Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Сталин время от времени организует специальные акции, подрывающие позиции «потребителей». Рассмотрим в связи с этим такую крупную политико-идеологическую кампанию послевоенных лет, как борьба против космополитизма – недооценки отечественной культуры и поклонения западной. Надо ли говорить, что сегодняшний официоз оценивает эту кампанию резко отрицательно. Уже поэтому есть смысл попытаться понять, зачем она была тогда нужна. Ее анализ показывает, насколько точно умел великий аналитик предвидеть опасность: проявившись в послевоенные годы, космополитизм в послесталинские десятилетия расцветал все более пышным цветом и в конце концов опрокинул государство созидателей.

Космополитизм – явление, не такое уж новое в российской истории. Правящие классы империи издавна заискивали перед Европой и презрительно отвергали все русское. В XIX в. «господа» даже изъяснялись друг с другом только по-французски, оставив русский язык «холопам», – это был предел национального самоунижения. Европейцы же, по словам Сталина, вели себя в России, как в Центральной Африке. Царская Россия постепенно превращалась в культурную колонию Запада. Да и в наше время именно космополитизм определяет направленность проводимых в стране «реформ». Он выступает в обличье глобализма как апологии ценностей «мировой» (т. е. западной) цивилизации, которые выдаются при этом за некие «общечеловеческие» ценности. Такие «реформы» активно содействуют превращению людей, у которых была воспитана «собственная гордость», в примитивных поклонников западного образа жизни, не способных понимать и преумножать ценности своей национальной культуры.

Борьба с космополитизмом в послевоенные годы связывается с именем А. А. Жданова. Она началась в 1947 г., вскоре после первого залпа «холодной войны», каким была речь У. Черчилля 5 марта 1946 года. К тому времени в США уже шла кампания борьбы с «антиамериканизмом» («охота на ведьм»). При американском Конгрессе с 1938 г. работала комиссия «по расследованию антиамериканской деятельности». И это в стране, где со времен гражданской войны 1861—1865 гг. не было ни одного острого конфликта, который охватил бы все общество. Был отстранен от ответственного поста создатель атомной бомбы Роберт Оппенгеймер, вынужден был эмигрировать корифей кинематографа Чарли Чаплин. 2,5 млн. человек было подвергнуто проверке на политическую благонадежность, тысячи из них, главным образом, государственные служащие, были отстранены от работы, многие побывали в тюрьме, а супруги Розенберг были казнены 19 июня 1953 года. Время было серьезное.

У нас с 1947 г. борьба с «низкопоклонством» перед иностранной культурой стала одним из главных идеологических направлений. Среди «безродных космополитов», недооценивавших, а подчас и ненавидевших нашу отечественную культуру, оказалось много этнических евреев, в связи с чем сегодня нам настойчиво навязывают миф об антисемитизме Сталина. В действительности Сталин был противником сионизма, который, несомненно, представляет собой идеологию, враждебную советскому патриотизму. Еще в 1939 г. он предупреждал: «Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он <…> всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться» [23, с. 610].

О том, что антисемитизм Сталина – не более чем миф, говорят многие факты. Прежде всего то, что в окружении Сталина евреи были постоянно. Когда он вел борьбу против идеологии и политики Троцкого, Зиновьева, Каменева, рядом с ним были (и остались до самой его смерти) евреи Л. М. Каганович и Л. З. Мехлис. Еврей Г. Г. Ягода возглавлял наркомат внутренних дел, еврей М. М. Литвинов – наркомат иностранных дел. Евреи Е. М. Ярославский и Л. З. Мехлис долгое время стояли у руководства идеологической работой в стране, евреи И. С. Гусев и Я. Б. Гамарник возглавляли политуправление армии. И это только наиболее значительные фигуры.

Что же касается процентного соотношения евреев и лиц иных национальностей среди осужденных во времена правления Сталина, то мы никуда не уйдем от того факта, что среди лидеров троцкистской оппозиции (а в дальнейшем – организаторов вооруженного заговора) евреи составляли большинство. Они «оседлали» карательные органы государства. В 1936 г., когда во главе НКВД стоял Г. Г. Ягода, из 110 руководящих работников наркомата 43 были евреями [113, с. 146]. Многие из них, во главе с самим Ягодой, оказались в числе заговорщиков и были репрессированы в 1937—1938 гг.

В послевоенные же годы евреи, в космополитизме не замеченные, а напротив – талантливо служившие интересам советского народа, награждались Сталинскими премиями. Таких было много. Например, в литературе это А. Л. Барто, Б. Л. Горбатов, Е. А. Долматовский, Э. Г. Казакевич, Л. А. Кассиль, С. И. Кирсанов, С. Я. Маршак, Л. В. Никулин, А. Н. Рыбаков, А. Б. Чаковский, Л. Р. Шейнин и другие – всего около трети общего числа удостоенных Сталинских премий авторов, писавших на русском языке. Причем поэт Самуил Маршак, кинорежиссер Михаил Ромм и композитор Дмитрий Шостакович стали лауреатами пятикратно, трижды лауреатами стали актриса Фаина Раневская, оперный певец Марк Рейзен и ученый-историк Евгений Тарле. Выдающийся изобретатель оружия Александр Нудельман был дважды Героем Социалистического Труда и пять раз – лауреатом Сталинских премий, физик Лев Ландау и авиаконструктор Семен Лавочкин были не только Героями Социалистического Труда (Лавочкин дважды), но и многократными лауреатами Сталинских премий. Физик Юлий Харитон стал трижды Героем Социалистического Труда. И где же тут «государственный антисемитизм»?

В. В. Кожинов, приводя многие характерные факты и цифры, убедительно опровергает утверждения о том, что борьба против космополитов была проявлением политики антисемитизма в СССР (Наш современник. —1999. – № 9). Отметим, в частности, что не кто иной как Сталин спас евреев от уничтожения. В начале 1942 года в пригороде Берлина, на озере Ванзее была проведена конференция, на которой обсуждалось «тотальное решение еврейского вопроса в Европе». Из протокола конференции известно, что «решение» предполагало уничтожение еврейского населения Европы – около 11 миллионов человек. В течение 1942—1944 годов в концлагерях уже было уничтожено 3 миллиона евреев. Только разгром гитлеровского «рейха» сталинскими войсками остановил поголовное уничтожение евреев, живших в европейских странах. Говорят, что многие евреи с благодарностью вспоминают Сталина. Ненавидят его евреи-сионисты.

Что же касается космополитизма, то он как явление и идейное, и политическое, и даже бытовое несет в себе негативизацию отечественной культуры и преклонение перед всем иноземным, – и в этом смысле он несовместим с патриотизмом. Вполне естественно, что нарастание его проявлений не могло не беспокоить Сталина: он прекрасно понимал, что значат патриотические чувства – любовь к своему Отечеству, гордость за его величие – для подъема народного духа, для душевного самочувствия человека, для его готовности отдать свои силы во имя Родины. Сам он везде и всегда вел себя с подчеркнутым достоинством лидера великой державы, не заискивающего ни перед кем. А. А. Громыко пишет: «Что касается зарубежных деятелей, то следует добавить, что Сталин их не особенно баловал своим вниманием. Уже только поэтому увидеть и услышать Сталина считалось у них крупным событием» [46, с. 243].

«Холодная война» потребовала ужесточения борьбы против преклонения перед западной культурой и западным образом жизни. Сталину было ясно, что народ выстоит перед лицом нарастающей экспансии Запада в том случае, если сохранит стойкость духа, если духовность сохранит приоритетные позиции в системе его ценностей. Выдающийся ученый П. Л. Капица в 1946 г. в одном из писем Сталину подчеркивал, что «недооценка своих и переоценка заграничных сил» мешает развитию отечественной науки: пока мы не осознаем наши творческие силы и возможности, не оценим по достоинству творческий потенциал нашего народа, мы не будем иметь успеха. Сталин ответил ученому благодарным письмом. В. В. Кожинов полагает, что, если бы тогда не свершилось это осознание, не было бы ни феноменальных успехов нашей фундаментальной науки в 50-е гг., ни нашего «прорыва» в исследовании космоса.

В марте 1947 года при министерствах и ведомствах были учреждены «суды чести», которые, согласно их уставу, должны были «повести непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации». В мае Сталин принял по их просьбе руководителей Союза писателей А. А. Фадеева, К. М. Симонова и Б. Л. Горбатова. Как рассказывал Симонов, на встрече Сталин говорил о том, что есть очень важная тема, которой надо заинтересовать писателей, – тема советского патриотизма. У нашей интеллигенции, отметил он, недостаточно воспитано чувство патриотизма, она неоправданно преклоняется перед заграничной культурой, – эта традиция идет от Петра. Простой крестьянин из-за пустяков не станет ломать шапку, а вот ученый нередко преклоняется перед иностранцем, который на три головы ниже его. У таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. Надо серьезно бороться с духом самоуничижения, преклонения перед всем иностранным, подчеркнул Сталин [134, с. 129—130].

Сегодня нередко рассуждают на тему о притеснениях литераторов и ограничениях творческой свободы в послевоенные сталинские годы. Особенно когда речь заходит о знаменитых постановлениях ЦК, относящихся к литературно-художественным процессам в стране. К примеру, иркутский поэт Андрей Румянцев пишет, что вслед за постановлением ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» и «иезуитской» речью А. А. Жданова творчество Анны Ахматовой «стало объектом разнузданных поношений», и «свирепые гонения» на нее «прекратились только после смерти Сталина» (Родная Земля. – Иркутск, 2002. – № 35).

Как видно, на крепкие выражения автор не скупится: «разнузданные поношения», «свирепые гонения»… В чем же они заключались, эти «гонения» и «поношения»? Не в том ли, что уже в 1950 г. на заседании Правления Союза писателей был поставлен вопрос о восстановлении поэтессы в Союзе? По свидетельству самой Анны Андреевны, там были приведены слова М. В. Ломоносова, о том, что его невозможно отставить от Академии, скорее – Академию от него. Точно так же, говорилось на заседании, нельзя отлучить от русской литературы Анну Ахматову, чьи стихи «будут жить столько же, как язык, на котором они написаны». А 14 февраля 1951 года, т. е. за два года до смерти Сталина, ей вручили официальный документ о восстановлении в Союзе советских писателей.

И это только один пример того, как в условиях экономического подъема и политической стабильности становились все более мягкими наказания за идейную неразборчивость. По существу все ограничивалось «проработкой» провинившихся. Как свидетельствует В. В. Кожинов, когда против писателей-космополитов выдвигались обвинения, было предложение об исключении их из Союза писателей, Сталин это предложение не поддержал (Наш современник. – 1999. – № 9. – С. 193).

Известно и то, что в конце 40-х – начале 50-х годов вновь оказались «на коне» многие из ранее наказанных представителей творческой интеллигенции. Отметим наиболее показательные факты. Стали лауреатами Сталинских премий в прошлом репрессированные – выдающийся филолог В. В. Виноградов, литературовед Д. С. Лихачев, драматург и киносценарист Н. Р. Эрдман, писатели В. Н. Ажаев и А. Н. Рыбаков. Трижды была удостоена Сталинской премии Вера Панова, вдова «врага народа». Получил премию Юрий Трифонов, отец которого был расстрелян, а мать отбывала срок.

Что же касается основной массы советского народа, то идеологические постулаты, господствовавшие в послевоенную эпоху, органично вписывались в систему чувств и устремлений людей. Они проникали в их души без всякого «внутреннего сопротивления», становясь их собственным достоянием, поэтому об идеологическом «нажиме» здесь и речи быть не могло. Именно созидатели чувствовали себя хозяевами жизни, ибо этому способствовала духовная атмосфера общества. Для проявления созидательной мотивации создавались все необходимые социально-экономические и политические условия. Это было мощнейшим фактором активности: созидание для многих стало самоцелью и приобрело невиданные ранее темпы и масштабы. Политика сталинского руководства высвобождала творческую энергию созидателей.

Духовная атмосфера изменилась в послесталинские десятилетия. Постепенно набирало силу противостояние противников и сторонников частной собственности, приверженцев соборных, коллективистских начал жизни, где все люди – братья и сестры, и поклонников индивидуалистических, «неозападнических» порядков, где каждый – за себя. В годы «перестройки» телевидение представило Запад «земным раем», что и нанесло сокрушительный удар по советской идеологии и государственности. Именно космополитизм, «в паре» с национализмом, выступил одним из мощнейших идеологических орудий разрушения Советского Союза.

НАРОДНОСТЬ

Созидательные тенденции, духовный порыв миллионов тружеников нашли выражение в бурном расцвете духовной культуры советского общества, что и составило основное содержание его развития. Сталин прекрасно знал, что и философия, и идеология на Руси всегда существовали в различных формах художественной культуры. Именно в этих формах, через творения мастеров слова, кисти, экрана, они становились достоянием народной массы, что обусловливало пристальное внимание сталинского государства к развитию художественного творчества.

Приоритетами здесь стали такие жанры изобразительного искусства, как литература, музыка, театр, кино, живопись, скульптура. Посредством этих форм духовной культуры происходило развитие духовно-культурного основания великой советской цивилизации. Д. Т. Шепилов писал тогда в «Правде»: «Советский Союз стал оплотом мировой цивилизации и прогресса, поборником и носителем подлинной культуры. Теперь не может идти речь ни о какой цивилизации без русского языка, без науки и культуры народов Советской страны. За нами приоритет. От страны социализма на Запад и Восток идут теперь лучи обновления и возрождения. Диалектика истории изменила роли «учителей» и «учеников» (Правда. – 1947. – 11 августа).

Сталин исподволь руководил этим процессом, – это было незримое, но мощное воздействие сталинской духовной энергии на развитие всех форм духовной культуры. Отлично понимая роль литературы и искусства в жизни нашего общества, он постоянно держал их в поле зрения, знакомился со всеми серьезными новинками литературы, кино, театра, музыки, живописи и направлял их развитие. Он прочитывал все (или почти все), что печаталось в «толстых» литературных журналах, хорошо знал театральный репертуар, просматривал все фильмы – только после этого они выходили на экраны.

В результате СССР сталинской эпохи стал поистине питомником талантов. В литературе работали Есенин и Маяковский, Горький и Шолохов, А. Толстой и Леонов, Фадеев и Катаев, Полевой и Эренбург, Исаковский и Симонов, Твардовский и Сурков. Музыку создавали Прокофьев и Шостакович, Хачатурян и Глиэр, Дунаевский и Александров. На театре творили Станиславский и Немирович-Данченко, Вахтангов и Таиров, Завадский и Охлопков. Среди актеров блистали Качалов и Москвин, Черкасов и Симонов, Жаров и Ильинский, Тарасова и Пашенная, Яблочкина и Раневская. Пели Нежданова и Обухова, Лемешев и Козловский, Михайлов и Русланова. Танцевали Лепешинская и Уланова. В кино делали шедевры Эйзенштейн и Пудовкин, Довженко и Герасимов. В живописи работали Нестеров и Корин, Дейнека и Кончаловский, Александр и Сергей Герасимовы. В скульптуре – Шадр, Меркуров, Мухина, Вучетич.

Гениальные творцы создавали искусство на века, пронизанное глубочайшей народностью. Народные идеалы несли в себе все лучшие художественные произведения той славной эпохи, что и определило, в конечном счете, ее величие. Сплавленные с тончайшим мастерством художника эти идеалы порождали шедевры творчества. В послевоенные годы в советском искусстве окончательно утвердился тип высоконравственного, энергичного, преданного народу героя. Все было пронизано величием свершений, дерзновением замыслов, надеждами и мечтами простых людей.

Замечательный актер Николай Черкасов исповедовал принцип: «без народа актерской профессии не существует». Он как молитву повторял слова обращения В. И. Немировича-Данченко: «Работники искусств – вместе с народом». Он гордился тем, что выполнял свой долг перед народом честно и с достоинством. Композитор Сергей Прокофьев советовал: «Бери народную мелодию и далее развивай ее как свою собственную». Но на это способен только тот, кто является частью народа, кто чувствует внутреннюю связь с ним, кто способен вскрыть «потенциальные возможности, заложенные в той или иной мелодии, созданной народом, – такова моя позиция», – продолжал мысль Прокофьева другой мастер музыки Евгений Светланов (Советская Россия. – 2003. – 4 сентября). Александр Фадеев был уверен, что не может быть большого писателя, если он не чувствует биения пульса народной жизни. Подлинный художник тот, кто «сверяет свою совесть с народной совестью в ее наивысшем, осознанном выражении» (Советская Россия. – 2001. – 11 декабря).

Для Сталина главным в оценке художественного процесса было его влияние на общественные настроения, соответствующее актуальным задачам, стоящим перед народом. По тому, какова социальная значимость произведений того или иного писателя, он оценивал его место в отечественной литературе. В разговоре с П. И. Чагиным, директором Госиздата, он советует: «Не издавайте того, что не созвучно моменту. Самая талантливая вещь, но оторванная от героики нашей эпохи, – макулатура. Поменьше макулатуры, товарищ Чагин» (Дон. – 1995. – № 5-6. – С. 83).

–

Советская литература всего лишь за два-три десятилетия стала великой духовной силой, внесшей огромный вклад в развитие мировой культуры. Сама советская действительность тех лет с ее романтикой трудовых и военных подвигов, с нацеленностью всякого социального действия на общее благо придавала всему, что мы делали, особый жизненный смысл, одухотворяла, поэтизировала все наши стремления и помыслы. Поэзия, говорил А. Т. Твардовский, рождается только в поэтической атмосфере: «Воздух – вот что нужно таланту. Нет воздуха – он погибает» [37, с. 77]. Поэзия жизни была тогда питательной почвой для художественного творчества.

В этой атмосфере один за другим, словно из-под земли, всходили литературные таланты. Сердца мастеров слова бились в едином ритме с державой, ее трудности и свершения, горести и радости находили достойное отражение в лучших произведениях советских писателей. Литература тех лет – это неохватный Монблан, красочный фейерверк взлетов мысли и чувства. Ее герой – человек мужественный, цельный, красивый. Чапаев и Кочубей, Ворошилов и Буденный, Павка Корчагин и Семен Давыдов… Характерный штрих: мы, школьники конца 40-х—начала 50-х, зачитывавшиеся русской классикой, не в меньшей мере были увлечены и современной нам советской литературой. Литературные герои звали нас на подвиги во имя Родины, вели к созиданию, к творчеству, будили в нас грезы о светлом будущем страны и нас самих, – одно отдельно от другого мы тогда не мыслили.

Многое сейчас помнится как счастливый сон. Помнятся названия прочитанных книг, но забыты фамилии авторов: нам тогда важен был не художественный уровень – важно было, что их идеи, сюжеты, образы были почерпнуты из близкой и дорогой нам советской действительности. Поэтому мы буквально зачитывались такими книгами, как «Счастливый день суворовца Криничного», «Черемыш – брат героя», «Мы – советские люди», «Сталевары»… На особом счету были документальные повести матери Зои и Александра Космодемьянских «Повесть о Зое и Шуре» и матери Олега Кошевого «Повесть о сыне». Рассказы, очерки и извлечения из крупных произведений писателей-современников помещались в школьных книгах для чтения, и все они, особенно о войне, тоже памятны по сей день.

И конечно же, особым и всеобщим вниманием пользовались литературные шедевры тех лет: «Молодая гвардия» Александра Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого, «Сын полка», «Белеет парус одинокий» и «За власть Советов» Валентина Катаева, «Радуга» Ванды Василевской, «Белая береза» Михаила Бубеннова, «Непокоренные» Бориса Горбатова, «Звезда» и «Весна на Одере» Эммануила Казакевича, «В стране поверженных» Федора Панферова, «Алитет уходит в горы» Тихона Семушкина, стихи и песни Василия Лебедева-Кумача, Михаила Исаковского, Александра Твардовского, Алексея Суркова, Константина Симонова, Виктора Гусева, Самуила Маршака, Сергея Михалкова, Льва Ошанина, Степана Щипачева. Список этот можно продолжать долго…

Понятно, что литература как наиболее значимое явление в русской культуре была постоянной заботой Сталина. Стремясь все более глубоко проникнуть в потаенные глубины народной души, он много читал и пристально наблюдал за литературным процессом в стране и за рубежом. Его собеседниками были такие знаменитые писатели, как Герберт Уэллс, Андре Жид, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер, Бернард Шоу, Эмиль Людвиг, Анри Барбюс, Рабиндранат Тагор. Он встречался, беседовал, вел переписку с Максимом Горьким и Демьяном Бедным, с Михаилом Булгаковым и Леонидом Леоновым, с Михаилом Шолоховым и Александром Фадеевым, с Ильей Эренбургом и Борисом Пастернаком, с Сергеем Михалковым и Константином Симоновым.

Еще в 30-х гг. Г. П. Федотов, при всей его ненависти к большевикам, отмечал: «Литература и искусство в России признаны за политическую силу первой величины. <…> Высокие гонорары, целая система государственного обеспечения создают в литературной среде бодрое чувство своей привилегированности, своего значения для страны» [198, с. 95—96]. В послевоенные годы творцы литературы были окружены особой заботой, их произведения входили в школьную программу, их портреты красовались на страницах наших учебников. Сталин любовно, воистину по-отечески относился к ним, он буквально лелеял их. Их преданность светлым и высоким идеалам всемерно поощрялась. Они по праву вошли в высший слой элиты общества, которую так заботливо пестовал Сталин. Государство создавало и всячески поддерживало издательства и дома творчества, художественные мастерские и вузы, клубы и дома культуры, творческие союзы и фонды, музеи и библиотеки.

Сталин приветствует каждую талантливую и правдивую книгу. Заметив, что руководство вновь созданного писательского союза пытается, как когда-то РАПП, «командовать» писателями, оказывать на них «давление», заставляя их писать «под диктовку», он считает нужным вступиться за писательскую свободу. 10 декабря 1935 года он пишет тогдашнему первому секретарю союза:

«Тов. Ставский!

Обратите внимание на т. Соболева. Он, бесспорно, крупный талант (судя по его книге «Капитальный ремонт»). Он, как видно из его письма, капризен и неровен (не признает «оглобли»). Но эти свойства, по-моему, присущи всем крупным литературным талантам (может быть, за немногими исключениями).

Не надо обязывать его написать вторую книгу «Капитального ремонта». Такая обязанность ниоткуда не вытекает. Не надо обязывать его написать о колхозах или Магнитогорске. Нельзя писать о таких вещах по обязанности.

Пусть пишет, что хочет и когда хочет.

Словом, дайте ему перебеситься… И поберегите его.

Привет!

И. Сталин» [179, с. 116].

Вождь считал своим святым долгом поддерживать молодых литераторов, которые стремились воссоздать правдивую картину общественных событий и боролись за эту правду. Вот один малоизвестный эпизод еще из 20-х годов. Е. Н. Микулина – писательница, журналистка рассказывает, как Сталин стал ее «крестным отцом» в журналистике: он написал предисловие к первой ее книге «Соревнование масс». Елена, тогда молодая журналистка, сделала подборку опубликованных ею в журнале «Работница» и газете «Коммунистка» (ее редакция находилась в здании ЦК ВКП(б), где работали секретари ЦК, в том числе и Сталин), материалов о соревновании на заводах и фабриках. Но ее попытки издать их брошюрой встречали непонимание: это все надуманно, – таково было мнение молодого инструктора ЦК ВЛКСМ, так же считал и редактор издательства, в которое она обратилась.

«Елена совсем пала духом. Как же так, неужели я все не так понимаю? Ведь один молодой идиот говорит, что не то, теперь редактор утверждает то же самое, думала она. Что же делать? Отчаявшись, совершает только молодости присущий безумный шаг: к злосчастным своим 50 страницам пишет записку: «Иосиф Виссарионович! Все, что здесь написано, правда, увиденная собственными глазами; мне же говорят, что это не так, такого нет и не будет. Что делать?»

И идет на тот самый «цековский» этаж.

Заходит в приемную. За столиком сидит седая женщина:

– В чем дело?

– Хочу на прием к товарищу Сталину, – в душе обмирая от страха, но храбро глядя ей в лицо, говорит Елена.

– По какому вопросу?

– По личному.

– Оставьте свой телефон, вам позвонят.

Ничего не поделаешь – оставляет и уходит, уже ни на что не надеясь. К удивлению, звонок состоялся, но лишь для того, чтобы сказать об отмене приема. Тогда Елена, уверенная, что ее не хотят пропускать к Сталину, снова выписывает пропуск в редакцию и идет знакомой дорогой в приемную, где, не обращая внимания на удивленную секретаршу, кладет на стол объемистый запечатанный пакет с просьбой передать его Иосифу Виссарионовичу и пулей вылетает на улицу. Придя домой и наревевшись вволю, уснула. Спустя три часа ее разбудил громкий стук в дверь: «К телефону».

Бегом к аппарату. Вежливый мужской голос: «С вами говорит Товстуха».

– Какая еще толстуха? Кто меня разыгрывает…

– Я не она, а он – помощник товарища Сталина. Передаю ему трубку.

– Что? Кошмар, я умираю…

– Нет, умирать не надо, сначала поговорите…

<…>

– Товарищ Микулина? – произнес знакомый голос. – Я согласен…

– На что? – глупо спросила она.

– Дать предисловие к вашей книжке. Она нужная и полезная.

– Как, вы уже ее прочли?

– Если бы я не прочел, то с вами бы не разговаривал…

Все еще не веря, что это вождь, и думая, что ее разыгрывают, она, безнадежно одуревшая, брякнула:

– Я хочу вас увидеть…

– Пожалуйста… Так, сегодня среда, в пятницу в 3 часа вы свободны?

– Я-то свободна, только меня к вам не пустят, там сидит такая мегера…

– Почему мегера? Старая большевичка.

Можно долго рассказывать о том, как она попала не в те двери, как Поскребышев выручал ее. И как наконец она увидела знакомое по портретам лицо…

Сорокаминутный разговор в мае 1929 года запомнился ей на всю жизнь. Со стороны вождя не было ни самодовольства, ни снисходительности, ни пренебрежения… К концу беседы он спросил Елену:

– Что хотите дальше делать?

– Поеду на Турксиб, Иосиф Виссарионович. Ведь там, в песках будет проложена дорога. Представляете, кочевые племена придут к ней, осядут, понастроят города…

– …Может, осядут, а может, и вглубь уйдут – история покажет. Ехать вам туда не надо…

– А куда же ехать?

– В Заволжье. Вы же, наверное, не читали материалы апрельского Пленума? Мы приняли решение о том, чтобы организовать 5 совхозов, 5 зерновых фабрик, механизированных полностью. Вот об этом надо писать.

<…>

Вернувшись из Заволжья, Елена Микулина написала вторую книгу, а та, первая, конечно же, моментально вышла с предисловием вождя. Судьба Елены Николаевны удивительна, необычна и все же реальна. Есть книги, фильмы, снятые по ее сценариям. Есть уникальные документы, об одном из которых она узнала через 20 лет. Это письмо Сталина Феликсу Кону о ней…» (Советская Россия. – 1995. – 21 января).

Ф. Кон «возглавлял» тогда искусство, т. е. руководил Главным управлением по делам художественной литературы и искусства в системе наркомата просвещения РСФСР. Вот выдержка из этого письма Сталина, ярко характеризующая и социально-ценностные предпочтения автора, и его взгляд на роль литературы в общественной жизни:

«У нас имеются сотни и тысячи молодых способных людей, которые всеми силами стараются пробиться снизу вверх, для того, чтобы внести свою лепту в общую сокровищницу нашего строительства. Но их попытки часто остаются тщетными, так как их сплошь и рядом заглушают самомнение литературных «имен», бюрократизм и бездушие некоторых наших организаций, наконец, зависть (которая еще не перешла в соревнование) сверстников и сверстниц. Одна из наших задач состоит в том, чтобы пробить эту глухую стену и дать выход молодым силам, имя которым легион. Мое предисловие к незначительной брошюре неизвестного в литературном мире автора является попыткой сделать шаг в сторону разрешения этой задачи» [161, с. 114].

В послевоенные годы жизнь потребовала новых литературных героев. Сергея Тутаринова из романа С. П. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» Сталин называл «героем нашего времени». Семен Бабаевский три года подряд (в 1948, 1949 и 1950 гг.) становился лауреатом Сталинской премии за дилогию «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей». Но вот уже 1997-й. Ему 88 лет. Он беседует с журналистом. Над его рабочим столом висят два портрета – отцовский и Сталина. Он рассказывает:

«… Я подумать не мог, что журнал «Октябрь» точно бы давно ожидал меня с романом, что опубликует его очень быстро, что «Кавалер Золотой Звезды» прочитает сам Сталин и попросит Жданова повидаться с автором и узнать, что это за птица – Семен Бабаевский».

«Судьба романа сложилась счастливо прежде всего потому, что Сталин имел обыкновение – в отличие от нынешних лидеров – сам читать в толстых журналах новинки художественной литературы и сам составлял о них свое мнение».

Так уж случилось, что Сталин сыграл роль крестного отца не только в его литературной, но и в политической судьбе. Вот как рассказывал об этом самому Бабаевскому руководитель Союза писателей СССР Александр Фадеев:

«Я вошел к Сталину со списком будущих кандидатов в депутаты Верховного Совета. На секретариате всех кандидатов детально обсуждали. Был уверен: краснеть не придется. Сталин молча прочитал список, пальцем тронул ус, посмотрел на меня и сказал:

– Превосходные кандидаты!

– Старались, товарищ Сталин, – сказал я. – Первым, как и полагается, стоит Михаил Шолохов. Далее – Корнейчук и Ванда Василевская. Следующие – Мыкола Бажан, Николай Тихонов, Алексей Сурков, Константин Симонов. Словом, не забыли ни одного видного литератора. Ручаюсь, товарищ Сталин.

Сталин снова посмотрел на меня, чуть заметно улыбнулся и сказал: