Текст книги "Сталин против Зиновьева"

Глава 17
«Будем воевать с большинством ЦК его же солдатами». Усиление нелегальной работы объединенной оппозицией

23 октября 1927 г. Объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) принял постановление о выведении из ЦК Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого как главных руководителей деятельности антипартийной, «явно перерастающей в деятельность антисоветскую, подрывающей диктатуру пролетариата…»[1140]1140
  Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 2. М., 1961. С. 1603.


[Закрыть] Постановлением Октябрьского Пленума предписывалось также представить данные обо всей «раскольнической деятельности лидеров троцкистской оппозиции», а также «группы т[т]. В. Смирнова и Сапронова»[1141]1141
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 318. Л. 6.


[Закрыть] XV съезду партии. Как и предложил И.В. Сталин в письме В.М. Молотову от 23 сентября, из ВКП(б) исключили В.М. Смирнова и Т.В. Сапронова; были подвергнуты осуждению за антипартийную деятельность бывшие лидеры Рабочей оппозиции А.Г. Шляпников и С.П. Медведев[1142]1142
  Сталин И.В. Сочинения. Т. 17. С. 253.


[Закрыть].

Заметим, что помимо официального изгнания из высшего большевистского руководства выведение из ЦК означало для Зиновьева и Троцкого резкое сужение возможностей на получение необходимой им информации. За три года до описываемых событий, 4 октября 1924 г., К.Б. Радек жаловался в Политбюро: «Я с момента ухода из ЦК не получаю больше ни материала Разведупра, ни материала ИНО ОГПУ, ни сводок ГПУ, не говоря о партийных документах (доклады и т. д.). Мне приходится устанавливать для себя картину событий, о которых должен писать, путем частных разговоров, газетного материала, добываемого частным путем»[1143]1143
  РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 2. Д. 3. Л. 46.


[Закрыть]. Теперь, в 1927 г., этим предстояло заняться Зиновьеву с Троцким.

26 октября 1927 г. на пленуме Моссовета А.С. Бубнов спросил А.А. Сольца: «Ну как?» А «Совесть партии» ответила без намека на политкорректность: «А ну тебя ко всем чертям, ты только на Пленуме послушал эти речи да на Моск[овском] активе, а я уже полгода с утра до вечера слушаю эти оппозиционные речи»[1144]1144
  ЦГА Москвы. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 410. Л. 26.


[Закрыть]. Руководству высшего партийно-контрольного органа троцкистско-зиновьевская «Санта-Барбара» действительно осточертела. (И не только руководству. Чуть позднее, на XV съезде ВКП(б), представитель ленинградского завода «Красный путиловец» скажет то же самое: «…сейчас основная задача заключается в том, чтобы прекратить разговоры об этой оппозиции. Я не говорю уже о том, что она до черта надоела»[1145]1145
  Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стеногр. отчет. Ч. 1. С. 176.


[Закрыть].) 27 октября на заседании расширенного пленума Сокольнического РК ВКП(б) г. Москвы совместно с активом района А.С. Бубнов заявил товарищам по партии: «…путь от апреля 1927 г. до октября 1927 г. можно [о]характеризовать как путь от создания нелегальной фракции к попыткам рвать рамки уже не партийной, а советской легальности»[1146]1146
  ЦГА Москвы. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 410. Л. 27.


[Закрыть].

Сразу после завершения работы Октябрьского 1927 г. Объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) оппозиционеры составили текст письма-обращения по поводу вывода Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого из состава Центрального Комитета: «Исключая тт. Зиновьева и Троцкого, сталинский Центральный Комитет ссылается на их фракционную работу, осужденную якобы партийными организациями. Фракционная работа исключенных товарищей состояла в том, что они пытались завоевать себе право, предоставленное им статутом (Уставом. – С.В.) партии и отнятым у них и у партии произволом сталинского режима: право сообщать партии свою оценку ошибок Центрального Комитета, совершенных в вопросах, касающихся жизни и смерти русской революции. Сталинское Политбюро, погубившее китайскую революцию на этом этапе, сталинское Политбюро, получившее пинок от английских социал-предателей, в которых оно видело главный центр, организующий европейский пролетариат для борьбы с опасностью войны, сталинское Политбюро, которое не предвидело англо-русского разрыва и не приняло против него мер защиты, пытается криком о фракционной работе тт. Троцкого и Зиновьева скрыть перед партией факт, что исключенные и мы с ними предостерегали партию перед опасностями и указывали путь защиты. Все ссылки на волю партии, якобы осудившей фракционную работу Троцкого и Зиновьева, являются надругательством и насмешкой над партией, ибо ей не сообщены документы, ибо она не знает, за что ей приходится осуждать тт. Троцкого и Зиновьева»[1147]1147
  РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 1. Д. 105. Л. 1.


[Закрыть].

Естественно, не обошлось без обвинений сталинского руководства в бюрократическом перерождении: «Партия, разбитая на ячейки, которым запрещено сообщаться друг с другом, которым запрещено знакомиться с основными документами партийной политики, которым запрещено выслушать мнение даже членов Центрального Комитета, перестает быть живым организмом, способным вырабатывать партийное мнение и единодушно проводить принятые партией решения, она становится организацией людей, обязанных исполнять под угрозой исключения волю партийной бюрократии, она становится органом, не способным самочинно действовать в случае опасности»[1148]1148
  Там же. Л. 2.


[Закрыть].

Помимо роста кулацкой активности, медленных темпов индустриализации и роста безработицы, как констатировалось в документе, «грозно вырастала опасность войны. Разгром китайской революции означает на деле проигранную войну СССР с английским империализмом», освободившим себе руки на Востоке и «лихорадочно» взявшимся за организацию «объединенного фронта капиталистической Европы против Советской республики»[1149]1149
  Там же.


[Закрыть].

Сталинско-бухаринский ЦК ВКП(б) был раскритикован – как раз за отмеченную Л.Б. Каменевым «дозировку»: «Сталин доказал в Китае, что, [будучи] оставлен сам себе, сумел только погубить китайскую революцию»[1150]1150
  Там же. Л. 3.


[Закрыть]. Следует признать данное обвинение вполне объективным.

Естественно, подчеркивалось, что дело «идет не о смене одних вождей партии другими, дело идет о том, быть или не быть диктатуре пролетариата в СССР, быть или не быть СССР крепостью мирового пролетариата и восстающих колониальных народов»[1151]1151
  Там же. Л. 4.


[Закрыть].

В кулуарах заседаний актива Московской организации ВКП(б) по итогам Октябрьского 1927 г. Пленума ЦК и ЦКК состоялся весьма показательный диалог, приведенный по свежим следам большевиком Шириным: «…мне вчера пришлось на активе Московской организации слышать разговор между т. Лобовым [С.С.] (ленинградский рабочий), который теперь является председателем ВСНХ РСФСР. Он сказал т. Каменеву: “Что же ты, Лев Борисович, сейчас ставишь вопрос о Сталине, ссылаясь на завещание Ленина, что он не может быть генеральным секретарем, но вспомни, как ты меня сам посылал к Сталину на квартиру, кажется, раза четыре, уговаривать его, чтобы он дал согласие стать секретарем ЦК нашей партии, а ведь завещание Вл[адимира] Ильича было уже тогда нам известно”. На это Каменев (и никакого “товарища”. – С.В.) говорит: “Семен, это было раньше, а теперь дело другое. Тогда мы были со Сталиным, тогда мы были вместе и вели все правильную линию, а теперь мы объединились и ведем борьбу против неправильной линии Сталина”. Лобов говорит: “Ведь ты знал, что у Сталина «грубый характер», который не позволит сплотить нашей партии, зачем же упрашивали его тогда стать секретарем, ведь я, насколько помню, тогда указывал на это”. Каменев на это отвечал: “Ведь если сравнить его недочеты с теми недочетами и ошибками, которые имеются и у отдельных товарищей из нас, то его недочет явится по существу мелочью в общей сумме наших ошибок и это не будет влиять на руководство нашей партией”. Вот какой был вчера разговор между т. Лобовым и Каменевым. Теперь, когда т. Сталин проводит правильную линию партии, оппозиционеры говорят, что есть только сталинская фракция, а партии нет. Да ведь это ни на что не похоже»[1152]1152
  ЦГА Москвы. Ф. П-63. Оп. 1. Д. 469. Л. 69, 70.


[Закрыть].

На следующий день на собрании актива Бауманской районной организации ВКП(б) В.В. Куйбышев с возмущением поведал в докладе: «Когда была раскрыта нелегальная типография, когда было доказано, что оппозиция конспиративно от партии вместе с буржуазными интеллигентами организовала нелегальную подпольную типографию, то видные члены оппозиции Преображенский, Серебряков и Шаров обратились в ЦК с письмом, в котором они заявляли, что берут [на себя] ответственность за эту типографию, и настолько издевательски относились к ЦК, что внесли предложение о том, чтобы им была возвращена типография обратно и чтобы им было разрешено печатать свои оппозиционные документы в типографии, которую они сами укажут»[1153]1153
  Там же. Л. 38.


[Закрыть].

26 октября 1927 г. в делопроизводстве Сокольнического райкома ВКП(Б) г. Москвы появилось и «Сообщение т. Колковского» – о нелегальной организации оппозиционеров:

«По вчерашней записке, которую я получил от т. Школьникова и в которой он говорил о том, что на вчера было назначено собрание “актива” нашего района, куда он был приглашен т. Шумовым, работающим в Сок[ольническом] [рай] совете, я могу сказать следующее:

Шумовым он был извещен о том, что прежде чем явиться на квартиру, где будет [проходить] собрание, они все будут собираться на Варварской пл. у остановки трамвая. Когда Школьников туда приехал, то ему ребята, в т. ч. и Шумов, сообщили, что квартира, где они должны были собраться, в Козьмо-Демьяновском переулке, провалена, так как кто-то из ГПУ (очевидно, из служивших в ГПУ оппозиционеров) сообщил о том, что квартира провалена и надо собраться в другом месте. Тогда всех, которые собрались на Варварской пл., направили на другую квартиру, находящуюся в Б. Спасском переулке. Относительно номера дома и квартиры ему неудобно было интересоваться, так как он был окружен товарищами, но номер телефона, находящегося в квартире, он успел заметить. Этот номер телефона, находящегося на квартире, он успел заметить. Этот номер телефона 4—30–15.

Квартира была хорошо обставлена. Там имелись рояль, люстра и т. д. Всего их было 50 человек, причем из тех, кого Школьников знает, присутствовали с завода СВАРЗ Шапкин, Егоров, Филиппов и еще один, которого он не знает по фамилии. С Геофизики присутствовали товарищи, которых он не знает, с Кожзавода-школы присутствовало 3 товарищей – молодые, один из них в прошлом году учился со Школьниковым на редакторских курсах при РК. Дальше – присутствовали трое товарищей из Русаковского трампарка, затем из Госбанка и железнодорожники. Так как он железнодорожников вообще не знает, а также не знает и фамилии остальных, то он мне не мог сообщить персонально, кто присутствовал на этом собрании.

Когда они собрались, то из этих 50 человек присутствовало только три женщины и, видимо, одна новая, которую можно было считать не из актива, так как хозяйка квартиры, когда вышла, обратилась к присутствующим и, намекая на одну из трех женщин, говорила, что “среди нас есть некоторые товарищи из «правоверных»” (очевидно, намекает на товарища – за линию ЦК).

Тут был разговор о том, что должен приехать Гриша (то есть Зиновьев), но вместо Зиновьева явился Евдокимов. Чувствовалось, что Евдокимов спешил. Его сопровождал некий товарищ, которого называли районным организатором (то есть, вернее, секретарь подпольного РК). Фамилию этого товарища Школьникову не удалось узнать, но он только указал, что этот товарищ латыш.

Собрания никто не открывал, председателя не выбирали – в общем, чувствовалось, что дело имеют с уже квалифицированным активом. Евдокимов тут же приступил [к делу] и сказал: “Товарищи, ставьте вопросы”. Ему был задан тут целый ряд вопросов – например: “Как смотреть сейчас на исключение Зиновьева и Троцкого, что нужно делать?”, “Объясните мотивы голосования против Манифеста на сессии”.

Евдокимов стал тут же отвечать на вопросы. По поводу голосования против Манифеста он дал следующие ответы: что они голосовали против потому, что если этот 7‐часовой рабочий день нужен, то он должен был быть обсужден в низах, то есть рабочие должны были вести обсуждение этого вопроса, а не сразу Политбюро и т. д. Дальше он ответил в отношении крестьянства, что если освободить от налога, то нужно было посмотреть – кого, как и почему.

В общем, дело сводилось к тому, что чувствовалось вроде обиды на то, почему их не спрашивали.

По поводу исключения Троцкого и Зиновьева он ответил, что это есть преднамеренный трюк со стороны большинства ЦК. Тут же предложил перейти к основному вопросу – о платформе. Он спросил, все ли читали, все ли прорабатывали платформу. Ему ответили, что читать не нужно. Тогда Евдокимов дал организационные указания, то есть сказал, что нужно во что бы то ни стало собрать соответствующее количество голосов, подписей под платформой и немедленно всем присутствующим нужно на своих предприятиях приступить к этой работе. Тут же были розданы всем присутствующим листовки ко всем членам партии, подписанные тт. Троцким, Зиновьевым, Евдокимовым, Смилгой. Этих листовок Школьников, который сообщил об этом, получил 11 штук[1154]1154
  В деле – ни одного экз.


[Закрыть]. Также были розданы листовки по поводу исключения из ЦК Зиновьева и Троцкого. Такую листовку Школьников получил в 1 экз., так как, очевидно, не успели приготовить больше.

После этого Евдокимов объяснил, что он спешит. На самом деле его ждал на углу такси и, как Евдокимов объяснил, он спешил к поезду в Ленинград.

Школьников мне также сообщил, что в разговоре с Шумовым на собрании последний ему сообщил, что “среди нас присутствует сам председатель месткома Сок[ольнического] совета”. Секретарь ячейки Сок[ольнического] совета, как Шумов ему объяснил, тоже в курсе всей их работы. Он читает литературу и т. д., но у них на собрании не мог присутствовать, ибо “так нужно”.

Шумов ему сообщил, что в четверг они опять соберутся (очевидно, будут новые директивы) и Школьников получит об этом извещение – завтра, в четверг, после обеденного перерыва»[1155]1155
  ЦГА Москвы. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 426. Л. 57–59.


[Закрыть].

Как видим, агенты оппозиционеров проникли в самое сердце органов государственной безопасности, что автоматически ставило вопрос о необходимости проведения тщательной партийной чистки в ОГПУ и в руководстве одного из столичных районов, на что не могли не обратить внимание не только чекисты, но и партийные деятели.

27 октября 1927 г. коллекцию материалов об оппозиционном подполье пополнил новый документ – протокол опроса преданного генеральной линии партии большевика под заголовком «Сообщение т. Обухова»:

«На собрании я был вчера. Раз меня пригласили – думаю, пойду! Я сообщил об этом нашему члену партии, говорю – дай человека, чтобы проследил, куда я пойду, и сейчас же [их] накроют. Этот парень следил, но потерял нас. Парень, который меня вел, был хитрый. Мы проходили по паролю. Пароля я не знаю, потому что сначала прошел он, а потом мы оба вошли. Приходим мы на Ново-Басманную, д. № 10, кв. 28.

ГИБЕР: Это Железнодорожный дом коммуны?

ОБУХОВ: Да. Приходим, там сидит Троцкий (здесь и далее в документе – подчеркнуто красным карандашом. – С.В.). Вокруг расселись товарищи – кто на полу (старые большевики сохранили данную привычку со времен сидения в царских тюрьмах. – С.В.), кто где. Их было человек 50. Какие вопросы там ставились? Я запоздал, но там был такой разговор. Задавали вопрос относительно 7‐часового рабочего дня: “Почему голосовали против?”. Троцкий говорит: “Мы не могли взять на себя обязательства перед рабочим классом, которое выполнить нет возможности (действительно не было, вскоре все возвратилось на круги своя. – С.В.). Мы считали это утопией и поэтому не голосовали. Обманывать рабочих мы не можем”.

[Спрашивали] относительно долгов СССР Франции. Он (Троцкий. – С.В.) рассказал вкратце. Говорит: “Пригласите Раковского, он об этом лучше скажет”.

Сольца он назвал расстрелянным патроном (здесь и далее в документе – подчеркивание синим карандашом. – С.В.), говорит: “В нем ничего революционного не осталось. Я, – говорит, – не считаю нужным вообще разговаривать с ним по революционным вопросам”. Затем ему задали вопрос: “Если нас исключат из партии, уйдем мы в подполье или останемся?” Он говорит: “Зачем нам уходить в подполье, мы и так будем работать”. Затем, так как, очевидно, были люди новые, он начал объяснять, в чем дело, почему на них гонения и т. д. Он говорит: “Мы хотим говорить все на чистоту, правду, чтобы открыто говорить на любых собраниях. А у нас как поставлен вопрос райкомами и секретарями ячеек? Секретарь ячейки руку поднимает, а за ним и все. А секретарь за РК идет. Чисто откровенно мы говорить не можем. На этом мы расходимся [с генеральной линией], этого мы [не] хотим”.

Записывать мне там нельзя было.

Дальше он коснулся вопроса относительно Сталина. Он говорит: “У меня есть письмо покойного Владимира Ильича, написанное за месяц или два до его смерти (опрашиваемый явно что-то перепутал: едва ли Троцкий выдал нечто подобное. – С.В.)”. В этом письме Ленин ясно говорил, что я со Сталиным расхожусь вообще и связываться с ним в работе не намерен. Троцкий говорил, что Ленин это письмо писал ему (здесь все напутал, совершенно очевидно, правоверный член партии. – С.В.).

Дальше он говорит: знаете, товарищи, сейчас скоро (так в документе. – С.В.) будет съезд, но имейте в виду, что это съезд избранных. У Угланова в кармане уже лежит список делегатов, готовый список. Так что дискуссия, возможно, будет позже, после съезда. Вообще, говорит, у Угланова замашки такие, чтобы отрубить нас. Углановским топором нас отбить и исключить из партии. Но мы, говорит, не должны этого бояться. За нами есть защита. А какая защита? Вот, говорит, съезд провели. В каждой ячейке есть оппозиционеры, хотя мало. Около этих есть сочувствующие, а там недопонимающие. Вот три авангарда уже за нами. Когда будут исключать, то в каждой ячейке возникнет вопрос – за что? Если бы серьезные вопросы были, а то только платформа. Товарищи, которые не знают платформы, скажут: “Дайте нам ее посмотреть”. Таким образом, защита есть и бояться нечего.

Насчет дискуссии он говорит, что вообще выступать, очевидно, не придется. Есть, если придется говорить, отряды свистунов, и везде и всюду они будут посылаться, так что не придется нам участвовать в дискуссии.

[ВОПРОС: ] Теперь меня интересует вопрос, как печатали эту платформу?

ЕРМОЛАЕВ: В подпольной типографии.

ОБУХОВ: Когда он сказал фамилию Фишелева, то я вспомнил, что я его хорошо знаю. Это директор 20‐й типографии, а мой двоюродный брат там старшим бухгалтером. Я говорю: “Какой Фишелев?” Оказывается, этот (не ради карьерного ли роста брата вся эта история? – С.В.). Я говорю, что это видный парень – солидный, старый партиец.

СЕКРЕТАРЬ ЯЧЕЙКИ: По части перевозки тебе сказали, чтобы ты возил Троцкого?

ОБУХОВ: Да, иногда, говорят, когда нельзя на машине поехать, то Троцкий ездит на извозчике. Важно, когда он приехал, его привезти и увезти. Когда машина имеется у Троцкого, то это подозрительно.

Вчера Троцкий был не на своей машине.

ГИБЕР: Ставил он вопрос о том, что на дискуссии особенно выступать не следует?

ОБУХОВ: Он указал, что сейчас нужно обрабатывать [большевиков] одиночками и группами. Индивидуально будут обрабатывать. Троцкий говорит: “Ежедневно будут такие беседы, можете приглашать Зиновьева, Раковского и ряд других товарищей”.

Особенно солидных товарищей на этом собрании не было. Все молодежь, часть из них, очевидно, комсомольцы и по национальности – евреи. Были и русские ребята, с заводов. Был один парень с завода “Серп и молот” (говорили, что он с завода “Серп и молот”).

ЕРМОЛАЕВ: А с других заводов – например, с АМО?

ОБУХОВ: С АМО, кажется, был один.

ГИБЕР: Кто был организатором собрания?

ОБУХОВ: Два человека, в лицо я их узнаю, но фамилии их нельзя было узнать.

ГИБЕР: Нашего района?

ОБУХОВ: Нет, я их никогда не видел здесь.

ГИБЕР: Парень, который приглашал тебя, откуда?

ОБУХОВ: Он у нас живет. Работает, кажется, в ЦК комсомола. Он разъезжает на обследования по областям и районам. Фамилия его Козлицкий. Когда мы шли оттуда, он мне сказал, что его с работы снимают. Я не спросил, за что и почему. Он говорит: теперь мне нельзя будет звонить по телефону на службу. Обещался достать мне кое-какую литературу. Я говорю ему: “Давай-давай, меня это интересует”.

ГИБЕР: Во сколько вы пришли на собрание?

ОБУХОВ: В 7 час. Четыре с половиной часа говорил Троцкий (Лев Давидович, по позднейшим мемуарным свидетельствам троцкистов, когда начинал говорить, никак не мог остановиться. – С.В.). Никто не выступал, только задавались вопросы. Была простая беседа.

ГИБЕР: Как он оценивает политику партии?

ОБУХОВ: Он ее дискредитирует, говорит с насмешкой, я прямо удивился. Ребята кричат: “Правильно!”. Он говорит с подковырками и насмешками, а все кричат: “Правильно, правильно”, хохотом. Троцкий говорил насчет бомбы. Говорит: “Бухарин говорил, что у нас повернуты колеса на мелкую буржуазию, то есть взят курс на кулака, а оказалось, что не на кулака, а бьют бомбой по нас”»[1156]1156
  Там же. Л. 72–75.


[Закрыть].

Апелляции оппозиционеров к рабочим становились все более масштабными. Из машинописного текста оппозиционной сводки «Что было на ячейках 28 октября», отложившихся в личном фонде Г.Е. Зиновьева, можно составить представление о том, как реагировали на выступления представителей оппозиции, которые пытались сорвать сталинское руководство и примкнувшие к ним углановские «хулиганы», коммунисты из крупных столичных заводов:

«“Завод Ильича”. Каменев говорил 25 мин. Хулиганские выходки вызвали протесты старейших членов ячейки во главе с т. Ивановым, спасшим жизнь Ильича в 1918 г. Пятьдесят членов ячейки вышли с собрания с пением “Интернационала” и были встречены приветствиями беспартийных рабочих.

“Серп и молот”. Вопреки воле бюро ячейки, большинство собрания допустило т. Ищенко. Хулиганам не удалось сорвать его выступление. 50–60 товарищей против 100–120 высказались за оглашение оппозиционной резолюции.

МОГЭС. Сосновский говорил 50 мин. Крикунов рабочие уняли. “Завещание Ленина” была прочтено. Представителей райкома рабочие бурно прерывали. За резолюцию сталинцев – 120 чел., в т. ч. вся администрация и служащие, за нашу – 86, только один – нерабочий. Месяц тому назад ячейка единодушно голосовала за вывод Троцкого и Зиновьева из ЦК.

“Дукс”. Банда хулиганов срывала речь Раковского в присутствии Бухарина. В ответ на это рабочие не давали Бухарину говорить полчаса. Больше 50 рабочих вышло вместе с Раковским с собрания.

Завод “Мастяжарт”. На заводе не было до последнего времени ни одного оппозиционера. Собрание предоставило слово Зорину. Получасовая речь имела большой успех. Рабочие требуют платформы.

Завод б[ывший] Тильманс. Смилга выступал успешно.

Завод “Шарикоподшипник”. Тов. Гвахария предоставили 45 мин. на доклад и 55 мин. для ответа на вопросы. Перед голосованием половина собрания ушла.

Балтийские ж.-д. мастерские. Муралову продлили время, провожали его аплодисментами. Хулиганов укротили.

Трехгорная мануфактура. Хулиганы, снабженные зам[естителем] директора Васильевым свистками, срывали выступления Раковского и Радека.

Институт Плеханова. Несмотря на выступление организованных хулиганов, Смилга говорил полчаса. За резолюцию оппозиции [про] голосовало 150 чел.»[1157]1157
  РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2. Д. 53. Л. 12.


[Закрыть] (из скольких – не указано).

Реакцией сталинского руководства стала новая порция арестов – Зиновьев со товарищи предлагали своим сторонникам «везде» добиваться «освобождения из тюрьмы защитников пролетарской диктатуры»[1158]1158
  Там же.


[Закрыть]. Правда, без указания, каким именно способом.

В конце октября – начале ноября 1927 г. проходили подпольные собрания оппозиционеров, в стройные ряды которых затесались и честные, проверенные, идеологически выдержанные кадры. Один из таких, Рубаник, сделал в Сокольническом РК ВКП(б) г. Москвы следующее «Сообщение»:

«Рассказывать, каким образом я попал на это собрание, не следует – об этом знают районный комитет и т. Гибер.

Собрание проходило по адресу – Н. Басманная ул., д. № 10, кв. 78. Ввели нас по черному ходу от ж.-д. линии. При входе нас встретили у дверей. Провожавшего нас человека, который, очевидно, был знаком, пропустили без всяких разговоров, а вместе с ним и нас. Когда мы вошли в квартиру, состоявшую из семи комнат, кухни и коридора, то присутствующие товарищи осмотрели нас взглядами с ног до головы, но никто ничего не сказал. Мы пристроились на полу, стали сидеть и дожидаться. Шел разговор о том среди присутствующих, что сейчас должен приехать Зиновьев, причем было заметно, что присутствующие там друг друга знали, разговор шел у них между собой дружеский, как у знакомых. К нам отношение было проявлено недоверчивое, к нам никто не подходил, мы разговаривали между собой. Постепенно подходили по 1–2 человека, и к приезду Зиновьева собралось человек 90—100. Никакой записи и регистрации не производилось. Фамилии присутствующих не записывались. Разговор между присутствующими велся тихо, вполголоса, и не на политическую тему разговаривали друг с другом. Вдруг сразу отворяется дверь и входит человек 15. Когда они [узнали], что не Троцкий, а Зиновьев выступает здесь, то стали ругаться по адресу тех, кто их послал сюда. Потом один из них заявляет своим друзьям: “Все равно, давайте будем слушать Зиновьева, останемся здесь”. Я спрашиваю одного парня: “Разве сегодня еще есть собрания?”. Он говорит: “Да, Троцкий собирает Московский актив, а там человек 500 будут присутствовать, но адреса перепутали и мы попали на Зиновьева, а не на Троцкого”.

Без четверти восемь вошел Зиновьев в комнату в сопровождении каких-то двух товарищей. Встретили их очень спокойно: никакого шума, ни аплодисментов, ни выкриков не было. Один из присутствующих подошел к Зиновьеву, снял с него пальто, забрал фуражку. Двое, которые с ним пришли, также разделись. Я спросил парня, который сидел с нами, кто они такие. Тот, который рядом стоял, отвечает, что это подпольный секретарь оппозиции Бауманского р[айо] на. На вид ему лет 32–34, рыжий цвет волос, акцент не русский, а латышский.

Между тремя комнатами, в которых происходило собрание, дверей не было. Зиновьеву сейчас же переставили стол, и он сел между двух дверей. Осмотрелся кругом и потом сказал следующее: “Я думаю, товарищи, что сперва я вам задам несколько вопросов, потом вы мне зададите вопросы и я на них буду отвечать”. Все с этим согласились. Он задал следующие вопросы: “Вот, скажите, как рабочие отнеслись к 7‐часовому рабочему дню?” Это один вопрос. И второй: “Как относятся беспартийные рабочие к нашим спорам в партии? Только скажите откровенно, не скрывая и не приукрашивая”. Посыпались ответы, которые Зиновьев принимал по очереди. Отвечали, главным образом, молодые ребята, не похожие даже на рабочих, а скорее [похожие] на рабфаковцев. Отвечали так: “Рабочие не довольны 7‐часовым рабочим днем”, “В вопросах внутрипартийной борьбы беспартийные рабочие стоят на стороне оппозиции”. Только один рабочий, который назвал себя трамвайщиком, ответил, что рабочие поденщики довольны 7‐часовым рабочим днем, а сдельщики, которые работают сдельно, эти недовольны. Затем Зиновьев сказал, что “… из ваших ответов видно, что беспартийные рабочие на нашей стороне и нашей задачей является выступать и рассказывать рабочим наши действительные взгляды (подчеркнуто красным карандашом. – С.В.). Ну а сейчас, задавайте мне вопросы”. Вопросы посыпались со всех сторон. Мне удалось записать следующие вопросы, причем когда я взял карандаш и блокнот, то на меня все обратили внимание, так как никто из присутствующих не записывал, но мне никто ничего не сказал и я продолжал писать. Первый вопрос: “Какие трудности стоят перед оппозицией”. Второй вопрос: “Как обстоит дело в международном положении”. Третий вопрос: “Почему очереди у магазинов”. Четвертый: “Расскажите про придворного писателя (Демьяна Бедного)”. Пятый: “Будут ли исключать оппозиционеров из партии”. И шестой: “Не помешает ли созданию другой политической партии в нашем Союзе ослабление диктатуры пролетариата”. Зиновьев затем сказал, что этих вопросов хватит. Он начал со следующего: “Товарищи, перед оппозицией стоят три главных трудности. Первая – это осадное положение, которое началось после XIV съезда. Сталину удалось побить оппозицию на XIV съезде путем клеветы, и с тех пор нам не дают высказываться ни по каким вопросам. Печать у нас закрыта, наши статьи не пропускают. Вот, например, написал статью о МЮДе, мою статью не пропустили, а поручили написать Слепкову, бывшему члену ЦК кадетской партии (так в документе. – С.В.). Тут рабочим приходится самим как-то догадываться о наших спорах. Это одна из наших трудностей. Вторая наша трудность заключается в том, что людям не дают голосовать так, как они хотят, а голосовать они обязаны так, как хочет секретарь ячейки. При секретаре ячейки нельзя поднять руку против, так как за этим следует сейчас же увольнение. И вот факт: одну работницу, которая была за оппозицию, все время понижали в разрядах и снизили до того, что ей нечего стало есть. Это вторая трудность. Третья трудность в том, что добросовестные члены партии не имеют возможности обсудить наши разногласия – с обеих сторон. Их угощают одной только газетой, которая пишется одной стороной. Это говорит о том, что, несомненно, надо вести широкое разъяснение наших взглядов всем добросовестным членам партии и беспартийным. Теперь давайте разберемся, кто действительные нарушители партдисциплины. Как вы все знаете, съезд должен собираться каждый год, а сейчас уже два года прошло, как был съезд. В истории нашей партии в годы [Гражданской] войны и то съезд собирался каждый год. У нас был единственный [XII] съезд, который был отложен на две недели ввиду болезни Ильича, который должен был делать доклад на съезде (чтобы вождь уж точно не смог дотянуть до начала работы верховного органа партии, находясь в твердом уме и светлой памяти. – С.В.). А сейчас эти трудности перед нами не стоят, и съезд все-таки не собирается. Это разве не нарушение партдисциплины?

Дальше – в практике нашей партии было так, что раньше обсуждают, а потом избирают. А сейчас наоборот. На районные конференции выбрали по Углановскому списку (списку, составленному в МК ВКП. – С.В.), а после будут обсуждать. О Демьяне Бедном я говорить не стану, скажу только, что это человек, который способен делать пакости, что свойственно его характеру”. Из присутствующих [некоторые] закричали: “Это холуй, придворный писатель”.

“Какими мерами сейчас борется ЦК против оппозиции? Пример дают сверху – на заседании Пленума ЦК т. Ярославский стал в нас бросать стаканом и томами книг. С него берут пример и другие. Или вот вам факт – на Московском активе громадное большинство было, которое хотело нас слушать, но была организованная кучка у трибуны (человек 70), которая не давала слушать. Мы сейчас имеем новую организацию “свистунов”. Мне сегодня рассказали, что секретарь ячейки завода “Дукс” раздавал свистки своим членам партии, специально подготовленным для того, чтобы пойти на собрание и освистать оппозицию. Или другой пример – заведующий Ленинградской губсовпартшколой предлагал свистунов Ленинградскому секретарю, если ему нужно будет. Организатором свистунов является Угланов, а почетным председателем Сталин.