Текст книги "Сталин против Зиновьева"

Бюро делегации ВКП(б) намекнуло то, что зиновьевское обращение нельзя рассматривать иначе, как апелляцию в Коминтерн, аналогичную той, что подала после ее официального роспуска на основании резолюции Десятого съезда РКП(б) 1921 г. Рабочая оппозиция. В данных условиях Зиновьев счел целесообразным демонстративно отказаться от идеи выступить в Коминтерне, однако попросил Политбюро разрешить ему «по крайней мере, в письменном виде дать некоторые объяснения по принципиальным обвинениям»[892]892
  Там же.


[Закрыть]. «Это мое письменное объяснение может быть заранее просмотрено Политбюро или бюро делегации. То, что будет признано неудобным, – заверял Зиновьев, – я могу удалить. Полемика может быть сведена к минимуму. Во избежание недоразумений прибавлю следующее: я беру на свою полную ответственность, что если Вами будет решено, что и письменного объяснения я давать не должен, то мой проект останется только у меня и никакого распространения не получит»[893]893
  Там же. Л. 51.


[Закрыть]. Это была излишняя уступка, которая давала Зиновьеву лишь тактический козырь – она подчеркивала соблюдение бывшим вождем Новой оппозиции решений руководящих институций ВКП(б) и не позволяла сталинско-бухаринскому большинству ЦК ВКП(б) привлечь его к ответу за нарушение резолюции Х съезда РКП(б) «О единстве партии».

Политбюро ЦК ВКП(б), как и следовало ожидать, попросту проигнорировало зиновьевское обращение, всячески затянув его рассмотрение. (3 декабря 1926 г. теперь уже бывший председатель Исполкома Коминтерна продублировал свое ходатайство с пояснением: «Ввиду того, что работа ИККИ, насколько я могу судить, идет уже к концу – я просил бы вынести решение по этой моей записке в возможно более короткий срок»[894]894
  Там же. Л. 56.


[Закрыть].)

Однако вопрос утратил свою актуальность, поскольку Сталин использовал вынужденное молчание Зиновьева для перехода в наступление. На Расширенном пленуме Исполкома Коминтерна делегация ВКП(б) сделала доклад о социал-демократическом уклоне, рассчитанный на то, что оппозиционеры «не смогут промолчать»[895]895
  Там же. Л. 72.


[Закрыть]. Г.Е. Зиновьев, естественно, не смог заставить себя промолчать: партийный «литератор» всегда оставался партийным «литератором».

Зиновьев обратился к VII Расширенному пленуму Исполкома Коминтерна: «Я не считаю возможным апеллировать на решения ВКП в Коминтерн – я целиком подчиняюсь им. Ни в каком случае я не хочу продолжения фракционной борьбы ни в ВКП(б), ни в Коминтерне вообще. Но простое молчание мое перед лицом предъявляемых мне крупнейших политических обвинений могло бы быть истолковано и могло бы только повредить нашему делу. Перед Коминтерном мне до сих пор не пришлось дать объяснения – ни устно, ни письменно – по поводу предъявленных мне обвинений. Нижеследующее я и прошу рассматривать лишь как объяснения, которые я обязан и вынужден дать перед вами»[896]896
  Там же. Д. 50. Л. 115.


[Закрыть].

Для Зиновьева было важно представить на суд международной коммунистической общественности наиболее подробные объяснения, для большинства ЦК ВКП(б) – эти объяснения замолчать. К их услугам была газета «Правда», направляемая Бухариным. Процитируем записку Зиновьева в редакцию Центрального органа ВКП(б): «Прошу не отказать в печатании следующего. До меня дошло сообщение, что моя речь на VII Пленуме ИККИ печатается в газетах в сокращенном до 30 % виде. Я в этом “сокращении” не участвовал и протестовал против того, что в такой обстановке речь мою урезывают на 70 %. Ввиду этого я вынужден заявить, что за речь в таком виде, в каком она появляется в “Правде”, я никакой ответственности не беру»[897]897
  Там же. Д. 72. Л. 114.


[Закрыть]. В еще более резкой форме Зиновьев составил полуличное послание Бухарину, прямо назвав происходящее «издевательством»[898]898
  Там же. Л. 115.


[Закрыть].

Печатную дискуссию с традиционной фальсификацией («редактурой») выступлений оппонентов сталинцы дополнили очередными кадровыми перетрясками и исключениями. Поостыв, Зиновьев от безысходности пожаловался в письме тому же «Тов. Н.И. Бухарину»: нескольких бывших участников Новой оппозиции перевели «из Тифлиса во Владивосток!!!»[899]899
  Там же. Л. 72.


[Закрыть] Для изношенных бессонной работой в годы Гражданской войны организмов ленинских «гвардейцев» подобные переводы были аналогичны посылке на лечение к «врачам-убийцам».

22 ноября 1926 г. на заседании Расширенного Исполкома Коминтерна было официально оформлено снятие Зиновьева с поста руководителя мировой революции. Расширенный пленум постановил «освободить т. Зиновьева от обязанностей председателя ИККИ и от работы в Коминтерне». Пленум упразднил институт председателей Исполкома Коминтерна, был образован новый руководящий орган Коминтерна – Политсекретариат[900]900
  Сталин И.В. Сочинения. Т. 17. С. 234.


[Закрыть].

От искушения поучаствовать в партийной драке не удержался и В.А. Антонов-Овсеенко, находившийся на дипломатической работе. На собрание бюро заграничных ячеек ВКП(б), состоявшееся 24 ноября 1926 г., он внес особое мнение (в то время – факт вопиющий) по докладу «Об итогах перевыборов Советов» на основе решений Июльского Объединенного Пленума ЦК и ЦКК»[901]901
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 5. Л. 58.


[Закрыть]. В заявлении Антонов-Овсеенко выступил против «припутывания»[902]902
  Там же. Л. 59.


[Закрыть] к троцкистско-зиновьевскому блоку бывшей Рабочей оппозиции и обрушился с резкой критикой на сталинско-бухаринское большинство ЦК ВКП(б) и ЦКК как «орган высшего партийного контроля», ставший «просто одним из подсобных орудий Секретариата ЦК»[903]903
  Там же.


[Закрыть].

Главное и вполне справедливое обвинение Антонова-Овсеенко, которое, впрочем, скорее лило воду на мельницу генсека: «Софизмом являются рассуждения, что оформление, обособление в руководящих центрах большинства и противопоставление его остальным членам этих центров не является-де созданием фракции. В явное прямое нарушение прямой воли партсъездов, требовавших от ЦК и ПБ коллективной работы, группа т. Сталина в ЦК втайне от партии создает непредусмотренный никакими партийными нормами особый орган – закрытые совещания части ЦК, выделявшие свой руководящий центр, предвосхищающий и направляющий всю основную работу ПБ. Меньшинство (Троцкий в ПБ) наталкивается на связанную групповой дисциплиной стену сталинского большинства. Это означает организацию раскола центральных учреждений партии. И эту раскольническую деятельность группы т. Сталина поддерживал председатель ЦКК: т. Куйбышев входил в Секретную “семерку”, подменившую ПБ»[904]904
  Там же. Л. 60.


[Закрыть].

Вся проблема заключалась в том, что «семерка» распалась еще в октябре 1925 г., в момент написания и подачи на заседание ячейки «особого мнения» узкое неформальное руководство ЦК и ЦКК противостояло фракции не только Троцкого, но и Зиновьева и Каменева. Все же попытки Антонова-Овсеенко доказать, что «противопоставление Троцкого Ленину совершенно искусственно», могли вызвать у Сталина (да и у самого Ленина, если бы он воскрес) приступы ярости. Естественно, призывы Антонова-Овсеенко к смягчению внутрипартийного режима были утопичны, однако заслуживает цитирования заключительное положение документа, в котором зафиксировано то, что почувствовал Антонов-Овсеенко еще в 1923 г., занимая пост начальника Политуправления РККА: «Резолюция должна б также опровергнуть демагогические призывы (Бухарин, Молотов) к молодому поколению, противопоставление его старым кадрам, призывы, только поддерживающие карьеризм и угодничество в партии»[905]905
  Там же. Л. 63.


[Закрыть].

30 ноября ОГПУ направило в ЦКК ВКП(б) Емельяну Ярославскому донесение. Из донесения организатора нелегальных групп, а затем агента ОГПУ Яна Яновича Белайса следовало, что он продолжал поддерживать связь с зиновьевцами и получал информацию об их подпольной деятельности. Белайс встречался «с Залуцким, Харитоновым и с низовыми организаторами»[906]906
  «Рано или поздно Сталина все равно убьют» [офиц. сайт «Архив Александра Н. Яковлева»] // https://alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1012215


[Закрыть]. По данным Белайса, продолжалось распространение оппозицией секретных документов ЦК ВКП(б). Зиновьевцы поручили руководителям их нелегальных групп «…вести только информационную работу среди завербованных приверженцев»[907]907
  Там же.


[Закрыть]. Во избежание провалов было предписано открытой агитации в массах не вести[908]908
  Там же.


[Закрыть].

В условиях, когда Объединенная оппозиция вовсю развернула подпольную работу, И.В. Сталин также устал от миндальничания с «товарищами противниками». 4 декабря 1926 г., в ходе словесной перепалки с Л.Б. Каменевым на заседании Расширенного пленума Исполкома Коминтерна, генсек нанес Объединенной оппозиции удар ниже пояса. Данный сюжет, истоки которого в 1917 г., достоин самостоятельной главы.

Глава 13
«Десять лет никто никогда не смел возвращаться к этой сплетне», или Телеграмма Каменева «Великому князю Михаилу»

4 декабря 1926 г. Сталин публично обвинил Каменева в том, что в первые дни Февральской революции Лев Борисович был в числе подписавших телеграмму великому князю Михаилу Романову[909]909
  Сталин И.В. Сочинения. Т. 17. С. 256. Коммент.


[Закрыть]. Каменев возмутился и стал отрицать факт отправки телеграммы. И действительно великому князю Михаилу Александровичу он ничего не посылал.

8 марта 1917 г. в газете «Енисейский край» была опубликована статья «Дни великих событий в Красноярске и в губернии. Ачинск в исторические дни». В ней было дано описания выступления «Ю. Каменева» и приводилась, конечно же, «контрреволюционная» телеграмма – никакому не Михаилу Романову:

«Оратор начал с рассказа о том, как он попал в Ачинск. Был одним из редакторов рабочей газеты, работал для освобождения рабочего класса, а в результате – суд и ссылка. И хотя оратор мало знаком с местной ачинской жизнью, но тем не менее он надеется, что в этой историческую минуту собрание позволит ему сказать несколько слов.

Собрание ответило на заявление гражданина Каменева дружными аплодисментами и возгласами: “Просим!”

Оратор произнес сильную, яркую речь. Бесчисленное множество раз речь его прерывается шумными аплодисментами. Сущность речи может быть формулирована следующим образом.

Задача дня – укрепление нового правительства, безусловная его поддержка, выполнение всех его распоряжений. А для этого необходимы спокойствие, выдержка, единение; нужна организованность, необходимо осознать себя гражданами, необходимо из людской пыли превратиться в людской гранит.

Воля народа должна получить свое выражение в Учредительном собрании. Оратор приветствует Временное правительство, взявшее на себя задачу организации Учредительного собрания. Он приветствует великого князя Михаила Александровича не как великого князя, а как гражданина России – за то, что он из рук отрекшегося от власти императора не принял корону и вопрос о форме правления предоставил на разрешение Учредительного собрания (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.).

Оратор не закрывает глаза на то обстоятельство, что людей, сегодня объединившихся в борьбе со старой властью, очень многое разделяло вчера и очень многое будет разделять завтра. Но сейчас все то, что нас разъединяет, отходит на задний план; сейчас остается единственная задача – окончательное разрушение старого порядка, упрочение новых форм жизни, создание новых условий для общественной работы.

Даже вопрос о войне, вопрос по существу которого оратор сейчас своего взгляда высказывать не будет, даже этот вопрос в настоящее время не может являться предметом споров. Война продолжается, армии стоят на фронтах, война будет продолжаться, пока Учредительное собрание не разрешит вопрос о ней. Может быть, оно найдет нужным поставить вопрос о мире, может быть, оно найдет возможным заключить мир без Армении, Константинополя и Босфора, может быть оно скажет: “Довольно крови, довольно жертв!” (Бурные продолжительные аплодисменты.) Но сейчас, в данную минуту, этот вопрос не является основным, не вопросы внешней политики требуют немедленного разрешения, а вопросы внутренней жизни, вопрос об упрочении в России нового порядка.

В заключение гражданин Каменев предложил собранию выработать и послать новому правительству приветственную телеграмму. Предложение принято единогласно. […] Комиссия окончила свою работу. Гражданин Каменев оглашает единогласно принятый комиссией текст приветственной телеграммы:

“Председателю Совета министров Львову,

Председателю Исполнительного комитета

Государственной думы Родзянко

Экстренное собрание, созванное городским общественным управлением […] постановило признать Исполнительный комитет Госуд[арственной] думы и новый Совет министров и принимать к руководству и исполнению распоряжения нового правительства. Кроме того, постановлено просить передать приветствие гражданину России великому князю Михаилу Александровичу, показавшему пример подчинения воле народа в Учредительном собрании”»[910]910
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 607. Л. 16, 17.


[Закрыть].

Для начала отметим тот факт, что речь о приветствии Михаила Романова в связи с его отказом занять российский престол вообще-то вызывает в памяти людей позднесоветского и постсоветского периодов отечественной истории издевательские стихи, написанные после 5 марта 1953 г.: «Спасибо Вам, товарищ Сталин, за то, что жить Вы перестали». Лев Борисович, услышав в 1926 г. нелепые обвинения в свой адрес, не мог не признать их несостоятельными. Однако ему следовало сразу же рассказать, как было дело.

А вышло так, что ему пришлось отрицать эпизод своей длительной политической карьеры целиком. Автор книги один раз, прочитав стенографический отчет собственного доклада, нашел на двух страницах текста пять (!) грубых фактических ошибок, которых в ходе доклада, совершенно точно, не сделал, а ведь тогда не было аудиозаписи, которая могла бы прояснить вопрос. Если Каменев выступил с речью (внутренняя критика источника позволяет сделать вывод о том, что текст действительно каменевский), то вопрос о телеграмме был в ней не главным, да и суть была совсем-совсем иной. В любом случае «телеграммы Михаилу Романову» не существовало в природе.

Вопрос о том, что сказал Каменев в своем выступлении, более важен. Второй выделенный нами курсивом фрагмент приведенной статьи – ключевой. В принципе он снимает все вопросы к Каменеву, если только Лев Борисович действительно произнес речь. В 1926 г. как-то было не принято вспоминать о многих сомнительных эпизодах из истории РСДРП – РКП(б). Например, о том, что деньги на некоторые съезды (и отнюдь не только меньшевистские) давали кадеты. Об «эксах», которые, кстати, отнюдь не красили будущего генсека. О «наследстве Шмита», фактически прикарманенном большевиками (потом, правда, деньги оказались в руках «держателей» от «мировой социал-демократии», но это уже другая история).

Спрашивается, если Каменев действительно присутствовал на собрании и инициировал телеграмму, почему он прямо в этом не признался? Что именно должен был скрывать Каменев?

Во-первых, после свержения монархии страна пребывала в состоянии эйфории, да и те, кто был в ссылке, не могли не реагировать на изменение страны, мира и собственного положения в нем.

Во-вторых, Каменев не мог не учитывать опыт Первой русской революции, когда после разгона II Государственной думы в 1907 г. перед РСДРП «как представительницей рабочего класса стал вопрос участия или неучастия в выборах и в самой III Думе, Думе контрреволюции»[911]911
  Зиновьев Г.Е. 1905. Гомель, 1925. С. 45.


[Закрыть]. Как писал Г.Е. Зиновьев в 1925 г., «…партия решила этот вопрос утвердительно. Для нее было ясно, что, несмотря на то, что правительство создавало третью Думу для прикрытия самодержавия, на деле эта Дума будет раскрывать перед народом истинную, контрреволюционную его сущность, – что и случилось на самом деле. Партия далее принимала во внимание, что третья Дума, созываемая при таких обстоятельствах и после таких уроков, не сможет питать в среде пролетариата и [беднейшего] крестьянства никаких иллюзий насчет того, что такая Дума сама, без народа, завоюет для народа землю и полную свободу. А главное, партия считалась с теми соображениями, что раз нет налицо объективных данных для противопоставления сейчас же выборам в Думу непосредственно широкого выступления масс пролетариата, то, несомненно, даже при таких обстоятельствах партия пролетариата обязана принимать участие в выборах хотя бы в черносотенную, контрреволюционную Думу, раз она может рассчитывать в ходе выборов развернуть некоторую массовую агитацию и может надеяться в самой Думе использовать трибуну для с.-д. агитации среди масс»[912]912
  Там же. С. 45, 46.


[Закрыть]. Мог ли Каменев, на чьих глазах из партии вычистили отзовистов, не учитывать все это в мартовские дни 1917 года? Не мог. Он совершенно ясно сделал из опыта 1907 г. вывод о необходимости принимать участие в легальных учреждениях и по крайней мере наладить взаимодействие с Временным правительством. Тем более что из Ачинска в те дни было объективно сложно в полном объеме оценить роль и значение Петроградского Совета.

В-третьих, до возвращения из эмиграции Ленина Каменев был далеко не единственным, кто придерживался тактики «контроля» и «давления на Временное правительство». Безусловным его сторонником до 7 апреля – дня публикации Лениным «Апрельских тезисов» в газете «Правда» – был в этом отношении и Сталин[913]913
  Декабрьский Пленум ЦК ВКП(б) 1936 года. С. 100.


[Закрыть].

Троцкий не особенно покривил душой, когда написал в «Истории русской революции» о природе тогдашнего (1917) союза Каменева со Сталиным: «Большевик почти с самого возникновения большевизма, Каменев всегда стоял на правом фланге партии. Не лишенный теоретической подготовки и политического чутья, с большим опытом фракционной борьбы в России и запасом политических наблюдений на Западе, Каменев лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтобы на практике давать им как можно более мирное истолкование. Ни самостоятельности решения, ни инициативы действия от него ждать было нельзя. Выдающийся пропагандист, оратор, журналист не блестящий, но вдумчивый, Каменев был особенно ценен при переговорах с другими партиями и для разведки в других общественных кругах, причем из таких экскурсий он всегда приносил в себе частицу чуждых партии настроений. Эти черты Каменева были настолько явны, что никто почти не ошибался насчет его политической фигуры. Суханов отмечает в нем отсутствие “острых углов”: его “всегда необходимо взять на буксир, и если он иногда упрется, то не сильно”. В таком же духе пишет и Станкевич: отношения Каменева к противникам “были так мягки, что, казалось, он сам стыдился непримиримости своей позиции; в комитете он был, несомненно, не врагом, а только оппозицией”. К этому почти нечего прибавить.

Сталин представлял совершенно иной тип большевика и по своему психическому складу, и по характеру своей партийной работы: крепкого, теоретически и политически примитивного организатора. Если Каменев, в качестве публициста, в течение ряда лет оставался с Лениным в эмиграции, где находился очаг теоретической работы партии, то Сталин, в качестве т. н. практика, без теоретического кругозора, без широких политических интересов и без знания иностранных языков, был неотделим от русской почвы. Такие работники появлялись за границей только наездами, чтоб получить инструкции, сговориться насчет дальнейших задач и вернуться снова в Россию. Сталин выдвинулся среди практиков энергией, упорством и изобретательностью в закулисных ходах. Если Каменев, по свойствам своей натуры, “стеснялся” практических выводов большевизма, то Сталин, наоборот, склонен был отстаивать усвоенные им практические выводы без всякого смягчения, сочетая настойчивость с грубостью»[914]914
  Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 314, 315.


[Закрыть].

По признанию Троцкого, Каменев со Сталиным «…дополняли друг друга»[915]915
  Там же. С. 315.


[Закрыть]. Троцкий написал в своем неповторимом пренебрежительном стиле: «Революционная концепция без революционной воли то же, что часы со сломанной пружиной: политическая стрелка Каменева всегда отставала от революционных задач. Но отсутствие широкой политической концепции обрекает и самого волевого политика на нерешительность при наступлении больших и сложных событий. Эмпирик Сталин открыт чужим влияниям не со стороны воли, а со стороны мысли. Так, публицист без решимости и организатор без кругозора (курсив наш. – С.В.) довели в марте свой большевизм до самой грани меньшевизма. Сталин оказался при этом еще менее Каменева способен развернуть самостоятельную позицию в Исполнительном комитете, куда он вступил как представитель партии. Не осталось в протоколах или в печати ни одного предложения, заявления, протеста, в которых Сталин выражал бы большевистскую точку зрения в противовес пресмыкательству “демократии” перед либерализмом. Суханов говорит в своих “Записках”: “У большевиков в это время кроме Каменева появился в Исполнительном комитете Сталин… За время своей скромной деятельности в Исполнительном комитете (он) производил – не на одного меня – впечатление серого пятна, иногда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать”. Если Суханов явно недооценивает Сталина в целом, то он правильно характеризует его политическую безличность в соглашательском Исполкоме.

14 марта манифест “К народам всего мира”, истолковывавший победу Февральской революции в интересах Антанты и означавший торжество нового, республиканского социал-патриотизма французской марки, принят был в Совете единогласно. Это означало несомненный успех Каменева – Сталина, достигнутый, видимо, без большой борьбы. “Правда” писала о нем как о “сознательном компромиссе между различными течениями, представленными в Совете”. Следовало бы прибавить, что компромисс означал прямой разрыв с течением Ленина, которое в Совете вовсе не оказалось представлено.

Член заграничной редакции Центрального органа Каменев, член Центрального Комитета Сталин и депутат Думы Муранов, также вернувшийся из Сибири, отстранили старую, слишком “левую” редакцию “Правды” и, опираясь на свои проблематические права, взяли с 15 марта газету в свои руки. В программной статье новой редакции заявлялось, что большевики будут решительно поддерживать Временное правительство, “поскольку оно борется с реакцией или контрреволюцией” (и стоило ли в 1926 г. Сталину обвинять Каменева в телеграмме в действительности того же содержания? – С.В.). По вопросу о войне новые руководители высказывались не менее категорически: пока германская армия повинуется своему императору, русский солдат должен “стойко стоять на своем посту, на пулю отвечать пулей и на снаряд – снарядом”. “Не бессодержательное «Долой войну» – наш лозунг. Наш лозунг – давление на Временное правительство с целью заставить его… выступить с попыткой склонить все воюющие страны к немедленному открытию переговоров… А до тех пор каждый остается на своем боевом посту!” Идеи, как и формулировки, насквозь оборонческие. Программа давления на империалистическое правительство с целью “склонить” его к миролюбивому образу действий была программой Каутского в Германии, Жана Лонге во Франции, Макдональда в Англии, никак не программой Ленина, который звал к низвержению империалистического господства. Обороняясь от патриотической печати, “Правда” заходила еще далее. “Всякое «пораженчество», – писала она, – а вернее, то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революционный полк”. Это было прямым отмежеванием от Ленина. “Пораженчество” вовсе не было изобретено враждебной печатью под охраной цензуры, оно было дано Лениным в формуле: “Поражение России – меньшее зло”. Появление первого революционного полка и даже низвержение монархии не меняло империалистического характера войны»[916]916
  Там же. С. 315, 316.


[Закрыть].

По справедливому замечанию Троцкого, «Сталин в конце марта выступал за военную оборону, за условную поддержку Временного правительства, за пацифистский манифест Суханова, за слияние с партией Церетели. “Эту ошибочную позицию, – признавал ретроспективно сам Сталин в 1924 г., – я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина. Нужна была новая ориентировка. Эту новую ориентировку дал партии Ленин в своих знаменитых Апрельских тезисах”»[917]917
  Там же. С. 350.


[Закрыть].

А.Г. Шляпников, которого вместе с П.А. Залуцким и В.М. Молотовым отодвинули от руководства Центральном органом большевиков, констатировал впоследствии: «День выхода первого номера преобразованной “Правды”, 15 марта, был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец, от дельцов Комитета Государственной думы до самого сердца революционной демократии – Исполнительного комитета, был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исполнительном комитете нас встретили ядовитыми улыбками… Когда этот номер “Правды” был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам и язвительное удовольствие у наших противников… Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что “Правда” была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями “Правды”, то потребовали исключения их из партии»[918]918
  Цит. по: Там же. С. 316, 317.


[Закрыть].

Когда в ночь на 4 апреля 1917 г. Ильич прибыл на Финляндский вокзал из эмигрантского «далека», никто из его ближайших соратников не ожидал того, что именно заявит будущий вождь мировой революции.

Троцкий заметил в «Истории русской революции»: «Низвержение монархии открывало в их глазах эру “свободной”, республиканской России, в которой они собирались, по примеру западных стран, открыть борьбу за социализм. Три старых большевика, Рыков, Скворцов и Вегман, “по поручению освобожденных революцией социал-демократов Нарымского края”, телеграфировали в марте из Томска: “Приветствуем возрожденную «Правду», которая с таким успехом подготовила революционные кадры для завоевания политической свободы. Выражаем глубокую уверенность, что ей удастся объединить вокруг своего знамени для дальнейшей борьбы во имя национальной революции”. Из этой коллективной телеграммы выступает целое мировоззрение: оно пропастью отделено от Апрельских тезисов Ленина. Февральский переворот сразу превратил руководящий слой партии во главе с Каменевым, Рыковым, Сталиным в демократических оборонцев, притом развивавшихся вправо, в сторону сближения с меньшевиками. Будущий историк партии Ярославский, будущий глава Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе, будущий председатель Украинского ЦИКа Петровский издавали в марте в тесном союзе с меньшевиками в Якутске журнал “Социал-демократ”, стоявший на грани патриотического реформизма и либерализма; в позднейшие годы это издание тщательно собиралось и предавалось уничтожению. “Надо открыто признать, – писал Ангарский, один из этого слоя, когда такие вещи еще разрешалось писать, – что огромное число старых большевиков до Апрельской конференции партии по вопросу о характере революции 1917 г. придерживалось старых большевистских взглядов 1905 г. и что отказ от этих взглядов, их изживание совершались не так легко”. Следовало бы лишь прибавить, что пережившие себя идеи 1905 г. переставали быть в 1917 г. “старыми большевистскими взглядами”, а становились идеями патриотического реформизма»[919]919
  Там же. С. 348, 349.


[Закрыть].

Основатель большевистской партии с порога принялся распекать сталинско-каменевское руководство «Правды» – за соглашательство. Накаленную пламенной речью В.И. Ленина с главными лозунгами «Никакой поддержки правительству капиталистов!» и «Да здравствует социалистическая революция!» атмосферу в верхушке большевиков сумел разрядить как всегда тактичный Л.Б. Каменев. Ф.Ф. Раскольников указал в своих воспоминаниях, что Л.Б. Каменев «…в нескольких словах резюмировал общее настроение:

– Мы можем быть согласны или не согласны со взглядами т. Ленина, можем расходиться с ним в оценке того или иного положения, но во всяком случае в лице т. Ленина вернулся в Россию гениальный и признанный вождь нашей партии, и вместе с ним мы пойдем вперед, навстречу социализму.

Тов. Каменев нашел объединяющую формулу, приемлемую даже для тех, кто еще колебался, не разобравшись в потоке новых идей. Все присутствующие солидаризировались с Львом Борисовичем единодушными горячими аплодисментами».

Курса, который наметил В.И. Ленин, от вождя большевиков не ожидали даже молодые радикалы из Русского бюро ЦК РСДРП – А.Г. Шляпников, В.М. Молотов и П.А. Залуцкий. По язвительной иронии меньшевика Н.Н. Суханова, «выпалив свою формулу, Ленин, известный доселе как социал-демократ, приемлющий программу Второго съезда, ошеломил не только мне подобных, но и заставил изрядно растеряться более грамотных из верных своих учеников»[920]920
  Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 2. М., 1991. С. 13.


[Закрыть]. Л.Д. Троцкий констатировал в «Истории русской революции»: «Перспектива непосредственного перехода к диктатуре пролетариата казалась совершенно неожиданной, противоречащей традиции, наконец попросту не укладывалась в голову»[921]921
  Троцкий Л.Д. К истории русской революции. С. 322.


[Закрыть].

Фактически на Апрельской 1917 г. конференции РСДРП (большевиков) Л.Б. Каменеву было не в чем особенно каяться (старые «грехи»[922]922
  См., напр.: Слассер Р. Сталин в 1917 году. М., 1989. С. 22.


[Закрыть] ему фактически списали). Тем более что логика его, если вообще верить заявлению И.В. Сталина и сообщению региональной газеты, вполне понятна. Лев Борисович пришел в РСДРП в команде А.А. Богданова, потом без особых проблем и без намека на скандал перешел в команду В.И. Ленина. Каменев не мог не припомнить в февральские дни 1917 года, как из РСДРП исключали и в конце концов (1910) исключили отзовистов (группу радикальных большевиков в РСДРП, настаивавшую на полном отказе от легальных форм массовой партийной работы и отзыве депутатов-социал-демократов из Третьей Государственной Думы)[923]923
  См. подр.: Войтиков С.С. Центральный комитет. Высшее партийное руководство от Ленина и Плеханова до Хрущева. М., 2019.


[Закрыть]. Для Каменева была абсолютна ясна неготовность страны к социализму, он всерьез нацеливался на участие РСДРП в легальной политической борьбе. Приехавший на Финляндский вокзал Ленин ошарашил «свою» партию курсом на всю власть Советам. Данный курс не могло понять в апреле 1917 г. большинство тех, кого после смерти Ленина будут называть «верными ленинцами». Что же тут было отрицать?

В-четвертых, среди большевиков не было единого взгляда на то, следует ли продолжать войну. Ленинское убеждение в необходимости «превращения войны империалистической в гражданскую войну» не разделяли в этот период оба участника декабрьской дискуссии 1926 г.: и Каменев, и Сталин[924]924
  См., напр.: Слассер Р. Указ. соч. С. 66.


[Закрыть].

Вообще в 1917 г. большевистской партии как некоего единого организма не существовало. Да, большевистская партия в общем и целом оформилась в 1912 г., однако на местах было полно объединенных социал-демократических организаций. В частности, как указывает высокоавторитетный научный коллектив во главе с Ю.И. Кораблевым, именно объединенные организации были в Томске, Красноярске и других городах Сибири[925]925
  Октябрьская революция: Вопросы и ответы / П.А. Голуб, А.Я. Грунт, Л.И. Жаров, В.М. Иванов, Г.З. Иоффе, Ю.И. Кораблев, В.И. Миллер. М., 1987. С. 77. Если так можно выразиться, «географию» объединенных социал-демократических организаций см.: Там же. С. 77, 78.


[Закрыть].

Троцкий справедливо заметил в «Истории русской революции»: «… чрезвычайное политическое приближение к меньшевикам лежало в основе широко развившихся объединительных тенденций. В провинции большевики и меньшевики входили в объединенные организации. Фракция Каменева – Сталина все больше превращалась в левый фланг т. н. революционной демократии и приобщалась к механике парламентарно-закулисного “давления” на буржуазию, дополняя его закулисным давлением на демократию»[926]926
  Троцкий Л.Д. К истории русской революции. С. 317.


[Закрыть]. Здесь же «…уместно напомнить, что официальная социал-демократическая программа еще оставалась в это время у большевиков и меньшевиков общей, и практические задачи демократической революции на бумаге выглядели у обеих партий одинаково»[927]927
  Там же. С. 326.


[Закрыть].