципы применения этой процедуры на примере одного слога нами продемонстрированы.

Особую трудность представляет анализ возникающих долгих согласных:

и т. п. Долгие слоги – это реальность. Они довольно широко представлены в различных лексемах: ввалиться, введение, ввод, жжение, жжет, к кому, ссадина, ссора, ссуда и др. Для нас сейчас важен факт того, что 1) слоги [са] и различаются и 2) слог не содержит двух разнородных согласных, а «складывается» из [с + са]. Слоги [са] и отличаются друг от друга отсутствием и наличием [с] точно так же, как, к примеру, слоги [ва] и [сва]. Окончательно правильность нашего решения может быть доказана только после привлечения морфологического критерия. До этих пор необходимо иметь в виду и возможность иного решения: рассмотрения долготы согласного как особого качества.

Проблема монофонемности или бифонемности [ц] в рамках предложенных нами принципов практически не имеет решения, именно поэтому решение данной проблемы откладываем до использования морфологического критерия. Пока необходимо констатировать, что [ц] может быть как одной фонемой /ц/, так и сочетанием двух фонем /т + с/. Такие экзотические слова, как тсонга, тсога (название народов и языков банту), тсуга (род хвойных деревьев, от лат. tsuga), не отличаются в произношении начального согласного от слов типа цоколь, цугом и др.

Несколько проще решается проблема монофонемности [ч']. Сочетание [т + ш + α] дает произношение, отличное от [ч']: отшельник, регентша. Другой результат получается и от объединения тщательно, тщетный, тщедушный, отщипнуть, отщеплять, отщелкать и др. Следовательно, [ч'] – неразложимый на отдельные части звуковой элемент.

Шаг 7. Вычленение слогов максимальной структуры. Данный шаг является неизбежным следствием предыдущего. Необходимо проверить, сколько еще согласных можно «добавить» к уже выделенным слогам. Для этого в качестве исходного материала воспользуемся уже рассмотренным слогом /квα/: /лквα/ – Жолква (название города Нестеров на Украине до 1951 г.); /л'квα/ – дзельква (дерево), зельква, Фолькванг-музей; /мквα/ – кумква (род деревьев и кустарников); /нквα/ – Конквест (английский писатель), Пунква (река в Чехии); кроме того, следует учесть последовательности, содержащие /нкв'/: инквизиция, транквилизатор; /рквα/ – церквушка, морква (диалектное); /сквα/ – Москва, насквозь, сквозить, скважина; /тквα/ – Ткварчели (город в Абхазии); отквакать, от квартиры; /хквα/ – двухквантовый, чихкванга (лепешка из маисовой муки у племен банту); /цквα/ – терцк-вартаккорд (музыкальный термин); /шквα/ – шквал, шкворчать.

Всего получилось 10 противопоставлений. Следовательно, слово шквал в предлагаемой записи должно выглядеть так: /ш₁₀к₂₂в₃7а₅л₂з/. Выявление всех возможных в русском языке типов слогов и определение их фонематической загруженности – очень важная для данного этапа задача. Вместе с тем при проведении такой процедуры количество особых фонематических единиц непомерно расширяется. Пользуясь остроумным выражением М. В. Панова и С. М. Кузьминой, сказанным по несколько иному, но схожему поводу, можно прийти к выводу, что рост отдельных фонематических единиц «принимает эпидемиологически-повальный характер» [Кузьмина, Панов 1980: 73]. Еще не проделав всей работы, мы уже имеем /т₃₇/, /т₃₆/, /т₂₃/, /т₂₂/, /т₁₀/. Теоретически все представленные /т/ – разные фонемные единицы. Это следует из принципов, которые были нами провозглашены. В то же время не вызывает сомнений, что во всех случаях мы имеем дело с [т]. Это устанавливается как очевидный факт. Таким образом, мы получаем ряды единиц, имеющих общую физическую природу, но отличающихся на уровне силы противопоставления. Фактически нами уже введено понятие позиции: можно сказать, что в зависимости от позиции физически тождественная фонематическая единица имеет разную силу противопоставленности. Сказанное можно изобразить в виде формулы:

/т/ = /т₃₇/ – /т₃₆/ – /т₂₃/ – /т₂₂/ – /т₁₀/.

Пока это еще не полноценное понятие позиции: оно включает в себя исключительно указание на сегментную сочетаемость в пределах слога и не связано с чередованиями единиц в пределах одной морфемы. Очевидно, что /т/ представляет собой «звук языка» – понятие, за введение которого в фонологию ратовали П. С. Кузнецов, М. В. Панов и Л. Л. Касаткин.

Шаг 8. Выявление соотнесенных единиц в разных позициях. Принцип очевидной соотнесенности позволяет устанавливать связи между физически тождественными единицами, но у нас возникает значительное количество единиц, которые просто «пропадают» в той или иной позиции при уменьшении общего количества единиц и не соотносятся ни с чем в позиции с сокращенным числом единиц. В дальнейших рассуждениях ограничимся только противопоставлением позиций начала и конца слога.

Сопоставляя конец и начало слога, мы замечаем, что сокращение количества согласных в конце слога происходит по двум причинам. Во-первых, исчезает класс звуков [б], [б'], [в], [в'], [г], [г'], [ж], [ж'], [з], [з']. Во-вторых, исчезает класс звуков [к'] и [х']. Возникает вопрос: этих единиц там нет или они представлены в каком-то преобразованном виде?

Итак, начальные и конечные [р], [л], [н], [м] и др. находятся в соответствии. В позиции начала слога /р₃₇/ соответствует /р₂₃/. В соответствии также находятся конечные и начальные [п], [т], [к] и др. Или, иначе говоря, /п₃₇/ и /п₂₃/. Но как быть с /б₃₇/? Соответствует ли ему что-либо в конечной позиции? Фонологи обычно исходят из того, что позиции с минимальным количеством единиц являются некоторой модификацией позиций с максимальным числом единиц, но такое решение навязывает именно русский язык. Так, китайскому [t] ничего в конце слога не соответствует в принципе. Русский консонантизм не такой, но мы пока об этом ничего не знаем. Грубо говоря, мы исходим из того, что в позиции конца слова [б] должно быть представлено в каком-то ином виде, в данном случае в виде [п]. Сложнее с такими единицами, как [к'] и [х'], у которых в конце слова явно нет заместителей. В этом они похожи на китайский [t]. С другой стороны, как доказать, что /б₃₇/ в позиции конца слова соответствует именно /п₂₃/, а не /р₂₃/? Можно пойти таким путем: /р₃₇/ соответствует /р₂₃/. Их тождество устанавливается на основе очевидного сходства в звучании. На том же основании в соответствии находятся /п₃₇/ и /п₂₃/.

Но как быть с /б₃₇/? Очевидных сближений с единицами конца слога она не обнаруживает. Здесь возможны три пути.

Первый состоит в том, чтобы несколько расширить принцип очевидности и объявить, что [б] и [п] тоже соотносимы, так как [б] ближе к [п], чем к [ч'], [м], [р] и др. Тогда двум звукам [б] и [п] в начале слога и в конце слога будет соответствовать один звук [п].

Второй состоит в том, чтобы ввести морфологический критерий, который позволяет в словоформах [дубы] и [дуп] отождествить морфемы, а вслед за ними и соответствующие звуки.

Третий способ заключается в том, чтобы наделить [б] и [п] некоторыми признаками, на базе которых и произвести их сближение.

Первый путь может привести нас к полнейшему произволу, когда соотносимыми будут объявляться звуки, которые исследователю в данный момент почему-то хочется сблизить. В принципе это путь Ленинградской фонологической школы.

Второй путь – это путь Московской фонологической школы, он очень привлекателен, но именно на него пока вступать не хотелось бы. Этим путем в свое время прошел М. В. Панов в «Русской фонетике». Этот путь начинается с признания приоритета значимых единиц. Напомним, что первая процедура функционального отождествления звуков у М. В. Панова начинается с утверждения: «Предполагается, что в речи выделены слова и морфемы, т. е. определены границы значимых единиц» [Панов 1967: 67]. Иначе говоря, свой фонетический анализ М. В. Панов начинает уже после того, как описана грамматика языка. Это важнейшая логическая предпосылка его фонологии. М. В. Панов никогда не скрывал своей позиции и ясно выразил ее в уже упомянутой статье «О значении морфологического критерия для фонологии».

Третий путь – это путь Пражской фонологической школы. В «Основах фонологии» Н. С. Трубецкой дает пример того, как фонеме приписываются функциональные свойства. Но именно эта важнейшая процедура проводится им попутно, в связи с рассуждением о том, что «фонема может реализовываться в ряде различных звуков» [Трубецкой 1960: 46].

Каждый из представленных путей имеет свои достоинства и недостатки. Тем не менее приходится выбирать между этими путями, при этом прекрасно понимая, что каждый из них не решает всех проблем и не является логически безупречным. М. В. Панов выбрал два пути и пришел к построению синтагмо– и парадигмофонологии. Но первой у него была синтагмофонология, т. е. фонология признаков, последуем и мы по этому пути.

Шаг 9. Наделение фонетических единиц признаками. Следующий возможный шаг в нашем анализе – определение признаковой структуры выделенных единиц.

Лингвисты настолько привыкли разлагать объекты своего исследования на отдельные признаки, что, кажется, уже не пытаются осознать принципы, на которые они опираются, и цель, с которой они это делают. В скрытом виде присутствует убеждение, что именно выявление отдельных признаков лингвистических единиц является средством и целью лингвистического описания.

Об этом знает каждый школьник, когда записывает:

[á] – гласи., ударн.

[б] – согласи., звонкий (парный), мягкий (парный).

стол – сущ., конкр., 2-го склонения, муж. р., им. п., ед. ч. и проч.

Собака спит – простое предложение, нераспространенное, двусоставное, повествовательное и др.

Зачастую единицы языка настолько сильно проявляют свои признаковые свойства, что вопрос о том, какие основания у процедуры приписывания признаков, кажется праздным. Действительно, местоимение он мужского рода потому, что есть она, оно. Звук [б] звонкий, потому что есть глухой [п].

Возникает вопрос, существуют ли еще такие системы, где объектам приписываются признаки так же, как они приписываются единицам языка? В какой мере содержание предмета (не только лингвистической единицы) заключается в его признаках? Может ли предмет быть описан так, чтобы все его содержание оказалось заключенным в признаках? Каким образом признак вообще выделяется из предмета?

Передо мной книга. Будем описывать ее признаки. Она твердая, черная, толстая. Пока остановимся. Она твердая потому, что есть предметы мягкие, она черная потому, что есть предметы другого цвета, она толстая потому, что есть книги тонкие. Таким образом, признак – это отличие. Признак. Наличие признака всегда подразумевает существование другого свойства. С другой стороны, какое-то свойство не может принадлежать только одному предмету (оставляем за кадром рассуждения по поводу свойств Бога). Если предмет твердый, то должны существовать другие твердые предметы, если черный, то есть иные предметы с тем же свойством. Признак, противопоставляя предметы, одновременно объединяет их.

Книга, лежащая у меня на столе, обладает фактически бесконечным числом признаков, каждый из которых будет являться существенным при определенных обстоятельствах. Если мне книга нужна только как приложение к книжной полке, то самым важным для меня оказывается ее размер, цвет, внешний вид – она должна гармонировать с моей мебелью. Кажется, что удаление одной страницы из книги не может решительным образом сказаться на ее свойствах, но если именно на этой странице содержится нужная мне информация, то важнейшее свойство книги в таком случае изменено.

Предположим, что нам удалось выделить в предмете все признаки, тогда его содержание полностью покрывается набором этих признаков. Можно прийти к выводу, что предмет – это совокупность всех его признаков. В таком случае предмет утрачивает самостоятельное существование, а реальное бытие получают именно отдельные признаки. Зачем изучать сложный объект, если его содержание целиком можно понять, анализируя его отдельные признаки? Это, собственно, и будет изучение предмета как целого. Очевидно, что такой путь заводит в тупик. Врач имеет дело с больным. С помощью анализов разного рода он получает отдельные признаки больного, но только не очень хороший врач сведет состояние больного к отдельным признакам. Дело в том, что все материальные объекты обладают бесконечным количеством признаков. Мы в принципе не можем выделить в предмете все его признаки. Поэтому, с одной стороны, предмет – это совокупность своих признаков, а с другой (ввиду невозможности выявления всех его признаков) – он всегда больше, чем те признаки, которые мы можем в нем выделить.

Традиционно признаковая структура фонематических единиц получалась следующим образом: за основу бралось фонетическое описание языка, которое уже самим своим фактом предполагало наличие в звуках определенного набора признаков, после чего уже известные признаки ранжировались в соответствии с их фонологическим статусом.

Процедура разграничения дифференциальных и недифференциальных признаков описана Н. С. Трубецким: «Отсюда явствует, что фонема может реализовываться в ряде различных звуков. Для немецкого g, например, фонологически существенны следующие признаки: полная смычка спинки языка с нёбом при поднятой нёбной занавеске, расслабление мускулатуры языка и размыкание смычки без воздушного потока. Однако место, где должна образовываться смычка с нёбом, работа губ и голосовых связок во время смычки фонологически несущественны. Таким образом, в немецком языке существует целый ряд звуков, которые считаются реализацией одной фонемы g: есть звонкое, полузвонкое и абсолютно глухое g (даже в тех говорах, где слабые, как правило, звонки), лабиализованное велярное g (например, gut „хороший“, glut „жар, зной“), узко лабиализованное палатальное g (например, güte „качество“, glück „счастье“), нелабиализованное велярное g (например, ganz „целый“, wage „весы“, tragen „носить“), нелабиализованное сильно палатальное g (например, gift „яд“, gier „жадность“), умеренно палатальное g (например, gelb „желтый“, liege „лежу“) и т. д.» [Трубецкой 1960: 46].

Итак, для Н. С. Трубецкого признаковая структура фонемы как таковой очевидна: для него важным является разграничить уже существующие очевидные признаки на существенные (дифференциальные) и несущественные (недифференциальные). Однако наличие самих признаков, выделенных сугубо фонетическим путем (до каких-либо фонологических процедур!), у него не вызывает сомнений. Такая позиция находит у него и теоретическое обоснование: «Начало любого фонологического описания состоит в выявлении смыслоразличительных звуковых противоположений, которые имеют место в данном языке. Фонетическое описание данного языка должно быть принято в качестве исходного пункта и материальной базы. Что же касается следующих, более высоких ступеней фонологического описания – систематики и комбинаторики, то они уже совершенно не зависят от фонетики.

Таким образом, известный контакт между фонологией и фонетикой, несмотря на их принципиальную независимость, неизбежен и безусловно необходим. Однако это взаимодействие должно касаться лишь начальных этапов фонологического и фонетического описания (элементарной фонетики и фонологии); но и в этих пределах не следует переходить границ безусловно необходимого» [Трубецкой 1960: 21–22].