Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Глава 9. ГЛАГОЛ ВРЕМЕН

После того как победоносно закончилась война, в которой решалась историческая судьба не только нашего народа, но и всех народов планеты, Сталин был вознесен на вершину мировой славы. Не было в мире личности, равной ему по известности, по авторитету, по вселенской мере благодарности и восхищения. Что же касается Советского Союза, то у нас Сталин стал предметом всенародной любви, благоговейного поклонения и нередко – обожествления.

И вот едва ли не сразу после его смерти в лабиринтах советской пропаганды появляется идеологема, ныне известная всем, кто знаком с историей СССР, – это словосочетание «культ личности Сталина». Оно получило широкое распространение после XX съезда КПСС и несло в себе однозначно отрицательный смысл: этим культом стали объяснять «ошибки» и «нарушения социалистической законности», якобы допущенные Сталиным. При этом утверждалось, что Сталин сам способствовал славословию в свой адрес и тем самым создавал свой культ. Известно, однако, что в годы правления Хрущева, а потом и Брежнева, пропаганда делала попытки «сформировать» образ «верного ленинца», «выдающегося руководителя» и т. п. Из этого ничего не получилось: над усилиями пропагандистов смеялись, над создаваемыми «образами» откровенно издевались.

Между тем, образ Сталина как великого вождя советского народа вызывал в огромной массе народа совсем иные чувства: им восхищались, перед ним преклонялись. Как это можно объяснить? Что представлял собой культ личности Сталина? Был ли он явлением отрицательным, как обычно считается, или, наоборот, именно с ним были сопряжены достижения и успехи советского общества? Эти вопросы требуют осмысления, если мы хотим понять и самого Сталина, и его время.

ВЕРА

Летом 1947 года Джон Стейнбек, в те времена – восходящая звезда американской литературы, совершил путешествие по Советской стране. В сопровождении фоторепортера он побывал в Москве, Сталинграде, на Украине, в Грузии. Его очень интересовало отношение русского народа к своему вождю. Итогом поездки стала книга-репортаж «Русский дневник». Свидетельства писателя интересны как «взгляд со стороны».

Он подробно, иногда с малозаметными «передержками», а где-то и с явными преувеличениями, описывает феномен, который, по его словам, «волнует большинство американцев»: «Все в Советском Союзе происходит под пристальным взглядом гипсового, бронзового, нарисованного или вышитого сталинского ока. Его портрет висит не то что в каждом музее – в каждом зале музея. Его статуи установлены на фасаде каждого общественного здания. А его бюст – перед всеми аэропортами, железнодорожными вокзалами и автобусными станциями. Бюст Сталина стоит во всех школьных классах, а портрет часто висит прямо напротив бюста. В парках он сидит на гипсовой скамейке и обсуждает что-то с Лениным. Дети в школах вышивают его портрет. В магазинах продают миллионы и миллионы его изображений, и в каждом доме есть по крайней мере один его портрет. <…> А во время общественных празднеств портреты Сталина вырастают до немыслимых размеров. Они могут быть высотой в восьмиэтажный дом и пятидесяти футов шириной. Его гигантский портрет висит на каждом общественном здании» [184, с. 42].

Путешественники хотели понять этот феномен «вездесущности» сталинского образа, разговаривали с людьми и услышали разные суждения. Одни говорили, что портреты Сталина заменяют изображения царя, к которым привыкли до революции. Другие утверждали, что поклонение иконе – это «свойство русской души», а портреты вождя и являются такой иконой. Третьи – что русские очень любят Сталина, поэтому хотят видеть его везде и всегда. Писатель, чувствуя некую тайну, заключенную во всех этих проявлениях русской души, констатирует: «Какова бы ни была причина, очевидно одно: все в России постоянно находится под сталинским взором – улыбающимся, задумчивым или суровым. Это одна из тех вещей, которую американец просто не в состоянии понять» [Там же, с. 43].

Правда, сам Д. Стейнбек, именно через этот феномен делает шаг к пониманию природы сталинской власти: «Во всей истории нет человека, которого бы так почитали при жизни. В этом отношении можно вспомнить разве что Цезаря, но мы сомневаемся, имел ли Цезарь при жизни такой престиж, поклонение и богоподобную власть над народом, какой обладает Сталин» [Там же, с. 110]. Что ж, талантливый художник проявил проницательность, какая и по сей день не свойственна тем, кто думает, будто сталинская власть держалась на насилии и страхе. Он увидел, что сила сталинской власти – в ее «богоподобности», т. е. в ее духовной природе, сопряженной со встречными токами народной души. Не исключено, что писатель пришел к этой мысли, получив редкую возможность судить об отношении советских людей к своему вождю не только по обилию его изображений, но и по непосредственному выражению чувств.

Американцев пригласили на воздушный парад в Москве, и они видели, как сотни тысяч людей ехали к летному полю на трамваях, автобусах, сотни тысяч шли пешком. Рисуя впечатляющую картину парада, писатель поражается, с каким бурным восторгом миллионная масса людей, стоявших на зелени летного поля, встретила приезд Сталина: «Когда мы заняли свои места, вдруг послышался гул, который перерос в настоящий рев: все, кто стоял на поле, приветствовали Сталина, который только что приехал. Нам не было его видно, потому что мы сидели на другой стороне трибуны. Его появление было встречено не приветствиями, а гулом, как в гигантском улье» [Там же, с. 35].

К празднику, полагает автор дневника, наверное, долго и тщательно готовились: время было рассчитано очень точно, никаких задержек, – одно действие сразу же следовало за другим. Конец его был очень эффектным. Подлетела большая группа транспортных самолетов, и один за другим над полем стали появляться парашютисты. В воздухе находилось по меньшей мере около пятисот человек с красными, зелеными и синими парашютами. Солнце делало их похожими на небесные цветы. «Это было по-настоящему захватывающее зрелище», – восторгается писатель и завершает: «Когда все кончилось, толпа опять загудела и сотни тысяч людей захлопали. Уезжал Сталин, а мы его так и не увидели» [Там же, с. 35—36].

Д. Стейнбек и его спутник посетили родной город Сталина, видели его дом, расположенный в розовом цветнике, побывали в музее, и писатель отмечает, что место, где он родился, «уже стало национальной святыней». Он делится своими яркими впечатлениями от увиденного: «Его родина уже превратилась в место паломничества. Люди, посещавшие музей, пока мы там были, переговаривались шепотом и ходили на цыпочках. В тот день ответственной по музею была очень хорошенькая молодая девушка, и после прочитанной лекции она пошла в сад, срезала розы и преподнесла каждому из нас по бутону. Все тщательно спрятали цветы, чтобы сберечь их как сокровище в память о святом месте. Нет, во всей истории мы не знаем ничего, что можно было бы с этим сравнить» [Там же, с. 110].

Не менее примечательны в этом отношении и повседневные явления жизни простых людей. Вот одна «бытовая зарисовка», сделанная иркутян-кой Л. И. Тамм: после войны многие мужчины продолжали носить военные гимнастерки; те же, кто любил одеться модно, перешли на «сталинки». Наблюдательная мемуаристка помнит такую подробность: «Сталинки» вошли в моду сразу после того, как появился портрет Иосифа Виссарионовича в кителе с отложным воротничком, глухой застежкой, с карманами на груди и с боков» [188, с. 492].

Еще до этого, во время войны Лидия Ивановна была направлена из Иркутска в поселок Усть-Уда для работы в райисполкоме. Проезжая мимо места первой ссылки Сталина, она думает: «В Новой Уде теперь музей Сталина, мы обязательно там побываем. Наверное, и народ здесь хороший. Такие великие люди, как Сталин, не могли не наложить свой отпечаток на окружающих» [Там же, с. 437]. Современница Сталина не сомневается, что он и в молодости оказывал то влияние на людей, которое позднее вызывало у них неудержимое стремление быть похожими на него буквально во всем. А мода на «сталинки» – лишь выразительная деталь, говорящая о спонтанной всеобщности такого стремления.

В благоговейном восприятии его портретов и изваяний, в паломничестве к месту его рождения, в бурном приветственном восторге миллионной массы людей в момент встречи с ним, в подражании стилю его жизни и манерам, – во всем этом и многом другом нашел свое зримое проявление феномен, названный позднее культом личности Сталина. Это было нечто, подобное культу очень немногих личностей в мировой истории, таких как Будда или Христос. Размышляя над этим феноменом, И. Г. Эренбург пишет: «У нас много говорят о культе личности. К началу 1938 года правильнее применить просто слово «культ» в его первичном, религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада» [208, с. 159].

В чем же состоит тайна этого феномена? Культ ведь не возникает сам собой, – кто же вознес Сталина на этот Олимп? Что сделало его богоподобным? Культ личности всегда есть результат последовательных действий человека, направленных на общее благо. Культ государственного деятеля может быть связан с крутыми прогрессивными изменениями общества, существенным повышением народного благосостояния. Он может быть следствием какой-то трудной ситуации, из которой вождь выводит свой народ. При этом он вдохновляет людей на героические поступки и становится символом героизма. В нем видят спасителя. Иными словами, культ может быть присущ только личности незаурядной, способной совершать чудеса. Такими не были ни Хрущев, ни Брежнев, чей культ безуспешно пытались «сделать».

Несомненно, что культ Сталина связан прежде всего с великими деяниями, с подъемом экономики, с технологическим прорывом, с взлетом к культурным вершинам. Он был порождением тех колоссальных успехов, которых достигла страна под его руководством. Главное место среди этих свершений занимает Победа. Он стал ее вдохновителем и организатором. И все понимали: за великими делами стоит личность великого вождя – иначе не бывает. Опираясь на многолетний опыт, миллионы людей верили в необычайные возможности его как руководителя государства и связывали с ним надежды на будущее.

Ныне широко известна саркастическая ирония М. А. Шолохова по адресу ниспровергателей величия Сталина: «Да, был культ… Но – была и личность!» Тогда, в пору антисталинской истерии, царившей в политических верхах, даже великому писателю трудно было усомниться во «вредоносности» такого культа, поэтому он противопоставляет культ и личность. Между тем, благоговейное отношение к великой личности со стороны тех, кто сознает ее величие, – дело вполне понятное и объяснимое: это своего рода сердечный ответ на ее высокие стремления и благие деяния. А если это личность великого народного вождя, то такое отношение с неизбежностью становится значительным фактом народного сознания. В. С. Сафрончук, советский дипломат, рассказывал: «Я помню, как один товарищ из Грузии на вступительных экзаменах в аспирантуру МГИМО никак не мог дать вразумительный ответ на модный тогда вопрос об истоках культа личности Сталина и, отчаявшись, заявил: была личность – был культ, нет личности – нет культа» (Советская Россия. – 1995. – 26 декабря).

С. В. Михалков, сам человек необыкновенных способностей, стихами которого зачитываются все с младенчества, задается своего рода вопросом без ответа: «Что это было такое, если даже в дневниках Он заставлял писать о себе как о земном Боге, и это ощущение земного Бога было даже у его врагов – и каких врагов! Вспомним, Черчилль говорил, как в дни Ялтинской конференции, когда Сталин входил в зал, они почему-то вставали и при этом держали руки по швам. Черчилль решил не вставать. Он пишет:

«Сталин вошел, и вдруг будто потусторонняя сила подняла меня. Я встал» [99, с. 94].

Одно из непременных проявлений всякого культа – вера. Глубокая и искренняя вера в высшую правду всего, что связано с личностью, ставшей предметом культа. И прежде всего, это вера в праведность земной жизни человека, это вера в величие его деяний, это твердая уверенность в правоте, искренности и безошибочности его слова.

Авторитет сталинского слова был безусловным, абсолютным и непререкаемым. Д. Стейнбек пишет, что во многих речах, которые он слышал в России, ораторы «приводили цитату из Сталина в качестве окончательного доказательства справедливости своей мысли – точь-в-точь как средневековые схоласты ухватывались за цитату из Аристотеля. В России слово Сталина – истина в последней инстанции, и, что бы он ни сказал, никто не возразит. И это непреложный факт, чем бы ни пытались это объяснить – пропагандой, воспитанием, постоянным напоминанием, повсюду присутствующей иконографией. Ощутить это в полной мере можно, когда услышишь, как слышали мы много раз:

– Сталин никогда не ошибался. За всю свою жизнь он не ошибся ни разу» [184, с. 110].

Возникает вопрос: почему же верили в это? Была ли это иррациональная вера или у нее были свои объективные основания?

Из новозаветных источников известно, что Иисус Христос совершал чудеса, поэтому многие верили в особую, чудодейственную силу его личности. А разве Сталин не совершал чудеса? Создание великой индустриальной державы за десять лет – это не чудо? Разгром армии, опиравшейся на мощь всей континентальной Европы – это ли не чудо? А взлет с военного пепелища в космос – это ведь тоже чудо! Впрочем, чудеса он, в отличие от Христа, совершал не в одиночку: их творил народ под водительством Сталина, и совершались они не для отдельно взятого человека, а во имя всего народа, во имя его чаяний и надежд, – это были чудеса, творимые миллионами людей и зримые для всех. Творили их с солнечным блеском в глазах, и в этом блеске зримо отражался свет его гения.

Так что с этой точки зрения культ Сталина, вера в его гений представляются ничуть не менее понятными и ценными, чем культ Христа и христианская вера. Культ Христа направлял человека к Истине, Добру и Красоте в их абстрактном выражении. Культ Сталина направлял людей на социальное творчество во имя тех же высоких идеалов. Великие свершения породили безграничную веру людей в великую правду его слова и его дела, веру как в свои силы, так и в его мудрость, направляющую эти силы. Сплоченность людей – и в строительстве социализма, и в военные годы – поддерживалась этой запредельной верой и убежденностью в мудрости сталинского руководства. Именно эта вера – почти религиозная, мистическая – поднимала солдата в атаку, когда звучали слова «За Родину! За Сталина!» А. А. Сурков писал 9 мая 1945 года в стихотворении «Вождь»:

 
На поле боя, под огнем,
Нащупывая путь в дыму,
Солдаты думали о нем,
Солдаты верили ему.
 

Поэт увидел исток Победы не в том, что Сталин был Верховным Главнокомандующим, – это был важнейший фактор Победы, но все-таки не исток, а именно фактор. Исток же состоял в том, что Сталин был народным вождем, которому верили все – верующие в бога и не верующие в него, рабочие и интеллигенты, взрослые и дети. Об этой поистине святой вере, превосходящей все остальное, проникновенно говорил и другой поэт – М. В. Исаковский – в «Слове к товарищу Сталину»:

 
Спасибо Вам, что в годы испытаний
Вы помогли нам устоять в борьбе.
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.
 

Та же мысль – несомненно глубочайшая – была выражена и И. Г. Эренбургом. Сталин не был просто полководцем – одним из многих, вошедших в мировую историю, – отмечает писатель и поясняет: «…Он жил не только в Ставке, он жил в сердце каждого солдата» (Вопросы истории. – 1998. – №6. – С. 21). Для нашей Победы это его присутствие в тайниках солдатских сердец значило никак не меньше, чем его приказы как Верховного Главнокомандующего.

Уже в наше смутное время Сергей Михалков, подчеркнув, что вера в Сталина «существовала не в воздухе, а в массах», сказал о том, какое значение имела эта вера в военные годы: «В Сталина верили как в того, чья воля и ум помогут всем нам одолеть фашизм, вернуть мирную жизнь». Сталинская призывная речь 3 июля 1941 года, отметил поэт, «вызвала невиданный энтузиазм у людей самых разных возрастов. Они пошли на призывные пункты добровольцами. Вера в слово – огромная вера, если его произносит авторитетный человек. А то, что Сталин был для миллионов авторитетной личностью – отрицать можно либо по скудоумию, либо по злому умыслу…» (Гласность. – 1998. – №5).

В том, что называют «духом народа», заключена огромная энергия, подобная солнечной и все же – не солнечная и вообще не материальная, а именно – духовная энергия. Это есть прежде всего – энергия веры. Несокрушимая вера в вождя и полководца сделала нас способными совершать трудовые подвиги и выстоять в жестокой схватке с врагом. Сила Сталина как государственного деятеля состояла в том, что он последовательно и неизменно действовал во имя народа, – именно этим была обусловлена необычайная крепость его веры в своего вождя.

М. А. Шолохов вскоре после XX съезда, в разговоре с сыном Михаилом убеждал его, что «высокая», как он выразился, вера возвышает человека, делает его духовно стойким. «А высшие духовные ценности, – продолжал он, – можно и в культ возводить. По мне, так и нужно. Должно. И раз уж они, ценности эти, не сами по себе существуют, а в человеке гнездятся, раз уж только личность может их пестовать и поддерживать, то я не против культа личности. Вопрос лишь в личности…» (Правда. – 2012. – 22—23 мая)

Народная вера во всемогущество вождя была, в конечном счете, верой в коммунистический идеал, носителем которого он представал в народном сознании. Этот идеал общества, выношенный тысячелетней Россией, был актуализирован и поставлен им в порядок дня. Он сумел создать зримый образ этого идеала, указал путь движения к нему, возглавил это движение, повел за собой народ, и под его руководством были достигнуты грандиозные успехи на этом пути.

Он явился провозвестником того строя общественной жизни, который в полной мере отвечал движениям народной души, ее чаяниям и ожиданиям. Это мог сделать лишь тот, кто глубоко чувствовал эту душу, знал и понимал ее. Он, Сталин, был человеком, ставшим не только ярчайшим символом победоносного действия, но и олицетворением народного идеала. Необычайным, фаворским светом своей праведной жизни он озарял этот великий идеал. Разве этого не достаточно для того, чтобы возник феномен всесокрушающей веры в него, надежды на лучшую жизнь и всенародной любви к нему самому!?

Все это как раз и сделало его богоподобным. В свое время этот феномен неплохо объяснил немецкий философ Ф. Ницше: «Пока народ верует в себя, у него – свой бог. В своем боге народ чтит условия, благодаря которым он на высоте, в нем он чтит свои доблести, – удовольствие от себя самого, чувство силы он переносит на существо, которое можно благодарить за это» [105, с. 30].

Но, отмечает Ницше, «когда народ гибнет, когда он чувствует, что его вера в будущее иссякает, надежда обрести свободу окончательно гаснет, когда покорность представляется ему полезным делом, а добродетель побежденного – первым условием сохранения жизни, тогда обязан перемениться и бог» [Там же]. В самом деле, мы сегодня сами видим, насколько переменились боги, которых чтит значительная часть народа. Нынешние кумиры обывателей, жаждущих телесного комфорта и связанных с ним удовольствий, являют собой «лидеров» странной толпы, сгрудившейся вокруг кормушки с остатками природных и человеческих ресурсов великой народной державы.

Какой же контраст на фоне этих духовных лилипутов являет собой гигантская фигура советского вождя! Он не только выражал «дух народа», – он творил этот дух, он делал его крылатым. Он творил царство «не от мира сего»: благодаря явлению великого духа советский народ сделал шаг к божественному, возвысившись над мирской суетой. Это было по достоинству оценено всеми, кто был устремлен к небесному. Вот почему его боготворили не только у нас, – его поклонники были едва ли не во всех странах мира. И. Г. Эренбург писал в статье с выразительным заглавием «Большие чувства»: «Когда говорят о самом важном, о том, что больше всего нужно человеку, повторяют: «это как хлеб», или: «это как воздух». Нужнее всего человеку вера в свою правоту, в смысл своей жизни: такая вера-броня, она делает сердце крепким, как сталь. Вера миллионов и миллионов простых людей, живущих на Волге и на Ганге, на Луаре и Амазонке, связана с образом Сталина» (Правда. – 1949. – 13 декабря).

Показательно, что современная социологическая теория лидерства фиксирует этот факт как закономерность: общепринятые ценностные представления, являющиеся основой данной общности, всегда проецируются на лидера как символического носителя этих ценностей. Станет ли такая проекция основой для культа личности, – это определяется как величием самой личности, так и укорененностью в народном сознании ценностей и идеалов, исповедуемых этой личностью, – их величием, их высотой. Культ Сталина был вполне объяснимым и закономерным завершением экспрессивно-символической персонификации ценностей и идеалов народной культуры, им провозглашенных, им отстаиваемых, им сделанных священными.

Ныне мы лучше, чем когда-либо, понимаем: культ такой личности, как Сталин, духовно обогащает человека, ибо он чувствует свою причастность к великому, сознает свое достоинство созидателя, творца нового. В образе вождя человек видит свой идеал и становится исполненным собственного человеческого достоинства. Культ возникает тогда, когда люди горды своими деяниями, совершенными под водительством великой личности. Этот культ иногда угасает, но неизменно возрождается вновь, как было с культом и Христа, и Сталина. Такое возрождение – верный признак того, что это не навязываемый, не фальшивый, а истинный культ.

Сталин, великий вождь, стал для трудового народа путеводной звездой. Он стал духовным отцом народа. Через его великую и праведную жизнь каждым человеком постигался смысл его собственной жизни. Поэтому и культ его явился двигателем великих народных свершений – на протяжении не только трех, собственно сталинских, но и всех последующих советских десятилетий: пока люди хранили в памяти образ его лучезарной эпохи, они вдохновлялись этим образом. Культ его личности стал высшей ценностью великой советской эпохи, что и было однозначно воспринято народом и выражено в ее грандиозных трудовых свершениях и военных победах, в ее идеологии и культуре.

И тем не менее, при всем значении уверенности людей в безошибочности сталинского слова и дела, при всем величии его дел, порождающем беспредельную веру в его гений, все-таки невозможно всем этим объяснить до конца феномен культа личности Сталина. Были и другие исторические деятели, создавшие крупные государственные образования и успешно управлявшие ими, но они не стали объектами «культового» отношения к ним со стороны народа. А были люди, не имевшие подобных достижений, но ставшие предметом почитания и обожествления. В чем же заключается глубинный исток этой несокрушимой, святой веры?