Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Командующий немецкими войсками на московском направлении фельдмаршал Ф. фон Бок, по словам Ф. Гальдера, говорил 18 ноября, что оба противника сражаются на пределе своих возможностей, а потому «верх возьмет тот, кто проявит большее упорство». В этот момент напряженного противоборства сталинская воля, помноженная на его веру в свои войска, оказалась сильнее. Продолжались тяжелые оборонительные бои, враг все еще шел вперед, а мы готовили контрудар. Важно было точно выбрать момент и без паузы перейти в наступление.

Обдумыванием плана контрнаступления были заняты Б. М. Шапошников и А. М. Василевский. Сталин взвешивал все обстоятельства. Надо было, создавая ударный кулак, безошибочно уловить переход противника в кризисное состояние, чтобы, не имея решающего превосходства в силе, успешно атаковать его. К концу ноября стало ясно, что для дальнейшего наступления у врага нет сил. Сталин считал, что наше время еще не пришло, но, получив сообщение о доставке немцами в район Красной Поляны огромных осадных орудий для прямого обстрела Москвы, решил: откладывать больше нельзя. 30 ноября он утвердил план контрнаступления всех трех фронтов.

Утром 6 декабря войска Западного фронта перешли в наступление севернее и южнее Москвы. Под Калинином и Ельцом двинулись вперед войска Калининского и Юго-Западного фронтов. Развернулось грандиозное сражение, которое закончилось нашей блестящей победой. Враг был разгромлен и отброшен от столицы. Немецкий историк К. Рейнгардт позднее констатировал: «Момент для проведения контрнаступления был выбран русскими очень удачно. Армии и танковые группы, входившие в состав группы армий «Центр», только что прекратили наступательные действия и еще не успели занять позиции для обороны. <…> Немецкое командование было застигнуто врасплох» [118, с. 242—243].

Наш противник имел значительное превосходство в живой силе, артиллерии и танках, и в этих условиях успех контрнаступления целиком обеспечивался такими факторами, как высокий боевой дух, мастерство и самоотверженность войск, решительность и точность действий командования, его способность принимать смелые и – в то же время – глубоко взвешенные, оптимальные решения. Именно эти факторы были мобилизованы умом и волей Сталина. На протяжении всего двухмесячного сражения его не покидают спокойствие и уверенность в победе. Таким он остается даже в критические дни октября, когда немцы прорвали нашу оборону в районе Можайска. Авиаконструктор А. С. Яковлев вспоминал:

«В эти напряженные дни, которые переживала Москва, а с нею и вся страна, мне довелось побывать у Сталина. Настроение было, прямо скажу, нервное. Все мы, причастные к оборонной промышленности, особенно чувствовали свою долю ответственности за положение на фронте.

Сталин принял меня и наркома в Кремле у себя на квартире, в столовой. Было часа четыре дня. Когда мы зашли в комнату, то почувствовали какую-то необычную тишину и покой. Сталин был один. По-видимому, перед нашим приходом он прилег отдохнуть. На стуле около дивана в белом полотняном чехле лежал раскрытый томик Горького, перевернутый вверх корешком.

Поздоровавшись, Сталин стал прохаживаться вдоль комнаты. Я очень внимательно всматривался в эту знакомую фигуру и старался угадать душевное состояние человека, к которому были теперь устремлены взоры и надежды миллионов людей. Он был спокоен, в нем незаметно было никакого возбуждения. Чувствовалось, правда, крайнее переутомление Сталина, пережитые бессонные ночи. На лице его, более бледном, чем обычно, видны следы усталости и забот. За все время разговора с нами, хотя и невеселого, его спокойствие не только не нарушилось, но и передалось нам.

Он не спеша, мягко прохаживался вдоль обеденного стола, разламывал папиросы и набивал табаком свою трубку. Делал это очень неторопливо, как-то по-домашнему, а от этого и вся обстановка вокруг становилась обыденной и простой. Успокаивающе действовал также и примятый диван, на котором он только что отдыхал, и томик Горького, и открытая, неполная, лежавшая на столе черно-зеленая коробка папирос «Герцеговина Флор», и сама манера набивать трубку, такая обычная и хорошо знакомая» [210, с. 282].

Итак, «упрямые» факты свидетельствуют: Сталин от начала и до конца битвы был уверен, что столицу не отдадим. И готов был защищать ее до последней капли не солдатской лишь, но и своей крови. Поэт Феликс Чуев, близко знакомый с крупнейшими полководцами и политическими деятелями той эпохи, а потому знавший многие детали событий, которые происходили в высшем эшелоне власти, воспроизводит полулегендарный эпизод. Немцы уже на подступах к столице. Зенитные орудия у стен Кремля бьют по вражеским самолетам, которые время от времени прорываются к центру Москвы. Люди из окружения Сталина, оставшиеся при нем после эвакуации правительства в Куйбышев, с нетерпением ждут, когда же поедет он сам. И вот кому-то приходит в голову «хитроумная» мысль: давайте спросим, когда отправлять в Куйбышев полк его охраны. Ответ Сталина достоин высокой поэзии. Ф. И. Чуев пишет:

 
Дрожали стекла в грохоте воздушном,
Сверкало в Александровском саду…
Сказал спокойно: «Если будет нужно,
Я этот полк в атаку поведу».
 

И в этом весь Сталин – другого ответа быть не могло.

Наше успешное контрнаступление под Москвой – это первое крупное стратегическое поражение гитлеровской Германии, и оно было по достоинству оценено нашими союзниками по антигитлеровской коалиции. Ф. Рузвельт, президент США, 12 декабря 1941 года пишет Сталину: «Я хочу еще раз сообщить Вам о всеобщем подлинном энтузиазме в Соединенных Штатах по поводу успехов Ваших армий». У. Черчилль, премьер-министр Великобритании, 16 декабря 1941 года констатирует: «Неудачи и потери Гитлера в России являются главным фактором в войне в настоящее время <…> Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не сыграли какой-либо роли в этом событии». Для Сталина же наша победа в великой битве под Москвой – первый шаг на пути к полной победе над врагом. Британскому министру иностранных дел Антони Идену, посетившему подмосковный фронт в декабре 1941-го, он сказал:

– Русские были два раза в Берлине, будут и в третий раз… [22, с. 238].

СТАЛИНГРАД

Оправившись от разгрома под Москвой, гитлеровцы приступили к реализации плана наступления на юго-западе СССР. Для Сталина это не было неожиданностью. Несмотря на то, что главный удар в 1941-м немцы нанесли в направлении Москвы, он полагал, что рано или поздно именно юго-западное направление станет для нас главенствующим. Так, еще в предвоенные годы его не покидала мысль о ключевом значении кавказского региона в стратегических замыслах западноевропейских стратегов.

По воспоминаниям генерала армии И. В. Тюленева, напутствуя его при назначении на должность командующего войсками Закавказского военного округа в 1938 г., Сталин говорил:

– Тщательно готовьте войска. Возможно, придется действовать в очень сложных условиях [196, с. 155].

Весной 1942 года наши войска потерпели поражение в Крыму и под Харьковом. Воспользовавшись этим, враг в июне перешел в наступление по расходящимся направлениям – на Сталинград и Кавказ. Ему были нужны выход к Волге и бакинская нефть. Проблема горючего для Германии была острейшей. К началу войны немцы производили примерно 8—9 миллионов тонн бензина и дизельного топлива, в основном из угля – методом гидрогенизации его под высоким давлением. Своей нефти у них практически не было. Вот почему особые надежды они возлагали на быстрый захват нефтяных промыслов Кавказа и Закавказья, которые перед войной давали нам более 80 процентов всей добываемой нефти.

Летом немцы уже вышли к предгорьям Кавказа, стремясь захватить грозненские нефтяные скважины. Как рассказывал Н. К. Байбаков, бывший тогда уполномоченным Государственного Комитета Обороны по обеспечению фронта горючим, Сталин лично ему дал поручение: «Сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам». Наши специалисты разработали тогда по-настоящему радикальный способ ликвидации скважин, и почти за полугодовой период оккупации Краснодарского края немцам не удалось восстановить ни одной из них.

Сталин, как когда-то М. Б. Барклай-де-Толли, командовавший русской армией до М. И. Кутузова, отлично понимал, что Волга – это рубеж, который оставлять нельзя. Между тем, войска Красной Армии откатывались назад, угроза дальнейшего продвижения немцев к Сталинграду и на Кавказ все больше возрастала. В этой драматической ситуации 28 июля 1942 года Сталин издал приказ № 227, широко известный по данному ему фронтовиками названию «Ни шагу назад!» В приказе говорилось:

«Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. <…> После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».

Сталин призывает: «Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу». И вот суть приказа: «Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины».

Заметим, что для объявления подобного приказа во всех армейских частях необходим был непререкаемый авторитет Сталина. Ведь что значит сказать воюющим солдатам и командирам: люди теряют веру в вас, в способность Красной Армии остановить противника? Надо быть уверенным, что в армии поймут это – поймут и создание штрафных батальонов, и расстрелы на месте трусов, паникеров, дезертиров. И все действительно было понято правильно, ибо в сознании каждого солдата и офицера устами вождя говорила сама Родина. Поэтому и воздействие приказа на войска и на всю ситуацию на фронте носило, прежде всего, духовный, мобилизующий, а потом уж карательный характер. Именно так оценивает это воздействие фронтовик, Маршал Советского Союза Д. Т. Язов:

«…Сталин как руководитель государства, как Верховный Главнокомандующий понимал, что дальше отступать нельзя. И тогда он и подписал приказ: «Ни шагу назад!» Могу сказать со всей убежденностью, что приказ сыграл огромную роль в поднятии духа армии и народа. Все осознали, что дальше отступать нельзя, мы будем стоять насмерть, но врага не пропустим. И собрав все силы, всю волю, весь свой боевой дух, наша Красная Армия остановила захватчиков, а потом погнала их на запад» (Время. – 1999. – №25). М. А. Шолохов оценил приказ в таких выражениях: «…Молитва народа попала в приказ Сталина. Очень верная, крепкая, нужная всем нам молитва-заповедь – ни шагу назад» (Наш современник. – 2000. – № 4. – С. 266).

Наше командование, подчеркивал Сталин в специальном меморандуме У. Черчиллю 13 августа 1942 года, исходя из достигнутой в июне договоренности с правительством Англии, строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 г. Расчет этот был основан и на личном заверении американского президента Ф. Рузвельта, данном В. М. Молотову во время его специальной поездки в Вашингтон. Сталин, уверенный в помощи союзников, даже сделал тогда публичное заявление, что война скоро будет закончена. Но тут в Москву приезжает У. Черчилль и сообщает, что второй фронт открыт не будет. Это чрезвычайно осложнило положение и не позволило осуществить планы разгрома врага и скорейшего завершения войны.

Располагая превосходством в силах и средствах, особенно в танках, самолетах и артиллерии, фашистские войска через большую излучину Дона вышли к Сталинграду и вторглись в предгорья Кавказа. Сталина беспокоит опасность проявления на Кавказе националистических и антисоветских настроений. В беседе с генералом И. В. Тюленевым в ноябре 1942 года он интересуется настроением войск и местных жителей, спрашивает, много ли разрушений в городах и селениях, каково состояние Военно-Грузинской дороги, как сражаются национальные дивизии.

«Наша беседа, – вспоминает генерал, – длилась около двух часов. Сталин мягкой походкой прохаживался по кабинету, изредка присаживаясь за стол, накрытый большой картой, синим карандашом делал на ней аккуратные пометки.

Кавказ Сталин знал хорошо. Называл не только города, но и отдельные населенные пункты, горные перевалы, реки на территории Грузии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, в районе Черкесска и Туапсе.

– Мы в Москве немного понервничали за ваш фронт, – сказал Верховный Главнокомандующий. – Но «кавказцы» молодцы, не подвели нас.

Затем в общих чертах он проинформировал меня о предстоящей Сталинградской операции и приказал готовиться к наступлению на Кавказе» [196, с. 195].

Битва под Сталинградом стала особенно ожесточенной и значимой для будущей нашей победы. Это был генеральный бой Сталина – битва «знаковая», подобная Куликовской, Полтавской или Бородинской. Но по своим масштабам и историческому значению она превзошла все сражения прошлого. Немцы бросили на сталинградское направление две тысячи танков (60% от всего их состава), столько же самолетов, что составляло 50% всей авиации, и около 40% всех пехотных частей, действовавших на советско-германском фронте. С обеих сторон в боях участвовало более двух миллионов человек. Боевые действия развернулись на территории в тысячи квадратных километров. Здесь столкнулись главные силы той и другой стороны. Это была самая грандиозная битва второй мировой войны, – здесь решалась судьба человечества.

Небывалое в истории по своему размаху жесточайшее сражение длилось двести дней и ночей. Бои шли за каждую пядь земли, за каждый дом, даже этаж и лестничную клетку, за каждую груду камней. От неистовых бомбежек небо сливалось с землей. Смерчи взрывов вспарывали волжскую гладь. Вода, окрашенная отсветами пожаров, вскипала кровавым цветом. Дробился камень, плавился металл. И только советский человек выстоял в этом аду. Выстоял и победил. Потому что все – от Верховного Главнокомандующего до рядового солдата – жили единой верой в победу над врагом. Потому что Сталин и Сталинград слились воедино в сердце каждого советского гражданина.

Замысел Сталинградской операции – образец полководческого искусства. Так, чтобы сковать силы противника в центре, на московском направлении, Ставкой была подготовлена отвлекающая наступательная операция на ржевском выступе. Зная о том, что немцы внедрили в наш Генеральный штаб офицером связи к маршалу Б. М. Шапошникову своего агента, который в действительности был нашим разведчиком, Сталин вызвал к себе П. А. Судоплатова и попросил организовать через него дезинформацию относительно наших намерений – создать впечатление, что советское командование готовит удар в районе Ржева. 4 ноября наш разведчик передал в абвер шифровку с мотивированным сообщением о том, что советские войска нанесут там решающий удар 15 ноября.

Эта дезинформация имела стратегическое значение: немцы вынуждены были перебросить в район Ржева дополнительно три дивизии, а контрнаступление под Сталинградом, начавшееся 19 ноября, явилось для них полной неожиданностью и по времени, и по масштабам. Оно привело к самому тяжелому поражению гитлеровской армии с начала второй мировой войны – к окружению, разгрому и сдаче в плен крупнейшей, 330-тысячной, группировки вермахта. Сталин, по словам немецкого военного историка генерала К. Типпельскирха, умело направил удары против румынских и итальянских частей, которые Гитлер использовал для прикрытия растянутого фронта группировки немецких войск. Всего же в сражениях за Сталинград Германия и ее сателлиты потеряли почти полтора миллиона солдат и офицеров, лишившись, таким образом, около четверти всех войск, действовавших на советско-германском фронте. Это были, по выражению Сталина, новые Канны.

У. Черчилль 1 февраля 1943 года телеграфировал Сталину: «Это изумительная победа». Ф. Рузвельт, 5 февраля: «…Поздравляю Вас с блестящей победой Ваших войск у Сталинграда, одержанной под Вашим верховным командованием», она «навсегда прославила Ваше имя…» Король Георг VI преподнес Сталинграду почетный меч как символ восхищения народов Британской империи и всего цивилизованного человечества. В Тегеране Черчилль вручил этот меч Сталину, который, обнажив его, благодарно поцеловал холодную сталь.

Сталинградская битва ознаменовала собой коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны, наметившийся еще в сражениях под Москвой. Она стала также поворотным пунктом и во всей второй мировой войне. Окончательный разгром гитлеровской военной машины стал вопросом времени. «Сталинград был закатом немецко-фашистской армии – после сталинградского побоища, как известно, немцы не могли уже оправиться», – говорил позднее Сталин.

Перелом выражался не только в том, что немцы понесли невосполнимые потери. Не менее важно было то, что они потеряли веру в победу. «Поражение под Сталинградом повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию, – писал бывший гитлеровский генерал З. Вестфаль. – Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск» [34, с. 240]. Как когда-то бывало с нами, немцы зачастую беспорядочно отступали – бежали, бросая оружие и технику. Превосходство во всех отношениях теперь было на нашей стороне. Вскоре по всему фронту от Ленинграда до Кавказа были развернуты наступательные операции советских войск.

Вместе с тем, враг чувствовал себя достаточно сильным, чтобы предпринять еще одно, ставшее для него последним, стратегическое наступление, результатом которого явилась Орловско-Курская битва. В этом ожесточенном сражении участвовало с обеих сторон 2 млн. 236 тыс. солдат и офицеров, 6216 танков и самоходных установок, 29 100 артиллерийских орудий и минометов, более 4200 боевых самолетов. А с учетом резервов противоборствующих сторон численность участвовавших в сражении войск превышала 4 млн. чел., танков и самоходных установок – 10 000, артиллерийских орудий и минометов – 50 000, боевых самолетов – 7000. Во всей мировой истории не было ничего подобного: нигде и никогда на столь ограниченном пространстве не сходились в смертельной схватке такие массы вооруженных людей и военной техники.

Однако советские войска после двух лет тяжелейших сражений превосходили противника и численно, и в вооружении, и в технических средствах, и в полководческом искусстве. В итоге гитлеровская армада потерпела сокрушительное поражение. Противник потерял более полумиллиона солдат и офицеров, около 1500 танков, 3500 самолетов, почти 3000 орудий. Сталин оценил эту победу как начало полного разгрома немцев и их сателлитов: «Курская битва поставила гитлеровские войска перед катастрофой». По приказу Верховного Главнокомандующего, в Москве 5 августа, впервые за всю войну, в честь войск-победителей был произведен артиллерийский салют. С этого момента победные салюты сопровождали весь дальнейший боевой путь Советской Армии в Великой Отечественной войне.

ПОБЕДА

Битва на Орловско-Курской дуге ознаменовала собой окончательное вступление войны в победную фазу: наше наступление на всех фронтах развивалось стремительно и неудержимо. Инициатива была безраздельно в руках советского командования, поэтому планирование военных операций велось с такой точностью, что было заранее известно, сколько километров в день будет пройдено в результате наступления.

Освобождение Украины, летнее наступление 1944 года в Белоруссии, снятие блокады Ленинграда, разгром врага в Крыму, Молдавии и Прибалтике, освобождение народов Восточной и Центральной Европы от фашистского рабства, наконец, битва за Берлин и капитуляция фашистской Германии – вот основные вехи победного марша Советской Армии на заключительном этапе войны, итогом которого явилась великая, не имеющая себе равных в истории человечества военная победа.

Сегодня много любителей порассуждать на тему о цене нашей победы. Слишком-де она была высокой: забросали врага трупами своих солдат. Чтобы это доказать, идут на прямую фальсификацию количества погибших. Известна цифра – 20 миллионов. Проверена по разным методикам, в том числе, демографическим. Кому-то показалось мало, – появилась новая цифра – 27 миллионов. Разумеется, без всяких доказательств. Но называют и 40 миллионов, и другие «впечатляющие» цифры. Кто больше, господа?.. Возня эта выглядит тем более кощунственной, что та высокая цена была заплачена не за амбиции политиков, а за избавление нашей Родины и народов Европы от фашистского порабощения. Жонглирование цифрами используется прежде всего для нападок на советский строй, на военное руководство и, конечно же, на Сталина как высшего руководителя страны.

Маршал Советского Союза Д. Т. Язов, последний министр обороны СССР, отмечал, что цифра наших потерь в войне – 20 или 27 миллионов – произвольна, ибо это главным образом потери гражданского населения, которые невозможно подсчитать с необходимой точностью. Главное же состоит в том, что эти потери характеризуют зверства врагов по отношению к мирным жителям (артобстрелы и бомбежки городских кварталов, массовые расстрелы заложников, сожжение заживо жителей деревень в заколоченных домах, расстрелы и гибель от нечеловеческих условий жизни в концентрационных лагерях), но никак не уровень нашего полководческого искусства. Для его характеристики важны цифры потерь на фронте.

А военные потери подсчитаны и хорошо известны. Они составляют 8 миллионов 553 тысячи человек. Есть «Книга памяти», и в ней зафиксировано это число. Правда, в Генеральном штабе, говорил маршал в одном из интервью, нет сведений о потерях железнодорожников, гражданских моряков и летчиков, партизан, – так что общие потери на фронте несколько больше (Время. – 1999. – №25).

Боевой опыт вермахта, накопленный в европейской войне, ошеломляющая сила удара (более чем трехкратное превосходство в танках и самолетах) привели к нашему отступлению с большими потерями в оборонительных боях. Мы потеряли в первый период войны, до начала Сталинградской наступательной операции, т. е. до 19 ноября 1942 года, убитыми более 3 млн. человек, и столько же наших военнослужащих попало в плен. В те тяжелейшие два года нашим войскам нередко приходилось стоять насмерть, не считаясь с потерями: под вопросом стояла государственная независимость страны. Это были неизбежные жертвы, без которых не было бы нашей Победы.

Но Ставка ВГК неизменно и жестко требовала от командующих всех уровней избегать неоправданных потерь. Так, в подписанной Сталиным директиве Ставки от 15 августа 1942 года говорится, что командование Сталинградского фронта, несмотря на неоднократные требования Ставки, не принимает мер к спасению дивизий 62-й армии, ведущих бои в окружении. Выражая свое негодование по этому поводу, Сталин даже ставит в пример… противника: «Немцы никогда не покидают свои части, окруженные советскими войсками, и всеми возможными силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти их. У советского командования должно быть больше товарищеского чувства к своим окруженным частям, чем у немецко-фашистского командования. На деле, однако, оказывается, что советское командование проявляет гораздо меньше заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно позора на советское командование». Он приказывает «немедленно организовать прорыв фронта противника, пробиться к своим окруженным дивизиям и организованно вывести их» [67, с. 72—73].

В победный период войны соотношение потерь резко изменилось. К примеру, при освобождении Минска была окружена и взята в плен 200-тысячная группировка немецких войск. Наши же потери в этой операции составили 25 700 человек. По данным современного немецкого историка Р. Оверманнса, в битве за Берлин немцы потеряли 600 000 военнослужащих, в то время как советские войска не досчитались 101 960 человек. В общем счете потери наступавших советских войск были в шесть раз меньше тех, которые нес при этом враг (Советская Россия. – 2002. – 11 июня). Конечно, и наступательную операцию нередко надо было завершить к точно определенному сроку, поскольку он увязан со сроками других операций, и его невыполнение поставит в тяжелое положение войска других фронтов, увеличит там число потерь. Поэтому и наступать иногда надо было, не считаясь с потерями. Но при отсутствии такой необходимости Сталин руководствовался только одним соображением: как можно меньше потерь, забота о личном составе войск – прежде всего.

И все-таки, говорят нам, цифра наших потерь на фронтах является гигантской. Да, но с этим никто и не спорит. Вопрос лишь в том, является ли эта цифра адекватной той силе, которая была на нас обрушена, и тем результатам, которых мы достигли. А об этом говорят не столько абсолютные цифры, сколько сравнение потерь, понесенных нами и нашим противником. Каково же общее соотношение потерь? Наши потери на всех фронтах составили 5 226 800 убитыми и умершими от ран и 3 619 300 пленными. По окончании войны из плена вернулось 1 836 000; погибло в плену или осталось в эмиграции 1 783 300 человек [45, с. 130—131]. Потери вермахта составили 6 923 700 человек, потери союзников Гитлера (Венгрии, Италии, Румынии, Финляндии) еще 1 725 800 человек, что в общей сложности составляет 8 649 500 солдат и офицеров.

Как видно отсюда, потери военнослужащих с той и с другой стороны примерно одинаковы. Если при этом учесть большую гибель наших военнопленных тоже по вине гитлеровцев, а также более высокий уровень технического оснащения вермахта в сравнении с Красной Армией, в первые месяцы – его «стартовое» превосходство как нападающей стороны, то наши потери представляются вполне адекватными условиям, масштабам и задачам военных действий. А разве фактическое предательство союзников, обещавших открыть второй фронт в 1942-м, потом в 1943-м и сделавших это только в 1944-м, не стоило нам многих и многих жизней? Сталин, напротив, спасал союзников в январе 1945 года, ускорив наше наступление. И в 1945-м в точности выполнил договоренность о вступлении СССР в войну с Японией.

Потери же самих союзников ничтожно малы в сравнении с нашими. О чем это говорит? О том, что они более умело воевали? Ни в коей мере! Это говорит лишь о том, что вклад союзников в общую борьбу против фашизма был минимальным: их войска хотя и «сковывали» дивизии врага фактом своего присутствия, но не громили их. Как свидетельствует Р. Оверманнс, суммарные потери вермахта за шесть лет войны против всех западных держав составили 340 тысяч человек, т. е. 6,4% от общих немецких потерь на всех фронтах. На советско-германском фронте за четыре года войны было уничтожено более 75% всех воинских формирований, живой силы и боевой техники вермахта. Разве это не говорит о том, на каком фронте был разгромлен враг?

Подчеркнем еще раз: наши огромные потери, в отличие от потерь немцев и их союзников, оправданы и освящены нашей победой. «Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, – не прошли даром и увенчались полной победой над врагом», – говорил Верховный Главнокомандующий в День Победы, 9 мая 1945 г. [172, с. 193].

Именно этот победный итог войны и позволяет утверждать, что «паритетное» соотношение наших потерь с потерями врага – свидетельство безусловного торжества советского полководческого искусства. Эффективность руководства войсками была одним из решающих факторов нашей победы. Речь при этом идет обо всех уровнях руководства, однако, без сомнения, судьба воюющей державы решается в высших его эшелонах, а потому и роль Сталина была здесь первостепенной.

Верховный Главнокомандующий – центральная фигура в любой военной кампании. Хрущев, стремясь дискредитировать Сталина, изрек ничтоже сумняшеся, что тот якобы руководил военными действиями по глобусу. Он, по своей простоте, полагал, что ему таким образом удалось «заклеймить» Сталина, как никчемного полководца. Незадачливому ниспровергателю «культа личности» было невдомек, что руководство «по глобусу», т. е. общее стратегическое руководство военными действиями, и есть самое трудное, самое ответственное дело на войне.

Это тем более справедливо, когда речь идет о войне, в которой участвовали миллионные армии, многие тысячи танков, самолетов, артиллерийских орудий. В войнах такого масштаба успех определяет правильность общей стратегии, охват неким единым чувством всего театра военных действий – фронта в тысячи километров и того, что происходит по обе его стороны. Верховный Главнокомандующий в ответе за все, но прежде всего – за стратегическое развертывание боевых действий. Подчеркнем: не только, и даже не столько – за конкретную военную операцию, сколько – за движение всей армии к победе или сползание ее к поражению.

Летом 1941 года, когда решался вопрос о судьбе Киева, начальник Генерального штаба Г. К. Жуков, был за то, чтобы сдать город, ибо, утверждал он, отстоять его невозможно. Недальновидная позиция стоила ему высокого поста: он не понимал, что борьба в безнадежной ситуации нередко является условием победы в войне. Но это понимал Сталин и требовал оборонять Киев до последней возможности.

Столицу Украины удержать не удалось. Но войска Юго-Западного фронта, стоявшие на рубеже Днепра, выполнили свою миссию: они сковали большие силы вермахта и задержали его продвижение на других направлениях. По словам И. Х. Баграмяна, участника тех боев, впоследствии Маршала Советского Союза, дело не только в том, что оборона Киева задержала наступление немцев на Украине и захват ими Донбасса: «Длительная и упорная борьба войск Юго-Западного фронта сыграла важную роль и в срыве гитлеровского плана молниеносной войны» [13, с. 127].