Текст книги "Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи"

Глава 6. ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ

Не зря говорят, что все великое парадоксально. Сталин, в молодости ни дня не служивший в армии, в зрелые годы становится главным действующим лицом в самой масштабной из всех войн в истории человечества. Когда нашим народом была достигнута победа в этой войне, ему по праву было присвоено воинское звание Генералиссимуса Советского Союза. И он останется – теперь уж, видимо, навсегда – единственным человеком, который носил такое звание.

Между тем, уже на протяжении десятилетий о Сталине говорят не как о человеке, возглавившем вооруженную борьбу советского народа против фашизма, а как о «виновнике» поражений Красной Армии в первоначальный период войны. Сотворенный вскоре после смерти Сталина миф о допущенных им «ошибках» и «просчетах», отрицательно сказавшихся на готовности СССР к отражению гитлеровской агрессии, постепенно вытеснил в массовом сознании правду о роли Сталина в войне. Сегодня его имя многие связывают не с победой, а с неудачами на полях сражений, с огромными жертвами войны, понесенными нашим народом.

Незамысловатая формула, «гуляющая» по страницам «постперестроечной» прессы и уже давно ставшая «притчей во языцех», такова: «Победу одержал не Сталин, а народ». Более того, победили, дескать, не благодаря Сталину, а вопреки его неготовности к руководству военными действиями. Нынешняя верховная власть молчаливо с этим соглашается: отмечая день Победы, она обходится без упоминания имени Сталина. Разве не очевидно, что подобные измышления абсурдны: в руках Сталина в годы войны была сосредоточена вся полнота власти – политической и военной, – как же можно было победить при том, что его руководство было якобы «некомпетентным», «неумелым» и т. п.? Вопрос, как говорится, риторический.

То, что Сталин был крупнейшим государственным руководителем и полководцем, общепризнано во всем цивилизованном мире. И все-таки, чтобы победить в той – священной для нашего народа – войне, этого было недостаточно. К победе в такой войне мог привести только вождь, обладающий особым даром – способностью вести свой народ неизменно победным путем. И даже великий народ способен одержать великую победу только под руководством великого вождя. Именно таким и был вождь советского народа Великий Сталин.

НАКАНУНЕ

Несомненно, что Победа 1945-го стала возможной лишь в результате длинного ряда трудовых, политических и ратных побед, достигнутых нашим народом за два предшествующих десятилетия. Она была обеспечена всей жизнью и деятельностью Советского государства, в особенности предвоенной политикой сталинского руководства, являющейся ныне излюбленным предметом кривотолков, рассчитанных на неосведомленную публику.

Одно из главных обвинений, выдвигаемых против Сталина, состоит в том, что он своими «необоснованными репрессиями» против выдающихся военачальников обезглавил Красную Армию перед началом войны, что репрессии в армии перед войной привели к снижению профессионального уровня и нехватке командных кадров, что устранение группы М. Н. Тухачевского обернулось летней катастрофой 1941 года.

Все эти обвинения абсолютно несостоятельны. Начнем с того, что причиной нехватки командных кадров был форсированный рост численности армии, развертывание все новых и новых частей и соединений, а вовсе не мифические массовые репрессии в армии. Что же касается «выдающихся военачальников», то их профессиональные качества были ограничены опытом гражданской войны, который был совершенно непригоден для новых условий. Поэтому тот факт, что к командованию Красной Армией пришли новые люди, такие как Г. К. Жуков, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев, явился несомненным благом для страны и одним из важнейших условий нашей победы.

Дело, однако, не только в профессионализме, таланте или их отсутствии. На войне преданность полководца народу и его идеалам, лояльность его к государственной власти имеют не меньшее, если не большее, значение, нежели его полководческий талант: предательство высшего командования может обернуться катастрофой для армии и страны. Своеобразным символом предательства стал генерал А. А. Власов. Сдавшись в плен в июле 1942 года, он согласился сотрудничать с гитлеровцами в вооруженной борьбе против собственной страны. Другой факт: преступный характер действий генерала Д. Г. Павлова, командовавшего перед войной Западным военным округом, явился одной из главных причин катастрофы Западного фронта, происшедшей в первые недели войны. Чем же отличаются от них «выдающиеся военачальники», расстрелянные в 1937-м? Занимая руководящие посты в Красной Армии, они пошли на организацию заговора с целью захвата власти, т. е. совершили предательство еще до начала войны. Значит и имена их по праву должны занимать место в одном ряду с именем генерала-предателя Власова.

Спустя годы борьбу Сталина с предательством в высшем командном составе армии по достоинству оценил Гитлер. Бывший гитлеровский министр А. Шпеер в своих мемуарах пишет, что фюрер после покушения на него 20 июля 1944 года вспомнил о чистке в руководстве Красной Армии: «Смысл дальнейших рассуждений Гитлера сводился к следующему: он вполне понимает, почему Сталин расстрелял Тухачевского и его приверженцев. Тем самым Сталин добился прихода к руководству вооруженными силами более молодых, не обремененных опытом службы в армии военачальников. Он – Гитлер – ранее считал выдвинутые на прошедших в 1937 г. в Москве процессах обвинения ложными, но в свете событий 20 июля изменил свою точку зрения и, хотя не располагает конкретными данными, не исключает возможности тайного сотрудничества между Генеральными штабами Германии и России» [42, с. 177—178].

Дополним эти суждения еще одним примером. Маршал Советского Союза Г. И. Кулик, безусловно, обладал военным талантом, что проявилось в гражданскую войну. И в финскую показал себя достойно, за что ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Но его постепенно «съедает» идейная эрозия, – он теряет духовный стержень, он все больше расходится с властью. В разговорах он высказывает сомнение в том, что ее стоит защищать. И немудрено: власть требует нравственного поведения, ответственности перед обществом, а он хочет «красивой» жизни – для себя, для семьи, злоупотребляет служебным положением в корыстных целях, пьянствует, меняет жен так поспешно, что одно время в его квартире живут сразу две – прежняя и новая [126].

Не удивительно, что в трудной ситуации, сложившейся в 1942-м в Крыму, он не смог проявить ни смелости, ни воли к победе. Его судили за невыполнение приказа командования, но ограничились понижением в звании до генерал-майора – дали возможность еще раз показать себя в деле. Не сумел Г. И. Кулик, покатился дальше по наклонной плоскости, и наконец, уже в послевоенные годы, был осужден на расстрел как злобно настроенный по отношению к власти и опасный для государства человек.

И уж если «сомневающийся» Г. И. Кулик успешно командовать войсками оказался неспособен, то заговорщики 1937 года, будучи прямыми противниками сталинской власти, скорее всего, предали бы ее. А если бы и не пошли на прямое предательство, все равно успешно командовать войсками им оказалось бы не по плечу: стойкость в бою, способность громить врага основываются на убежденности в правоте отстаиваемого дела. Такая убежденность нужна и солдату, а командиру – тем более. Ее отсутствие делает командира сугубо опасным: он будет «работать» на врага, – как Павлов, как Власов, как Кулик. На наше счастье, Тухачевский и его преступная группа были разоблачены как заговорщики еще до войны: если бы они остались у руководства армией, «блицкриг» вполне мог бы оказаться успешным.

Так обстоит дело с первым обвинением. Далее, утверждают, что заключение договора с фашистской Германией в августе 1939 года было ошибкой, а то и «преступлением» Сталина, открывшим «зеленый свет» второй мировой войне. Однако подобное суждение не имеет под собой никаких оснований: «зеленый свет» гитлеровской агрессии был открыт раньше и не нами, а западными державами во главе с Англией и Францией.

Для нас же этот договор имел огромное внешнеполитическое значение, ибо мы стояли тогда перед угрозой агрессии со стороны возможной коалиции всех ведущих стран Запада, для которых это было продолжением прежней антироссийской политики. Еще на памяти был «крестовый поход» держав Антанты против большевистской России. После его провала правительства этих стран в течение десятилетия делали все, чтобы задушить Советское государство экономически.

Не добившись успеха на этом пути, они с 1933 г. сделали ставку на Гитлера, его военную силу и агрессивный политический курс. Они отвергли предпринимавшиеся Сталиным в 1935—1937 гг. попытки создания системы коллективной безопасности в Европе. В сентябре 1938 года политические лидеры Англии и Франции Чемберлен и Даладье пошли во время переговоров в Мюнхене на прямой сговор с Гитлером и таким образом, вместе с правительством Польши, стали соучастниками уничтожения Чехословакии, рассчитывая при этом, что Гитлер двинется дальше. По существу они «благословили» тем самым гитлеровский «поход на восток».

Мюнхенский сговор породил вполне обоснованное предположение Сталина, что Англия, Франция, а также и Польша, могут выступить заодно с Гитлером в случае его войны против СССР. Ход переговоров, которые велись в Москве с английской и французской военными миссиями, показал, что их правительства не намерены входить в коалицию с СССР для создания единого фронта обороны от возможной агрессии со стороны Германии. Чемберлен и Даладье, ослепленные антисоветизмом, не увидели почти очевидное: имперские интересы Германии находились в противоречии с интересами колониальных империй Англии и Франции. Сталин же прекрасно понимал, что Германия рано или поздно окажется в состоянии войны с Англией и Францией. И действительно, Гитлер решает начать создание «третьего рейха» не с нападения на Советский Союз, а с овладения промышленным потенциалом и другими ресурсами капиталистической Европы. Желая при этом обезопасить себя с востока, он предложил Сталину подписать советско-германский пакт о ненападении. Не видя перспективы в переговорах с Англией и Францией, Сталин принял предложение Гитлера.

Советско-германский договор опрокинул расчеты англо-французских политиков и сделал невозможной антисоветскую коалицию с участием Германии. Захват Польши в сентябре 1939 года заставил Англию и Францию пойти на формальное объявление войны Гитлеру, которое освободило его от всех обязательств перед ними, и вместо «похода на восток» западные державы получили разгром Франции, триумфальное шествие вермахта до Ла-Манша и бомбардировки Лондона. Только тогда в британских правящих кругах стали осознавать гибельность проводившейся ими «мюнхенской» политики «умиротворения» агрессора.

Однако теперь уже и Гитлер совершает оперативный просчет: недооценив силы своего стратегического противника, он готовится к нападению на СССР, чтобы упрочить геополитическое положение Германии, нарастить за наш счет свои ресурсы и утвердить неоспоримое господство «рейха» в Европе. Стремясь избежать при этом войны на два фронта, в мае 1941-го он пытается «переиграть» отношения с Англией, направив туда своего заместителя по партии Р. Гесса. И хотя содержание англо-германских переговоров неизвестно по сей день, есть основания полагать, что этот ход Гитлера, как прежде «мюнхенский», тоже имел успех: по свидетельству английского историка Дж. Батлера, 12 июня британское военное руководство готово было бомбить с военной базы в Ираке нефтеочистительные заводы в Баку и лишь ждало распоряжения У. Черчилля.

В результате Гитлер, упоенный легкими победами на континенте, предпринимает авантюристический «молниеносный» поход против СССР в расчете на благожелательный нейтралитет Англии и США. Но он просчитался и в этом: теперь западные державы были вынуждены повести себя иначе, нежели во времена «мюнхенской» политики. Англия заявила о поддержке Советского Союза в борьбе против гитлеровской агрессии уже на следующий день после ее начала. У. Черчилль сумел трезво оценить общую направленность внешней политики нацистов: он не без оснований полагал, что, справившись с Советским Союзом, гитлеровская клика приобретет огромные стратегические преимущества и попытается прибрать к рукам Англию с ее колониальными владениями. В дальнейшем на позицию поддержки СССР встали и США.

Таким образом, в рассматриваемой внешнеполитической ситуации западные державы, отказавшись в свое время от сотрудничества с нами и пойдя на сговор с Гитлером, стали заложницами собственной недальновидной политики, приведшей к гитлеровской оккупации Франции и ряда других европейских стран. В свою очередь, Гитлер совершил двойной просчет, недооценив оборонный ресурс Советского Союза и не сумев, кроме того, избежать войны на два фронта. Эти просчеты стали роковыми для Германии, приведя ее к сокрушительному поражению.

И только политика Сталина в этой сложной ситуации была абсолютно безошибочной. Не встретив поддержки со стороны Англии и Франции своих усилий по созданию системы коллективной безопасности в Европе, Сталин строит внешнюю политику так, что вместо единого антисоветского фронта западных держав становится фактом антигитлеровская коалиция СССР, США и Англии. Договор Сталина с Гитлером о ненападении сыграл здесь ключевую роль. Наш отказ от его подписания побудил бы Гитлера к партнерству с западными державами и к новому «мюнхенскому» сговору с ними – теперь уже за счет Советского Союза. Такая политическая комбинация в то время была наиболее вероятной.

С учетом этого подписание советско-германского договора следует расценивать как гениальный внешнеполитический шаг Сталина, позволивший (1) не допустить образования антисоветской коалиции стран Запада; (2) отсрочить начало войны почти на два года; (3) отодвинуть нашу западную границу на главном стратегическом направлении. Все эти результаты станут потом важнейшими условиями нашей победы. Кроме того, подписание этого договора способствовало нейтрализации Японии в войне СССР с Германией.

По словам генерала П. А. Судоплатова, в то время одного из руководителей нашей внешней разведки, «…Советский Союз, подписав известный пакт о ненападении с Германией и секретные протоколы к нему, превратился в крупнейшую мировую державу, чьи действия с 1939 года на международной арене предопределили исход второй мировой войны и весь характер мирового развития в 40—50-е годы» [186, с. 51].

Наивысшей оценки заслуживают и другие акции предвоенной внешней политики Советского государства: дипломатические ходы Сталина были удивительно точными. Так, сегодня известно, что в мае 1941 года Ф. Рузвельт заявил на совещании начальников штабов: «Если Сталин не спровоцирует нападение Германии, то США поддержат СССР, в противном случае – не будут вмешиваться» (Правда. – 2011. – 14—17 октября). Тогда появляется знаменитое Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, не оставившее гитлеровцам никакой надежды представить Сталина агрессором и склонить англичан и американцев к совместным действиям. После 22 июня, объясняя своим парламентариям необходимость поддержки Советского Союза в войне с гитлеровской Германией, правительства Англии и США будут опираться на тот реальный и неопровержимый факт, что СССР «стал жертвой неспровоцированной агрессии».

Впрочем, Гитлер, рассматривая войну против СССР как средство сокрушения славянской цивилизации и установления глобального господства Запада под эгидой «третьего рейха», не терял надежды на создание коалиции с Англией и США даже во время войны, особенно когда наши войска вышли на просторы Европы. Он до последних дней бросал все, что у него оставалось, против нас, ибо все еще верил, что у наших западных союзников соображения цивилизационной солидарности возьмут верх. Особенно его вдохновило известие о смерти Ф. Рузвельта, последовавшей в апреле 1945 года: у него появилась надежда на крутой поворот в политике американского руководства. Надежды Гитлера оправдались лишь после нашей Победы, с началом «холодной войны» Запада против СССР. А тогда, в предвоенные годы, Сталин сумел помешать созданию единого антисоветского фронта западных держав.

Наконец, утверждают, что Сталин, доверяя Гитлеру, не готовил страну к войне, не верил даже сообщениям собственной разведки о готовящемся нападении и выполнял все обязательства, обусловленные договором. Однако многочисленные документы и факты истории говорят о том, что наша экономика предвоенного периода нацеливалась как раз на отражение агрессии, возраставшая опасность которой не подвергалась сомнению руководством страны. Да и могла ли страна с неподготовленной к обороне экономикой не только выдержать многомесячный натиск превосходящих сил противника, но и, наращивая выпуск вооружения и боевой техники в ходе войны, завершить ее полной победой?

Не секрет, что великие люди предвидят грядущие события намного раньше, чем их наступление почувствует общество. Сталин еще в начале 30-х (т. е. за три года до установления в Германии фашистского режима и за девять лет до начала второй мировой войны), заявил с самой высокой трибуны, что новая война неизбежна. Выступая в июне 1930 года с политическим отчетом ЦК XVI съезду партии, он подробно анализирует характер разразившегося тогда мирового экономического кризиса, и делает вывод, что обострение межимпериалистических противоречий и связанная с этим дальнейшая фашизация капиталистических стран Европы приведут к новой империалистической войне [162, с. 254].

Прекрасно владея цивилизационным стилем мышления, он понимал, что мы не сможем остаться в стороне: Запад, увидев начало нового восхождения российской цивилизации, попытается не допустить его и нанесет превентивный удар. Разве не такой ход мысли позволил ему в феврале 31-го, в характерной для него лапидарной форме выразить главную задачу исторического момента: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» [164, с. 39].

Что это было – случайное совпадение или гениальное прозрение? Ведь ровно через десять лет нас действительно попытались смять. Не удалось это только потому, что к той поре позади были коллективизация сельского хозяйства и индустриализация страны. Уже в течение первой пятилетки (1928—1932 гг.) был заложен фундамент тяжелой индустрии, были созданы металлургия и станкостроение, химическая, автомобильная, тракторная и авиационная промышленность. Мы вышли на одно из первых мест в мире по производству электроэнергии, на востоке страны была создана новая угольно-металлургическая база. Советский Союз стал одной из немногих стран, способных производить все виды промышленной, в том числе – военной, продукции.

Опираясь на результаты индустриализации, страна быстрыми темпами крепила свою обороноспособность. Сталин, подводя итоги четырех лет пятилетки на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в начале 1933 г., подчеркнул, что без тяжелой индустрии мы не имели бы «всех тех современных средств обороны, без которых невозможна государственная независимость страны, без которых страна превращается в объект военных операций внешних врагов» [166, с. 182]. Вдумаемся в такой факт: еще в 1929 г. у нас не было ни танков, ни боевых самолетов (бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей), ни реактивной артиллерии, – все это и многое другое появилось на протяжении одного десятилетия.

Сталина упрекают в том, что поставками зерна, нефти, редких металлов он помогал Гитлеру создавать стратегические запасы, которые были использованы в войне против СССР. При этом «забывают» сообщить, что взамен к нам поступали позарез нужные нам новейшее промышленное, кузнечнопрессовое оборудование, локомотивы, турбины, станки, моторы, и даже военная техника – корабли, боевые самолеты, образцы полевой артиллерии, танков вместе с формулой их брони, новейшие приборы и т. д. Так что каждый из партнеров по договору достигал своей цели, выполняя его условия. Отметим кстати, что наш баланс в предвоенной торговле с Германией оказался положительным, т. е. мы успели получить по договору больше, чем немцы.

Советское руководство в полной мере воспользовалось отсрочкой начала войны Германии против СССР. С 1939 г. резко возросли ассигнования на оборону, прирост продукции оборонной промышленности втрое превышал общий промышленный рост. Ускоренными темпами развивалась технико-технологическая база военного производства. Шла интенсивная разработка новейших образцов оружия и боевой техники, которые немедленно запускались в производство. Две трети новых видов вооружения были созданы под суровым контролем Сталина за три предвоенных года. По словам Г. К. Жукова, «И. В. Сталин сам вел большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с ними, добиваясь с присущей ему настойчивостью выполнения намеченных планов» [57, с. 194]. К началу войны в боевом строю уже стояли около 23 000 танков и 24 500 самолетов различных типов.

Сталин вовремя понял, что надвигающаяся война будет «войной моторов». Именно он незадолго до ее начала настойчиво добивался запуска в серийное производство танков Т-34 и КВ, аналогов которым по проходимости, броневой защите и мощи вооружения не было ни в одной другой армии, что признавал впоследствии немецкий генерал-фельдмаршал Э. фон Клейст:

«Т-34 был лучшим в мире!» (Рабочая газета. – 2010. – 15 мая). Этот танк – и по нынешним оценкам – был подлинным шедевром военной техники. Именно Сталин настоял на запуске в производство самолета-штурмовика, «летающей крепости» Ил-2, – ничего подобного у немцев не оказалось. Другое дело, что новейших танков и самолетов у нас было тогда недостаточно. Но их производство успешно развивалось, и в ходе войны на поток ставился выпуск все более усовершенствованных моделей, в то время как гитлеровская производственная система конкурировать в этом со сталинской не смогла.

При всем том Сталин считал, что «богом» современной войны является артиллерия, – ее создавали особенно успешно. Достаточно упомянуть единственный в мире реактивный миномет «катюша», с которым столкнулся вермахт в первые же недели войны на нашем фронте. Э. фон Клейст, высоко оценивая танки, действовавшие в начале войны, отметил: «Артиллерия тоже оказалась превосходной, так же, как и вооружение пехоты, – у них были более современные, чем у нас, винтовки и автоматы» (Там же). С самого начала и до конца войны, – подчеркивал маршал К. К. Рокоссовский, – «наша артиллерия по своим качествам, по уровню подготовки офицеров и всего личного состава была намного выше артиллерии армий всех капиталистических стран» [123, с. 99].

Численность Вооруженных Сил СССР с сентября 1939 года возросла почти вдвое и к началу войны достигла 5,3 млн. Было сформировано свыше 100 новых дивизий. В армии формировались механизированные корпуса. Открывались новые военные училища. По всей стране была развернута работа по физическому воспитанию молодежи и изучению молодыми людьми основ военного дела. В Осоавиахиме на 1 апреля 1940 года состояло 13,5 миллионов человек, из них сотни тысяч получили военно-спортивную квалификацию. Школа и трудовые коллективы воспитывали чувство любви к Родине. Укреплялось братство всех народов страны.

Таким образом, сталинское руководство последовательно и настойчиво, особенно в последние предвоенные годы, крепило обороноспособность страны. Более того, подготовка к обороне была беспрецедентной по своим темпам, масштабам и уровню организации. В кратчайший исторический срок были созданы и мощная оборонная промышленность, и боеспособная армия, и высочайший потенциал развития, который позволил практически непрерывно наращивать наше военное могущество вплоть до победы. И результаты не замедлили сказаться. Гитлеровский генерал Г. Блюментрит вспоминал: «Уже сражения июня 1941 г. показали нам, что представляет собой новая советская армия. Мы теряли в боях до пятидесяти процентов личного состава» [87, с. 265]. «Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя» [Там же, с. 271].

Вместе с тем, до начала гитлеровской агрессии мы не смогли полностью ликвидировать отставание в военно-промышленной сфере. Германия приступила к массовому производству артиллерийских орудий и танков еще в начале 20-х годов, тогда же там была создана авиационная промышленность. А у нас эти отрасли производства появились по существу только в результате индустриализации. Поэтому мы постоянно находились в жесточайшем цейтноте.

Фактором, обусловившим превосходство нашего противника в начале войны, явилось и то, что к лету 1941-го на Гитлера работала промышленность оккупированных им стран с населением около 370 миллионов. Чешские заводы производили все автоматическое оружие, пушки и бронетранспортеры. Французские предприятия производили оборудование для артиллерийских орудий и самолетов. Вся механизированная громада вермахта приводилась в движение румынским бензином. Оккупированные страны обеспечивали немецкую армию продовольствием. В ее распоряжении оказалось вооружение и снаряжение 180 дивизий Франции, Бельгии и других европейских стран. В ее составе были венгерские и румынские, болгарские и испанские, итальянские и бельгийские, голландские и датские, финские, шведские и норвежские, польские, эстонские и другие воинские формирования. Все это и обеспечило Германии значительное превосходство в силе в начале войны и обусловило наши неудачи первого ее периода.

Энергичная работа Сталина над подготовкой страны к обороне свидетельствует, что никакой «иррациональной» веры в соблюдение Гитлером советско-германского договора у него, разумеется, не было. Но об этом говорят и прямые свидетельства современников. В. П. Пронин, в то время председатель исполкома Московского Совета депутатов трудящихся, видел эти события «изнутри», будучи их непосредственным участником. Он присутствовал 26 августа 1939 года на ужине в честь подписания договора:

«Ужин состоялся в небольшой столовой екатерининских покоев. На ужин был приглашен и тогдашний секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин. Ужин был подчеркнуто малочисленным и скромно сервирован.

Войдя в столовую, Риббентроп картинно вскинул руку в фашистском приветствии. Его манеры и сам он представлялся нам нагловатым типом мелкого торговца.

Через одну—две минуты из других дверей в столовую вошли Сталин, Молотов и Ворошилов. Молотов пригласил всех к столу. После нескольких минут незначительного разговора поднялся Риббентроп, намереваясь провозгласить тост, как мы поняли, за здоровье Гитлера. Но тут же поднялся Сталин и произнес тост за здоровье советского президента М. И. Калинина. Через некоторое время Молотов произнес тост за заключенный договор с акцентом на твердое соблюдение его обеими сторонами. Риббентропу ничего не оставалось, как только подтвердить свое согласие о твердом соблюдении договора.

Когда после короткого ужина перешли в гостиную пить кофе, мы с Горкиным расположились в сторонке за отдельным столиком. Разговорившись с ним, я услышал, что меня зовет Сталин. Я подошел к нему. Приглашая садиться, он указал мне на стул, стоявший между ним и Риббентропом. Видимо, ему не хотелось сидеть рядом с министром фашистской Германии.

Риббентроп громко разглагольствовал о том, как была оккупирована часть Чехословакии, а Сталин демонстративно беседовал с председателем Моссовета, т. е. со мной об укреплении противовоздушной обороны Москвы.

Наконец, Риббентроп стал прощаться. Мы с любопытством наблюдали за процедурой прощания. Он подошел к Сталину и вскинул руку в фашистском приветствии. Сталин, несколько помедлив, вдруг отставил левую ногу и присел, как это делают женщины в поклоне, что-то вроде немецкого книксена. Риббентроп оторопел и опустил руку. Сталин, помедлив, все же подал ему руку для прощания.

Едва закрылась за Риббентропом дверь, как Сталин, матерно выругавшись по адресу Риббентропа, обращаясь уже к нам, сказал: «Этой сволочи нельзя верить ни единого дня» (Молодая гвардия. – 1995. – № 4. – С. 128—129).

И это, конечно же, не единственное свидетельство. В конце января 1941 года Сталин присутствовал на вечере в Грановитой палате Кремлевского дворца, посвященном 60-летию К. Е. Ворошилова, к той поре уже освобожденного от обязанностей наркома обороны, но остававшегося заместителем председателя Совнаркома.

«На вечер были приглашены человек 30—40, главным образом военные и министры оборонных отраслей промышленности. Вечер весело вел новый нарком С. К. Тимошенко. Выступали с приветствиями главным образом военные. Сталин не принимал участия в веселом застолье. Он хмуро сидел в сторонке.

Далеко за полночь в конце вечера он попросил слова. Не сказав ничего о юбиляре, он начал свою речь фразой: «Товарищи, мы стоим на пороге войны…» В конце выступления он выразил надежду на то, что Гитлер не решится начать войну на два фронта. Его заявление о том, что наша страна стоит на пороге войны, сразу же сбило веселье и породило большую тревогу. Прекратились веселые тосты и воспоминания, разговоры стали сдержаннее и вскоре все разошлись» (Молодая гвардия. – 1995. – № 4. – С. 130).

Из мемуаров У. Черчилля известно, что во время переговоров в Москве летом 1942 года он напомнил Сталину о своей телеграмме с предупреждением о готовящемся нападении Гитлера, посланной в апреле 1941-го. Сталин пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого» [200, с. 521]. Он хорошо знал, что такое шесть месяцев для форсированной работы над укреплением обороны страны!

Говорил Сталин об угрозе войны с Германией и в речи перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года: «Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых – превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне» [180, с. 220, примечание].

Так что и слова, и дела советского руководства того времени свидетельствуют о правильном понимании им военно-политической обстановки: опасность войны все более нарастала, хотя и оставалась надежда, что Гитлер предпримет нападение на СССР лишь после окончания войны с Англией. П. А. Судоплатов отмечает, что тогда существовали «колебания в немецких верхах по вопросу о войне с Советским Союзом до победы над Англией». Например, министр иностранных дел И. фон Риббентроп «последовательно, вплоть до окончательного решения Гитлера, выступал против войны с Россией, во всяком случае до тех пор, пока не будет урегулировано англо-германское военное противостояние» [185, с. 195, 196].