Текст книги "Сталин против Зиновьева"

2. Наконец, подошло время съезда. Сталин взялся за лихорадочную подготовку “дискуссии”. Он запретил платформу, в которой оппозиция излагает свои взгляды. Он арестами пытался помешать распространению этой платформы, он исключил таких членов партии, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров, за то, что они, вопреки его запретам, принимали меры, чтобы обеспечить доведение до сведения партии платформы. Он исключил 500 членов партии за ее распространение. Он бросил в тюрьму рабочего-коммуниста Фишелева за ее печатание. Он пытался представить оппозицию как заговорщиков против советской власти, работающих рука об руку с белогвардейцами.

3. После такой подготовки Сталин открыл “дискуссию”. Он собрал московский “актив”, исключив предварительно из него сотни старых партийцев-оппозиционеров, сотни активнейших работников-большевиков. Кто за Сталина – тот активист, кто против Сталина – тому не место на собрании в Колонном зале [Дома Союзов]. Доклад Молотова, открывшего “дискуссию”, был докладом о политическом банкротстве сталинского Политбюро. До этого времени сталинцы кричали о “демагогических” требованиях оппозиции. Это было главным их аргументом. Но теперь, когда сами они выдвинули обещание семичасового дня и обещали форсированное наступление на кулака, слова о демагогии завязли им в горле. Ведь доклад Молотова построен был на клевете о военном заговоре и на утверждении, что, обвиняя Сталина, оппозиция подготовляет почву для террористических покушений против него. Понимая, что даже в искусственно подобранном активе нельзя выехать на таком отчете, Сталины и Углановы выпустили против оппозиционеров, против рабочего [И.Н.] Смирнова и тт. Каменева и Раковского банду фашистских верзил под руководством чиновника из Госбанка Спундэ. Рассевшись под самой трибуной, эти наемники срывали звериным ревом и свистом оппозиционные выступления. Председательствующий Угланов на одним словом не пытался даже одернуть эту банду. Поместившиеся за спиной Угланова на трибуне заправилы из аппарата МК и ЦК, совместно с высшей [столичной партийной] аристократией, поддерживали со своей стороны криками и свистом “народ”, руководимый Спундэ. Для завершения картины надо указать, что в рядах первых участников этой сталинской “дискуссии” находились чиновники ОГПУ [Т.Д.] Дерибас и [Я.С.] Агранов, то есть те, которые “дискутируют” с коммунистами во Внутренней тюрьме ОГПУ. Таким образом одержал Сталин первую свою “победу”»[1204]1204
  Там же. Д. 53. Л. 48.


[Закрыть].

Общий вывод: «не может быть единства партии [там], где меньшинство насилуется»[1205]1205
  Там же. Л. 49.


[Закрыть].

В личном фонде Г.Е. Зиновьева отложилась масса черновиков его инструкций, обращений к соратникам, тезисов и т. п. документов. Излагать содержание их не стоит, поскольку источниковедческий анализ литературного наследия главного политического оппонента И.В. Сталина 1920‐х гг. в нашу задачу не входит. Главное состоит в том, что оппозиция сражалась за свои права «людей и граждан», по-онегински – «сколько мог[ла]».

16 ноября 1927 г. застрелился Адольф Иоффе – самый давний сотрудник и личный друг Троцкого[1206]1206
  Фельштинский Ю., Чернявский Г. Троцкий. Кн. 3. Оппозиционер. С. 284.


[Закрыть]. Его самоубийство было жестом презрения к сталинцам. Поскольку Адольф Абрамович формально был старым большевиком (он вошел в ленинскую партию одновременно с Троцким, летом 1917 года), была создана похоронная комиссия, в которую, что интересно, вошел другой принципиальный партиец – секретарь Краснопресненского РК ВКП(б) г. Москвы Мартемьян Никитич Рютин, тогда еще сталинец. Похороны вылились в крупную оппозиционную демонстрацию[1207]1207
  Там же. С. 287.


[Закрыть].

«На похоронах мы в последний раз вдохнули терпкий воздух прошлого, – вспоминал Виктор Серж. – ЦК назначил на два часа отправление процессии, которая должна была сопровождать бренные останки из Наркомата иностранных дел до Новодевичьего кладбища: так рано люди труда прийти не смогут… Товарищи задерживали вынос тела, как только могли. К четырем часам толпа, медленно с пением идущая по снегу с немногочисленными красными знаменами, спустилась к Большому театру. Она насчитывала уже несколько тысяч человек. Мы шли по Кропоткинской, [бывшей и нынешней Пречистенке].

Когда-то я тем же путем провожал вместе с другими гонимыми на то же кладбище Кропоткина; теперь начинались гонения на нас, и я не мог избавиться от мысли, что есть в этом некая тайная справедливость… Высокий, с заостренным профилем, в кепке, подняв воротник легкого пальто, Троцкий шел рядом с Иваном Никитичем Смирновым, худощавым и светловолосым, все еще наркомом почт и телеграфа, и Христианом Раковским. Эту группу сопровождали грузинские активисты в своих синих, приталенных пальто, с прекрасной военной выправкой. Серая и бледная, без пышности, процессия, но душа ее была напряжена, и в пении слышался вызов. На подходе к кладбищу начались инциденты. Сапронов, с седой (в сорок лет) шевелюрой, топорщившейся вокруг постаревшего изможденного лица [вероятно, авторское преувеличение: Тимофей Владимирович поседел очень рано, а вот “изможденное лицо” – это не про Сапронова двадцатых годов. – С.В.], прошел по рядам: “Спокойно, товарищи, не будем поддаваться на провокации… Преграды обойдем”. Один из руководителей восстания 1917 г. организовывал теперь скорбную баталию перед воротами кладбища.

Некоторое время мы топтались перед высокими зубчатыми воротами: ЦК дал указание пропустить только двадцать человек. “Тогда, – ответили Троцкий и Сапронов, – гроб не внесут, и речи будут произнесены прямо на дороге”. Какой-то момент казалось, что начнется драка. Вмешались представители ЦК, мы вошли. В последний раз гроб в тишине и холоде проплыл над головами, затем его опустили в могилу. Не помню, кто из высокопоставленных деятелей произнес соболезнование от имени ЦК. Поднялся ропот: “Хватит! Пусть он уйдет!” Это было тягостно. Раковский, массивный и гладко выбритый, овладел вниманием толпы, далеко разносились его чеканные слова: “За этим знаменем – мы пойдем – как ты – до конца – клянемся в этом – на твоей могиле!”»[1208]1208
  Серж В. Указ. соч. С. 277–279.


[Закрыть]

По данным Ю. Фельштинского и Г. Чернявского, во время похорон Л.Д. Троцкий беседовал с Т.В. Сапроновым, который поставил вопрос о необходимости создания нового блока в рамках оппозиции. Троцкий заявил в ответ на предложение, что Сапронов и его сторонники «всегда слишком забегают вперед»[1209]1209
  Цит. по: Фельштинский Ю., Чернявский Г. Троцкий. Кн. 3. Оппозиционер. С. 287.


[Закрыть]. Тут следует заметить, что, по свидетельству Льва Давидовича (1929), против него «внутри оппозиции» вел «настойчивую борьбу по вопросу о нашем отношении к ультралевым (Сапронов, В.М. Смирнов и другие), стоявшим, так сказать, априорно на точке зрения двух партий», Карл Бернгардович Радек. Радек настаивал на том, что у Троцкого и его сторонников, с одной стороны, и у сапроновцев – с другой, отсутствовали какие-либо разногласия, а потому следует «не только не нападать на них, но наоборот, слиться с ними в одной организации»[1210]1210
  Троцкий Л.Д. Радек и оппозиция [электрон. ресурс] // http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotm240.htm


[Закрыть]. Троцкий, не без иронии напомнив о непоследовательности Радека, констатировал тот факт, что аккурат в вопросе об объединении с Сапроновым и его товарищами Карл Бернгардович проявил «…несомненную настойчивость, которая длилась с октября 1926 г. по февраль 1928 г., то есть целых 15 месяцев, – срок для Радека совершенно неслыханный!»[1211]1211
  Там же.


[Закрыть]

28 ноября 1927 г., еще до начала работы XV съезда ВКП(б), закончился процесс распада блока троцкистов и зиновьевцев. Распад временного тактического союза мог предсказать любой, мало-мальски представлявший себе реальные взаимоотношения Троцкого и деятелей Левой оппозиции, с одной стороны, и Зиновьева и деятелей Новой оппозиции – с другой. В личном фонде Зиновьева хранится машинописный текст работы «Некоторые факты», который с исчерпывающей полнотой выстраивает хронологию распада временно Объединенной оппозиции:

«1. На совещании на квартире Смилги 11 ноября ленинградская группа впервые ставит вопросы: 1) о необходимости обратиться с письмом в ЦК по поводу “смычки” и “беспартийных”; 2) признать для себя необходимым подчинение XV съезду, ибо иначе вторая партия неминуема (конечно, мы не можем отказаться от платформы) и 3) признать необходимым СЕЙЧАС ЖЕ приступить к обсуждению с товарищами единомышленниками (прежде всего с лучшими рабочими Питера и Москвы) обо всем этом (прежде всего о поведении нашем на XV съезде). Группа Троцкого отвечает отрицательно на все три вопроса, сразу же выдвигая обвинение в “капитуляции” и т. п. По пункту о двух партиях группа Троцкого заявляет, что это “метафизика двух партий”, что это “фетишизм” и пр.

Два-три дня идут острейшие прения. Только самая решительная постановка нами [вопроса] приводит к принятию письма 14 ноября за подписью 31 [деятеля оппозиции]. После этого, через пару дней, группа Троцкого начинает признавать, что посылка письма была правильным шагом, а текст письма безукоризненным. В то же время [троцкисты] ведут безобразную “проработку” нас.[1212]1212
  14 ноября 1927 г., после того, как постановление Президиума ЦКК ВКП(б) об исключении Зиновьева и Троцкого из партии, а их ближайших товарищей – из состава ЦК и ЦКК было утверждено Пленумом ЦК и ЦКК, 31 деятель оппозиции подал в ЦКК заявление с обещанием прекратить фракционную борьбу и устройство нелегальных собраний (Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 2. М., 1961. С. 1630. Коммент.). 17 ноября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «…согласованный с Президиумом ЦКК текст «Извещения от ЦКК и ЦК» по поводу заявления «31-го» и приняло предложение И.В. Сталина, В.М. Молотова и А.И. Рыкова о рассылке «Извещения…» членам ЦК и ЦКК и местным парторганизациям с приложением письма Троцкого и Зиновьева от 11 ноября 1927 г. и заявления «31-го» от 14 ноября 1929 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 660. Л. 5).


[Закрыть]

2. 22 ноября Зиновьев представляет документ “резюме положения и ближайшие задачи”. Предварительно показывает Смилге и по его совету вычеркивает полемику против Троцкого (“метафизика двух партий” и т. п.). Лашевич едет с этим документом в Ленинград для совещания с ближайшими друзьями. В тот же день документ передается Зиновьевым Троцкому для предварительного сговора. В тот же день Радек сообщает Каменеву, что группа 23‐го года (имеется в виду Левая оппозиция. – С.В.), в общем, солидарна с нами. Лашевич выезжает с убеждением, что отступать мы будем ВМЕСТЕ с группой 23‐го года, солидарно.

23. 23 ноября Троцкий заявляет Каменеву, что Радек передал решение группы Л[ьва] Д[авидовича] неточно, что расхождения “на 60 %” остаются.

24 ноября в квартире Смилги на новом совещании Троцкий заявляет, что он и его группа относятся к тезисам (“резюме” Зиновьева) “непримиримо отрицательно”. Троцкий зачитывает (без предварительного сговора): а) большие тезисы о положении и б) проект обращения к XV съезду. Гробовое молчание. Текст тезисов Троцкого страшно преувеличивает вопрос о термидоре, ставит глубоко принципиально вопрос о двух партиях и пр.

Зиновьев заявляет, что после такого документа говорить не о чем. Каменев говорит: “Это есть надгробное слово блоку”. Почти разрыв. Троцкий обещает Зиновьеву дать Зиновьеву и др. свои тезисы, но НЕ ДАЕТ ИХ ДО СИХ ПОР»[1213]1213
  РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2. Д. 55. Л. 83.


[Закрыть].

Зиновьев, будучи человеком менее решительным, не мог выскочить «за флажки» «ленинской» партии. В этом его вполне поддерживали Каменев и тем более неизменно лично и политически преданный Ленину Смилга, которые не могли воспринять тезисы Троцкого иначе, как опасную крамолу. Троцкий с его опытом самостоятельной работы в рамках единой РСДРП был готов на образование самостоятельной партии – как и Радек. Однако и сам Троцкий, и все остальные прекрасно знали, что опыт Льва Давидовича по созданию во времена «единой» РСДРП даже не собственной партии, а сколько-нибудь весомой фракции был провальным.

Далее – 25 ноября Зиновьев, вспоминая так и не переданные ему тезисы Троцкого, набросал ответ вождю Левой оппозиции:

«Мы вынуждены констатировать, что важнейший документ, оглашенный Л.Д. Троцким (без всякой попытки ознакомить нас с ним предварительно), не дан нам на руки, вопреки прямому уговору. Документ этот настолько важен, что мы вынуждены остановиться на нем сейчас же. Ибо дело не только в том, чтобы написать общую бумажку, которая проживет два дня, а дело в том, чтобы выяснить, насколько у нас сохраняется общность взглядов на все положение вещей в связи с XV съездом и тем, что будет после XV съезда.

Вся первая вводная часть документа Л[ьва] Д[авидовича], по нашему мнению, неправильна. Она отходит от нашей платформы. В вопросе о “термидоре” и элементах перерождения документ Л[ев] Д[авидович] ПРЕУВЕЛИЧИВАЕТ настолько, что получается прямо КАРИКАТУРА на большевистскую оценку. Принять эту оценку значит погубить наше дело. Мы НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ принять этой оценки не можем.

Особенно неверной и небольшевистской (! – С.В.) является оценка в документе Л[ьва] Д[авидовича] нынешнего состояния РАБОЧЕГО КЛАССА. Мы уже не раз спорили с[о] Л[ьвом] Д[авидовичем] по этому вопросу и раньше. Сказанное в документе об усталости и пассивности рабочего класса СССР НЕВЕРНО и ведет к выводам, совершенно неверным и губительным.

Отсюда в документе и неверные оценки состояния партии, преувеличенные на 100 % и потому ведущие к губительным выводам.

Установка на то, что спасение нашей революции лежит только на Западе, тоже неверна. Конечно, в последнем счете (двусмысленная получилась фраза. – С.В.) решает мировая революция. Но нашим ключом к нынешней ситуации являются слова Ленина – “10–20 лет” и т. д. И в этой важной части это есть отход от платформы. Таковы наиболее крупные принципиальные ошибки документа.

Наше предложение о подчинении XV съезду (при сохранении наших идейных взглядов) […] Л[ев] Д[авидович] характеризует как отказ оппозиции, ликвидаторство, переход на позиции Молотова, “не тактика, а эволюция”, как преклонение перед фетишем сталинской легальности, как отказ от большевистской преемственности и т. п. Всю эту гамму можно понять только в том случае, если авторы документа сами решились идти на построение новой партии или, по крайней мере, не останавливаться и перед этой перспективой. Это, по нашему мнению, верная гибель.

Наша точка зрения изложена в переданном вам (троцкистам. – С.В.) документе. От него мы не можем отойти ни на шаг. Наша позиция проста и ясна: 1) остаемся при своих взглядах, изложенных в платформе и тезисах; 2) ни шагу по пути ко второй партии и 3) подчинение XV съезду.

Только этим можно отстоять в партии ту линию, которую мы вместе отстаивали в течение двух лет.

P.S. До нас доходит ряд сведений о проработке против нас в духе документа Л[ьва] Д[авидовича]. Идут дальнейшие разговоры о нашей “капитуляции” и т. п. Кому сие на пользу – понятно без комментариев»[1214]1214
  Там же. Л. 84–85.


[Закрыть].

В любом случае, Зиновьев со товарищи уже были готовы к капитуляции, поскольку легально в большевистской партии, в которой сталинские кадры уже решили все, никакие оппозиционеры взять верх не могли.

Политическую дальновидность проявил И.Т. Смилга, настоявший на том, чтобы составленное Г.Е. Зиновьевым заявление Л.Д. Троцкому отправлено не было. В преддверии съезда «развод» «троцкистов» с «зиновьевцами» означал бы победу Сталина и Бухарина со товарищи.

Однако сторонники Л.Д. Троцкого лишь сделали вывод о том, что остатки Новой оппозиции следует, в рамках «укрепления» единства оппозиционных рядов, подмять под себя, хотя подобные действия сложно признать дальновидными. Зиновьевцы возмущались:

«4. С 25 по 29 ноября в Москве идет самая бесстыдная проработка нас троцкистами, особенно среди вузовцев. Преображенский едет в Питер (никого не предупреждая) и, в то время, как Евдокимов, Бакаев, Наумов находятся в Москве, он (Преображенский) вместе с [Яцеком] начинает “взрывать” “изнутри”, тоже пуская в ход самую бесстыдную “проработку” нас – будто мы готовы были отказаться от платформы, тезисов и т. д. (видимо, троцкисты, и не без оснований, именно так и расценили смягчение линии зиновьевцами. – С.В.).

5. Мы (ленинградцы) представляем СВОЙ ПРОЕКТ обращения к XV съезду.

Проект Троцкого мы отвергаем по следующим мотивам: а) если это проект расставания (прощания) с официальной партией – то он слаб (а нами отвергается сама цель как чуждая нам); б) если это документ для известного примирения со съездом и возвращения в партию, то проект Троцкого опять-таки никуда не годится. Он “годится” только как переходное лавирование к “неизбежности” двух партий. Поэтому мы абсолютно его отвергаем.

Наш проект обращения, в свою очередь, решительно отвергается Троцким. В согласительной комиссии (для Троцкого самое участие в такой комиссии – индикатор нежелания идти на разрыв с зиновьевцами. – С.В.) Л[ев] Д[авидович] произносит несколько речей в духе вышеупомянутых его тезисов. Страшно “зарывается”, преувеличивает в тысячу раз: идет-де “контр-Октябрь”, “нельзя терять ни одного дня”. Мы-де повторяем “октябрьскую ошибку”. Нельзя через “парламентаризм партии стараться перехитрить классовую борьбу” и т. д. и т. д. “Подчинение съезду [и] роспуск фракции будут преступлением” и т. п.

Согласительной комиссии не удается достигнуть соглашения.

Новые прения в более широком кругу товарищей на квартире Смилги. Л[ев] Д[авидович] заявляет, что он “ни в коем случае не подпишет” нашего проекта заявления к XV съезду, так как это будет “отказ”, “капитуляция” и т. п. Л[ев] Д[авидович] предлагает апеллировать к 6000 оппозиционеров, подписавшим платформу. Ему отвечают (даже Радек), что это и есть разрыв блока.

В последнюю минуту предлагается выбрать еще одну согласительную комиссию…»[1215]1215
  Там же. Л. 85.


[Закрыть]

Условные «троцкисты» также имели основания для претензий. Скорее всего, именно после этого совещания Л.Д. Троцкий направил И.Т. Смилге отложившуюся в документах К.Б. Радека записку: «Ивар Тенисович! Говорили, на мой взгляд, прекрасно. Выражение “раскол по телеграфу” останется. Были и еще очень хорошие формулировки. Буфер дебютирует хорошо»[1216]1216
  Там же. Ф. 326. Оп. 2. Д. 10. Л. 52.


[Закрыть].

Последнее было не совсем так. Позднее, в 1929 г., Г.Л. Шкловский направил в Сокольнический РК ВКП(б) гор. Москвы следующее заявление:

«Некоторые товарищи, знавшие меня как одного из организаторов т. н. “буферной группы”, запрашивают меня, как я смотрю сейчас на внутрипартийные события. Считаю поэтому нужным просить редакцию Ц[ентрального] о[ргана] партии (редакцию газеты “Правда”. – С.В.) дать место моему следующему заявлению:

1) т. н. “буферная группа”, возникшая во времена Ленинградской, а впоследствии троцкистской оппозиции (имеются в виду, соответственно, Новая и Объединенная оппозиции. – С.В.), собиравшая подписи под разные заявления в ЦК, распалась и полностью прекратила свою деятельность сейчас же после событий 8 ноября и во всяком случае еще до XV партийного съезда;

2) деятельность этой группы лишний раз доказала, что в ленинской партии, где все вопросы ставятся открыто и ясно, где чистота принципов всегда стояла на первом плане – не может быть места для промежуточных групп и роль буфера в ней заранее обречена на неудачу;

3) конкретно ошибки буфера [19] 26/27 г. заключались в том: а) что он наивно мечтал примирить то, что примирить невозможно; б) что, увлекаясь примиренчеством, он недооценил тех глубоких противоречий, которые лежали в основе боровшихся в то время в партии течений – ленинизма и троцкизма и в) в том, наконец, что объективно буфер был прикрытием для троцкизма, а для некоторых – ступенькой к нему.

Лично у меня была еще одна ошибка. Я “проглядел” роль т. Сталина в руководящем кружке ленинцев.

Случилось то же, что в свое время с очень многими “искровцами” – будущими большевиками. Кого они считали своими лидерами? Плеханова, Аксельрода, Засулич – и лишь в числе других… Ленина и Мартова (Шкловский по старой памяти поставил двух старых “товарищей противников” на одну доску. – С.В.). Вряд ли было тогда с десяток лиц, которые знали, что душу “Искры”, ее спинной хребет и мозг составлял Ленин. Лишь после II съезда партии это поняли большевики, во времена же “Искры” даже близкие к партийной верхушке товарищи этого не понимали.

Я проделал именно такую же ошибку, и понял я ее лишь впоследствии. Роль т. Сталина в руководящем кружке ленинцев проглядел. Я не понимал, что именно т. Сталин является тем лицом, которое объединяет, руководит и направляет ленинскую мысль в ленинской партии по ленинскому пути после Ленина.

Осознал ли я свои ошибки только сейчас? – Нет. Они осознаны давным-давно. Почему же я об этом до сих пор не заявлял публично? Потому, что в ленинской партии не привыкли судить о людях, группах и партиях по их декларациям и заявлениям, а судят о них по их действиям. Думаю, что своей работой в течение двух лет как по советской, так и по партийной линии я совершенно ясно доказал свое отношение к партии и своим былым ошибкам и настоящее заявление лишь оформляет то, что изо дня в день мною проводилось на практике.

Г.Л. Шкловский»[1217]1217
  ЦГА Москвы. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 551. Л. 1–2.


[Закрыть].

Объединенную оппозицию по большому счету необязательно было подавлять на съезде: она была нежизнеспособна, а потому в любой момент, при грамотном «поддавливании» со стороны Сталина со товарищи, могла развалиться сама. Троцкий был нацелен на результат – чего нельзя сказать о Зиновьеве. С точки зрения логики внутрипартийной борьбы Троцкий был прав, когда обвинял склонного к непротивлению обстоятельствам Зиновьева в предательстве своих сторонников и себя самого. Троцкий остался Троцким: он был готов идти до конца, тем более что организационные рамки ВКП(б) его никак не связывали. Смилга в очередной раз продемонстрировал, что его интересует дело революции, а отнюдь не собственные позиции во власти. Радек по традиции выступил в роли козла-провокатора на бойне. То он развязал в партии очередную дискуссию с Троцким, то исказил его послание зиновьевцам, то вдруг не поддержал Троцкого в согласительной комиссии. С такими «друзьями» Троцкому воистину не надо было врагов. Выборы согласительных комиссий сложно не признать явлением заведомо провальным: полукрыловский квартет Троцкого – Радека – Зиновьева – Каменева ни на какое серьезное выступление, в условиях сталинского давления, способен не был. В условиях, в которых оказались Троцкий с Зиновьевым, поднять «Григория» на борьбу со сталинской ордой мог только Ленин, который умел вдохновить своего соавтора на подвиг, как Сергий Радонежский сумел вдохновить Дмитрия Донского на Куликовскую битву.

Уже 21 ноября 1927 г. Л.Д. Троцкий писал товарищам по оппозиции, что «тт. Зиновьев, Каменев и их ближайшие друзья снова потихоньку выдвигают легенду насчет “троцкизма”. В течение двух последних лет они шли рядом с нами, вместе с нами вырабатывали важнейшие документы оппозиции, в т. ч. платформу. Во всем этом никакого “троцкизма” не оказывалось. Но когда обнаружились величайшие трудности борьбы за линию оппозиции в условиях напора мировой реакции и внутреннего сползания, тогда – для прикрытия [от] ступления – тт. Зиновьев и Каменев стали снова прибегать к пугалу “троцкизма”»[1218]1218
  РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 2. Д. 9. Л. 179.


[Закрыть].

Л.Д. Троцкий справедливо заметил в «Моей жизни»: «…фракция Сталина вела подготовку съезда, торопясь поставить его перед совершившимся фактом раскола. Так называемые выборы на местные конференции, посылавшие делегатов на съезд, произведены были до официального объявления насквозь фальшивой “дискуссии”, во время которой организованные на военный лад отряды свистунов срывали собрания по чисто фашистскому образцу. Трудно себе вообще представить что-либо более постыдное, чем подготовка XV съезда. Зиновьеву и его группе не трудно было догадаться, что съезд лишь увенчает политически тот физический разгром, который начался на улицах Москвы и Ленинграда в 10‐ю годовщину Октябрьского переворота. Единственной заботой Зиновьева и его друзей стало теперь своевременно капитулировать. Они не могли не понимать, что подлинного врага сталинские бюрократы видели не в них, оппозиционерах второго призыва, а в основном ядре оппозиции, связанном со мной. Они надеялись, если не заслужить благоволение, то купить прощение демонстративным разрывом со мной в момент XV съезда. Они не рассчитали, что двойной изменой политически ликвидируют себя. Если нашу группу они своим ударом в спину временно ослабили, то себя они обрекли на политическую смерть. XV съезд постановил исключение оппозиции в целом. Исключенные поступали в распоряжение ГПУ»[1219]1219
  Троцкий Л.Д. Моя жизнь. М., 2001. С. 524, 525.


[Закрыть].

Репрессии подтолкнули к капитуляции наименее устойчивых оппозиционеров. В прениях по докладу о работе ЦК ВКП(б) на XVI Московской губернской конференции (20–28 ноября) высказался Вячеслав Иванович Зоф, член РСДРП с 1913 г., в 1924–1926 гг. начальник и комиссар Военно-морских сил, член Революционного военного совета СССР. По его словам, уже через два-три месяца после XIV съезда партии большевиков у оппозиции было свое политическое бюро и свое организационное бюро, что вскоре из фракционных групп на местах возникли обкомы, губкомы и райкомы оппозиционного блока, что оппозиционеры помимо членских взносов в партию уплачивали еще взнос в кассу оппозиции (все старые большевики знали, что, в соответствии с редакцией первого пункта Организационного устава РСДРП 1903 г., поддержка «партии материальными средствами» была непременным условием членства в партии, то есть для старых большевиков было абсолютно логично обвинение оппозиции в создании «второй партии»), что оппозиционный центр дал директиву о развертывании фракционной работы в Красной армии и Красном флоте. В довесок 27 ноября «Правда» напечатала заявление Ричарда Витольдовича Пикеля, возглавлявшего в 1924–1926 гг. секретариат Зиновьева в Исполкоме Коминтерна. Пикель, находившийся в центре организационных связей оппозиции, указал в своем заявлении, что уже к августу 1926 г. у троцкистско-зиновьевского блока были все элементы второй партии: собственный ЦК, ленинградский комитет, московский комитет, свои обкомы, губкомы, районные организаторы, пропагандистские группы, свои членские взносы и свою дисциплину[1220]1220
  Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 2. С. 1697, 1698. Коммент.


[Закрыть]. Сказать по правде, Троцкому больше везло с его секретарями, однако и его «стройные» ряды понесли серьезные потери.

От Троцкого откололся Григорий Яковлевич Сокольников – один из самых преданных сторонников Льва Давидовича в годы Гражданской войны, по свидетельству знавшего Сокольникова еще в молодые годы Ильи Григорьевича Эренбурга, «стратег», буквально «созданный для политики»[1221]1221
  Фрезинский Б. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Зиновьев, напротив, готовился к капитуляции, и от него и его сторонников откололась, по определению В.З. Роговина, «левая»[1222]1222
  Роговин В.З. Главный враг Сталина. М., 2017. С. 11–12.


[Закрыть] группа во главе с Георгием Ивановичем Сафаровым, которого длительное время отказывались реабилитировать. Сталин праздновал тройную победу.

По справедливому замечанию Л.Д. Троцкого, «единственной заботой Зиновьева и его друзей стало […] своевременно капитулировать»[1223]1223
  Троцкий Л.Д. Моя жизнь. С. 525.


[Закрыть]. Однако обоснование Троцким данного тезиса требует комментария: «Они (Зиновьев со товарищи. – С.В.) не могли не понимать, что подлинного врага сталинские бюрократы видели не в них, оппозиционерах второго призыва, а в основном ядре оппозиции, связанным со мной»[1224]1224
  Там же.


[Закрыть].

В действительности в «большевизм» Троцкого давние сторонники Ленина никогда (и вполне справедливо) не верили. Троцкому старые большевики не доверяли, потому-то он и попытался сделать ставку на партийную молодежь, прикрываясь словесами о молодежи как о «барометре партии», который погоды не делает, лишь констатируя изменения климата. А вот Зиновьев был известен всем как наиболее близкий соратник покойного вождя мировой революции, соавтор значительной части ленинских сочинений. Во второй половине двадцатых годов «сталино-бухаринцы», а позднее «чистые» сталинцы в бывших «новых оппозиционерах» видели заблудших большевистских овец, а в бывших «левых оппозиционерах» – врагов. Сам Зиновьев в своей тюремной рукописи написал об этом: «Мой политический путь в последнее десятилетие скрестился с политическим путем Троцкого, старого врага большевизма, лишь на время в силу сочетания целого ряда обстоятельств оказавшегося в рядах большевистской партии. Вполне законно, что мой политический путь за эти годы отождествляют с троцкизмом, а меня самого с Троцким. Это заслужено мною. Но когда будут […] сравнивать политическую биографию Троцкого в “целом” и политическую биографию Зиновьева в “целом”, – тогда окончательный итог все-таки будет, я надеюсь, за мной. […] родное и кровное для меня – большевизм»[1225]1225
  Заслуженный приговор / Подготовка текста Ю.Н. Жукова и Е.Ю. Спицына. М., 2022. С. 319, 320.


[Закрыть].

По данным Емельяна Ярославского, Каменев «и др.» выходили на съезд «после довольно серьезной драки у себя внутри»[1226]1226
  Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 1. С. 393.


[Закрыть]. Ярославский основывался на раздобытом ЦКК письме, написанном накануне открытия верховного органа ВКП(б) оппозиционером Ивановым из Наркомата торговли СССР:

«Настроение тяжелое в связи с тяжелым сталинским прессом. Последние дни прошли в ожидании всяческих перемен. Сталинцы выкинули лозунг “на колени”. Наши стали обсуждать обстановку. В верхах наметилось небольшое расхождение. Часть очень склонна идти на капитуляцию, а часть, во главе с Л[ьвом] Д[авидовичем], и в особенности низовые работники, стоят за продолжение борьбы до победы. В результате – компромисс, и подано съезду, открывшемуся сегодня, единое заявление, смысл коего следующий:

1. Ни в чем своей ошибки не признаем, считаем это незаконным методом защиты взглядов; мы были вынуждены режимом. 2. На почве взглядов (платформы) остаемся и в дальнейшем. 3. При условии возможности защиты взглядов в рамках Устава, прекращения репрессий и приема в партию исключенных, распускаем фракцию и прекращаем всякую организационную и техническую работу. 4. При том же условии постановления съезда признаем обязательными и будем работать по их проведению в жизнь.

В конце добавляем и подчеркиваем, что в случае принятия этого заявления мы его будем строжайше исполнять, и мы заверяем, что это не маневр и не дипломатия, а подлинное желание мира в партии… Что будет теперь с восстановлением – решит съезд. Есть надежда, что благоразумие у сталинцев возьмет верх и они пойдут на мир. Но побаиваемся и неблагоприятного исхода, и тогда борьба будет продолжаться. В связи с этим заявлением в наших кругах такие настроения: низовики, как здесь по заводам и фабрикам, так и в провинции, в частности на Украине, настроены здорово лево и слегка ругают верхи за это заявление»[1227]1227
  Там же.


[Закрыть].

По мнению В.З. Роговина, во время съезда зиновьевцы собирались отдельно от троцкистов, подготавливая заявление о прекращении защиты своих взглядов и подчеркивая: всякое иное поведение «…неизбежно столкнет нас даже не с партией, а с советской властью, ее органами»[1228]1228
  Роговин В.З. Главный враг Сталина. С. 12.


[Закрыть]. Однако стенографический отчет съезда заставляет усомниться в отсутствии координации действий основных составляющих Объединенной оппозиции. По заявлению А.И. Рыкова, «до сих пор Объединенная оппозиция, несмотря на разногласия внутри нее, продолжает проводить политику трех комнат – вначале каждая группа собирается в двух различных комнатах, потом объединяется вместе, затем опять расходятся, потом собираются опять и т. д.»[1229]1229
  Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 1. С. 292.


[Закрыть]. В стенографическом отчете ни одного возражения не зафиксировано[1230]1230
  См.: Там же.


[Закрыть].

На XV съезде ВКП(б) 1927 г. сталинско-бухаринское руководство и их сторонники предприняли массированную атаку на Объединенную оппозицию.

2 декабря, за два-три часа до открытия съезда, Л.Б. Каменев, И.Н. Смирнов и И.Т. Смилга пришли к Г.К. Орджоникидзе с предложением устроить предварительное совещание с членами Политбюро. Серго напомнил, что вот-вот начнет работу верховный орган ВКП(б), и заявил:

– Единственно правильный путь – это выйти на съездовскую трибуну и честно и открыто сказать, что вы думаете делать дальше.