Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ

Вставала ли перед Сталиным проблема преемственности власти? Безусловно. Можно даже сказать, что в той или иной форме она стояла перед ним всегда, но время от времени особо обострялась. Так было в 20—30-х гг., когда оппозиция стремилась отстранить его самого от руководства партией и страной. Во время борьбы с оппозицией стояла задача оттеснения от власти ее кадров. Для этого Сталину надо было сохранить свой руководящий пост как решающий плацдарм борьбы за власть народа. Понимая это, оппозиция прицельно вела огонь лично против него. Он оценивал это должным образом: «…Считаю для себя делом чести, что оппозиция направляет всю свою ненависть против Сталина. Оно так и должно быть. Я думаю, что было бы странно и обидно, если бы оппозиция, пытающаяся разрушить партию, хвалила Сталина, защищающего основы ленинской партийности» [155, с. 173].

Когда троцкисты обвинили его в том, что он скрывает от рядовых членов партии «завещание» Ленина, он воспроизвел место из «Письма к съезду», где говорится о его «грубости», и комментирует:

«Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается. Я на первом же заседании пленума ЦК после XIII съезда просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту.

Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было бы дезертирством. <…>

Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться на посту.

Что же я мог еще сделать?» [Там же, с. 175—176].

После оттеснения оппозиции от власти Сталин смело и решительно выдвигает на руководящие государственные посты молодые кадры своих сторонников. Именно так сложилось сталинское руководящее ядро партии и государства. Его соратники были в большинстве своем молодыми людьми. В. М. Молотову был 41 год, когда он стал председателем Совнаркома. А. А. Жданов вошел в состав высшего партийного руководства 40– летним. Молоды были Л. М. Каганович, Г. М. Маленков, Л. П. Берия. Средний возраст высших партийно-государственных руководителей не превышал тогда 45 лет.

Однако в послевоенные годы проблема омоложения высшей политической элиты вновь стала одной из первостепенных. Глядя на своих ближайших соратников, Сталин не мог не думать над тем, в чьих руках окажется эстафета его великого дела. Говорил, что это должны быть молодые, преданные делу государственные деятели, которых надо вырастить за ближайшие десять—пятнадцать лет. Старался убедить свое окружение: старые кадры руководителей – золотой фонд, ибо у них – опыт руководства, но у них проявляется склонность смотреть в прошлое, теряется чувство нового. У молодых же много энергии, инициативы, но не хватает опыта, принципиальности. Самое надежное – держать курс на сочетание старых и молодых кадров в одном общем руководящем оркестре. Тщательно изучать достоинства и недостатки молодых работников, видеть, где могут полнее всего развернуться их способности, и смело выдвигать их на соответствующую их опыту руководящую работу.

Считал целесообразным привлекать к работе в Секретариате ЦК молодых, образованных и хорошо зарекомендовавших себя руководителей местных и республиканских партийных организаций. При обсуждении этого вопроса на Политбюро говорил: «Пусть перенимают опыт у нас, пока мы живы, и приучаются к центральной руководящей работе» [116, с. 59]. Так в ЦК появились А. А. Кузнецов, П. К. Пономаренко, Н. Н. Шаталин. А незадолго до смерти Сталин приступил к созданию новой конфигурации политической власти в стране. Сохраняя в высшем эшелоне партийного руководства представителей «старой гвардии», он готовил приход новой генерации руководителей. Предложил вместо Политбюро образовать Президиум и Секретариат ЦК КПСС, всего – 36 человек. Было образовано также бюро Президиума из 9 человек. В руководящем составе, наряду с известными, появилось много новых имен.

Одновременно властные полномочия все больше перемещались от ЦК партии к Совету Министров. Ключевые направления деятельности правительства стали контролировать первые заместители председателя Совета Министров М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, В. А. Малышев.

Нет никакого сомнения в том, что перед ним, уже перешагнувшим 70– летний возраст, во весь рост вставала проблема персонального «наследования» его власти. Не исключено, что какое-то время после войны в качестве возможного преемника он рассматривал маршала Г. К. Жукова. Это представлялось тогда естественным, – не случайно же послевоенное французское правительство возглавил генерал Шарль де Голль, лидер «Сражающейся Франции», а президентом США стал генерал Дуайт Эйзенхауэр, один из крупнейших американских полководцев периода второй мировой войны. Претендовал на эту роль и генерал Дуглас Макартур, после окончания войны в Европе назначенный главнокомандующим войсками западных союзников. Эйзенхауэр, став президентом, публично высказывал уверенность в том, что преемником Сталина будет именно Жуков.

В конце войны Сталин все больше приближал Жукова к себе. По рассказу маршала, в марте 45-го он был вызван с фронта и явился к Сталину на дачу, где тот находился, будучи не совсем здоров: «Задав мне несколько вопросов о положении в Померании и на Одере и выслушав мое сообщение, Верховный сказал: «Пойдемте разомнемся немного, а то я что-то закис». Во всем его облике, в движениях и в разговоре чувствовалась большая физическая усталость. За четыре года войны он переутомился. Работал всю войну очень напряженно, постоянно недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно в 41—42 годах…»

«Во время прогулки И. В. Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Так за разговорами прошло не менее часа. Потом он сказал: «Идемте пить чай…» На обратном пути я спросил его: «Товарищ Сталин, давно хотел спросить у вас о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?» На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его душегубы». Помолчав минуту, твердо добавил: «Нет, Яков предпочтет любую смерть измене родине». Чувствовалось, что он глубоко переживает за сына». «Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде. Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнес: «Какая тяжелая война! Сколько она унесла жизней наших людей! Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие…» (Патриот. – 2003. – № 4. – С. 4).

А. Н. Бучин, бывший в течение семи лет личным шофером Жукова, вспоминал, что после завершения Потсдамской конференции единственным человеком, который провожал Сталина на поезд, был Жуков. Между тем, в том, что делал Сталин, редко было что-то случайное.

Однако уже вскоре после войны у него появились веские основания для того, чтобы разочароваться в своем любимце… Амбициозность Жукова, о которой было известно еще во время войны, стала совершенно непомерной. Ему были присущи и тщеславие, и зависть, и «начальственная» нетерпимость к ошибкам подчиненных, за которые Сталин наказывал строго, невзирая на звания и должности. Сталину обо всем этом говорили, и он, наконец, решил, что Жукова надо «осадить». Не мог он, при всем уважении к маршалу, допустить, чтобы в его, Сталина, непосредственном окружении торжествовали личные амбиции.

На заседании Политбюро Сталин сказал Жукову: «По дошедшим до меня слухам, вас называют спасителем России. Обычно такими льстивыми восхвалениями занимаются подхалимы. Но вы не препятствуете этому, тут уж ваша вина… Хочу заметить, что ни вы, ни я, и никакая другая личность в истории нашего государства не могут быть названы спасителями России. Нашу родину, Россию, спасли партия, народ… Это не следует никогда забывать, если не хочешь прослыть хвастуном и зазнайкой» (Молодая гвардия. – 2001. – № 4. – С. 131—132).

И как закономерное следствие: «Товарищ Жуков, обстановка в министерстве так сложилась, по дошедшим до меня сведениям, что вам будет там трудно работать. Мы решили послать вас на другую, не менее ответственную работу, командовать Одесским военным округом. Округ очень важный, как вы на это смотрите?» – «Я согласен принять командование Одесским военным округом». – «Вот и хорошо. Будем принимать решение. Езжайте, информируйте МО и нас о положении в округе. Желаем успеха!» (Там же. – С. 132).

Но Жуков, хотя и говорил на заседании, что он все понял, на самом деле ничего не понял и не изменился. Вел себя как опальный герой, проявлял заносчивость и пренебрежение к дисциплине. На областную партийную конференцию, где был Хрущев, он опоздал. Хрущев публично сделал ему замечание. Доложили в ЦК. Жукова перевели на внутренний, Уральский округ. Не слишком ли крутая мера за опоздание? Разумеется, опоздание было скорее всего поводом, причина лежала глубже. Из послевоенного «дела» Жукова известно, что не обошло маршала бесовское преклонение перед «комфортностью» и «престижностью» земных благ. На его даче было обнаружено огромное количество разного рода «трофейных» вещей, начиная с тканей и ковров и кончая музейными ценностями. Впрочем, тут не до конца ясно, было ли это свидетельством стяжательских устремлений самого маршала или его барахольщицы-супруги, с которой он вскоре расстался. Но для Сталина было достаточно того, что Жуков, по крайней мере, не воспрепятствовал этому. Можно представить себе, как он был разочарован в своем выдвиженце и бывшем заместителе…

Так что наказан Жуков был заслуженно. И с какой мягкостью это было сделано: всего лишь понижение в должности и удаление из Москвы. «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву», – сказал Сталин. Время же, несмотря на окончание войны, было суровое: страну надо было еще поднимать из руин, а горизонт уже потемнел от первых залпов «холодной войны». И за ошибки Сталин взыскивал по-прежнему строго. Некоторые и в тюрьме побывали, но не обиделись, сознавая справедливость наказания. Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, отсидевший за пушку, не выдержавшую испытаний, по достоинству оценивал и величие, и человечность Сталина, а о том эпизоде своей биографии прямо говорил: правильно тогда посадил нас Сталин, – пушка-то в самом деле неважнецкой оказалась. Признавал свою вину и Б. С. Стечкин, в предвоенные годы тоже побывавший «в местах, не столь отдаленных»: болтать надо было меньше, – говаривал он.

А вот Жуков крепко обиделся за наказание куда более мягкое, что, по-видимому, свойственно людям с такими чертами характера, как у него, – амбициозностью, зазнайством, тщеславием. Только к концу жизни он стал мудрее и, по его же словам, выбросил это из памяти. Впрочем, по прошествии нескольких лет Сталин вернул Жукова в Москву. По-видимому, посчитал, что наказание пошло ему впрок. Как говорил сам маршал, незадолго до смерти Сталин хотел снова возвысить его, сделав министром обороны, но не успел. Вполне возможно, что и теперь намерения Сталина шли дальше этих предположений…

Что касается самого Жукова, то его стремление на вершину власти представляется несомненным, – об этом свидетельствуют описанные выше его послевоенные амбиции, но особенно ярко это стремление проявилось в пору его деятельности в хрущевской властной пирамиде. В сталинские же годы после войны о Жукове в народе вспоминали как о полководце, и больше, разумеется, ни в каком качестве его не рассматривали. Впрочем, и позднее, когда он возглавил министерство обороны, никто и представить не мог, что уровень его властных притязаний намного выше.

Могу засвидетельствовать, что в народном сознании начала 50-х годов преемственность власти связывалась прежде всего с именем В. М. Молотова, хотя он и не занимал тогда какого-то «особого» положения в высшей государственной или партийной иерархии. К. Е. Ворошилова считали все-таки преимущественно военным деятелем, Л. М. Кагановича, А. И. Микояна – хозяйственными руководителями. Заметно было выдвижение в послевоенные годы, наряду с А. А. Ждановым, также Г. М. Маленкова и Л. П. Берия. Знали А. Н. Косыгина как хозяйственного руководителя, Н. А. Булганина как министра обороны и некоторых других. Но популярность их никак не могла сравниться с огромным авторитетом В. М. Молотова. В нем видели человека, наиболее близкого Сталину и подобного ему по идейно-политическим воззрениям и нравственным качествам. Мы сегодня знаем, что народная интуиция оказалась безошибочной.

Вместе с тем, в борьбе, которая шла за спиной Сталина, по-видимому, участвовали многие претенденты на власть. Можно предположить, что эта борьба роковым образом сказалась на возникновении опасности «русского национализма» и связанного с ним «ленинградского дела». Оно явилось событием трагическим, жертвой его стали видные государственные и партийные деятели страны. Подоплека этого дела до конца не ясна и сегодня, его часто называют «темным». П. А. Судоплатов, возглавлявший тогда особый отдел министерства государственной безопасности, пишет, что это «дело» и по сей день во многом остается тайной. Серьезнейший исследователь В. В. Кожинов, прояснивший многие тайны нашей истории ХХ века, присоединяется к этому мнению.

Сегодня представляется несомненным лишь то, что Сталин стремился создать надежные гарантии против прихода к власти людей, недостаточно твердо стоящих на позициях советского патриотизма, объединяющего все народы великой России. В событиях же, предшествовавших «ленинградскому делу», активно участвовали как раз те политические деятели, в лице которых возникал некий «эскизный профиль» будущей, послесталинской власти. Понимая, что за эту власть уже шла невидимая, но острая подспудная борьба (в общем-то понятная и объяснимая в той ситуации), Сталин, по-видимому, стремился освободить круг возможных претендентов на лидерство от призраков «хрущевщины» и «горбачевщины».

Вопрос о своей отставке с государственных постов он поставил сразу после войны. По многим свидетельствам, хотел видеть тогда своим преемником на посту Генерального секретаря – А. А. Жданова, а после его смерти 31 августа 1948 года – А. А. Кузнецова. На посту Председателя Совета Министров СССР – Н. А. Вознесенского. Через несколько лет два последних кандидата были осуждены по «ленинградскому делу». Для его ненавистников здесь все, конечно, просто как стакан воды: выявил, кто может претендовать на его посты и уничтожил, – иной образ мышления им недоступен.

Но, как уже говорилось, И. А. Бенедиктов знал о том, что Н. А. Вознесенский причастен к попытке создания компартии России. В. М. Молотов многие годы спустя говорил в беседе с Ф. И. Чуевым о том, что «в «ленинградском деле» был какой-то намек на национализм» [202, с. 434]. В. В. Кожинов тоже упоминает об этом многозначительном факте: «ленинградцы» вынашивали идею создания компартии РСФСР и обособления ее от союзной партии (Наш современник. – 1999. – № 9. – С. 167).

Можно в этой связи воспроизвести ход мысли Сталина: люди, имеющие вполне реальную возможность оказаться у руля государственной и партийной власти, по существу готовы обособить РСФСР, окружив ее не условно-административной границей, а вполне реальным политическим занавесом, который неизбежно появился бы вокруг самостоятельной российской компартии. Сталин отчетливо увидел в этом предпосылку будущего разрушения великой России. Малейшие проявления великорусского «сепаратизма» он по справедливости считал очень опасными.

Есть свидетельства, что А. А. Кузнецов и Н. А. Вознесенский, якобы озабоченные «угнетенным положением» великороссов в сталинском СССР, намеревались не только создать российскую компартию, но и сделать Ленинград столицей РСФСР, что тоже могло стать предпосылкой ее обособления. Они выступали, возможно, не вполне сознавая этого, именно как сепаратисты, а этот грех Сталин считал непростительным. В самом деле, они вольно или невольно могли уже тогда вложить в чьи-то руки карту, которую десятилетия спустя успешно разыграл политический авантюрист Б. Н. Ельцин. Сталин счел, что такая «мина замедленного действия» должна быть решительно обезврежена. Впрочем, почему он пошел при этом на крайние меры, действительно остается загадкой. Утверждают, что тут решающим образом сказались интриги тех, кто стремился достигнуть своих целей в борьбе за сталинское «наследство». Называют при этом Г. М. Маленкова и Л. П. Берия, но достоверных свидетельств их вины в столь трагическом исходе «ленинградского дела» все-таки нет.

В этом свете более ясным становится и так называемое «дело врачей», появившееся в январе 1953 года, буквально в последние месяцы жизни Сталина. Современные интерпретаторы рассматривают его как проявление подозрительности Сталина к евреям, поскольку среди арестованных врачей было много лиц еврейской национальности. Дескать, с целью расправы с ними был использован ложный «донос» врача кремлевской больницы Л. Ф. Тимашук на ее коллег, лечивших А. А. Жданова. Между тем, опубликованные архивные материалы свидетельствуют, что в письме этой женщины содержалась чистая правда: Л. Ф. Тимашук диагностировала у А. А. Жданова инфаркт миокарда, но врачи лечили пациента, игнорируя этот диагноз, что и привело к его смерти (Патриот. – 2001. – № 10. – С. 5). Следовательно, она совершенно обоснованно поставила в своем письме вопрос о проверке: был ли здесь злой умысел, или преступная халатность. И в том, и в другом случае врачи подлежали наказанию.

В ходе следствия они признались, что действовали по заданию зарубежных еврейских националистических организаций и были осуждены как сознательные убийцы. Впрочем, полной уверенности в этом нет и по сей день: возможно, что их руками А. А. Жданова умертвили его конкуренты в борьбе за «престолонаследие». Косвенным подтверждением правомерности такого предположения является тот факт, что сразу после смерти Сталина и решения вопроса о власти Л. П. Берия закрыл это дело как несостоятельное, врачи были оправданы, а Л. Ф. Тимашук лишили заслуженной ею награды. Дело же, как мы видели, могло быть пересмотрено лишь в сторону уменьшения меры наказания врачей (если удалось бы установить, что злой умысел в их действиях отсутствовал), но никак не их оправдания. Именно оправдание и свидетельствует о том, что они, по-видимому, выполняли задание тех, кто после смерти Сталина получил в руки власть.

На пленуме ЦК после XIX съезда партии был избран Президиум ЦК в составе 25 человек и Бюро Президиума, в которое вошли, помимо Сталина, Л. П. Берия, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, Г. М. Маленков, Г. М. Первухин, М. З. Сабуров, Н. С. Хрущев – всего девять человек. Не вошли в этот высший орган партийной власти В. М. Молотов и А. И. Микоян, утратившие былое доверие Сталина. По-видимому, введением такой иерархии руководящих органов Сталин хотел привлечь к участию в высшем партийном руководстве молодые кадры, но при этом сохранить особое положение «старой гвардии». Наиболее приближенными к Сталину к той поре стали Берия, Булганин, Маленков и Хрущев.

На этом пленуме Сталин официально поставил и вопрос о своей отставке с высшего партийного поста. В ответ – просьба остаться и шквал оваций в ее поддержку. Он долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел. И хотя пленум отставку не принял, Сталин так и не занял введенный тогда пост Первого секретаря ЦК, продолжая, однако, исполнять обязанности Председателя Совета Министров СССР. Он, наверное, хотел, чтобы кто-то еще при его жизни стал официальным руководителем партии, хотел видеть, как пойдут дела, и мог бы, по всей вероятности, вмешаться и даже сместить его, если бы увидел, что его собственные ожидания не оправдались. Но идея так и осталась идеей, – она не была реализована.

Годы спустя подобная форма смены власти стала фактом в Китае: здесь Дэн Сяопин долгое время оставался признанным лидером КПК и КНР, не занимая высших партийных и государственных постов. А в Северной Корее Ким Ир Сен действовал иначе, но тоже наверняка, подготовив в качестве преемника своего сына. Сегодня во главе северокорейского государства стоит уже внук его основателя, и идейно-политическая линия руководства остается неизменной. Историческая судьба не была столь благосклонной к нашей стране: будущие преемники не хотели делать собственные шаги при его жизни, хотя, как сегодня известно, некоторые из них надеялись обрести высшие властные полномочия после его смерти.

Были ли другие варианты обеспечения персональной преемственности высшей власти в стране, помимо выбора из непосредственного окружения? По-видимому, были, но полной, «документальной» ясности в этом вопросе нет и, скорее всего, не будет. Можно лишь строить более или менее обоснованные предположения.

В послевоенные годы все более возрастающим доверием Сталина пользовался М. Г. Первухин. Незадолго до XIX съезда Первухин был введен в состав бюро Совета Министров СССР. После съезда он вошел и в состав бюро Президиума ЦК КПСС. Ему Сталин поручил доклад на торжественном собрании, посвященном 35-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. По его рассказу, Сталин лично просмотрел текст доклада, сопроводив это характерным замечанием: «Что же вы все говорите Сталин, Сталин? А вот не будет меня, так вы, оставшиеся, заблудитесь, как слепые котята!» (Советская Россия. – 2004. – 7 октября).

Известно, что с М. Г. Первухиным, как, впрочем, и с М. З. Сабуровым и В. А. Малышевым, в последние месяцы жизни Сталин встречался особенно часто. Хорошо знавший Первухина по работе в советском посольстве в ГДР Юрий Квицинский писал: «Это был человек глубокого внутреннего достоинства. Он оставался самим собой в любой жизненной ситуации, на любом посту. Это был кристально чистый коммунист, за всю жизнь к рукам которого не прилип ни один казенный рубль или немецкая марка – качество, которого так не хватало в последующие годы многим представителям советского и российского начальства. Он жил интересами нашего народа и государства» (Советская Россия. – 2004. – 7 октября).

Есть также факты, позволяющие считать, что в самые последние годы жизни кандидатом на роль своего преемника Сталин рассматривал П. К. Пономаренко, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии, позднее ставшего секретарем ЦК КПСС. Он был хорошо подготовлен теоретически, был разносторонне образованным человеком, на равных вел диалог с учеными, инженерами, конструкторами, писателями, актерами и другими представителями творческой интеллигенции. Умел смотреть далеко вперед, обладал достаточным политическим опытом и твердым характером, сочетавшимся с умом и принципиальностью. Никогда не скрывал своих взглядов на тот или иной вопрос, к решениям подходил продуманно, основательно, выслушав все возможные мнения, в том числе и противоречащие его собственному. Но, приняв решение, брал всю ответственность на себя. Его деятельность импонировала Сталину, он ценил его самостоятельность и решительность, прощал промахи, совершенные по неопытности.

Известен такой случай. В 1938 г. П. К. Пономаренко, молодой инструктор ЦК был послан в Сталинградскую область с тем, чтобы выяснить обоснованность привлечения группы партийных и хозяйственных работников к суду по политическому обвинению. Все обвиненные были оправданы и немедленно освобождены из-под ареста, несмотря на возражения НКВД. Отвечавший тогда в ЦК за кадры Г. М. Маленков предупредил П. К. Пономаренко о строгой ответственности за самоуправство, но тот ответил, что принял решение, руководствуясь партийным долгом и совестью коммуниста, поэтому изменить это решение его не заставит никто, даже сам товарищ Сталин. Характерно, что Сталин с позицией Пономаренко согласился: никто не может заставить коммуниста действовать против его совести и его понимания своего долга.

Интересы дела для П. К. Пономаренко были превыше всего. Ради них он не делал исключения даже для Сталина. Направляясь на конференцию в Потсдам, Сталин остановился в Минске и после беседы пригласил Пономаренко с собой, но тот отказался, сославшись на неотложные дела. И хотя Сталин ждал его и даже приготовил специальный домик недалеко от своей резиденции, Пономаренко так и не приехал, – дела в Белоруссии были для него важней, а угодливость в отношении к «начальству» он презирал. Как было Сталину не ценить этого человека!?

После XIX съезда КПСС П. К. Пономаренко вошел в состав высшего руководящего партийного органа – бюро Президиума ЦК. Есть свидетельства людей, принадлежавших к правительственным кругам того времени (И. А. Бенедиктов, И. В. Ковалев), что документ о назначении его Председателем Совета Министров СССР уже был завизирован большинством членов Президиума, и только неожиданная смерть Сталина (последовавшая как раз накануне пленума ЦК, на котором предполагалось принять соответствующее решение) помешала этому назначению (Патриот. —2003. – № 45-46. – С. 8).

Один из авторитетнейших исследователей истории сталинской эпохи Ю. В. Емельянов уточняет: «В декабре 1952 г. Сталин подготовил проект постановления о назначении П. К. Пономаренко Председателем Совета Министров СССР. Это предложение было поставлено на письменное голосование в Президиуме ЦК. За него проголосовали все, кроме Г. М. Маленкова, Л. П. Берии, Н. С. Хрущёва и Н. А. Булганина. Внезапная болезнь Сталина помешала реализовать ему планы обновления руководства страны. 5 марта 1953 г. Сталин еще был жив, когда на спешно созванном совместном заседании пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР был избран новый состав Президиума ЦК КПСС, в который вошли все ветераны партийного руководства. Из тех, кто вошел в его состав после октябрьского Пленума, остались лишь Первухин и Сабуров» (Советская Россия. – 2010. – 21 октября).

Что же касается П. К. Пономаренко, то он вскоре был отправлен подальше от Москвы – на руководящую партийную работу в Казахстан, а оттуда и вовсе в «почетную ссылку» – послом в Нидерланды. Вряд ли можно сомневаться в том, что в случае назначения П. К. Пономаренко Председателем Совета Министров СССР, послесталинская история страны была бы существенно иной.

***

Все свершения сталинской эпохи – великий результат деятельности великого народа, объединенного общей идеей, которую олицетворяла личность вождя – его ум, его сердце, его дух. Сталинская система управления предстает как единый живой организм, движимый невиданной концентрацией «серого вещества» высочайшей пробы, сплетением крепких нервов и пульсацией горячего сердца.

Не профессионал-реформатор, не «социальный менеджер», а именно вождь мог сделать население страны единым народом и вдохновить его на трудовые и боевые подвиги во имя будущего. Вождь как носитель высоких идеалов духовности и справедливости. Подобно невидимому проникающему излучению шли от него животворные токи духовной энергии – интеллектуальной, волевой, нравственной. Они пронизывали все слои общества – от руководящей и управленческой элиты до народных масс. Он тонко чувствовал чаяния народа и шел им навстречу. Это было решающим фактором генерирования мощной потенции созидания.

Однако это не отменяет того факта, что грандиозные достижения советского народа во всех сферах общественной деятельности обеспечивались решениями самого Сталина и тех политических и хозяйственных руководителей, которые составили в высшей степени эффективный сталинский управленческий корпус – подлинную элиту народного государства. Этот кадровый фактор был одним из главных «плацдармов» великих свершений сталинской эпохи.

Сталин умер скоропостижно, и вопрос о том, кто будет «наследником» его власти, остался нерешенным. Это обстоятельство оказалось роковым: преемники Сталина не сумели сохранить его наследие, что и привело через сорок лет созданную им великую державу к гибели.