Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Но Сталину не нужна была гибель людей даже во имя Родины и народа. Ему нужна была их жизнь, устремленная к подвигам. Для него, не терпевшего никаких действий, идущих вразрез с интересами государства, в равной мере были неприемлемы действия государства, направленные против человека из народа, который и был основой государства. Поэтому интересы человека, работающего для державы, служащего ей, всегда были для него на переднем плане. Его лозунг – «ценить людей по их подвигам!» – четко обозначил один из высших приоритетов государственной политики тех героических лет.

И все, кто шел тогда на каждодневный подвиг, об этом хорошо знали, – и это вдохновляло их: я убежден, писал И. Д. Папанин, что «в трудную минуту, если будет грозить опасность, Родина протянет нам свою могучую руку» [Там же, с. 242]. Он не ошибся: когда такая минута наступила, их спасение стало государственным делом. К ним сквозь льды пробиваются сразу с двух направлений мощные ледоколы «Таймыр» и «Мурман». А их самих ни на минуту не оставляет непоколебимая уверенность: «Мы продолжаем спокойно работать на обломке нашей льдины» [Там же, с. 267]. То же и в рапорте правительству об окончании работы станции: «Уверенно работали, ни минуты не беспокоясь за свою судьбу, знали, что наша могучая Родина, посылая своих сынов, никогда их не оставит» [Там же, с. 292].

Убежденность Ивана Дмитриевича имела под собой основание. Три года тому назад, после стремительного первомайского виража чкаловской пятерки истребителей над Красной площадью Сталин подошел к Чкалову, пожал ему руку и заговорил с ним. В ходе разговора он высказал свое отношение к ценности человеческой жизни:

«Иосиф Виссарионович спросил:

– Почему вы не пользуетесь парашютом, а обычно стараетесь спасти машину?

– Я летаю на опытных, очень ценных машинах, губить которые жалко. Стараешься спасти машину, а вместе с ней и себя, – ответил Чкалов.

– Ваша жизнь дороже нам любой машины, – сказал товарищ Сталин» [36, с. 180].

Сталинскую фразу на другой день знала вся страна. Но это были не только слова, – это был принцип, которого Сталин придерживался неукоснительно: когда в 1934-м в Чукотском море случилась катастрофа с пароходом «Челюскин», все помыслы сталинского руководства были подчинены спасению людей. Нашлись герои-летчики, которые в труднейших условиях блестяще выполнили задачу – вывезли с дрейфующей льдины более ста человек. Вся страна следила за героической эпопеей, а возвращение челюскинцев стало всенародным праздником, – таков был «настрой» общественного сознания эпохи, настрой, создаваемый заботой вождя о каждом человеке, который честно служил народу.

Когда спасенные челюскинцы и личный состав авиационных спасательных партий возвращались с далекой Чукотки, на всех ста шестидесяти остановках специального поезда от Владивостока до Москвы проходили митинги трудящихся. 19 июня 1934 года на Белорусском вокзале столицы их встречал С. М. Буденный, был выстроен почетный караул, улица Горького утопала в цветах… Героев забрасывали цветами с балконов и крыш домов. На Красной площади их встречали партийные и государственные руководители во главе со Сталиным. Капитан судна Воронин передал Сталину чехол со спасательного круга, снятого с палубы тонущего «Челюскина». Потом в Георгиевском зале Кремля был устроен банкет в честь отважных покорителей Арктики. Было весело и шумно. Сталин восхищенно говорил о подвиге спасателей и провозгласил тост за Героев Советского Союза: ими стали семь летчиков – участников героической эпопеи.

И еще один рассказ, переходящий в «авиационных» кругах из уст в уста. На совещании по авиадвигателям конструктор А. А. Микулин стал доказывать, что для его двигателя необходимы дорогие металлы и сплавы, – только в этом случае он будет надежным. При этих словах Микулина один из высших начальников воскликнул: «Товарищ Сталин, он хочет разорить нашу авиапромышленность!» Микулин не посмел возразить. В кабинете воцарилась тишина. Сталин молча ходил вдоль стола минуту, другую, третью, наконец, остановился и сказал: «Я думаю, товарищи, что, если для того, чтобы наши летчики не гибли, понадобятся двигатели из чистого золота, мы будем их делать из чистого золота» (Завтра. – 1999. – № 8).

Достоверность этой, своего рода «культовой», легенды подтверждается тем, что она известна и в несколько иной редакции. А. А. Микулин требовал применить в клапанах авиадвигателей соли натрия. Ему возражали, говорили, что это разорит страну. Слушавшему их Сталину он говорит: «Товарищ Сталин! В политике вы гений, а в технике положитесь на меня!» Сталин подвел итог: «Если Микулин скажет, что нужны бриллиантовые клапана и это спасет жизнь летчикам, будем делать бриллиантовые!» (Молодая гвардия. – 2000. – № 9. – С. 240—241).

Надо ли говорить о том, что значила эта сталинская забота для наших «пассионариев»! Это они – ученые и поэты, летчики и артисты, конструкторы новой техники и мастера высоких урожаев – своим трудом создавали новый мир. Они рвались вперед и вверх, сметая все, казалось, непреодолимые преграды. Это были великие подвиги народного духа, неудержимо стремившегося на просторы исторического творчества. Единый порыв народа к светлому будущему, соединяясь с энергией сталинской воли, рождал яркие молнии подвигов. Им, сталинцам – энтузиастам самоотверженного труда, титанам творчества, гениям и героям той грозовой и победной эпохи, создателям великой державы – мы обязаны всем, что было лучшего в судьбе прошедших с той поры поколений советских людей.

ВЕРНОСТЬ

Третьей – наряду с индустриализацией и коллективизацией – составляющей сталинской программы построения социализма в СССР явилась культурная революция. В первое послеоктябрьское десятилетие во всех областях культурной жизни господствовали троцкистско-бухаринские мировоззренческие взгляды и методологические установки. Чтобы их преодолеть, нужна была не менее упорная борьба, чем в сфере политики.

Оттеснив от власти своих противников в ходе политической борьбы, Сталин буквально за несколько лет изменил культурный облик страны. Первоочередными задачами стали изживание неграмотности и повышение образовательного уровня населения. За каких-то пять лет, с 1928 г. по 1932-й, число учащихся в школах возросло с 12 млн. до 21 млн. человек. Почти в два раза! К 1937 г., за двадцать лет советской власти, в стране была полностью ликвидирована неграмотность, введено всеобщее обязательное начальное образование в деревне, семилетнее – в городах и рабочих поселках, интенсивно развивалось высшее и профессионально-техническое образование. Число студентов к 1939 г. стало больше, чем во всех остальных европейских странах вместе взятых.

Главным при этом был «человекотворческий» потенциал образования. В противоположность пошлой троцкистской программе физической «переделки» человека Сталин делает приоритетом духовное развитие советских людей. Если в 20-е годы в стране получила распространение американская система образования – прагматичная, замкнутая на раннюю профессионализацию обучения, то в 30-е годы происходит поворот к традициям отечественного образования: в школу возвращается фундаментальность усваиваемых знаний, усиливается социально-гуманитарная подготовка учащихся. В воспитании преодолевается индивидуалистическая направленность, – преимущественной ориентацией его становится развитие коллективистских качеств личности.

Сталинское государство стремится облечь все социально-экономические и политические перемены в традиционные формы народной культуры. Русская народная культура как феномен общественной жизни и поведения людей выдвигается в разряд ценностных оснований формирующейся советской цивилизации.

В начале 30-х гг. в культурном воспитании населения происходит крен в сторону семейных отношений и развития бытовой культуры. Реанимируются некоторые черты стиля жизни образованных слоев дореволюционного общества. Внедряется культура одежды, жилища, питания, пропагандируется личная гигиена. Показательно, что в 1935 г. СССР по выпуску парфюмерии превзошел Францию и занял третье место в мире после США и Великобритании. Появились журналы мод – не только советские, но и иностранные. «Правда», главная газета страны, авторитетно заявила, что борьба за культуру быта – не эпизодическая кампания, а «длительная систематическая работа по культурному самовоспитанию, по внедрению культурных навыков в самые широкие слои рабочих» (Правда. – 1936. – 6 мая).

Вскоре, однако, стало ясно, что подобный акцент на бытовой культуре порождает стремление «выглядеть», «казаться», а не «быть», и что это, в свою очередь, негативно сказывается на развитии внутренней, духовной культуры личности. Поэтому пропаганда стала перемещать центр внимания в сторону духовной культуры. Была осуждена фетишизация чисто внешних аспектов культурности. «Потребительство», культивирование веселой и легкой, «красивой и разгульной» жизни молодежи были подвергнуты жесткой критике. В качестве убедительного примера можно назвать личное участие Сталина в «проработке» молодого писателя Александра Авдеенко как раз за воспевание подобных «ценностей», о чем он сам, уже в зрелые годы, поведал в автобиографической повести с характерным названием «Наказание без преступления». Оно, это название, свидетельствует, что поклонник «комфорта» и «барахла» (Сталин так и сказал: «барахольщик»), ни тогда, ни десятилетиями позже, когда писалась повесть, так и не смог уразуметь, за что он удостоился того «разноса» на самом высоком уровне [3, с. 218—223].

Устранив этот «перекос» в воспитании, государство последовательно и настойчиво культивирует ценности русской духовной культуры, стремясь сделать их достоянием народных масс. Задача приобщения к этим ценностям каждого советского человека была выдвинута на передний план, стала первостепенной. На пропаганду высших достижений как отечественной, так и мировой духовной культуры работали печать и радио, школа и библиотека, кино и театр, концертные залы и клубы, – в результате они становились достоянием самых широких кругов населения.

Одним из важнейших приоритетов воспитания и образования стало распространение и освоение духовно-нравственных ценностей, выработанных дворянской интеллигенцией, прежде всего – овладение ее литературным наследием, что, конечно же, требовало значительно более серьезных и продолжительных усилий, нежели приобретение модных костюмов и патефонов. Чтение было признано основной формой самообразования. Сочинения русских писателей издавались миллионными тиражами. Именно тогда сложился феномен литературной классики в восприятии не только отдельных людей, но и всего общества. Начитанность стала рассматриваться как знак образованности и культуры человека.

Понимая первостепенное значение культуры для подъема народного духа и расцвета державы, Сталин всемерно способствует распространению великих ее творений в народных массах, содействует возвеличению ее творцов. Сегодня, когда А. С. Пушкин – явление всенародное, кажется, что так было всегда, что иначе и быть не могло. Между тем, он стал поистине всенародным только в год столетия своей гибели – в 1937-м. Его язык был принят в качестве речевого канона, а сам Пушкин предстал как наиболее яркий образец гражданственности и выразитель народного духа.

Вместе с тем, задачи культурной революции не сводились к ликвидации неграмотности и восхождению к высотам образованности, – это были только ее предпосылки, пусть и очень важные. Чтобы задачи социальных преобразований успешно решались, чтобы страна была духовно готова к самозащите, необходимо было утверждение новой идеологии, опирающейся на исторический опыт народа, но обогащенное новым содержанием. Смысловым центром, «стержнем» новой идеологии должен был стать идеал «советского социализма». В этом качестве новая идеология становилась орудием социальных преобразований и фактором сплочения общества перед лицом внешнего вызова, что очень отчетливо проявилось в последующие годы.

Как мы уже видели, сталинская идеологема предусматривала соединение революционного сознания с патриотической идеологией. При этом задачи преодоления социального неравенства постепенно, по мере утверждения социалистических принципов в общественной жизни отходили на второй план. Обретя необходимые политические рычаги, Сталин предпринимает радикальную реформацию большевистской идеологии: он делает крутой крен в сторону укрепления ее народных корней и внедрения патриотизма в сознание трудящихся масс.

С начала 30-х годов патриотизм становится одним из фундаментальных принципов государственной идеологии. А ведь незадолго до этого слово «патриот» означало врага революции, – не случайно большевики левацкого толка усмотрели в этих культурных новациях реставрацию в стране дореволюционных порядков. В самом деле, вся последующая история СССР стала продолжением развития российской цивилизации на новой, модернизированной промышленно-технической, социальной и культурно-идеологической основе. И только встав на этот путь, Россия смогла противостоять экспансии Запада, нанеся поражение фашизму в Великой Отечественной войне, а в дальнейшем впервые в своей истории стала одной из двух величайших мировых «сверхдержав».

Патриотизм сталинского типа – это любовь к советской Родине и советскому народу. Патриотическая психология масс формировалась и крепла, прежде всего, благодаря новым общественным условиям – совпадению интересов человека с интересами общества, народа, государства. Каждый советский гражданин трудился на благо Родины и, соответственно, забота государства распространялась тоже на каждого. В этих условиях непатриотичное поведение представало как антисоциальное, – оно было неприемлемым с точки зрения общественной морали.

Существовала великая общая цель, ради которой люди готовы были идти на жертвы. Умами и чувствами людей владели идеи глобального и эпохального масштаба. Была создана система морального поощрения патриотических поступков. Сами руководители государства подавали пример беззаветного служения социалистической Родине, последовательной борьбы за ее расцвет и могущество. На создание такой духовной атмосферы, которая взращивала бы патриотов, призваны были работать образование, литература, искусство.

Но эти революционные перемены в идеологии дались нелегко. Одним из плацдармов борьбы Сталина против адептов «интернационализации» нашей революции стал русский язык, в частности – его алфавит. В послереволюционные годы русская азбука (кириллица) была объявлена пережитком «лапотной» России. В 1918 г. под руководством наркома просвещения А. В. Луначарского проводится реформа русской орфографии, проект которой был подготовлен еще до революции. Вскоре научный отдел наркомата просвещения выступил с предложением о введении латинского шрифта для всех народностей, населяющих территорию Советской республики. Это предложение вполне соответствовало логике приближения «отсталой» русской азбуки к «передовым» европейским письменам.

Встретив сопротивление со стороны «Общества любителей российской словесности», тогдашние идеологи решили начать процесс латинизации с неславянских языков. Для них (как ранее бесписьменных, так и имевших свои системы письма), кроме мордовского, марийского и удмуртского, стали создаваться алфавиты на основе латиницы. Специальная комиссия наркомата просвещения, в недрах которой разрабатывались программы латинизации, 14 января 1930 года, в связи с завершением ввода новых алфавитов во все национальные языки, рекомендовала перевод на латиницу также и письменности славянских народов СССР. Обосновывалось это необходимостью перевода всех языков на единый алфавит, а в перспективе – создания всемирного интернационального алфавита на латинской основе. Руководитель комиссии Н. Ф. Яковлев писал, что «существование в СССР русского алфавита представляет собою безусловный анахронизм, – род графического барьера» [211, с. 35].

Однако к той поре в политических «верхах» сталинцы уже потеснили «интернационалистов», враждебных цивилизационным интересам России, и ситуацию удалось переломить. 16 января нарком просвещения РСФСР А. С. Бубнов направляет Сталину справку с выводами и рекомендациями комиссии по латинизации. Через десять дней последовало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) с предложением «прекратить разработку вопроса о латинизации русского алфавита». Но реформаторы не унимаются: в конце июня 1931 года Всесоюзное совещание по орфографии выступило за проведение новой реформы русского алфавита. Принятый совещанием проект передали на утверждение коллегии наркомата просвещения. Сталин отреагировал моментально: 2 июля Политбюро принимает постановление, воспрещающее не только какие-либо реформы, но и всякие «дискуссии» о реформах русского алфавита. Персональная ответственность за исполнение постановления была возложена на наркома просвещения.

Через два года Сталин добивается нового решения – вернуть страну в лоно кириллицы. Было принято совместное постановление ЦК и СНК о введении обязательного обучения русскому языку в школах национальных республик. Его реализация началась 1 июня 1935 года, а перед самой войной, в июне 1941-го было официально объявлено об успешном переводе языков СССР на русский алфавит. Однако полностью процесс завершился только в 1953 г. русификацией письменности дунган в Средней Азии. Так была спасена корневая основа русской духовной культуры.

Решения Сталина были продиктованы бережным отношением к русскому культурному наследию и пониманием того, какова его роль в утверждении принципов социализма. Между тем, для тогдашних реформаторов русская культура не представляла никакой ценности. Одержимые идеей движения в сторону западной цивилизации они стремились подогнать нашу культуру к своим стандартам. Сталин же видел в языке и всей духовной культуре народа фундаментальное основание для строительства нового общества. В принадлежности к национальной культуре он усматривал основание для самоидентификации и утверждения идеологии советского патриотизма, а вместе с ним – духовного единства советских народов. В этом свете понятна и последующая его борьба против идей Н. Я. Марра в языкознании, представленная незадолго до его кончины в книге «Марксизм и вопросы языкознания» [173].

Помимо языка, важнейший способ воспитания патриотически настроенных граждан – историческое образование. Известно, что прошлое освещает дорогу в будущее. Гордость за историческое прошлое способна поднять дух народа и мобилизовать его на новые свершения. К прошлому обращаются, чтобы понять настоящее и увидеть будущее. Между тем, до 1934 г. курс истории в советской школе преподавался по учебнику М. Н. Покровского, в котором история страны рассматривалась исключительно с классовой точки зрения, не было ни слова – о национальной истории русского народа. Россия была представлена как «тюрьма народов». Н. И. Бухарин, трактовавший историю России в духе М. Н. Покровского, выступал против «неонационалистической реабилитации царизма». Нарком просвещения А. В. Луначарский в статье «Просвещение и революция» утверждал: «Идея патриотизма – идея насквозь лживая… Преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т. д. должно быть отброшено!» (Молодая гвардия. – 2001. – № 9. – С. 251).

Но время борцов с русской историей и культурой уходило в прошлое: мощная рука сталинского государства все больше укрепляла в народном сознании поистине священный трепет перед историей России. Для Сталина было аксиомой, что только историческая память делает нас народом. В основу новой идеологии было положено уважение к русской истории, к великим ее именам. В преддверии суровых испытаний Сталин счел необходимым напомнить русским славную историю их предков, вдохнуть в них самосознание великого народа. Были освобождены ученые-историки, арестованные и отправленные в лагеря адептами троцкизма несколько лет назад. Вопрос о преподавании истории в школе неоднократно обсуждался на заседаниях Политбюро ЦК. Историк С. А. Пионтковский, присутствовавший на расширенном заседании Политбюро 20 марта 1934 г., в своем дневнике записал:

«Как только начал говорить Сталин, сидевшие в конце зала встали и подошли ближе. <…> На лицах было глубочайшее внимание и полное благоговение. Сталин говорил очень тихо. В руках он держал все учебники для средней школы, говорил с небольшим акцентом, ударяя рукой по учебнику, заявлял: «учебники эти никуда не годятся»… Что, говорит, это такое «эпоха феодализма», «эпоха промышленного капитализма», «эпоха формаций» – всё эпохи и нет фактов, нет событий, нет людей, нет конкретных сведений, ни имён, ни названий, ни самого содержания. Это никуда не годится. То, что учебники никуда не годятся, Сталин повторил несколько раз. Нам, сказал Сталин, нужны учебники с фактами, событиями и именами. История должна быть историей. Нужны учебники древнего мира, средних веков, нового времени, история СССР, история колониальных и угнетенных народов. Бубнов сказал, может быть не СССР, а история народов России. Сталин говорит – нет, история СССР, русский народ в прошлом собирал другие народы, к такому же собирательству он приступил и сейчас» [88, с. 56—57].

Подготовленные учебники были признаны непригодными для массового распространения. Был объявлен конкурс на новый учебник истории, – победил учебник профессора А. В. Шестакова, уже после конкурса отредактированный Сталиным и изданный для школьных библиотек с учетом его многочисленных и существенных исправлений и уточнений.

В 1936 г. философ-эмигрант Г. П. Федотов, придирчиво следивший за процессами в советской идеосфере, констатирует: «В школах <…> восстановляется история. В трактовке истории или литературы объявлена борьба экономическим схемам, сводившим на нет культурное своеобразие явлений» [198, с. 87]. Сам Сталин внимательно изучает опыт царей – созидателей великой российской державы – Ивана Грозного и Петра Великого. И не только их; были возвеличены все, кто споспешествовал гордой ее поступи, – князья и императоры, ученые и полководцы, писатели и художники… В ореоле славы вошли в народное сознание имена Олега и Святослава Рюриковичей, Александра Невского и Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Михаила Ломоносова и Дмитрия Менделеева, Александра Пушкина и Николая Некрасова, Александра Суворова и Михаила Кутузова, Федора Ушакова и Павла Нахимова…

Может быть, потому, что они отстаивали народные интересы перед господствующими классами? Далеко не всегда. Разве не Сталин способствовал героизации полководческих деяний А. В. Суворова? Между тем, классовая позиция великого полководца была выражена с предельной четкостью: летом 1774 года он участвовал в разгроме армии Емельяна Пугачева, а осенью лично конвоировал поверженного предводителя крестьянского восстания от реки Яик до Симбирска. Но Суворов успешно воевал с врагами России и тем самым спасал народ от иноземного порабощения, что ничуть не менее значимо, нежели классовая борьба за народное счастье. И подвиги во имя России, считал Сталин, не должны быть забыты: они будут вдохновлять народ на новые подвиги – во имя социалистического Отечества.

Перед войной появились художественные произведения высокого патриотического звучания – романы «Петр Первый» А. Н. Толстого и «Севастопольская страда» С. Н. Сергеева-Ценского, «Дмитрий Донской» С. П. Бородина и «Козьма Минин» В. И. Костылева, «Пушкин» Ю. Н. Тынянова и «Цусима» А. С. Новикова-Прибоя, кинофильмы «Александр Невский», «Минин и Пожарский», «Суворов», «Петр Первый»… Так Сталин учил нас уважать свою историю, свою культуру, свою самобытность и самостоятельность. И грозной осенью 41-го он воззвал именно к памяти наших великих предков – славных рыцарей Отечества. В годы войны были учреждены ордена Александра Невского и Богдана Хмельницкого, Суворова и Кутузова, Нахимова и Ушакова.

Под неослабным контролем Сталина в литературе, музыке, живописи происходит возврат к русской традиции классического реализма – на новой основе: складывается социалистический реализм как главенствующее направление в литературе и искусстве. Отношение Сталина к художественной интеллигенции определялось гражданской позицией художника, которую он считал также и мерой таланта. Он, сам на заре сознательной жизни воспевший высокие помыслы человека, хорошо понимал: быть подлинным творцом можно только исповедуя возвышенные, праведные идеалы, которые, по словам любимого им А. П. Чехова, «тревожат воображение». Поэтому он стремится объединить творцов искусства на основе верности народным идеалам. Как уже говорилось, для такой страны, как наша, совершенно особое значение в этом отношении имеет литература. Для Сталина главный критерий талантливости – верность народу, его культурным традициям, его мечтам, его идеалам.

В борьбе за новую литературу он опирался на авторитет А. М. Горького, которому он безгранично доверял, не имея возможности самому вплотную заниматься всеми делами культуры. Вернувшись из Италии, Горький стал негласным «наркомом» советской литературы. К нему в Горки часто приезжал посоветоваться Сталин – всегда один, без охраны. Во время лечения Горького на юге он постоянно интересовался его здоровьем. Советовал написать статью в защиту молодого композитора Дмитрия Шостаковича, по которому «ударила» тогда «Правда».

26 октября 1932 года, на квартире у Горького собираются члены ЦК и около 50 писателей. Троцкий уже изгнан из страны, Гитлер еще не пришел к власти в Германии. Но в литературе настойчиво стремятся консолидироваться антисталинские силы. Однако «погода» меняется: Сталину очень нужны правдивые реалистические произведения о строительстве социализма, – они помогут мобилизовать силы народа, сплотить его для новых свершений. Для Сталина важно, на какой основе произойдет это сплочение. Он предлагает создать союз писателей, объединяющий их на принципах социалистического реализма. На этой встрече он называет писателей «инженерами человеческих душ» и поясняет, как литература может содействовать совершенствованию человека и общества: «Художник должен правдиво показать жизнь. А если он будет правдиво показывать нашу жизнь, то в ней он не может не заметить, не показать того, что ведёт её к социализму. Это и будет социалистический реализм» [64, с. 167].

Эти процессы благотворно сказались на литературной судьбе писателей патриотического направления. После отстранения вражеских сил от руководства литературным процессом кончилась травля М. А. Булгакова. Из дневника его жены Е. С. Булгаковой видно, что она воспринимала аресты врагов народа как справедливое возмездие. Вот ее записи в апреле 1937-го:

«В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды и о предании его следствию за совершенные им преступления уголовного характера. Отрадно думать, что есть Немезида и для таких людей» [53, с. 139]. «Слухи о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладное. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла судьба и для них?» [Там же, с. 142]. «Шли по газетному. Догоняет Олеша. Уговаривает М. А. пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М. А. Это-то правда. Но М. А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет. Ведь раздирать на части Киршона будут главным образом те, что еще несколько дней назад подхалимствовали перед ним» [Там же, с. 143]. Заметим попутно, что это уже – о моральном уровне «троцкиствующей» писательской публики…

Во всей своей государственной деятельности Сталин опирался на русский народ, понимая его объединительную роль в истории России: задача укрепления единой державы может быть решена лишь в том случае, если русский народ будет ощущать духовный подъем, если будут освобождены его духовные силы, если будут созданы условия для его действия в русле культурных традиций. Тогда он способен горы сдвинуть, а за ним и другие народы пойдут. Сталинская политика окрыляла русский народ, вселяла в него уверенность в себе, вдохновляла его на труд и на подвиги. Вождь хорошо знал: в том случае, когда русский народ чувствует себя социально и духовно раскрепощенным, он «притягивает» к себе те народы, которые веками жили вместе с ним. Так возникает новая историческая общность – советский народ.

Поэтому он высоко ценит талант Шолохова, – в нем он видит, прежде всего, единомышленника, исповедующего ценности русской национальной культуры, становящиеся духовной основой советской цивилизации. Он видит, что писатель в своем творчестве раскрывает, как революционные перемены, несущие в себе освобождение трудового казачества от классового угнетения, органично встраиваются в традиционные формы народной жизни. Идя навстречу чаяниям русской души, они образуют новый, советский цивилизационный феномен. Убедившись в этом принципиальном единомыслии, Сталин берет Шолохова под свою надежную защиту.

Настойчиво подчеркивает он историческую роль русского национального характера: «Русский народ – это добрый народ. У русского народа – ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него – стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду» [23, с. 609].

Эту оценку он потом воспроизведет уже в иной исторической обстановке. В своем выступлении на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года он провозгласит знаменитый тост «за здоровье русского народа» и подчеркнет, что ему, русскому народу, принадлежит роль руководящей силы в стране, ибо он является «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», ибо «у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение» [172, с. 196]. И на легендарном Параде Победы оркестр будет играть «Славься» М. И. Глинки в честь русского народа. Маршал А. Е. Голованов отмечал: «Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин» [201, с. 229].

Видя общие черты, присущие советским народам, он понимал и то, что в образе жизни и культуре русского народа заключены наиболее глубокие корни советской цивилизации. Очевидцы передают его слова, в которых содержится и прямое указание на это: «Я сказал как-то Ленину: самый лучший народ – русский народ, самая советская нация». Утверждают, что еще в июле 1933 года, т. е. задолго до знаменитого банкета в Кремле он провозгласил тост: «Выпьем за советскую нацию, за прекрасный русский народ» (Независимая газета. – 1998. – 4 июля).