Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Таким образом, на протяжении 1930—1934 гг. окончательно определился курс на превращение СССР в «питомник» советских патриотов. «Новый советский патриотизм, – писал тогда Г. П. Федотов, – есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России» [198, с. 124]. Русский народ был признан в качестве силы, призванной собирать другие народы теперь уже на социалистической основе. По сталинским замыслам, русские должны были стать силой, цементирующей единство советского народа и руководящей превращением его в наднациональную общность людей.

Результат всей этой напряженной борьбы, занявшей два послеоктябрьских десятилетия, был поистине благотворным: им стало возвращение к исконным традициям российской жизни, обогащенным новым содержанием. Сама власть приобретала все более ярко выраженные национально-цивилизационные черты. Социализм при Сталине стал понятен народу и был принят им как его собственное дело. Воссоздание в новых формах традиций народной жизни, сложившихся в стране на протяжении тысячелетия стало решающим фактором возникновения новой общественной ситуации. Во второй половине 30-х эти традиции уже были восстановлены едва ли не во всех сферах общества – в хозяйственном укладе, в отношениях между социальными группами, в политическом устройстве, в культурной жизни страны.

Параллельно менялось отношение государства к религии. Уважение к национальным чувствам народов России предполагало отказ от воинствующего атеизма, который проникал в образованные слои русского общества еще с 40-х годов XIX века и был доведен до абсурда в послереволюционные годы. Сталин, вопреки религиозно-духовному воспитанию, стал материалистом по своим философским взглядам и, следовательно, атеистом. Значит ли это, что он сводил динамику человеческого бытия к материальным факторам, и не видел в духовных его основаниях самостоятельную силу, не понимал глубинной исторической связи между русской духовностью и православием? Есть все основания считать, что он вполне отдавал себе отчет в том, насколько ценен духовный ресурс народной жизни, заключенный в православной вере и религиозных чувствах людей, и многое делал для того, чтобы динамизировать его.

Политика троцкистов в отношении церкви была направлена на ее скорейший разгром и уничтожение. Сталин категорически не согласен и оказывает энергичное противодействие. 16 августа 1923 года он подписывает и рассылает под грифом «Строго секретно» всем губкомам, обкомам, крайкомам, республиканским ЦК партии циркулярное письмо ЦК РКП(б) «Об отношении к религиозным организациям», в котором указывается на многочисленные факты необоснованного закрытия церквей, преследования верующих и священнослужителей, допущенных партийными органами на местах, и содержится требование «воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений и синагог по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое закрытие имело место – отменить немедля», «воспретить аресты «религиозного характера», поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями «служителей церкви» и верующих» [10, с. 414—417].

В дальнейшем, уже умудренный опытом тяжелейшей борьбы, Сталин все больше ищет опору в духовных (в том числе – религиозных) традициях народа. После появления в «Правде» знаменитой статьи «Головокружение от успехов», в которой Сталин саркастически отозвался о ррреволюционерах, сбрасывающих церковные колокола, было принято Постановление ЦК «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем ЦК потребовал от партийных организаций всех уровней: «Решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. Допускать закрытие церквей лишь в случае действительного желания подавляющего большинства крестьян и не иначе, как с утверждения постановлений сходов областными исполкомами. За издевательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности» [69, с. 670—671].

В 1933 г. Политбюро ЦК приняло постановление, запрещающее проектирование застроек за счет разрушения церковных строений. В постановлении было отмечено, что только в Москве и прилегающих районах уничтожено 150 храмов и 300 переоборудованы в заводские клубы, общежития, тюрьмы и колонии для беспризорников, а планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 оставшихся храмов и церквей. Поскольку церковные здания являются памятниками древнерусского зодчества, органам советской власти вменялось в обязанность принимать меры по их охране.

Впрочем, на местах, где были сильны «революционные» настроения троцкистского замеса, далеко не всегда считались с указаниями сталинского Политбюро, и только после поражения оппозиции в 1937—1938 гг., когда в стране окончательно утверждается державная идеология и политика, Сталин решительно отказывается от всех введенных в прошлом ограничений церковной деятельности и преследования священнослужителей.

11 ноября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года за № 13666-2 «О борьбе с попами и религией», адресованное пред. ВЧК товарищу Дзержинскому, и все соответствующие инструкции ВЧК—ОГПУ—НКВД, касающиеся преследования служителей русской православной церкви и православно верующих, – отменить». НКВД было поручено «произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской деятельностью, освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти» (Оба постановления Политбюро опубликованы в печати православным священником Дмитрием Дудко: Наш современник. – 1999. – № 12. – С. 223).

Уже через месяц НКВД сообщал Сталину, что освобождено из заключения 12 860 и из-под стражи – 11 223 человека, что продолжают отбывать наказание свыше 50 000 человек, деятельность которых нанесла существенный вред советской власти, но предполагается освободить еще около 15 000. Многие были освобождены и в годы войны.

Вскоре было закрыто Общество воинствующих безбожников вместе с газетой «Безбожник». Неудивительно, что и отношение отцов православной церкви к советской власти по мере ее укрепления становилось все более благожелательным. Многие из них полагали, что идеология большевизма не противоречит православной вере. В страну стали возвращаться даже священнослужители, связавшие после революции свою судьбу с белым движением, но в дальнейшем осознавшие, что ошиблись, и увидевшие подлинно православную Россию в Советском государстве. Один из наиболее ярких примеров – митрополит Вениамин (Федченков), убежденный монархист, в гражданскую войну возглавивший военное духовенство белой армии и после ее разгрома эмигрировавший вместе с войсками барона Врангеля. Но спустя годы, увидев, как далеки от русского народного духа врангелевские и прочие эмигранты, он вернулся на Родину и стал одним из самых горячих защитников советского государства. В своих дневниковых записях он отмечает, что сила советской власти именно в ее народном характере (Молодая гвардия. – 2000. – № 3. – С. 94).

Все эти тенденции нашли свое выражение и в армейском строительстве. К концу 30-х армия стала главной заботой Сталина. Он полагал, что она должна стать прежде оплотом патриотизма, а уж потом – орудием решения интернациональных задач пролетариата. Поэтому он стремился сделать армию русской по идеологии, по организационным принципам, по символике. Особое внимание обращалось на восстановление традиций военной доблести, воинских уставов и ритуалов. Так, еще в те времена, когда Троцкий был во власти, Сталин выступал против политики отторжения казачества и за восстановление казаков в гражданских правах. В апреле 1936 года было принято постановление ЦИК СССР о реабилитации казачества, десять кавалерийских дивизий были переименованы в казачьи с возвращением им традиционной формы одежды. Сам Сталин принимает предложение о присвоении ему звания почетного донского казака.

В армию возвращались те, кто волею судьбы оказался «отлученным» от нее, но честно служил все эти годы своему народу. Они с изумлением и радостью увидели, как легко и органично соединились здесь традиции российской державности с новациями, порожденными революционным духом Октября. Об этом замечательно сказано в мемуарах А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Граф, полковник царской армии, он в 1917-м переходит на сторону революционного правительства и два десятилетия представляет интересы нашей страны в Париже, все время мечтая возвратиться на военную службу в ряды Красной Армии. Наконец, в апреле 1937 года его отзывают в Москву в распоряжение наркомата обороны. Здесь он попросил пропуск на первомайский парад и был немало удивлен тем, что ему вручили пригласительный билет с надписью: «Для высшего комсостава». И вот он на площадке у самого Мавзолея:

«Не успела часовая стрелка на Спасской башне дойти до десяти, как на трибунах раздались громкие долго не смолкавшие рукоплескания. Десятки тысяч глаз устремились на мавзолей. То подымался по ступеням мавзолея нескорым, размеренным и в то же время легким шагом Иосиф Виссарионович Сталин.

Я не спускал глаз с легко протянутой полусогнутой руки великого вождя. В этом жесте – и скромно выраженная благодарность за проявленные чувства, и полная спокойствия уверенность, что окрыляет наш труд.

Этот сталинский жест вселял в холодные ноябрьские дни 1941 года в проходившие перед мавзолеем ряды бойцов веру в победу, поднявшую дух всего нашего народа на потрясшую весь мир высоту!» [65, с. 444—445].

Старый русский офицер восхищен военным парадом – безупречным построением войск, белоногим конем, на котором коротким галопом выехал из Спасских ворот К. Е. Ворошилов, слаженностью движений всех участников парада, барабанной дробью и мощью оркестра. В радостный трепет приводит его то, что сохранены все традиции русских военных парадов. Но вот и новое: артиллерия, танки, авиация – символы технической мощи армии. А вслед за военным парадом на площади – колонны ликующего народа, вдохновляющие плакаты, звуки гармоник и народных оркестров, – все отражает радость жизни. Таков восторженный взгляд человека, увидевшего любимую Родину обновленной, могучей, красивой.

Советский патриотизм пронизывал все пласты общественной жизни. На его воспитание были нацелены все виды искусства. Миллионы советских людей пели песню «Если завтра война», в которой говорилось:

 
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек весь советский народ
За свободную Родину встанет.
 

В песне была выражена непоколебимая уверенность в том, что Сталин и его соратники ведут по пути, на котором, в случае нападения врага, не может быть иного исхода, кроме победы:

 
В целом мире нигде нету силы такой,
Чтобы нашу страну сокрушила.
С нами Сталин родной и железной рукой
Нас к победе ведет Ворошилов.
 

Набиравшая мощь Красная Армия стала своеобразным символом и вместе с тем – оплотом свободы и величия страны. О ней пели песни, ее прославляли в кинофильмах («Трактористы», «Истребители», «Чапаев»). Она крепла: создавались новые рода войск – танковые, воздушно-десантные, инженерные, войска связи и другие. «Осоавиахим» готовил молодежь к армейской службе. Проводились крупные общевойсковые учения. Промышленность страны переходила на выпуск все более новых видов вооружения: автомат ППШ, танк Т-34, самолеты Ильюшина, Яковлева, реактивный миномет «катюша».

Идеология сталинского социализма была доброжелательно принята крупнейшими представителями нашей культуры. Современный писатель Сергей Харламов, хорошо знавший Леонида Леонова в последние его годы, сообщает: «Сталин напугал Россию еще лет на триста вперед», – говорил он, но при этом никогда не мазал его одной черной краской, говоря, что это фигура трагическая, поистине шекспировского масштаба» (Завтра. – 1999. – № 21). Что ж, спасибо и на том, что «одной черной» не мазал, и спорить не будем: кого-то наверняка напугал. Только не Россию… Народ Сталина не боялся. Я разговаривал на эти темы с разными людьми, – никто из них не испытывал тогда никакого страха, а некоторые говорили, что до хрущевских времен вообще ничего не слышали о неких «массовых» репрессиях.

Может быть, напугал творческую интеллигенцию? Но давайте поразмыслим хотя бы над таким фактом: в начале июня 1937 года (этого «страшного» 37-го!) в СССР из эмиграции возвратился потомок бедного чиновника и родовитой княжны, бывший офицер императорской армии, выдающийся русский писатель Александр Иванович Куприн. Уж не потому ли, что до Парижа ощущение страха перед «тираном» не доходило? А может, почувствовал Александр Иванович: наконец-то, «тиран» очистил Россию от скверны троцкизма, пора и домой…

Да разве он один? Видя это благотворное очищение и поверив в него, в разные годы так поступили Максим Горький, Алексей Толстой, Марина Цветаева, Сергей Прокофьев, Александр Вертинский, Сергей Коненков. Только внезапная смерть помешала это сделать Сергею Рахманинову. Успехами своей страны жил в эмиграции Иван Бунин; в войну тяжело переживал наши неудачи, радовался победам. После войны думал о возвращении, да лета уже клонились к восьмидесяти, – не решился, не успел. Благосклонно смотрел на события в сталинской России Н. А. Бердяев, и тоже подумывал о возвращении.

Эти гении русской культуры бежали прочь от Троцкого и его приспешников – «рыцарей мировой революции», – к Сталину они возвращались. И. А. Бунин в дневнике военных лет с легкой иронией пишет о своих чувствах: «Нет, вы подумайте, до чего дошло – Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось» [89, с. 398]. К. М. Симонов, встречавшийся с И. А. Буниным в Париже, писал: «…Сталин был для него после победы над немцами национальным героем России, отстоявшим ее от немцев во всей ее единости и неделимости» [135, с. 353].

Игорь Северянин, один из самых популярных поэтов начала века был заброшен революционной волной в Эстонию. После ее отделения оказался за границей, жил мечтой о возвращении в Россию, но помешали семейные обстоятельства. В 1940 г. искренне радовался присоединению Эстонии к СССР, в письме своему покровителю из союза советских писателей Г. А. Шенгели сообщает: «В скором времени я напишу Сталину, ибо знаю, что он воистину гениальный человек» (Наш современник. – 2016. – №2. – С. 244). Талантливый поэт создает цикл «советских» стихов, поэтизирует Сталина, создает свой, «северянинский», образ обновленной родины. Для него она «честная советская умная страна».

Так же приветствовала «национальный настрой» новой власти и активно помогала ей научная интеллигенция. Сталинская политика находила понимание у таких выдающихся представителей еще «старой», дореволюционной науки, как И. П. Павлов, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский.

С лауреатом Нобелевской премии академиком И. П. Павловым Сталин встречался лишь однажды. И было это за праздничным столом. Вождь попросил академика произнести тост. Павлов сказал: «Я всю жизнь экспериментировал на животных, а вы на живых людях. И не дай вам бог ошибиться». Они оказались достойны друг друга: оба мыслили и действовали смело и безошибочно. Павлов, как и Сталин, категорически отрицал возможность скорой мировой революции и не раз писал об этом на имя председателя Совнаркома В. М. Молотова, который знакомил Сталина с письмами ученого [209, с. 23]. Сталин же на деле доказал, что в новом обществе с неизбежностью рождаются люди нового типа – советские люди, такие как Алексей Стаханов и миллионы стахановцев, как Александр Матросов и миллионы других героев войны.

Великий ученый В. И. Вернадский понял и одобрил сталинскую политику борьбы против врагов народа в 1937 г. Вот его дневниковые записи:

19 июля 1937 г.:

«Среди интеллигенции ясно слушается и распространено [сознается и распространяется] убеждение, что политика Сталина—Молотова – русская и нужна для государства. Их партийные враги – враги и русского народа, если брать его государственное выражение, несомненно связанное с культурой» [32].

30 июля 1941 г.:

«Основная линия верна: создание сознательное мощной военной силы, независимой от извне в своем вооружении – примат в данном моменте этого создания в государственной жизни – правильная линия, взятая Сталиным. Настроение кругом это создает здоровое. Принципы большевизма – здоровые» [33].

К. Э. Циолковский в предсмертном письме на имя Сталина подчеркивает свое полное единодушие и единомыслие с ним: «Всей душой и мыслями Ваш, с последним искренним приветом всегда Ваш К. Циолковский» (Советская Россия. – 2011. – 12 апреля).

Высоко оценивали сталинскую «реформацию» идеологии также и некоторые политические деятели дореволюционной России, оказавшиеся впоследствии в эмиграции. Так, П. Н. Милюков, видный деятель кадетской партии, внимательно присматриваясь к идейно-политическим процессам на родине, констатирует в 1939-м: «Сталин является гениальным политиком, поскольку он прочувствовал одну важнейшую вещь для любого политика: Сталин вернул Россию в русло традиционного общества» (Молодая гвардия. – 2002. – № 5-6. – С. 210).

А разве не показательно впечатление от поездки в СССР одного из крупнейших немецких писателей Лиона Фейхтвангера. Он увидел в наших грандиозных стройках контуры легендарного здания поднебесной высоты, однако разглядел в них иной, противоположный библейскому, смысл: «Это – настоящая вавилонская башня, но башня, приближающая не людей к небу, а небо к людям». Завершая свою книгу «Москва, 1937», он сопоставляет свои наблюдения с тем, что делается в западных странах, и подытоживает – весомо и эмоционально:

«Когда из этой гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуманности попадаешь в чистый воздух Советского Союза, дышать становится легко. Здесь не прячутся за мистически-пышными фразами, здесь господствует разумная этика, действительно «more geometrico constructa», и только этим этическим разумом определяется план, по которому строится Советский Союз. <…>

Как приятно после несовершенства Запада увидеть такое произведение, которому от всей души можно сказать: да, да, да!» [199, с. 75].

Главным итогом этого великого народного движения стал небывалый подъем народного духа. Воспитанные в этой атмосфере молодогвардейцы уже боготворили Пушкина, Лермонтова, история и культура были для них источником духовности. Это были молодые люди новой, советской формации, готовые защищать Советскую Родину. Один из них, молодогвардеец Анатолий Попов, писал в своем дневнике: «Люблю ли я свою Родину и готов ли я защищать ее до последней капли крови, как подобает советскому воину? Да, я люблю свою Родину, многонациональную, за ее героическое прошлое, за великое настоящее, а главным образом за ее будущее. Советский народ знает цену свободы, огромными жертвами завоеванной в 1917 г., и предпочитает умереть стоя, чем жить на коленях. Такова воля моего народа и такова моя воля, и когда нужно будет принести себя в жертву Родине, я не задумываясь отдам свою жизнь» (Советская Россия. – 2001. – 18 августа).

Так он и сделал. Чувство любви к Советской Родине породило тот исторический оптимизм, те духовно-нравственные силы, без которых люди не выдержали бы предстоявших им тяжелых жизненных испытаний.

***

Итак, 30-е годы – сложнейший период в истории нашей страны, время острой политической борьбы, ожесточенных попыток антинародных сил удержать руки на ускользающем от них штурвале государственного корабля. Ныне для многих эта борьба и связанные с ней действия сталинского государства являются своеобразной «эмблемой» тех лет. Однако это не более чем «аберрация сознания». На самом деле 30-е годы отмечены в истории прежде всего претворением в жизнь великого сталинского плана построения социализма в СССР.

Сталинский проект социальных преобразований вызвал к жизни творческий дух народа, освобожденного революцией от тяжкого труда на господ. Каждый день страны был наполнен тогда яркими событиями большой созидательной силы. Могучие крылья трудового энтузиазма подняли советских людей на осуществление индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства, превращение разоренной мировой и гражданской войнами отсталой крестьянской страны с массовой неграмотностью в промышленную державу с развитым сельским хозяйством и прекрасно поставленными наукой, образованием и здравоохранением.

Но и самоотверженный труд, и великие подвиги 30-х годов, – все это было результатом возрождения глубинных традиций русской народной культуры, на которых базировалась идеология сталинского государства. В этих условиях выковывалась моральная готовность миллионов грудью встать за свою социалистическую Родину. Складывалось интернациональное образование – советский народ, ставший творцом победы в столкновении с Европой, объединенной под властью Гитлера.