Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

ПОЛКОВОДЦЫ

Сталин нередко подчеркивал, что главное на войне – самочувствие и настроение солдата, его вера в победу. Эту веру, как уже говорилось, он генерировал сам и вселял ее в сердца людей. Но при этом отлично понимал, что солдат тогда без страха поднимается в атаку и выполняет боевую задачу, когда он верит в своего командира – во всех, кто взял на себя ответственность командовать им, солдатом. Поэтому свою «кадровую» задачу на войне он видел в формировании офицерского корпуса. Под его руководством была создана эффективная система выдвижения и воспитания офицерских кадров. По наблюдениям М. Джиласа, советским офицерам были присущи инициативность и широта культуры, они составляли «наиболее талантливую и смелую часть советской интеллигенции». Сталин «без колебаний выдвигал людей более молодых и талантливых; каждый офицер, который был предан ему и его целям, знал, что его амбиции получат поддержку» [51, с. 58, 59].

Главную же его заботу составляло формирование высшего военного командования. Многие думают, что на войне главное – умение мыслить и действовать по-военному, для полководца – мыслить стратегически, уметь организовать войска. Но так только кажется, а на деле все они – и сам Верховный Главнокомандующий, и другие военачальники – были не какими-то мыслящими роботами, а живыми людьми: от их душевного состояния, настроения, от их личных взаимоотношений зависело подчас не меньше, чем от уровня их полководческого мышления. В создании той особой атмосферы товарищества и доверительности, сотворчества и соревновательности, которая царила в высшем эшелоне военного руководства, роль Верховного была неоценимой. Поэтому Сталин и полководцы Великой Отечественной – особый предмет нашего разговора.

Прежде всего, он был мудрым наставником в их ратных делах. По многим свидетельствам, был в отношениях с ними строг, требователен, иногда суров, бывало даже чрезмерно суров, но всегда – уважителен. Он не пытается «подмять» их под себя, в каждом из них видит личность, приспосабливается к их характерам, привыкает к ним. Свои распоряжения всегда обстоятельно обосновывает, внимательно выслушивает их соображения по обсуждаемому вопросу и, если отклоняет то или иное предложение, то всегда объясняет – по какой причине. Отправляя на выполнение трудного задания, напутствует, стремится поддержать морально. Поручения обычно дает не в форме приказа, а в виде предложения или даже совета. И всегда спрашивает при этом: «Вы согласны?» А в дни героической обороны Одессы и Севастополя были и такие телеграммы, в которых он вообще не приказывал, не требовал, а просил: «Ставка просит вас продержаться еще три—четыре дня…»; «Я прошу вас выстоять сорок восемь часов».

Наиболее талантливых и решительных не только уважал, но и по-отечески любил. Один из них – И. Д. Черняховский. В 38 лет он стал генералом армии, командующим одним из важнейших фронтов – 3-м Белорусским. К. К. Рокоссовский вспоминал о нем: «Изумительный человек! Было видно, что в армии его очень любят. Это сразу бросается в глаза. Если к командарму подходят докладывать не с дрожью в голосе, а с улыбкой, то понимаешь, что он достиг многого» [123, с. 203]. А. М. Василевский докладывал Сталину: «Иван Данилович обладает крупным военным талантом, сильной волей, решительностью, высокой требовательностью, умело, хоть порой и рискованно, управляет войсками, добиваясь безусловного выполнения сложных боевых задач» [133, с. 94]. Сталин внимательно следил за тем, как развивался его военный талант, высоко ценил его военные успехи, а когда увидел впервые – высокого, стройного, красивого, – залюбовался:

– Вот вы какой! Много слышал о ваших операциях. Политбюро решило предложить вам пост командующего фронтом [Там же, с. 95].

Солдатам для победы, как уже говорилось, необходим высокий боевой дух, но разве он меньше нужен военачальникам? Сталин настойчиво воспитывает в них инициативность и умение отстаивать собственные решения. Для него уверенность командующего в успехе – главный индикатор верности его решения и залог высокого боевого духа. К. К. Рокоссовский, отмечая, что при разработке операций он обязательно интересовался мнением командующих фронтами, замечает: «Для нас – сужу по себе – это имело большое значение» [123, с. 248].

Г. К. Жуков рассказывает о том, как принималось решение о контрнаступлении под Москвой:

«29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, попросил его дать приказ о начале контрнаступления.

И. В. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:

– А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

– Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться».

– Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом, – маршал закрыл книгу. – Между прочим, Верховный в таких сложных случаях всегда выслушивал мнение генштабистов. И на сей раз вечером 29 ноября нам сообщили, что Ставка приняла решение о начале контрнаступления и предлагает представить план операции. 30 ноября наши соображения были уже в Ставке. После утряски и увязки план был утвержден. На этом плане И. В. Сталин написал: «Согласен» и расписался» (Правда России. – 1995. – № 7).

Когда разрабатывался план наступления в Белоруссии, К. К. Рокоссовский, командовавший 1-м Белорусским фронтом, казалось, вопреки всякой логике и военным традициям, выдвинул идею не одного, а двух главных ударов. С этой идеей не соглашались ни Сталин, ни Жуков, ни Василевский. Однако при обсуждении плана операции в Ставке Сталин, видя, что Рокоссовский твердо стоит на своем, решает поддержать его и утвердить представленный им неординарный план операции. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки (о нанесении одного главного удара – В. Т.). После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили.

– Настойчивость командующего фронтом, – сказал он, – доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха [123, с. 251].

Так и получилось, успех был потрясающим: Рокоссовский в стремительном темпе провел крупномасштабную наступательную операцию, впервые в мировой практике нанеся два главных удара по противнику.

В Невельской операции 1943 г. генерал К. Н. Галицкий предложил смелый, хотя и рискованный, план прорыва фронта силами его армии. Верховный Главнокомандующий звонит ему, – генерал убедительно обосновывает свой замысел, и Сталин после нескольких секунд молчания говорит:

– Ну что же, раз решили и уверены – действуйте. Желаю успеха [133, с. 127].

Получив такую поддержку, генерал вдохновенно работает над подготовкой операции, и вот результат: история венного искусства знает немного примеров, когда операция, проводившаяся на широком фронте против сильной группировки врага, завершилась в течение суток прорывом всей полосы обороны и овладением важным оперативным пунктом.

Не все, конечно, оправдывали его надежды. В сентябре 1941-го командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос попросил разрешения Ставки оставить Киев. Сталин был против. По телеграфу он передал М. П. Кирпоносу: «Отвод войск мне кажется опасным… Надо перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления. Киев удерживать любой ценой» [Там же, с. 31]. Сталин рассчитывал, что гитлеровцы будут остановлены войсками Брянского фронта, но они сделать этого не смогли. М. П. Кирпонос же не доложил Верховному, что войска его фронта понесли очень большие потери, что они разрезаны противником и что клещи вокруг фронта вот-вот захлопнутся. В результате разрешение Ставки на отвод войск было получено слишком поздно…

Главком Юго-Западного направления маршал С. К. Тимошенко в мае 1942-го предпринял наступление на Харьков с целью отвлечения сил гитлеровцев от московского направления. Вначале наступление было успешным, но развить его Тимошенко, который к тому времени стал командующим и Юго-Западным фронтом, не удалось. Генштаб советовал приостановить наступление, но Тимошенко заверил Сталина, что наступление будет успешным. Позднее Генштаб снова предупредил об опасности, но Тимошенко ничего не хотел слушать. В результате наши войска попали в окружение, из которого вышли всего 20—25 тысяч. Это была катастрофа… Тимошенко был отозван в Москву и больше войсками в крупных наступательных операциях не командовал.

Так в одном случае нерешительность командующего, а в другом – его излишняя самонадеянность стали причиной крупных поражений. Впрочем, в случае с С. К. Тимошенко сыграл свою роль тот факт, что Генштаб и Верховное Главнокомандование не знали о сосредоточении столь крупных сил противника на юге, потому и санкционировали наступательную операцию фронта, видя в ней способ отвлечь силы врага с московского направления, где по-прежнему ожидался главный удар. Противник, однако, к той поре избрал другую стратегию, и С. К. Тимошенко, столкнувшись с неожиданно сильным сопротивлением, попросту был не в состоянии реализовать свой замысел. Вина его состояла в том, что он не смог вовремя остановиться.

Новые же командные кадры в основном оправдали его надежды и его доверие. А. М. Василевского ему порекомендовал К. Е. Ворошилов: «Толковый и умный человек». Сталину очень импонировали немногословная сдержанность в словах и глубина военного мышления Василевского. При первой встрече, читаем мы в записках знаменитого в те годы писателя Аркадия Первенцева, он внимательно присматривается к нему, и взгляд его все больше теплеет. Под этим взглядом успокаивается и сам Василевский: волнение, охватившее его перед встречей, улеглось. Сталин между прочим спрашивает, почему он не помогает отцу, старому священнику. Василевский объясняет: парторганизация против его контактов с отцом… Сталин замечает: «Дураки везде есть… Как говорит русская пословица – «их не сеют и не жнут, они сами родятся»… Отцу помогать надо. Не можете – сообща будем помогать. Нельзя родителей забывать, грешно…» Через год спросил снова и был доволен, что теперь все в порядке: «Будете писать письмо, от меня кланяйтесь обязательно старику» (Советская Россия. – 2005. – 13 января).

Очень ценил и любил храбрых людей, и все-таки отчитывал своих любимцев, если узнавал, что они без необходимости рисковали собой на фронте. Одним из таких был И. С. Конев: подчас брал на себя непосредственное командование боевыми действиями батальона или роты, оставляя штаб фронта и управление войсками. Будучи командующим Калининским фронтом, Конев получил донесение, что одна из рот оставила свои позиции. Он поехал туда и, лично руководя боем, восстановил положение. «Правда, – вспоминал маршал А. Е. Голованов, – я был свидетелем, как Сталин ругал его за такие поступки и выговаривал ему, что не дело командующего фронтом лично заниматься вопросами, которые должны решать, в лучшем случае, командиры полков». Конев перечить Верховному не стал: «После внушения со стороны И. В. Сталина о недопустимости подобных действий послушался его и такие выезды в дальнейшем прекратил, оставшись, однако, при своем мнении» (Советская Россия. – 1997. – 27 декабря).

Главным для Сталина была, конечно, смелость ума и характера полководца, его способность отстаивать свою позицию, ибо ему нужны были не только умные предложения, но и взвешенная, критическая оценка его собственных суждений и решений. Нахалов не любил, но и робких людей не жаловал и около себя не держал, особенно в военную пору. Некоторым высокопоставленным, но тихим генералам ставил в пример Г. К. Жукова: «А вы доказывайте свою точку зрения. Вот Жуков. Я ему два слова, а он мне четыре» (Правда. – 2000. – 28—31 июля).

Так же смело высказывал различные предложения и отстаивал свою точку зрения И. С. Конев. Осенью 1942 года в разговоре с Верховным он поставил вопрос о ликвидации института комиссаров в Красной Армии. Главное, что сейчас нужно, доказывал он, это единоначалие командира, а в институте комиссаров есть элемент недоверия командным кадрам. Это произвело впечатление на Сталина, и он стал выяснять мнения по этому вопросу. Большинство поддержало Конева, и решением Политбюро институт комиссаров в армии упразднили, отметив, что он сыграл положительную роль в начальный период войны.

Оригинальность полководческого мышления, творческий, инициативный подход Ивана Степановича к решению оперативных задач особенно четко проявились в Корсунь-Шевченковской операции. Интересен один ее эпизод. Когда противник прорвал кольцо окружения, Конев незамедлительно принял меры, выходящие за пределы действий его фронта. Сталин одобрил его инициативу, а Ставка приняла решение возложить на Конева руководство всеми войсками, участвовавшими в операции. И когда эта операция, вошедшая в историю как «Сталинград на Днепре», закончилась, Верховный Главнокомандующий от души поздравил Конева с присвоением звания Маршала Советского Союза.

Сталин, говорил А. Е. Голованов, всегда отзывался о Коневе положительно, хотя и указывал ему на его недостатки. «Не раз Верховный брал его под защиту и, надо сказать, был очень доволен, когда дела у Ивана Степановича пошли, образно говоря, в гору, видимо, считая, что и он, Сталин, имеет к этому определенное отношение» (Советская Россия. – 1997. – 27 декабря).

Особенно высоко ценил Сталин полководческий талант К. К. Рокоссовского. Вот рассказ того же А. Е. Голованова: «Когда мы прибыли из Сталинграда, нас принял Сталин, это после завершения операции «Кольцо», всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, а Рокоссовского обнял и сказал: «Спасибо, Константин Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б. М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого Сталин стал называть по имени и отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого не возникало сомнения, кто самый главный герой – полководец Сталинграда…» (Молодая гвардия. – 2002. – № 5-6. – С. 96—97).

Сталин называл Рокоссовского «мой Багратион», и разработанная маршалом Белорусская наступательная операция тоже не случайно получила имя этого русского полководца. Верховному очень импонировали личные качества Рокоссовского. О его интеллигентности, корректности в отношениях с подчиненными ходили легенды. По словам одного из героев Сталинграда – генерала армии А. С. Жадова, командующий Донским фронтом, под руководством которого была уничтожена окруженная группировка противника, в сложной обстановке «ни разу не повысил голоса» [133, с. 194]. Сталин не без оснований считал, что подобные качества полководца играют в его военных успехах не последнюю роль.

После Курской битвы был учрежден высший полководческий орден «Победа». Первое награждение состоялось 10 апреля 1944 года. Кавалерами нового ордена стали Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и А. М. Василевский. Кроме Сталина только они – Жуков и Василевский – были награждены им дважды. Из советских полководцев им были награждены еще восемь человек: маршалы Л. А. Говоров, И. С. Конев, Р. Я. Малиновский, К. А. Мерецков, К. К. Рокоссовский, С. К. Тимошенко, Ф. И. Толбухин и генерал армии А. И. Антонов. Несомненно, что они были самыми талантливыми, но список выдающихся полководцев этими именами, конечно, не исчерпывается. Назовем еще таких как Н. Н. Воронов, А. Е. Голованов, А. И. Еременко, Н. Г. Кузнецов, В. И. Чуйков, С. М. Штеменко, Н. Д. Яковлев.

Авторитет Верховного среди них был непререкаем. Именно он, в сложнейших обстоятельствах брал всю полноту ответственности на себя и находил выход. И они, видя в нем военного гения, безгранично ему доверяли, и сами становились сильнее, обретая веру в успех. Уважительность как в личных отношениях его с полководцами, так и во мнениях, в оценках была обоюдной: никакой заносчивости, никакого чванства в его отношении к ним, никакого подобострастия с их стороны. И глубоко закономерно, что они, воспитанные им в духе мужества и чести, сумели и потом оценить его самого по достоинству. Многие из них написали воспоминания. С их страниц он предстает как великий военный стратег, глубокий мыслитель, волевой и решительный главнокомандующий, обаятельный человек.

Для них, уже опытных и безусловно талантливых, Сталин был, прежде всего, образцом воинского профессионализма и высочайшей культуры мышления. Екатерина Сергеевна, жена танкового маршала М. Е. Катукова поведала о таких деталях:

«О встречах со Сталиным Михаил Ефимович рассказывал подробно, они играли для него, как человека и военачальника, большую роль. Катукова вызвали к И. В. Сталину в сентябре 1942 года. Он волновался, думал, как войдет, что скажет. Все получилось не так. Из двери в прихожую вышел Сталин, протянул Катукову руку и сказал: «Здравствуйте, товарищ Катуков! Заходите ко мне». Все заготовленные слова рапорта у Катукова вылетели из головы. Он только и сказал: «Здравствуйте, товарищ Сталин!» Они разговаривали долго о войне, о методах ведения боев, о людях, технике и о многом другом. Сталин выказал глубину знаний в вопросах техники, все знал о танках и хорошо понимал природу ведения танкового боя. Так мог говорить только высокой квалификации специалист, проработавший много лет в этих отраслях. Иосиф Виссарионович говорил просто, понятно и в заключение беседы поручил Катукову сформировать еще более сильный корпус. Так был сформирован 3-й механизированный. Тогда это было новшеством в строительстве Вооруженных сил. <…> Были и еще встречи со Сталиным. М. Е. Катуков высказывал свою точку зрения, отстаивал, Сталин прислушивался, в результате принималось самое необходимое решение» (Советская Россия. – 2000. – 16 сентября).

Вряд ли нуждается в комментариях следующий эпизод из воспоминаний И. Х. Баграмяна:

«В тот памятный вечер, оставивший у меня неизгладимое впечатление, И. В. Сталин не раз по ходу доклада и в процессе его обсуждения также разъяснял нам, как наилучшим образом использовать боевые свойства пехоты, танков, авиации в предстоящих летних операциях Красной Армии. <…> Из Кремля я вернулся весь во власти новых впечатлений. Я понял, что во главе наших Вооруженных Сил стоит не только выдающийся политический деятель современности, но также и хорошо подготовленный в вопросах военной теории и практики военачальник» [12, с. 59, 61].

Таким же безусловно высоким авторитетом был Сталин и для самого прославленного из всех полководцев второй мировой войны Г. К. Жукова:

«Могу твердо сказать, что И. В. Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах» [57, с. 309]. Однако о взаимоотношениях Жукова и Сталина нельзя не сказать отдельно. Во-первых, по причине необычайного драматизма этих взаимоотношений; во-вторых, потому, что на этой сложности их отношений сегодня спекулируют с широчайшим размахом, бессовестно искажая факты и представляя Сталина как виновника послевоенной «опалы» Жукова.

Во время войны Сталин выдвигал Жукова на самые ответственные посты. Жуков был заместителем Верховного Главнокомандующего. Как с гордостью подчеркивал он сам, – не первым заместителем, а единственным. Сталин, ценя его прямоту и смелость, в общении с ним не только никогда не вставал в позу «начальствования», но и старался «не замечать» проявлений некорректности его поведения. Генерал Белов во время беседы со Сталиным в ноябре 1941 года, в которой участвовал Жуков, был удивлен поведением последнего: «Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное» [16, с. 43].

Сам Жуков, описывая эпизод с освобождением его от должности начальника Генштаба, рассказывает, как Сталин, сообщая ему это трудное решение, дважды призывал его «не горячиться».

В тех случаях, когда обстоятельства требовали, Сталин прощал даже явно непозволительные выходки, которые допускал Жуков. Рассказывают, что в тяжелые дни наступления гитлеровских войск на Москву в штаб Жукова приехали Сталин, Молотов и Берия. Вошли в кабинет, где над картой работал Жуков и потребовали объяснения обстановки на фронте. Жуков вспылил: «Пока я еще начальник штаба и прошу не мешать мне работать!» Помолчав, добавил: «Прошу выйти из комнаты». Сталин сказал: «По-видимому, мы пришли не вовремя». И они ушли. На другой день, докладывая обстановку Сталину, Жуков извинился за грубость. Сталин промолчал (Правда. – 2000. – 28—31 июля).

В этом эпизоде – весь Сталин с его великодушием, отсутствием мелкого тщеславия, – ведь мог бы, как десятилетиями позже человек того же служебного ранга М. С. Горбачев, обиженный тем, что его, мешавшего сохранению государства, «отлучили» от власти, оставив на даче в Форосе: «Меня… президента…». Нет, не было у Сталина ни подобной кичливости, ни опасения за свое положение – он был выше всего этого.

Сегодня говорят, дескать, Сталин завидовал славе Жукова. Странно. Кто же, как не Сталин, был инициатором его возвышения и всячески способствовал его военной славе? Почему, например, высшим полководческим орденом «Победа» под № 1 был награжден Жуков? Разве не ясно, что такого награждения первым заслуживал Верховный Главнокомандующий? Для Сталина же слава Жукова стояла выше этой логики, и он решил, что первым награжденным будет его заместитель.

Парад Победы принимал, как известно, Жуков, а командовал этим парадом Рокоссовский. Но вот суждение маршала А. Е. Голованова: «Я убежден, что в душе Сталин хотел бы назначить принимать парад Рокоссовского, но умом назначил Жукова». Автор называет их двоих самыми выдающимися полководцами нашего времени (Молодая гвардия. – 2002. – № 5-6. – С. 99).

Ныне Жукова настойчиво пытаются поставить в истории Великой Отечественной войны на первое место, делая вид, будто такого полководца, как Сталин, вовсе и не было. Что тут сказать?.. Известно, что великие государственные деятели нередко были также и великими полководцами. Юлий Цезарь, Александр Македонский, Петр Великий, Наполеон Бонапарт… У них обычно были любимцы, на которых они опирались в ратных делах. К примеру, у Петра был Меншиков, у Наполеона был Мюрат. Точно так же – у Сталина был Жуков. Однако никому не приходит в голову утверждать, что покорителем Европы был не Наполеон, а Мюрат. Это был бы нонсенс.

Но разве не ясно, что попытки заменить в истории войны Сталина Жуковым столь же нелепы. Сталина, по словам А. А. Зиновьева, из всех деятелей мировой истории можно сравнить разве что с Наполеоном, но и в этом сравнении превосходство Сталина неоспоримо. Он, в отличие от Наполеона, блестяще завершил величайшее дело своей жизни – освобождение Европы от фашизма – и по праву стал генералиссимусом нашей Победы – самой великой военной победы в истории человечества. Победы, спасшей одни народы от тотального истребления, другие – от самого бесчеловечного порабощения.

***

Как известно, гениальная личность отличается тем, что в критических ситуациях она генерирует мощную энергию мысли и действия. Именно такой была энергия сталинского интеллекта в годы войны. Это был неустанный поиск кратчайшего пути к победе. Он был великим режиссером нашей Великой Победы. Он был непревзойденным и не имеющим себе равных в мировой истории военным стратегом.

Но это была также и энергия непоколебимой сталинской веры в победу, вдохновившая советский народ на великие подвиги. Это была и энергия непреклонной сталинской воли, которая вела нас на эти подвиги. Наш народ стал победителем в сражениях за свою Советскую Родину – с именем Сталина и под руководством Сталина. Потому и слова Россия, Сталин, Победа обозначают понятия равновеликие – равно великие.

Поэт Алексей Сурков написал в день Победы от имени всех фронтовиков Великой Отечественной: «Потомки сталинцами нас за этот подвиг назовут». Он не ошибся. Великой державы, которую строили и защищали герои-сталинцы, сегодня нет на карте мира. Но они – ее полпреды в мировой истории: вписанные ими огненные строки навсегда останутся на ее скрижалях вместе с именем Сталина. Навсегда!