Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Если же говорить о результатах коллективизации, то главный из них состоял в том, что голод, который на протяжении столетий нашей истории был обычным явлением и уносил миллионы жизней, стал на этот раз последним: в Советском Союзе после завершения коллективизации массового голода больше не было никогда, даже в тяжелейшие военные годы. Уже в 1939 г. страна собрала рекордный урожай зерновых и с тех пор, исключая военные и первые послевоенные годы, наращивала урожаи, несмотря на постоянный отток сельского населения в город. В этом прежде всего и состоял экономический эффект коллективизации.

К тому же, этот эффект, при всей его значимости, нельзя рассматривать в отрыве от социально-культурного значения коллективизации. Она обнаружила свою экономическую эффективность как раз потому, что представляла собой прогресс, совершавшийся в социальных формах, близких и понятных народной душе. Она всколыхнула всю толщу крестьянства, но в его массе (а это десятки миллионов) не вызвала сколько-нибудь серьезного сопротивления. Если же где-то всплески сопротивления случались, – как правило, спровоцированные, – то по мере укрепления новой формы жизнеустройства, они сошли на нет. Мои родители – тогда совсем молодые колхозники – рассказывали, что в наших вятских, исконно русских, краях не было даже малейшего сопротивления: люди шли в колхоз добровольно и охотно.

Вывод предельно ясен: историческая задача проведения коллективизации в полной мере была оправдана и интересами экономики, и своей социально-культурной направленностью. Чтобы сделать страну индустриальной, надо было резко повысить продуктивность сельского хозяйства. Кроме того, в деревне надо было возродить на новой технико-экономической основе коллективистские формы жизни, основательно «размытые» вторжением капиталистических отношений и развитием кулачества. Коллективизация и стала традиционно «русским» путем создания эффективного сельского хозяйства, т. е. таким путем, который опирался на общинные традиции жизнеустройства.

Ее успех был обеспечен интенсивными поставками в колхозы сельскохозяйственной техники, прежде всего – тракторов, и минеральных удобрений, созданием машинно-тракторных станций. В 1934 г. на колхозные поля вышли 380 тысяч тракторов и 32 тысячи комбайнов. Эти меры смягчили проявлявшееся кое-где сопротивление, удержали крестьян от восстаний. Бедняки и середняки вскоре поняли, что им с кулаком не по пути. Единоличнику просто не осталось места в деревне. Кроме того, для организации колхозов в деревню было послано двадцать пять тысяч рабочих-коммунистов, составивших костяк председательского корпуса.

Основным же фактором этого успеха явилось именно соответствие создаваемых форм организации общества традициям народной культуры России. В речи на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 года Сталин говорит о преимуществах жизни «по-новому», «по-артельному», «по-колхозному». Он говорит, что развитие индустрии позволит государству обеспечить деревню тракторами и сельхозмашинами, позволит «построить такую жизнь, которая давала бы возможность трудящемуся крестьянину улучшать свое материальное и культурное положение и подниматься вверх изо дня в день, из года в год» [167, с. 240—241]. В этом он видит и новое воплощение коллективистского идеала русского человека: «При новом, колхозном строе крестьяне работают сообща, артельно, работают при помощи новых орудий – тракторов и сельхозмашин, работают на себя и на свои колхозы, живут без капиталистов и помещиков, без кулаков и спекулянтов, работают для того, чтобы изо дня в день улучшать свое материальное и культурное положение» [Там же, с. 241].

Верно и то, что мужика приходилось подчас силой «убеждать» в выгоде механизированного коллективного труда, как некогда в полезности картофеля. Новизну приходилось нередко «декретировать», внедрять «сверху», «насаждать». Мужика «пересаживали» с лошади на трактор. Единоличника приходилось «носом совать» в выгоду коллективного хозяйствования. Крестьян надо было вырвать из лап частной собственности, уродующей человека. Это было сделано всего лишь за три года. При этом, повторим, было и неоправданное насилие: было сознательное вредительство, были и глупости «дураков с партбилетом».

Но обойтись вообще без «насаждения», полагаясь лишь на добровольность, было в принципе невозможно. Историю, как известно, делают народные массы. Но далеко не вся масса народа достаточно быстро проникается общей идеей. Только наиболее сознательная часть народа бывает готова действовать во имя этой идеи добровольно. Своими действиями эти люди вдохновляют и какую-то часть «пассивных». Но остальных они должны заставить действовать, – и такое принуждение – необходимый «момент» исторического процесса. Потом, когда результаты будут налицо, «пассивные» даже будут гордиться своим участием в «добровольном» движении. Конечно, не всякое принуждение оказывается, в конечном счете, «принятым», а только то, которое совершается во имя благой цели, соответствующей коренным интересам народа.

Так, в нашей истории хорошо известна легенда о том, что жертвование средств на создание новгородского народного ополчения в 1612 г. было делом добровольным. Но добровольно откликнулись на воззвание Кузьмы Минина о сдаче пожертвований далеко не все. Минин настоял на решении о том, что новгородцы (а потом и костромичи, и ярославцы) должны сдать на создание ополчения сначала десятую часть, затем пятую, а потом и третью часть имущества. Если кто-то этому решению сопротивлялся и не отдавал положенного, специально созданные отряды забирали требуемую часть имущества силой, и даже могли взять в заложники жену и домочадцев должника, – их надо было потом выкупать из долговой ямы. Однако организованного и массового сопротивления этим мерам не было: моральное право Минина на такие действия было признано народом, ибо они были направлены на общее дело. Кстати, Минин рассматривал этот сбор с людей как долг государства и потом, став «думным дьяком», настоял на его возвращении.

И, конечно же, это далеко не единичный исторический факт: нечто подобное было в годы гражданской войны. Красные (как, впрочем, и белые) вынуждены были пойти на принудительную мобилизацию, ибо добровольцев для ведения боевых действий было недостаточно: только иностранных интервентов надо было изгнать из страны более миллиона. Главный епископ армии и флота у Врангеля, в будущем – митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях писал: «Когда началась междоусобная борьба почти по всей стране, народ мог много раз проверить себя: куда идти, за кем? То красные, то белые, то петлюровцы, то анархисты, махновцы, то чехи, греки, французы, то эсеры, то кадеты, то монархисты; то опять красные, опять белые, и еще раз красные – все это народ пережил. В Екатеринославе, например, власть переменялась последовательно восемнадцать раз! И народ все же остановился на большевистской партии как своей. В России говорили тогда: плоха власть, да наша. А власть эта не только гладила народ по головке всякими обещаниями и сказками, а вскоре взяла его в ежовые рукавицы в переработку. Часто обвиняют большевиков в терроризме. Но в этом не только их сила, но и государственная правда. Только настоящая власть без страха употребляет, где нужно, силу, до смертной казни включительно… И народ наш, знающий слабость человеческой природы и необходимость твердой власти, не побоялся посадить на свои плечи крутых большевиков, потому что здравым умом понял: «эти» наведут порядок! Значит, государственная власть…» [20, с. 134—135].

Владеющий истиной, писал русский философ Н. О. Лосский, не болтает, не убеждает, ибо это скорее говорит о сомнении, – нет, он приказывает, велит, заставляет, принуждает. Однако государственная воля может быть успешно явлена только в действии во имя народа, во имя правды, благой цели. Так и действовали большевики. Если бы правда была не на их стороне, им бы это не удалось, – они встретили бы массовое сопротивление и втянулись в борьбу с народом без всякой надежды на удержание власти.

Так же и в годы коллективизации наряду с добровольностью применялось принуждение (пусть не всегда и не везде оправданное), но народный инстинкт подсказывал, что это для общего блага. И только часть крестьянства, пораженная вирусом кулачества (и «подкулачничества»), т. е. вирусом собственности, стяжательства, вела борьбу, которая становилась все более ожесточенной по мере того как колхозы укреплялись и к ним потянулась молодежь. Тогда они пошли на вооруженное сопротивление, а власть вынуждена была применить репрессивные меры.

Сталин же, несмотря на все трудности и «перегибы», был уверен в исторической правоте коллективизации. Об этом свидетельствует и приведенная в предыдущей главе его реплика по поводу отказа редакции «Нового мира» публиковать главу шолоховской «Поднятой целины» о раскулачивании: дескать, слишком мрачная картина получается. А смысл сталинской реплики можно выразить емкой формулой: «Пусть что-то было и не так, история нас оправдает».

Со временем неоспоримое превосходство нового было признано и самим крестьянством: мужик массово пошел в колхоз. Именно на этой основе зарождалась новая, советская цивилизация: крестьянство (а это, напомним, более 80% населения) устремилось в социализм. Новое убеждало в своем превосходстве и именно поэтому побеждало. Все становилось общим, несогласные отбрасывались потоком истории, как щепки; перемены были крутыми и шли трудно, подчас с жертвами. Главное же состояло в том, что коллективизация позволила положить конец убожеству и темноте, нищете и невежеству. Крестьянин довольно быстро становился коллективистом, он видел: в деревню пришел трактор, появились школы, клубы и даже колхозные театры, – прокладывалась дорога к свету. Я помню, как моя бабушка, глубоко верившая в бога, пела мне «Интернационал», – гимн революции вполне укладывался в строй ее души. Новое постепенно утверждалось в своем превосходстве и торжествовало победу.

Однако окончательно победить старое можно было только трудом, по-новому мотивированным. Борьба за выживание постепенно уступала место «колхозному энтузиазму», сродни тому, который господствовал на великих стройках индустриализации, – и это было залогом успеха сталинской программы социалистических преобразований. За счет коллективизации была создана передовая промышленность и обеспечена продовольственная независимость страны. В конечном итоге сталинская коллективизация явилась подлинным прорывом к вершинам прогресса.

ТРУД

Несомненно, что труд – самая мощная «антиэнтропийная» сила во Вселенной, источник самоорганизации и порядка, способ «очеловечивания» мира и самого человека, источник всех человеческих свершений. Но хорошо известно и то, что он далеко не всегда дает зримые результаты за исторически краткий срок.

Современные историки нередко – и в общем справедливо – подчеркивают величие петровских преобразований, но еще А. С. Пушкин отмечал, что многие указы Петра как будто «писаны кнутом». Объясняется это тем, что для большинства народа устремление царя к европейским ценностям было непонятно, – русский мужик, вместе с барином, предпочитал традиционные формы жизни, а Петр гнал их обоих в города, на рудники, на судоверфи, где им все было «не по душе». Да и задачи у Петра были подчинены лишь одной цели: создать великую Российскую державу, способную спорить с Европой, а будет ли в ней хорошо чувствовать себя простой русский крестьянин, – это для царя было далеко не самым главным.

Сталин тоже понимал, что независимость державы надо будет отстаивать с оружием в руках, и настойчиво ковал ее щит, заимствуя на Западе технику и технологию, в том числе и технологию социальных преобразований. Но, в отличие от Петра, он создавал великую державу для трудового люда, и цель своих начинаний видел в том, чтобы в стране безраздельно царил народный дух. Именно здесь, в сфере народного духа он, следуя за великими мыслителями прошлого, находит и глубинный источник всех социальных преобразований.

Как уже говорилось, ему импонировали идеи мыслителей славянофильского направления, в том числе – ключевая идея К. С. Аксакова о народе как носителе культурных архетипов, источнике силы и жизни государства. Выстраивая свой грандиозный социальный проект, он знал, что успех его замыслов гарантирован только в том случае, когда они (по Аксакову) «коренятся в простом народе, когда между личностями и простым народом есть непрерывная живая связь и взаимное понимание» (Молва. – 1857. —8 июня).

Он, еще с далекой семинарской юности знакомый с воззрениями Д. И. Менделеева, наверное, помнил его сокровенные мысли о выборе такого пути индустриализации России, который соответствовал бы коллективистским основам нашей народной культуры и позволял избежать зависимости от Запада: «…В общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыши возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности и должны затруднять те страны, в которых индивидуализму отдано окончательное предпочтение» [95, с. 326].

Социалистическая революция открыла простор для народной инициативы. Чтобы пробежать расстояние в сто лет с десятикратной скоростью, нужна была особая концентрация духовной энергии народа, нужен был вдохновенный трудовой порыв десятков миллионов людей. Нужны были подготовленные грамотные специалисты, – нужна была развитая система образования. Сталин выдвигает броский лозунг: «Кадры решают все!» Для него самого это был один из важнейших принципов деятельности: успех любого дела зависит от того, кто будет вырабатывать замысел, кто будет организовывать его осуществление и кто будет непосредственно исполнять его. Вместе с тем, он, этот лозунг, констатировал жесткий императив времени. И они явились – кадры вдохновенных творцов, откликнувшихся на призыв Родины.

Социология утверждает, что ныне в нашем обществе около половины самодеятельного населения составляют, условно говоря, «потребители», то есть те, чьи трудовые усилия полностью подчинены целям удовлетворения первичных потребностей. Эти люди склонны к стяжательству, спекуляции, своекорыстию. Это те, кто сегодня «правит бал» в стране. Разумеется, такие люди были и тогда, но внимание Сталина было направлено на другую часть общества – на «созидателей», для которых продуктивная деятельность представляет ценность сама по себе. Это – творцы «по натуре», по своему культурному архетипу, и результаты их деятельности неизмеримо выше, нежели у «потребителей». Ни материальное потребление, ни материальные преобразования как таковые не выступают целью их порывов, – целью является нравственное творчество, состоящее в созидании на благо страны, государства, на благо других людей. Именно созидатели безраздельно господствовали тогда в общественной атмосфере. Освобождение творческой энергии этого «цвета народа» как раз и повлекло за собой грандиозные свершения 30-х годов.

Сталин сделал это, поставив в центр общественных устремлений ценности русской народной культуры. Труд – одна из основных ее ценностей. Для человека, русского по своей культурной ориентации, труд никогда не был лишь средством заработка и приобретения жизненных благ. Он всегда был движением души, обращенной к общему благу. Он выступал способом созидания духовных ценностей, нравственным деянием, облагораживающим личность. Сталинский идеал – свободный труд без частной собственности, без угнетения труженика. Это идеал, выросший из глубин русской культуры. Его выдвижение позволило высвободить созидательную энергию народа, мобилизовать его творческий потенциал, сформировать даже к тяжелому физическому труду творческое отношение.

Сталин, как никто до него, осознал духовное величие народа, он свято верил в неисчерпаемость его творческих сил, в его готовность к самоотверженному труду во имя расцвета социалистической Родины. Эта вера и была источником могучей духовной силы его как вождя. Дух личности формируется через усвоение национальной культуры, психологии, морали, ценностей, человеческого достоинства. Народ же, своей историей и культурой, умом и характером воспитавший и взрастивший Сталина, нашел в нем осуществление своих чаяний и отвечал ему верой – на веру, любовью – на любовь, самоотверженностью – на самоотверженность. Народ увидел в нем своего вождя, доверил ему свою судьбу. В его распоряжении оказались безмерные духовные ресурсы, которые он сумел употребить во благо народа. Сплоченные им в едином порыве народные массы образовали прочный монолит, который и стал тем, что называют субъектом исторического творчества.

Созданное Сталиным общество было поистине царством труда. Он сам выдвигает емкую и чеканную формулу трудовой доминанты жизни: «Труд в СССР есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Труд становится наивысшей мерой человеческого достоинства, он господствует в духовной жизни людей, в общественной жизни всей страны. Труд подвижнический – не ради выживания, не ради личного благосостояния, а ради народного счастья и как средство выражения себя – своего таланта, своей души. Этот высочайший духовный взлет и стал главной составляющей трудовой энергетики 30-х (а позднее и 40-х—50-х) годов.

Свободный труд на благо всего народа породил феномен массового трудового героизма. И каждый, кто трудился на благо народа и народного государства, был особо отмечен государственными почестями, – героев труда знала вся страна, они становились предметом сталинского внимания, сталинской гордости и заботы, – для них это было важнее всех сопутствующих благ. Но Сталин не противопоставлял одно другому, он стоял на том, что труд подлежит достойной и соразмерной оплате. Он выступил против сложившейся еще в период господства троцкистов «уравниловки». 23 июля 1931 года он призвал к введению дифференцированной оплаты труда рабочих. Благодаря его настойчивости уравниловка была преодолена, и это способствовало интенсивному развитию промышленности в стране. На совещании, когда стали говорить о высоких заработках стахановцев, Сталин бросил реплику: «Очень хорошо!»

Советское общество стало благодатным оазисом справедливости. Сталинское государство ждало от человека самоотдачи, самоотверженности в труде, но при этом трудящийся человек знал, что ему гарантированы основные социальные права – право на труд, жилье, отдых, образование, медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение. Подобных гарантий не было и по сей день нет ни в одной другой стране мира. Впрочем, стахановцы, передовики производства трудились не ради высоких заработков или социальных благ, – главным для них было служение обществу, а заработанное они нередко передавали в школы, детские сады и т. п. Труд был для них столь же необходимым, как пища, как воздух, как развлечение.

Вместе с тем, высокоэффективный труд мог быть только творчески-вдохновенным деянием личности, поэтому «личностный фактор» ясно просматривается во всех свершениях той подлинно трудовой эпохи. Никто из авторов и распространителей «великих починов» не был простым «исполнителем». Люди все решали сами – в этом была их сила. Они чувствовали, что все их дела устремлены в вечность. Они верили в светлое будущее, а вера концентрирует силы человеческие на установлении идеального в земном мире, на преобразовании его в мир небесный. Это было личностное творчество массового характера, творчество личностей, мыслящих и действующих в интересах этого коллектива, в интересах общества. Главное в нем – это именно нравственный поступок, сугубо личностное деяние, трудовой и ратный подвиг во имя Родины, во имя народа.

Развернувшееся на этой основе соревнование Сталин понимает как «дело самих трудящихся масс», видя, что отсюда рождаются ведущие мотивы социалистического труда. Превыше всего он ставит «творческую инициативу миллионов трудящихся». Поэтому и журналистов призывает печатать материалы, изображающие «картину того, что переживают миллионные массы рабочих, осуществляя соревнование и подписывая договоры, картину того, что массы рабочих считают дело соревнования своим собственным, родным делом». Он подчеркивает, что «эта сторона дела представляет для нас в высшей степени важную сторону соревнования» [160, с. 111].

Конечно, мощная индустрия нужна была стране, в первую очередь для того, чтобы выстоять в неизбежном столкновении с Западом. Но индустриализация для Сталина – это далеко не только обретение мускулов державы, это, в то же время, создание больших трудовых коллективов как формы жизни городского населения. Утверждение государственной собственности на средства производства – тоже не ради «идеи социализма» (она-то как раз не включает в себя огосударствление как обязательный элемент), а ради создания государства, способного позаботиться о каждом человеке, создать все необходимые условия для проявления его творческой сущности.

В сталинскую эпоху впервые и, может быть, единственный раз в истории была реализована оптимальная «пропорция» коллективного и личностного начал общественной жизни. За сторонниками коллективизма, социального равенства, справедливости одно несомненное преимущество – это чувство человеческого достоинства, которого лишены человекоподобные особи, готовые стать наемными рабами, получающими кусок хлеба от хозяина. В обществе, построенном на основах коллективизма, библейское «возлюби ближнего своего, как самого себя» трансформируется в коммунистический принцип «человек человеку друг, товарищ и брат», в противоположность капиталистическому «человек человеку волк».

Сталину, сохранившему глубинную связь с корнями народной культуры, удалось создать общественную атмосферу, в которой эти корни проросли и дали всходы в виде кинетической энергии созидания. Ему удалось переплавить свой замысел в коллективную волю, устремленную к народной мечте. Его стратегия, его программные цели и способы их достижения, его мудрость – все это вырастало из глубин впитанной им духовно-нравственной культуры народа. Он стал истинным вождем, т. е. не только политическим, но и духовным лидером. Суть сталинского стиля руководства можно свести к следующему: пробудить энергию масс и направить ее в русло интересов державы. Уникальное творческое единство народа и вождя стало поистине материальной силой, сдвигающей горы.

В такой общественной ситуации становится массовым явлением сознательная активность человека, направленная на общее дело, придающая возвышенный смысл жизни людей. Отсюда трудовой героизм поколения 30-х годов. Человек тогда чувствовал всем сердцем, что от него ждут созидания, творчества, и, следовательно, он может осуществить в этом творчестве свое человеческое предназначение. Поэзия созидания, творчества, поэзия труда господствовала в духовной атмосфере общества. Героизация трудовых свершений окрыляла громадные массы тружеников, она стала источником вдохновения для творцов всех искусств.

На книжных страницах и на киноэкране утвердились люди свободного труда, люди необыкновенные – сильные, мужественные, счастливые, стремящиеся за пределы возможного. Но, пожалуй, особенно ярко эта героика труда была выражена в песнях, которые тогда пели все, – с их звоном заводских цехов, поступью стальных коней, волнующимися морями золотой пшеницы и любовью, слитой с трудовым энтузиазмом. Особенно притягательной она была для молодежи. Сама сталинская формула труда тут же была отлита в стихотворные строки «Марша энтузиастов», ставшего песенной эмблемой той славной эпохи:

 
Нам ли стоять на месте?
В своих дерзаниях всегда мы правы.
Труд наш есть дело чести,
Есть дело доблести и подвиг славы.
 

Сталин стремится глубоко понять психологию трудящегося человека, его чаяния, глубинные истоки бьющейся в нем потенциальной духовной энергии. Потребность в общении с народом – с человеком из народа – сопутствовала всей его государственной деятельности. Он не отказывался ни от одной такой возможности. Предельно строгий, нередко суровый по отношению к своим соратникам и подчиненным он был необычайно мягок и добр к «простым» людям», к человеку из народа. Общение Сталина с такими людьми – особая грань его деятельности. Он всматривается в их лица, вслушивается в их слова и всей душой погружается в недра народной жизни, обретая духовное единство с народом. Ему он и служит всем своим талантом мыслителя и организатора, всей своей жизнью.

В свою очередь эти люди – и видевшие и не видевшие своего вождя – питались его мощным интеллектом, мужали, попадая в магнитное поле его воли, зажигались его энергией, его стремлением к преобразованию жизни народа на основе науки, образования, проникались его вниманием к культурным истокам этой жизни, его глубоким уважением к традициям русской духовности. Простой человек чувствовал, что каждое сталинское слово, каждый его взгляд пропитаны сознанием цели, созвучной народным интересам. Другие интересы для него попросту не существовали. Отношение к народу было для него критерием оценки человека. И эта интенция его сознания подобно космическому излучению пронизывала все общество, обращая к вождю взоры и надежды каждого человека. Несокрушимая вера в то, что со Сталиным мы создадим прекрасное будущее, концентрировала человеческие силы на преобразовании реальности, на движении ее к великим идеалам.

Единение вождя с массой трудящихся было настолько всеобъемлющим и всепроникающим, что стоило ему обратиться к народу в критической ситуации, как поднимались миллионы. Люди знали, что ночами не угасавший свет в окне его кремлевской квартиры – это свет сталинской думы о них. От него распространялась энергия мысли, создавая во всей стране и даже за ее пределами особое духовное пространство, которое подавляло претензии материального на господство над духовным.

Современная наука утверждает, что в критических точках развития системы решающую роль играют «малые возмущения». Поэтому в особых условиях неустойчивости социальной среды действия каждого отдельного человека могут влиять на макросоциальные процессы. Именно так было в переломные 30-е годы. Трудовые рекорды отдельных людей вызывали лавинообразные процессы массового трудового героизма.

В советское время не было человека, который не знал бы имя Алексея Григорьевича Стаханова. Он был зачинателем движения, ставшего поворотной точкой в развитии рабочего движения страны Советов и позволившего в конечном итоге досрочно выполнять напряженные планы и довоенных, и послевоенных пятилеток. Алексей Стаханов, «беспартийный большевик», был единогласно принят в члены ВКП(б) на заседании Политбюро, причем кандидатским стажем ему засчитали ночную смену: 5 часов 45 минут рабочего времени в ночь с 30 на 31 августа 1935 года, когда он добыл отбойным молотком в забое шахты «Центральная – Ирмино» в Донбассе 102 тонны угля, что составляло 14 его дневных норм или 10 процентов суточной добычи всей шахты.

Инициатором этого мирового рекорда выступил К. Г. Петров, прошедший к тому времени (а было ему 27 лет) шахтерскую школу от рабочего до уполномоченного ЦК ВКП(б) и секретаря парткома шахты. Впоследствии он стал одним из организаторов стахановского движения. Его роль в организации рекорда была столь значительной, что движение это, вероятно, могло бы войти в историю и с его именем. Во всяком случае, об этом размышлял вслух на встрече с Константином Григорьевичем сам Сталин. «Вы знаете, – сказал И. В. Сталин, – мы не назовем это движение вашим именем. Вы парторг ЦК, вы представитель Центрального Комитета партии. Вы должны организовывать! Мы назовем это движение именем Стаханова – стахановским!» (Советская Россия. – 1998. – 6 ноября).

Алексей Стаханов – крестьянский парень из бывшей Орловской губернии. Отец его был батраком у кулака, погиб во время войны. В 1927-м односельчанин привез Алексея в Донбасс, где он со временем стал забойщиком на шахте. Тихий, дисциплинированный, трудолюбивый Алексей значительно перевыполнял норму выработки. Ничем другим среди рабочих не выделялся.

В 1935 г., вспоминал К. Г. Петров, коллектив шахты взял обязательство о досрочном выполнении плана – к дню рождения Сталина, 21 декабря. Было опасение, что мы не сможем сдержать слово, данное Сталину. Надо было принять какие-то меры, и тогда родилась мысль: один из забойщиков ставит рекорд производительности труда, вокруг этого организуется движение за новые рекорды и досрочное выполнение плана всем коллективом. Начальник шахты идею не поддержал, но парторг ЦК проявил настойчивость. Выбор пал на Стаханова. Пошли к нему, объяснили суть дела, он подумал и сказал: «Я согласен»…

«Захватил я с собой редактора многотиражной газеты Павлушина Михаила. Говорю: «Если у нас выйдет, ты опубликуешь в газете, будет у нас хорошее сообщение». Ну и взял лампу-надзорку начальника шахты. Это хороший рефлектор. Лампа никелированная – как прожектор. Ну и мы поехали. Я говорю: «Ты вешай свою лампочку на стойку, а я буду тебе светить в забое». Я совершенно не думал, что это станет потом символическим явлением. И начали рубить… Алексей работал очень хорошо… Прорубил он 10 уступов. Подсчитали: нарубил он 102 тонны угля. Заработал 227 рублей на упряжку! Конечно, это было событие колоссальнейшее. Все мы, конечно, были в восторге. Я выехал на поверхность шахты – это было в седьмом часу. Сел в кабинете начальника шахты и написал постановление парткома, которое везде опубликовано. Оно находится сейчас в Музее Революции» (Там же).

Организовали собрание коллектива. Реакция шахтеров была бурной: они требовали пустить их немедленно на соревнование со Стахановым. Записалось сорок человек. Хронология шахтерских рекордов после августовского прорыва Стаханова просто поразительна: в ночь с 3 на 4 сентября рекорд Стаханова перекрыл коммунист Мирон Дюканов – 115 тонн, 5 сентября комсомолец Дмитрий Концедалов вырубил 125 тонн, но в последующие дни этот рекорд был превзойден на двух других шахтах – 151 и 152 тонны; 9 сентября в лидеры снова вышел Стаханов – 175 тонн, 19 сентября он же выдает на-гора 227 тонн, – это был третий его рекорд, а вскоре последовал и четвертый – 340 тонн. На шахте № 1 вызов Стаханову бросил Никита Алексеевич Изотов: начав с 241 тонны, он довел сменную добычу до 640 тонн. За четыре месяца, с 31 августа по 31 декабря 1935 года, добыча угля в Донбассе возросла на 30 процентов!

В ноябре 1935 года «авторы» первых шахтерских рекордов были приглашены в Москву на праздник Октябрьской революции. 6 ноября были на торжественном собрании в Большом театре, там впервые увидели Сталина и других членов Политбюро. В докладе М. И. Калинина было сказано о стахановском движении, о его важности, значении его для подъема народного хозяйства. «И мы почувствовали уже, что мы какие-то именинники», – говорил К. Г. Петров (Там же).