Текст книги "Жизнь языка: Памяти М. В. Панова"

Поэт мастерски имитирует стиль советских журналистов: тут и псевдонародный союз што (вм. который), и сложный предлог по-над (сохранившийся лишь в фольклоре – былинах, сказках, песнях), и деревня Большие Васюки – название, заимствованное у советских сатириков.

Заключение

Устная речь Иосифа Бродского (1940–1996) – явление исключительное: эрудиция поэта, его широчайшая начитанность, разнообразие жизненного опыта (уроженец Ленинграда, мальчик из интеллигентной семьи, трижды был в тюрьме, был в лагере, неоднократный обитатель психушки, был под судом, работал грузчиком, геологом, батраком, в морге, зарабатывал на жизнь разными способами, в том числе переводами). Был выслан из СССР и с 1972 г. жил в эмиграции (США), стал профессором – читал в Мичиганском, Колумбийском и др. университетах. Его жизненный опыт объясняет богатство его языка, знание и употребление таких пластов лексики, с которыми знаком далеко не каждый человек. Недаром его собеседник С. Волков не понимает многих слов (жаргонных, грубых и вообще сниженных) и переспрашивает Бродского, требует пояснений.

Вместе с тем Бродский – поэт, знающий многие языки, лучше всего русский и английский (как в основном, так и в американском вариантах), очень много читающий поэзию и другую литературу. Его интересуют многие сложные мировоззренческие, философские, социальные, исторические и др. проблемы. Особый интерес у него вызывают язык и его устройство, роль языка в обществе, в жизни человека и, конечно, в поэтическом творчестве.

«Диалоги» Бродского показывают нам, как в речи одного человека могут сочетаться крайне разнородные лексические явления – от грубой жаргонной лексики (падлы, сволочи, жратва, жрать, лажа и др.) до различных книжных слов типа элоквенция, ионосфера безнравственности, спич, дидактика, идея фикс, privacy и др.

Следует подчеркнуть, что «Диалоги» И. Бродского с С. Волковым представляют особый интерес и потому, что собеседники близки интеллектуально и социально. Они хорошо понимают друг друга, несмотря на то, что выросли в разных условиях, родились в разных городах (Ленинград – Рига) и обладают разным жизненным опытом (напомню, как часто Бродскому приходится объяснять некоторые слова Волкову). Однако и сам Волков употребляет такие сниженные слова, как зафигачитъ (забросить), выпендреж:, охмурять и под.

Фактор адресата и жанра беседы

В речи Бродского очень ярко наблюдается явление, которое называют термином «фактор адресата» (см.: [Арутюнова 1981]). Бродский ведет себя неодинаково в разговорах с разными людьми. Большую роль играют личность собеседника, степень знакомства (например, на ты они или на вы), а также такой человеческий фактор, как нравится ли собеседник поэту.

В беседах с разными людьми Бродский использует разную лексику и тональность разговора. Особое богатство и разнообразие лексики и тематики разговоров, сверкание обычно несоединимых лексем находим в диалогах с Соломоном Волковым.

Для того чтобы выявить влияние партнера коммуникации на речь Бродского, я решила провести сопоставление «Диалогов», записанных Соломоном Волковым, с книгой: Иосиф Бродский. Большая книга интервью. 2-е изд. М.: Захаров, 2000. В этой книге собраны интервью (на русском и частично английском языках). Я проанализировала все тексты на русском языке (31 интервью), переводные не брала.

Очевидно, что кроме личности адресата играет роль и жанр беседы. Диалоги с Соломоном Волковым – свободные разговоры на разные темы. Интервью – жанр официального общения на заданную тему, обозначенную заранее. Этот текст предназначен для публикации в печати или передаче по радио / телевидению. Конечно, и в интервью степень официальности бывает разной, что зависит от темы и цели беседы и, главное, от личности интервьюера и характера его отношений с Бродским. Поэтому разные интервью отличаются не только содержанием, но и составом лексики, набором шуток и острот и общей тональностью.

Естественно, что в одной статье невозможно было охарактеризовать особенности стиля и лексики разговоров И. Бродского с 31 человеком. Могу сделать такой вывод: лишь в разговорах с поэтом Е. Рейном, близким другом Бродского с юношеских лет, обнаруживаются свобода и раскованность, которые сопоставимы с «Диалогами» с Волковым. Интервью с Е. Рейном относится к 1996 г. Цель его – сугубо прикладная, как отмечает сам Рейн. Оно задумано как внутренний монолог Бродского, фрагменты из которого должны были «лечь на киноленту» (войти в сценарий фильма о поэте). В этом интервью нет мата, но есть все другие слои лексики, представленные в «Диалогах», в том числе и жаргон. «Зашел в книжный магазин и в нем надыбал Баратынского – издание «Библиотеки поэта» <…> тут я все понял: чем надо заниматься <…>; Я очень завелся, так что Евгений Абрамыч [Баратынский] как бы во всем виноват»; И я на этом очень «завис» [о стихах Слуцкого].

Добавлю такие слова, как психушка, «стучать», жрать; феня (когда некоторое время проживешь в этой англоязычной фене).

Бродский употребляет общие для их юности прозвища (Цех – Цехнови-цер), типично петербургские названия (Гран Мэзон (фр.) – Большой Дом, КГБ; Промка – Дом культуры промкооперации); сокращение нобелевка, нобелевец; уменьшительные: стишки. Одна из его любимых отрицательных оценок: полный балаган. Бродский вспоминает: «Ты помнишь, на те времена пришелся «бенц» с Мариной, и о Марине я больше думал, чем о том, где нахожусь и что со мной происходит».

Итогом этого интервью могут быть слова: «Единственное, чего хочется, – это сочинять стишки…»

Кроме Е. Рейна Бродский раскован в разговорах с Петром Вайлем (выпендриваться не нужно; загрести денег).

К словам, часто употребляемым поэтом, принадлежит дурновкусие. В интервью с Петром Вайлем оно встречается три раза. Это слово я не нашла ни в одном словаре. В таких словарях, как БАС, Сл. Уш., Сл. Ел., Сл. X. и др., оно не зарегистрировано. Большая словарная картотека Института русского языка (хранящаяся в Санкт-Петербурге) фиксирует первое употребление слова дурновкусие в 1929 г.; там же отмечено и слово дурновкусица. Благодарю за эти данные Т. Н. Бурцеву, ответственного редактора издания «Новое в русской лексике. Словарные материалы 1990» (СПб., 2004). Показательно, что в материалах Интернета (www.yandex.ru) первые данные об этом слове относятся к 1996 г. Откуда это слово? Кто его изобрел? Вряд ли это был Иосиф Бродский, хотя отрицать это невозможно.

Вот контексты, в которых его употребляет поэт: Ну, тут всегда есть колоссальный элемент дурновкусия; Это все чрезвычайное дурновкусие, даже не дурновкусие, а свинство… [речь идет об использовании библейских и евангельских сюжетов].

Шутлив и раскован Бродский в разговорах с Беллой Езерской (журнал «Время и мы»): задуряют людям голову; Я себе дурил голову этими иллюзиями; Ну и я та еще соломинка [для утопающих – иронически].

Повторю: собеседник в значительной степени определяет общую тональность разговора. Так, в интервью с Томасом Венцлова (журнал «Страна и мир») Бродский постоянно шутит: гибрид сороки и попугая, помесь английского с нижегородским, сплошной подзол; живописные в своем страдании пейзане; использует сокращение нобелевка; «поток сознания под их пером превращается в потоп сознания»; «по сравнению с Тютчевым Грибачев и Тихонов абсолютные котята»; «интернационал бездарностей».

Шутливо настроен Бродский и в интервью с Дм. Савицким: о литераторах говорит марионетки языка; Карла Маркса именует Карлуша: «<…> сознание начинает определять бытие. И вот, боюсь, Карлуша этого не учел».

Бродский употребляет в книге интервью и сниженную лексику и фразеологию: загрести побольше денег, лупишь в одну и ту же точку (пер. Глеба Шульпякова), сыграть в ящик.

Он строит и свои слова. Отметив, что место, в котором расположена Россия, называют Евразией, Бродский говорит: правильнее было бы сказать Азиопа – это часть Европы, примыкающая к Азии. В том же интервью есть еще один неологизм Бродского – «озападнивание»: «То, что сейчас происходит, я бы назвал «озападниванием» Востока».

Сопоставление двух книг показывает, что «Большая книга интервью» отражает особенности лексики и стилистики Бродского, но она беднее по составу и разнообразию. Это зависит и от жанра (интервью – не свободный диалог), и от личности собеседников (далеко не каждый человек вызывает поэта на откровенность, на такой свободный, раскованный разговор, как с Соломоном Волковым или Евгением Рейном).

Закончу эту статью словами М. В. Панова, который так характеризует особенности языка второй половины XX в.: «…нужную окраску текста можно создать немногими вкраплениями <…>. Увеличивается возможность чаще менять стилистическую характеристику текста, добиваясь особой выразительности от смены стилей на протяжении одного сообщения» [Панов 2004: 131].

Изученные материалы показывают, что и в обычной устной речи Иосиф Бродский был высочайшим мастером стилистической игры, виртуозно используя этот прием для создания разнообразных эффектов.

Литература

Аксиологическая лингвистика 2003 – Аксиологическая лингвистика: игровое и комическое в общении: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 2003.

Арутюнова 1981 – Арутюнова Н. Д. Фактор адресата. // ИАН СЛЯ. Т. 40. № 4. 1981. С. 356–367.

БАС – Словарь современного русского языка. Т. 1 – 17. М.; Л., 1948–1965.

Бродский 1991 – Бродский И. Стихотворения. Таллинн: Александра, 1991. С. 255.

Бродский 1987 – Бродский И. Нобелевская лекция. Таллинн: Александра, 1987. С. 5 – 19.

Бродский 2000 – Бродский И. Большая книга интервью. 2-е изд. М.: Захаров. 2000. С. 703.

Бродский 2002 – Бродский И. Письма римскому другу. СПб.: Азбука классика, 2002. С. 283.

Волков 2004 – Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Эксмо, 2004. С. 635.

Гордин 2004 – Гордин Я. Своя версия прошлого // Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Эксмо, 2004. С. 5 – 16.

Земская 1959 – Земская Е. А. Речевые приемы комического в советской литературе // Исследования по языку советской художественной литературы / Отв. ред. В. Д. Левин. М., 1959. С. 215–278.

Крысин 2004 – КрьгсинЛ.П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Крысин Л. П. Русское слово, свое и чужое. М.: ЯСК, 2004. С. 510–525.

Николаева 2000 – Николаева Т. М. От звука к тексту. М.: ЯСК, 2000. Ч. III.

Панов 1990 – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. / Отв. ред. Д. И. Шмелев. М.: Наука, 1990. С. 453.

Панов 2004 – Панов М. В. О стилях произношения (в связи с общими проблемами стилистики) // Панов М. В. Труды по общему языкознанию и русскому языку. Т. I. М.: ЯСК, 2004. С. 103–136.

Полухина, Пярли 1995 – Полухина В., Пярли Ю. Словарь тропов Бродского (на материале сборника «Часть речи»). Тарту, 1995. С. 342.

РРР-73 – Русская разговорная речь / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Наука, 1973.

Санников 1999 – Санников В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: ЯСК, 1999. С. 541.

Сл. Ел. – Елистратов В. С. Словарь московского арго. М., 1994.

Сл. Скл. – Толковый словарь русского языка конца XX в. / Гл. ред. Г. Н. Скляревская. СПб., 1988.

Сл. Уш. – Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1–4. М., 1934–1940.

Сл. X. – Химик В. В. Большой словарь русской разговорной речи. СПб.: Норинт, 2004. ТСИС – Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. М., 2004.

Шайкевич 2005 – ШайкевичА. Я. Введение в лингвистику. М.: Academia, 2005. С. 394.

Щурина 1997 – Щурина Ю.В. Шутка как речевой жанр: Автореф. дис… канд. филол. наук. Новгород, 1997. С. 24.

Языковая игра 1983 – Земская Е. А., Китайгородская М. В., Розанова П. П. Языковая игра // Русская разговорная речь / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Наука, 1983. С. 172–214.

М. Л. Каленчук (Москва). Орфоэпическая концепция М. В. Панова[65]65
  Исследование проведено при финансовой поддержке РФФИ, грант № 04-06-80278а «Русский литературный и диалектный консонантизм в развитии», РГНФ, грант № 06-04-3 03а «Большой орфоэпический словарь русского языка» и гранта ОИФН РАН «Традиции и новаторство в культуре русской звучащей речи» (программа «Русская культура в мировой истории»).


[Закрыть]

В одной из своих работ М. В. Панов назвал Д. Н. Ушакова «рыцарем русской орфоэпии». Думается, что это определение можно отнести и к самому Михаилу Викторовичу, имея в виду, что рыцарственное отношение к объекту поклонения выражается в потребности оберегать его, защищать и прославлять.

Известно, что звучащая речь изучается разными лингвистическими дисциплинами, и при этом каждая из них выделяет в едином объекте свои аспекты исследования, в связи с чем не всегда удается непротиворечиво разграничить предметы разных разделов науки о языке. Так обстоит дело с определением статуса орфоэпии в ее соотношении с фонетикой.

В работах современных исследователей можно обнаружить два основных подхода к определению предмета орфоэпии. По мнению одних лингвистов, орфоэпия включает произношение в самом широком смысле слова – «фонетическую систему языка, т. е. состав фонем, их качество и реализацию в определенных условиях, а также звуковое оформление отдельных слов и грамматических форм» [Аванесов 1979: 185]. При таком понимании оказывается, что предмет изучения фонетики и орфоэпии в сущности одинаков, что объясняет уже ставший привычным в лингвистической литературе параллелизм фонетического и орфоэпического описаний (так, например, аканье можно описать как фонетическую закономерность позиционного распределения звуков, а можно – как орфоэпическое правило). Орфоэпия при этом выглядит «переиначенной» фонетикой, являясь сводом правил звучащей речи, в котором в приспособленном для практического использования виде повторяются теоретические выкладки фонетики. Во многих работах развивается мысль о том, что «нормировкой практической стороны фонетики… должна заниматься орфоэпия» [Реформатский 1967: 224], что наиболее «целесообразно относить к орфоэпии нормативные реализации фонетических единиц» [Вербицкая 1990: 351], что «фонетика исследует звуковую сторону языка (речи), орфоэпия на основе ее выводов дает практические рекомендации» [Моисеев 1970: 112], «устанавливает произносительную норму, не вдаваясь в вопросы артикуляции и акустики» [Матусевич 1976: 6]. При таком подходе различия в статусе, целях и задачах между фонетикой и орфоэпией такие же, как между любой теоретической исследовательской наукой и ее прикладным приложением.

Другие лингвисты предпринимают попытки разграничить предметы фонетики и орфоэпии, при этом подчеркивается, что орфоэпия занимается «частностями, не обусловленными фонетической системой» [Ганиев 1986: 99 – 100], изучает «исключения из правил фонетики», орфоэпия – «беззаконие», «утконос» [Реформатский 1967: 224–225].

В работах М. В. Панова впервые поставлен вопрос о разграничении фонетики и орфоэпии в соответствии с двумя типами звуковых закономерностей русского языка. Орфоэпия, по его мнению, изучает «варьирование произносительных норм литературного языка», фонетика же изучает фонетические законы, т. е. правила реализации фонем, не знающие исключений в данной системе языка, говоря иначе – позиционные чередования звуков [Панов 1979: 195–196]. Так, произношение слов типа вода или друг – область фонетики, их в соответствии с литературной нормой правильно можно произнести единственным способом – [ва^әдá], [друк]. Примеры орфоэпического варьирования: було[ш]ная и було[ч']ная (булочная), é[с']ли и é[с]лм (если), мыл[сә] и мыл[с'ә] (мылся), n[o]sm и п[а^ә]эт (поэт) и др. При подобном подходе фонетика и орфоэпия отличаются не углом зрения на одни и те же языковые факты, а спецификой изучаемого звукового материала.

Представление о том, что «орфоэпия – наука, которая изучает варьирование произносительных норм литературного языка», заставляет придать орфоэпическим описаниям прагматический характер: «орфоэпия… вырабатывает произносительные рекомендации (орфоэпические правила)» [Панов 1979: 195]. И это тоже отличает орфоэпию от фонетики. Проблема нормы возникает только тогда, когда говорящий попадает в ситуацию выбора. Перед человеком, владеющим русским литературным произношением, не стоит вопрос, как произносить [сад] или [сат], [да^эма] или [дома]. Но владение орфоэпическими нормами всегда предполагает явную или скрытую проблему: брю[н'é]т или брю[нэ]т, рéкам или рекáм и пр.

Признавая тот факт, что фонетика и орфоэпия ведают разными участками звуковой системы языка, необходимо ответить на вопрос о соотношении этих частей. Обычно считается, что фонетические закономерности – это ядро, это более общее, а орфоэпические – периферия, более частное. «Орфоэпия – часть фонетики», по мнению М. В. Панова.

При этом М. В. Панов отмечал, что орфоэпия, будучи частью фонетики, отличается от других, неорфоэпических, ее частей следующими чертами:

1) «она императивна, требует выполнения определенных норм»;

2) «формулирует не законы, а правила»;

3) «имеет практическую направленность» [Панов 1979: 179].

Из этих трех пунктов первые два нуждаются в некотором комментарии. Можно ли утверждать, что орфоэпия более императивна, чем фонетика? Думается, что это не так. Императивны и фонетические, и орфоэпические закономерности, просто эта императивность в силу описанных выше различий между данными типами звуковых закономерностей по-разному воспринимается говорящими. Фонетическая императивность малозаметна, поскольку реализация нормы проявляется автоматически, без сознательного контроля со стороны говорящего: так, например, проявляется огубленность согласных перед огубленными гласными. Орфоэпическая обязательность носит иной характер: наличие сосуществующих вариантов произношения требует мотивации выбора варианта в каждом конкретном случае. Но неверно осуществленный выбор воспринимается как ошибка в той же мере, как и нарушение фонетического закона. С нормативной точки зрения в равной степени негативно должно быть оценено как произношение са[д], так и ску[ч']но.

Комментируя второе из положений, выдвинутых М. В. Пановым, следует обсудить традицию называть фонетическую закономерность «законом», а орфоэпическую – «правилом». Такое распределение терминов привычно в лингвистической литературе. А что стоит за этой традицией? Она правомочна, если считать проявление фонетической закономерности более обязательным и регулярным, чем реализацию орфоэпической закономерности. Но предложенное М. В. Пановым закрепление за фонетикой и орфоэпией разных участков звуковой системы заставляет говорить об обязательности реализации и тех и других закономерностей, а следовательно, понятие «закон» применимо и к фонетике, и к орфоэпии.

В связи с обсуждением этого вопроса хочется рассказать об одном разговоре с М. В. Пановым, состоявшемся в начале 90-х гг. Михаил Викторович высказал предположение, что через какое-то время орфоэпистам удастся доказать, что не орфоэпия – частное проявление фонетики, а, наоборот, фонетика – частный случай орфоэпии. Эта мысль показалась мне тогда парадоксальной. Но сейчас, как мне кажется, я понимаю, что имел в виду Михаил Викторович.

Формула фонетического закона в традиционном понимании такова: фонема, попадая в определенную фонетическую позицию, со стопроцентной вероятностью реализуется определенным звуком (например, парные звонкие фонемы на конце слова перед паузой реализуются глухими звуками).

Орфоэпическую закономерность приходится формулировать по-другому: предсказать реализацию фонемы конкретным звуком можно только вероятностно, при этом необходимо учитывать функционирование фонемы в определенной подсистеме (собственно языковой или социолингвистической) и орфоэпическую позицию (любые факторы – фонетические, лексические, словообразовательные, морфологические, синтаксические, графические – способные влиять на появление орфоэпического варианта).

Многие работы последнего времени доказывают, что орфоэпические закономерности носят такой же позиционный характер, как и чисто фонетические, но позиционность при этом проявляется особым образом: одновременно действует совокупность различных факторов, а приведение фонемы к звуку задается статистически. Блестящим примером такого многофакторного позиционного и при этом орфоэпического описания можно считать работу Л. Л. Касаткина, посвященную описанию твердости / мягкости согласных перед следующим мягким [Касаткин 2003].

Признавая вариантность основной категорией орфоэпии, М. В. Панов ставит вопрос об источниках появления вариантов произношения:

– естественное развитие языка, смена «старшей» и «младшей» нормы; диахрония вызывает параллельное существование в синхронии двух (а иногда и трех) вариантов;

– взаимодействие разных территориальных разновидностей языка – варианты литературного языка, диалекты, иные языки;

– взаимодействие разных социальных диалектов в произношении;

– взаимодействие устной и письменной форм языка;

– взаимодействие разных стилей произношения.

Все это взаимодействия разных языковых систем – и результатом является сосуществование разных вариантов произношения.

Поскольку орфоэпия – нормативная дисциплина, надо принимать решение, какому варианту отдать предпочтение (в разных работах М. В. Панов детально анализирует эту проблему):

– наиболее распространенному (но в современной речи, например, очень распространено произношение жалюзи вместо нормативного жалюзи – достаточно ли этого, чтобы рекомендовать оба варианта?);

– сближающему произношение с письмом (но эта закономерность не действует в огромном числе случаев, скажем, слова ножка, головка и пр.);

– принадлежащему «младшей» норме (но это действует не всегда – в начале XX в. старшее поколение произносило нов[ъ]й дом – нет нов[ъ]й деревни, младшее поколение под влиянием письма стало разграничивать эти формы, но затем опять победила нейтрализация);

– поддерживаемому большинством говоров (но это факты иных систем, которые нельзя принимать во внимание при принятии орфоэпических решений);

– совпадающему с нормами сценической речи;

– отвечающему культурно-историческим традициям (М. В. Панов замечает: «В орфоэпии прогрессивен традиционализм»);

– тому, которому покровительствуют внутренние законы развития языка (но перспективность нормы надо оценивать, исходя из динамических тенденций языка, определяемых парадигматическими и синтагматическими закономерностями звукового строя; перепективносгь нормы сама по себе – недостаточное условие, чтобы ее рекомендовать).

Последние два фактора важнейшие, но они друг другу противоречат, на что многократно в разной связи указывал М. В. Панов. Соблюсти орфоэпический баланс очень трудно – нельзя игнорировать языковую реальность, но и искусственно «погонять» ее тоже нельзя.

Другая орфоэпическая проблема, которая обсуждается в работах М. В. Панова, – это соотношение нормативных рекомендаций, вырабатываемых орфоэпистами, и реального положения дел. М. В. Панов резко противопоставлял описательную орфоэпию, т. е. орфоэпический узус, и кодификацию.

Например, у многих говорящих (особенно в Петербурге) встречается замена мягких губных на конце слова твердыми: голу[п], любо[ф], пригото[ф], познако[м]. Есть основания считать, что такое произношение победит, так как во всех славянских языках конечные губные отвердели. Есть уже много намеков на это: се[м], восе[м] произносят сейчас многие носители литературного произношения (особенно перед группой согласных – достаточно послушать телевизионный прогноз погоды: се[м] градусов, восе[м] градусов). Но этого недостаточно, чтобы рекомендовать такое произношение в настоящее время в качестве образцового.

М. В. Пановым разработаны принципы особого раздела языкознания – исторической орфоэпии, которая неотделима от исторической фонетики. При этом им создан особый жанр описания – орфоэпические портреты, которые «служат иллюстрацией звуковых закономерностей в их личном воплощении; они возвращают от фонетических абстракций к человеку» [Панов 1990]. М. В. Панов прибегает к образному сравнению: описание фонетической системы в конкретную языковую эпоху – это общий план здания, описание блоков, из которых строится это здание, сочетание этих блоков, а орфоэпические портреты – это портреты жильцов этого здания. «Они могут любить одни комнаты и не любить другие, делать пристройки, портить и улучшать то, что сделали строители» – ив этом состоит орфоэпическая индивидуальность конкретной личности.

Орфоэпическая концепция М. В. Панова была разработана более тридцати лет назад. Разумеется, развитие научной мысли потребовало внесения некоторых корректив, но нельзя не отметить, что большинство новых идей в области русской орфоэпии, появившихся в последние годы, творчески развивают разработанный М. В. Пановым подход, но не противоречат ему.

Литература

Аванесов 1979 – Аванесов Р. И. Орфоэпия // Русский язык: Энциклопедия. М., 1979.

Вербицкая 1990 – Вербицкая Л. А. Орфоэпия // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

Ганиев 1980 – Ганиев Ж. В. Фонетика и орфоэпия // Современный русский язык. М.,

Касаткин 2003 – Касаткин Л. Л. Факторы, определяющие течение фонетического процесса изменения

С С – СС в современном русском языке // Русский язык в научном освещении. 2003. № 2 (6).

Матусевич 1976 – Матусевич М. И. Современный русский язык: Фонетика. М., 1976.

Моисеев 1970 – Моисеев А. И. Орфоэпия, ее предмет и место среди лингвистических дисциплин // XII научно-практич. конф. Северо-Западного зонального объединения кафедр русского языка. Л., 1970.

Панов 1967 – Панов М. В. Русская фонетика. М., 1967.

Панов 1979 – Панов М. В. Современный русский язык: Фонетика. М., 1979.

Панов 1990 – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. М., 1990.

Реформатский 1967 – Реформатский А. А. Введение в языковедение. М., 1967.