Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Еще в 30-х годах, после завершения строительства канала Москва – Волга там, где воды великой русской реки вливаются в чрево канала, был установлен величественный монумент – скульптурное изображение вдохновителя этого строительства. Статуя Сталина, как и статуя Ленина на другом берегу канала, была создана скульптором Сергеем Меркуровым. Работы велись пять лет. Были возведены грандиозные сооружения с фундаментами на глубине 11 метров и фигурами высотой 15 метров, а с постаментами —26 метров. Позднее, в 1939-м, созданная этим же скульптором 25-метровая мраморная фигура Сталина стала украшением главной площади Всесоюзной сельскохозяйственной выставки – будущей ВДНХ. После войны С. Д. Меркуров создал еще одну, на этот раз из кованой меди, статую вождя, которая была воздвигнута в Ереване. Высота ее, вместе с постаментом, составляла 49 метров.

Величественная фигура Сталина была установлена в столице Грузии. Д. Стейнбек, посетив городской музей в Тбилиси, записал: «У дороги, ведущей к этому музею, возвышается, вероятно, одна из самых больших и эффектных статуй Сталина в Советском Союзе. Это гигантский монумент высотой, наверное, в несколько сот футов, и его контуры повторяются в неоне. И хотя эта система сейчас сломана, говорят, что когда она работала, изображение было видно за двадцать восемь миль» [184, с. 102].

Полтора десятка мозаичных и скульптурных изображений Сталина были вписаны (главным образом, в победные и послевоенные годы) в прекрасные архитектурные ансамбли станций московского метро. Это были символы Победы и знаки глубокой благодарности ее творцу. Все они были уничтожены в пору разгула хрущевщины. Недавно в вестибюле станции «Курская» были восстановлены лишь строки государственного гимна той страны, но строки – с его именем. С какой же яростью ополчились против этого враги сталинского культа! Насколько все-таки страшно для них его возрождение! И это понятно: ведь его ренессанс равнозначен возрождению великих надежд его эпохи, столь ненавистных врагам российского народа.

Исполинский монумент Сталина (общая высота 54 метра) работы скульптора Е. В. Вучетича был воздвигнут на Волго-Донском канале. Журналист А. А. Вьюник, побывавший в 1952 г. на строительстве этого канала, который называли тогда первенцем великих строек коммунизма, сделал такую зарисовку: «Здесь у города-героя Сталинграда канал берет свое начало. На высоком берегу Волги воздвигнут величественный скульптурный монумент Иосифа Виссарионовича Сталина. Высота монумента достигает шестидесяти метров. Выполненная из кованой меди, скульптура великого вождя видна за десятки километров с теплоходов, идущих по Волге и трассе канала, с улиц и площадей Сталинграда» [109, с. 134]. Замечательными произведениями монументального искусства были и сорокаметровая триумфальная арка со стороны Волги, и другая – со стороны Цимлянского моря, и здания шлюзов, и едва ли не все другие сооружения на канале. Это были результаты вдохновенного труда, и они не имели права не быть прекрасными.

В далекой Сибири, в горах Забайкалья художником из среды заключенных был создан гигантский портрет Сталина на склоне горы. Он был хорошо виден всем проезжающим по транссибирской железнодорожной магистрали. Художник-энтузиаст своим талантом и вдохновенным трудом создал это произведение в невиданно короткие сроки. Это был совершенно необычный и неповторимый результат творчества и подвижнического труда, результат любви и преданности вождю.

Были и другие оригинальные творения, вдохновленные желанием соединить с его образом наши вершинные достижения, что прекрасно выражено в плакатах той поры, нередко гениальных и по идее и по исполнению, таких как «Придем к изобилию!» или «Великий Сталин – светоч коммунизма». Были лиричные живописные полотна, к примеру, «Триумф победившей Родины». Были смелые художественные новации. Так, в фондах Всесоюзной (ныне Всероссийской) книжной палаты хранится рисунок, изображающий Сталина. Но рисунок этот является своеобразным изданием Конституции СССР 1936 года, что хорошо видно вблизи: текст расположен прямо на изображении вождя (на лице, на шее), да так виртуозно, что издали строчки воспринимаются как штрихи и пунктиры его портрета.

Здесь почти невозможно воспроизвести хотя бы только бесспорные шедевры художественной сталинианы. Но отважимся несколько подробнее показать порожденные его образом чудеса вдохновения в таком текстуально компактном жанре словесного искусства, как поэзия.

Сталин любил литературу вообще, но, по-видимому, в особенности любил поэзию, – его стихотворные опыты ранней юности были впечатляющи: Расул Гамзатов был уверен, что, если бы не революция, из «горийского мальчика» вырос бы «второй такой певец, как Руставели», но и не ставши стихотворцем, он «величайшим стал поэтом»: ведь «нет на свете лучше песни, чем доблестная жизнь его». Что ж, говорят, в России поэты никогда не ошибались. Очевидно, потому, что настоящая поэзия всегда питается из глубинного источника народной культуры. Так и Р. Г. Гамзатов точно уловил суть: не достижения, не свершения, при всем их величии, а именно его жизнь, чистая и праведная, стала песней народной любви к нему. И образ Сталина, выношенный в глубинах народной души и явленный в произведениях советской поэзии, – это, несомненно, одно из наивысших и прекраснейших ее достижений. Его созданием вдохновлялись лучшие из лучших ее творцов.

Имя Сталина еще в середине 20-х появляется в стихах Владимира Маяковского, памятных людям моего возраста по школьному учебнику советской литературы:

 
Я хочу,
            чтоб к штыку
                                приравняли перо.
С чугуном чтоб
                        и с выделкой стали
о работе стихов,
                           от Политбюро,
чтобы делал
                        доклады Сталин.
 

Сам же Маяковский, видя себя в едином строю борцов за социализм («Идея одна. Чувство одно. Разница только в способе выражения»), решительно становится в этой борьбе рядом со Сталиным. Нередко перефразирует его, облекая сталинские слова в форму поэтического лозунга. Вот, к примеру, мысль Сталина: «Самокритика есть признак силы, а не слабости нашей партии». А вот лозунг-призыв, выраженный Маяковским:

 
Мы всех зовем,
                         чтоб в лоб,
                                                а не пятясь,
критика
            дрянь
                        косила, —
и это
            лучшее из доказательств
нашей
            чистоты и силы.
 

В 30-е годы сталинская тема мощно зазвучала в стихах будущих гигантов нашей поэзии. Александр Твардовский обращается к имени вождя в своих поэмах тех лет. Оно поэтизируется в стихотворениях таких крупных талантов, как Борис Пастернак, Василий Лебедев-Кумач, Михаил Исаковский, Алексей Сурков, Джамбул Джабаев, Сулейман Стальский.

Б. Л. Пастернак видит величие и «сверхчеловечность» Сталина в его нравственном подвиге во имя всего человечества:

 
А в те же дни на расстоянье,
За древней каменной стеной
Живет не человек, – деянье:
Поступок, ростом с шар земной.
 

В 1936-м М. В. Исаковский пишет «Песню о Сталине», по-видимому, первую в своем роде и замечательную тем, что в ней позже многое воспринималось, да и сегодня воспринимается скорее как прозрение будущего, нежели как поэтизация сущего (таковы строки о Сталине-полководце). Не случайно после войны в новой редакции этой песни («Шумят плодородные степи») автор счел нужным лишь несколько сократить текст, написанный десять лет тому назад, – настолько он соответствовал духу нового исторического времени. А ведь между этими двумя вариантами песни пролегла великая война и свершилась великая сталинская Победа.

Классик белорусской поэзии Янка Купала не сомневался, что его песня о Сталине – лучшая, ибо в ней – отзвук высоких чувств, живущих в сердцах миллионов простых тружеников:

 
О Сталине лучшая песня моя!
Та песня звучит в миллионах сердец:
Поет ее в поле колхозном жнея,
Поет на лугу на зеленом косец.
 

Уже в те годы имя Сталина вошло и в народные песни, и в частушки, которые исполнялись на концертах художественной самодеятельности во время разного рода агитационно-пропагандистских мероприятий, связанных с политической жизнью страны. Ветеран молодежного движения тех лет Евгений Евсеев из Омска вспоминает о том, что различные мероприятия на агитпункте нередко сопровождались выступлениями школьной самодеятельности. Там нередки были незатейливые вариации на сталинскую тему, например, частушки вроде этой:

 
Я сорву цветочек алый,
Приколю его на грудь.
Это ты, товарищ Сталин,
Вывел нас на верный путь.
 

По воспоминаниям С. А. Кричевской, на детских новогодних утренниках в Колонном зале Дома союзов, сценарии которых писали мастера детской литературы, звучали песни, прославляющие вождя:

 
В дружный круг у елки встанем
И споем со всей страной:
«Славься, наш великий Сталин!
Славься, Сталин наш родной!»
 

Особенно вдохновляющей стала сталинская тема в годы войны и после нее: ему верили, на него надеялись, к нему были обращены все взоры. Константин Симонов в осажденной Одессе пишет стихотворение, в котором тревога за страну звучит сильнее, чем тревога за родных, ибо их судьба зависит от судьбы страны, а ее судьба – от Сталина:

 
Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?
Ты слышишь нас, мы это твердо знаем.
Не мать, не сына в этот грозный час —
Тебя мы самым первым вспоминаем.
 

В 1943-м, когда уже разгоралась заря грядущей Победы, был объявлен конкурс на создание нового Гимна Советского Союза. Предпочтение было отдано тексту Сергея Михалкова и Эль-Регистана, в котором торжественно звучали строки:

 
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Сталин – на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил.
 

Осмысливая «по свежим следам» истоки народного подвига, послевоенная поэзия обращается к личности Сталина и говорит о его полководческом даровании, о его волевых качествах. Алексей Сурков особо акцентирует внимание на легендарной силе сталинской воли и магическом влиянии его духа. В талантливом, проникновенном стихотворении «Вождь», написанном 9 мая 1945-го, поэт говорит о нем, даже не называя его имени:

 
Когда враги теснили нас,
И было нам невмоготу,
Он рядом с нами в грозный час
Стоял на боевом посту.
В полях, обугленных войной,
Под черным облаком беды
Он волею своей стальной
Крепил солдатские ряды.
 

Примечательно, что вождь для солдата не только знамя и даже не только носитель стальной воли, но и товарищ, на плечо которого можно опереться в трудный час. А. А. Сурков и потом обращается к той же самой мысли, в которой выражена эта, своего рода «окопная», правда:

 
На богатырские дела
Нас воля Сталина вела.
Он вместе с нами шел в строю,
Он вместе с нами был в бою.
 

Вершиной поэтизации его образа стали торжества, связанные с его 70– летием 21 декабря 1949 года. А. Т. Твардовский прочитал тогда «Слово советских писателей к товарищу Сталину», в котором была в прекрасной поэтической форме выражена тема всенародной любви к вождю:

 
Есть в мире сила неподкупных слов,
Но чувства есть, которым в слове тесно.
Есть на земле народная любовь,
Такая, что не выразить словесно.
Великий вождь, любимый наш отец,
Нет, не слова обращены к Вам эти,
А та любовь простых людских сердец,
Которой не сравнить ни с чем на свете.
Как день, светла, как молодость, сильна
В своем великом и живом порыве
Она вождю и другу отдана,
С кем стали мы на свете всех счастливей.
 

Это говорил человек, источниками творчества которого были благородные, высокочеловечные идеи добра и правды, единства слова и дела…Он любил повторять народное изречение: «Все минется, а правда останется». По свидетельству его дочери В. А. Твардовской, однажды она, услышав радиопередачу о Сталине, недовольно сказала что-то вроде «опять о нем». Отец резко оборвал ее: «Ты всем обязана этому человеку».

Я хорошо помню, что в те юбилейные дни этим чувством всеобщей любви буквально был пропитан сам воздух Советской державы. Стихи о Сталине были, что называется, «на слуху» у каждого школьника. К примеру, вот эти звучали под Новый год:

 
Новый год над мирным краем,
Бьют часы двенадцать раз…
Новый год в Кремле встречая,
Сталин думает о нас.
Он желает нам удачи
И здоровья в Новый год,
Чтоб сильнее и богаче
Становился наш народ.
 

(С. Михалков)

Или – тоже новогоднее, но звучавшее более задушевно, прочувствованно и от этого – более серьезно, раздумчиво:

 
Шуршит по крышам снеговая крупка.
На Спасской башне полночь бьют часы.
Знакомая негаснущая трубка,
Чуть тронутые проседью усы.
Он наш корабль к победам вел сквозь годы,
Для нашей славы временем храним.
И в эту ночь над картой все народы
В седом Кремле склонились вместе с ним.
 

(А. Сурков)

Тогда едва ли не каждое сердце, наполненное патриотическим чувством, стремилось выразить его стихами, обращенными к нему, и не только как к вождю, но и как к любимому отцу в стране-семье. Знаменитый певец, актер и поэт Александр Вертинский (талант которого Сталин высоко ценил), возвратившийся на родину из эмиграции в 1943-м, написал задушевные стихи. Это было послание, красиво отпечатанное на большом листе глянцевой бумаги, оформленное как почетная грамота и подписанное автором. В нем великий полководец нарисован красками, придающими ему черты любимого человека – товарища, брата, отца. Вот он на военном параде: «Чуть седой, как серебряный тополь…» И эта седина напоминает о том, сколько ему пришлось вынести тревог и великих забот во время войны, когда на него была вся надежда… И он оправдал ее не только своим полководческим умом, но и тем, что взрастил воинов, которые были готовы к роковым испытаниям:

 
И в боях за Отчизну суровых
Шли бесстрашно на смерть за него,
За его справедливое слово,
За великую правду его.
Как высоко вознес он державу,
Мощь советских народов-друзей,
И какую всемирную славу
Создал он для Отчизны своей!
 

Александр Николаевич не отрекся от этого стихотворения и в годы хрущевщины, когда кое-кто из прежних сладкопевцев опустился до клеветы на Сталина, когда гонениям подвергались те, кто остался верен его идеям, его памяти. А. Н. Вертинский, по свидетельству писателя Владимира Успенского, продолжал публично исполнять свою «Песню о Сталине».

Подобные чувства звучали и в других песнях. Композитор А. Г. Новиков автор песни – одной из самых лиричных – «Добрый день, товарищ Сталин» на слова поэта Ф. Д. Канатова. Вот запев и припев:

 
Над Кремлем заря взлетела,
Вся Москва озарена.
Принимается за дело
Вся Советская страна.
И летит к весенним далям
Песня в солнечный рассвет
Добрый день, товарищ Сталин,
Шлет страна тебе привет.
 

Олицетворением нравственности, благородства, преданности Родине, служения высшим идеалам предстает он на сохранившемся у меня в памяти предвыборном плакате тех лет со стихами С. В. Михалкова:

 
Я гражданин восемнадцати лет,
Я выбираю в Верховный Совет.
Преданных партии выберу я, —
Партия Сталина – совесть моя.
 

Прославление его имени поэтическими средствами – одно из главных направлений символизации его образа. О том, что значило это имя для нас в грозовые годы, пишет А. А. Сурков, вспоминая недавние сражения:

 
«За Сталина!», – кричал комвзвод,
И сквозь свинец, топча снега,
Мы с именем его вперед,
Как львы, бросались на врага.
 

В «Песне о Сталине» С. Я. Алымова – одной из самых замечательных по своей сакральной энергии и вдохновляющей силе – говорится:

 
Много песен поет наш советский народ
Над полями, лесами густыми.
В каждой песне звучит, в каждой песне живет
Всенародное Сталина имя.
Это имя мы носим повсюду с собой,
С ним открыты все шири, все дали.
Мы на подвиг любой все пойдем за тобой,
Наше знамя победы, наш Сталин!
 

В те годы в стране и во всем мире развертывается инициированное Сталиным массовое движение сторонников мира. Здесь его образ тоже приобретает «плакатные» черты. Поэт Л. А. Озеров в песне «Советские люди – за мир» прочерчивает линию связи времен от ленинского декрета о мире, который когда-то «надеждой засиял для всех народов», до сталинского всемирного движения сторонников мира:

 
Вперед, за мир идем одной семьей,
И все народы встали вместе с нами.
Великий Сталин поднял над землей
Немеркнущее ленинское знамя.
 

Именно тогда, особенно в начале 50-х, его образ в представлении многих стал зримо сливаться с божественным. Интересно в связи с этим следующее сравнение. Когда-то молитва православного христианина, облеченная в формы лирической поэзии, звучала так:

 
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
 

А вот как писал поэт, обращаясь к Сталину в те благословенные годы, когда все вокруг дышало воздухом недавней Великой Победы, когда страна возрождалась и расцветала в едином порыве, а лучи его вселенской славы слились в ослепительный небесный ореол:

 
Все дела, все мысли и дерзанья,
Все биенье трепетных сердец,
Жизнь до самого последнего дыханья —
Вот тебе, любимый наш отец.
 

Это была вершина, это был апофеоз великой, небывалой во всей мировой истории, ни с чем несравнимой всенародной любви.

И все-таки подлинная ее всеохватность, неизмеримая глубина и потрясающая сила были вскрыты и обнажены – сверх всех возможных пределов – вестью о его кончине…

ВЕЧНОСТЬ

…Никто не ожидал конца. Как будто, ничто его и не предвещало. Он был на вершине славы, его солнце было в зените. Возраст был не таким уж преклонным. Руководимая им страна находилась на крутом взлете. Западные политики нервничали в опасении, что Советский Союз вот-вот станет недосягаемым для их притязаний. Простые люди во всем мире связывали с его именем свои надежды. Казалось, все пребывали в уверенности, что он небожитель и потому бессмертен. И вот, как ночь среди бела дня, наступает 5 марта 1953 года…

…«Сталин в Кремле», – это казалось таким незыблемым фундаментом всей нашей жизни, что я никак не мог принять душой мысль о его кончине. Классный руководитель Герман Николаевич накануне тревожным голосом сообщил нам: «Нашу страну постигло большое несчастье – заболел товарищ Сталин». (Напомню, что ни радио, ни – тем более – телевидения в наших домах тогда еще не было). Новость поразила нас и этой тревожной интонацией, и необычностью содержания, – ведь о его здоровье никогда ничего не говорили. Мы враз посерьезнели, сохраняя, тем не менее, некую мистическую уверенность в том, что его «не может не быть». Но утром, когда мы пришли в школу, его портрет, висевший в большом зале, был уже убран хвойными ветками и красно-черной лентой, а по радио неповторимым голосом диктора Юрия Левитана передавали правительственное сообщение о его смерти.

Мы стояли и слушали молча, потрясенные чувством какой-то неосязаемой, но всепроникающей и опустошающей утраты, потери не вполне ясного, но всеобъемлющего смысла, незримо наполнявшего нашу жизнь. Это было чувство вселенского несчастья. Нашим полудетским душам, впитавшим воздух тех лучезарных лет, происшедшее казалось неправдоподобным, противоестественным. Помню, как, придя домой, я снова и снова писал фразу «Сталин умер», по-видимому, заставляя себя привыкнуть к этой мысли. Потом решительно зачеркивал слово «умер» и крупно, жирно писал поверх «жив!!!»… Мужики, приходившие к отцу поговорить о жизни, выражали свои чувства как-то по-житейски, по-семейному – то ли по-братски, то ли по-сыновьи: «Жалко!»

Многие сегодня полагают, что его отравили, но каких-либо серьезных оснований для подобных суждений не существует. Кровоизлияние в мозг – типичнейший случай для людей, ведущих такой образ жизни, который сопряжен с постоянным умственным напряжением. Война особенно сильно подорвала его физическое здоровье, – мы должны быть благодарны природе за то, что она «позволила» ему прожить 73 года, в том числе, восемь лет – после окончания войны. Я верю, что он умер естественной смертью, и даже если ему вовремя была бы оказана медицинская помощь, его не удалось бы спасти…

В 1953-м у меня была подписка на «Пионерскую правду». Сосредоточенно читал все, что писали о его смерти и похоронах. Сохранил все номера с фотографиями, портретами, речами соратников. Не видя этих событий воочию, я как будто слышал их отзвуки издалека и чувствовал себя причастным к людскому горю, разлившемуся по всей стране. Тогда и после попадали ко мне и другие газеты и журналы, относящиеся к тем тяжелым и вместе с тем незабвенным дням, – храню все.

Все замерло в те дни в невыразимой печали. Позже, в студенческие годы, в пору разнузданной хрущевщины, я писал о нем стихи и читал их тем из своих товарищей, у кого они могли вызвать сочувственное отношение. Там было и об этих памятных днях:

 
И вдруг…
Как будто ночь внезапно наступила,
Погасло солнце, в горе утонув.
Как будто кровь в моих свернулась жилах,
И сжалось сердце, болью полоснув.
 

В этих словах я стремился выразить не столько собственное, еще не созревшее тогда для подобной глубины, горестное чувство, сколько некое чувство общее, «интегральное», как бы носившееся в воздухе и владевшее всеми окружающими. Вряд ли тогда мы были способны объяснить природу этого чувства. Пожалуй, только сегодня стало ясно до предела то, что тогда лишь смутно ощущалось: это был конец эпохи – самой великой и славной, самой впечатляющей и триумфальной эпохи нашей истории.

Это была эпоха небывалого расцвета всех сфер общественной жизни – экономики и политики, науки и технологии, литературы и искусства. Это была эпоха высочайшего взлета человеческого духа. Имена-символы этой благословенной эпохи – Алексей Стаханов и Паша Ангелина, Валерий Чкалов и Марина Раскова, Владимир Вернадский и Константин Циолковский, Георгий Жуков и Константин Рокоссовский, Александр Матросов и Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев и Олег Кошевой, Михаил Шолохов и Александр Твардовский, Дмитрий Шостакович и Галина Уланова, Сергей Эйзенштейн и Любовь Орлова, Игорь Курчатов и Сергей Королев. Это они, лучшие из народа, создавали гордую славу Страны Советов, создавали с именем Сталина, по его державным замыслам, под его мудрым водительством.

И когда он умер, в скорби оцепенели все. Над страной опустился глубокий траур. Всеобщее горестное чувство выразил тогда в обращении к правительству Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I:

«От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю самое глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.

Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех народов, населяющих его.

Его кончину с глубокой скорбью переживает вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.

Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.

С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память.

6 марта 1953 г. Алексий, Патриарх Московский и всея Руси» (Известия. – 1953. – 10 марта).

9 марта, в день похорон вождя Патриарх произнес речь перед панихидой по нем в Патриаршем соборе:

«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.

Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами – пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в веках.

Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.

Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.

В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.

Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.

Вчера наша особая делегация в составе Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая, возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.

Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память» (Журнал Московской Патриархии. – 1953. – №4. – С. 3).

С удивительной точностью выразил Патриарх Алексий свое понимание необыкновенной успешности, которая была присуща руководящей деятельности вождя. Его личность обладала той духовно-нравственной силой, в которой был заключен источник колоссальной созидательной энергии, явленной нашим народом в годы его правления. Прозорлив был маститый служитель религиозного культа, – ведь, кажется, нет еще никаких признаков грядущей социальной катастрофы, а он отчетливо видит, что духовная энергия народа в одночасье утратила свой источник: «Упразднилась сила великая…»

Не меньший интерес, с этой точки зрения, представляют для нас чувства, мысли и предощущения, охватившие тогда тех, кто своим научным, художественным или иным творчеством внес весомый личностный вклад в великие свершения сталинской эпохи. Несомненно, что эти люди призваны были лучше других понимать и характер исторического времени, и то, какое влияние на него оказали как масштаб личности, так и великие деяния вождя советского народа.

Тяжело переживал его смерть ныне всемирно известный творец космонавтики С. П. Королев. 5 марта он вылетел из Москвы на полигон Капустин Яр. В тот день, еще не зная о кончине вождя, он пишет, адресуясь к жене:

«Тревога не оставляет сознание ни на минуту. Что же с ним будет и как хочется, чтобы все было хорошо».

6 марта: «Умер наш товарищ Сталин… Так нестерпимо больно на сердце, в горле комок, и нет ни мыслей, ни слов, чтобы передать горе, которое нас всех постигло. Это действительно всенародное, неизмеримое горе – нет больше нашего родного товарища Сталина… В самые трудные минуты жизни всегда с надеждой и верой взоры обращались к товарищу Сталину. Самый простой, самый маленький человек мог к нему обратиться и всегда получал просимую помощь. Его великим вниманием была согрета любая область нашей жизни и работы… Сталин – это свет нашей жизни, и вот его теперь нет с нами…» [40, с. 422].

И далее: «Вспоминаю, как были мы у товарища Сталина 9 марта 19.. года (в письме год не указан – В. Т.). Так все было неожиданно, а потом так просто; мы ожидали его в приемной и вошли – какое волнение охватило меня, но товарищ Сталин сразу заметил и усадил нас. Началась беседа. Все время он ходил по кабинету и курил свою трубку. Все было коротко и ясно. Много спрашивал, и много пришлось говорить. Эти часы пролетели незаметно. Как заботливо говорил он о всех нас и как глубоко направил по правильному пути наш труд. А ведь многое из того, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному. И как это хорошо и ясно все стало.

Говорили и о будущем, о перспективе. Д. Ф. (Устинов – В. Т.) потом мне сказал, что слишком много было сказано о нас в розовом тоне, но я с этим не могу согласиться, – где же, как не у товарища Сталина, можно говорить легко и то, что думаешь, чего хочешь. Великое выпало мне счастье – побывать у товарища Сталина» [Там же, с. 391—392].

7 марта: «Не могу ни за что взяться и собраться с мыслями».

8 марта: «Как страшно тяжело на сердце».

9 марта: «Слушали по радио похороны товарища Сталина. Как хорошо говорили тов. Маленков, Берия и Молотов. Кроме неисчерпаемого народного горя к тому, что было сказано, добавить нечего. Наш товарищ Сталин всегда будет жить вечно с нами» [Там же, с. 422].

Эти написанные в дни всенародной скорби слова великого гения научно-технической мысли – того, кто первым в истории человечества вывел землянина на космические орбиты, – потрясают и сегодня своей предельно обнаженной искренностью. Тем более, что воспринимаются они через факт его осуждения перед войной на заключение в колымских лагерях.

Вот как этот факт интерпретирует журналист Ярослав Голованов, известный многочисленными очерками о советских ученых, автор обширнейшей (восьмисотстраничной) биографии С. П. Королева, изданной в 90-х годах. Процитировав письмо Сергея Павловича, он вопрошает: да как же понять все эти переживания? Ведь не мальчишка – за плечами и Лубянка, и Бутырки, и Колыма?! «Он жил, разговаривал, работал с сотнями осужденных людей, знал, убежден был в их абсолютной невиновности, тогда как он, очень умный человек, психолог, великий знаток людей мог не связать своей судьбы, судьбы своих товарищей, уничтоженных физически и духовно искалеченных, с именем Сталина?!» [Там же, с. 422—423].

И предлагает ответ, вполне типичный для людей этой, далеко не малочисленной, породы: «В том-то и драма Королева, что писал он искренне, что даже он, человек невероятно раскрепощенного мышления и раскованной воли, задавить в себе раба был не в силах. Он, всю жизнь обгонявший время, был, тем не менее, и продуктом своего времени. Поэтому, кстати, и интересен он для потомков. Увы, Королев был искренен: раб оплакивал господина. Он даже Устинова в одном из писем называет «хозяином». Просто плакать хочется. Нет, не Королева оплакивать – время, в котором он жил» [Там же, с. 423].