Текст книги "Петр Грушин"

10. Первая ступень

С высоты сегодняшнего дня – эпохи автоматизированных систем противовоздушной обороны, скоростных и мощных ракет – легко измерять пройденное в процессе их создания расстояние годами, числом пусков, количеством созданных ракет и комплексов. Занимаясь подобной статистикой, можно с легкостью раздавать оценки сделанному, осуждать разработчиков за неправильный выбор или же упущенные возможности. Однако не стоит забывать, что у любого вида техники, тем более такого сложного, как ракетная, существует еще одно – человеческое – измерение. И выражается оно в совершенно нематематических и нефизических единицах: в творческих озарениях, в гармоничности очертаний линий на чертежах, в бессонных ночах и удивительных мгновениях полного единения с собственными творениями, когда чувство сопричастности сплачивает десятки и сотни людей.

Возглавив ОКБ-2, Грушин быстро вошел в водоворот событий, которыми во многом были предопределены роль и место ракетной техники в числе приоритетных задач, поставленных руководством страны. И порученная ему работа уже в самые ближайшие годы подняла самого Грушина на одну из вершин советской ракетной иерархии.

Грушин, возглавивший новый коллектив, имел за своими плечами богатый опыт работы в авиационной промышленности, он великолепно разбирался в тонкостях расчетов, конструкторских и производственных делах. И вскоре для большинства из своих новых подчиненных Грушин стал непререкаемым лидером. Одновременно и сам он прилагал значительные усилия по укреплению своего авторитета и единоначалия. С первых месяцев работы Грушин буквально растворился в новом деле.

Всеми, кто работал в те годы рядом с Грушиным, отмечались его целеустремленность, необыкновенная работоспособность, талант организатора. Его отличала буквально неистощимая энергия. Для работы, которую предстояло выполнить новому коллективу, эти качества были едва ли не главным условием достижения успеха.

Конечно, ОКБ-2 было поначалу не самой яркой и выдающейся из числа ракетных организаций, которых к началу 1954 года в стране было уже немало. И если чем-то новое КБ и выделялось среди других, так это, прежде всего, жестким режимом работы, перенесенным сюда из Минсредмаша. Дисциплина действительно была железная – на предприятии велся строжайший учет рабочего времени, и, например, выйти в рабочее время за проходную можно было лишь по специальному письменному разрешению.

Подобный жесткий режим работы во многом устраивал Грушина. Будучи человеком решительным, с властным характером, он не относился к числу тех людей, которые могли всем нравиться сразу же и бесповоротно. Но, приходя на работу ранним утром и уходя поздним вечером, Грушин жил делом своего КБ, своей первой зенитной ракетой, которая получила название В-750.

Да, он не считал своей ракетой ШБ, не считал своим даже семейство авиационных К-5. В полном смысле «своей» для Грушина являлась только В-750 – первая собственная разработка ОКБ-2.

* * *

Точкой отсчета для начала работ над В-750 стало Постановление Совета Министров СССР, подписанное 20 ноября 1953 года. В тот день было положено начало созданию мобильной (в отличие от С-25) зенитной ракетной системы – «системы 75». Все элементы системы: радиолокаторы, кабины управления, ракеты, пусковые установки, транспортно-заряжающие машины и прочее оборудование – должны были располагаться на подвижных устройствах и обладать способностью разворачиваться с марша и приводиться в боевую готовность в самый короткий срок. В соответствии с этим постановлением эскизное проектирование основных средств системы и проведение предварительных исследовательских работ поручили КБ-1. Главным конструктором С-75 назначили Александра Андреевича Расплетина.

Для большинства своих сотрудников Расплетин всегда был «дядей Саней». Талантливый организатор, инженер и учитель, способности и интересы которого, казалось, никогда не знали границ. В нем все видели безупречно работающий могучий ум, честный и самокритичный. Одним из ценнейших качеств Расплетина было то, что он умел учиться, глубоко проникать в суть проблемы.

Как и Грушин, Расплетин был волжанином. Родился в городе Рыбинске 25 августа 1908 года. Его отец погиб в революционном водовороте 1918 года, и едва вышедшему из детского возраста Александру пришлось столкнуться с массой недетских проблем. Но именно тогда он увлекся радиотехникой, начал заниматься в радиокружке, где ему удалось собрать свой первый коротковолновый радиоприемник.

После окончания школы Расплетину пришлось стать кочегаром на электростанции. Другой работы в Рыбинске просто не было. Однако при первой же возможности Расплетин устроился радиомехаником.

Окончательно поверив в свое призвание, в 1930 году он переехал в Ленинград, где устроился радиомехаником на радиозавод, а затем поступил на вечернее отделение электромеханического института. В 1932 году Расплетин перешел в группу, занимавшуюся разработкой первых телевизоров, и после окончания института возглавил ее. Успех к Расплетину пришел еще перед войной, когда под его руководством был выполнен ряд работ, связанных с применением телевидения в различных образцах вооружений, в военном деле. В эти годы он стал одним из создателей основ телевидения. В первые месяцы войны, находясь в Ленинграде, Расплетин разработал войсковую радиостанцию. Но в это же время ему пришлось перенести и первые утраты: в блокаду умерли его мать и жена, а сам он был эвакуирован в Красноярск.

В 1943 году Расплетина в числе лучших радиоспециалистов страны пригласили в создававшийся тогда центральный НИИ по радиолокации. Коллектив лаборатории, которую он возглавил, в сжатые сроки создал ряд радиолокационных систем для авиации, в том числе и радиолокатор предупреждения экипажа самолета об атаке с задней полусферы. А за создание радиолокационной станции с секторным обзором поля боя, вырабатывающей координаты для наведения артиллерии по наземным целям, Расплетина удостоили Сталинской премии. Однако главным делом его жизни с лета 1950 года, после перевода в КБ-1, стала разработка радиотехнических систем управления.

К лету 1953 года Расплетин, уже ставший к тому времени руководителем работ по созданию «Беркута», предпринял вместе с А. М. Щукиным первые шаги по развертыванию работ над новой зенитно-ракетной системой, в дальнейшем получившей обозначение С-75. Для работ над ней в КБ-1 была организована тематическая лаборатория, которую возглавил 31-летний ученый Борис Васильевич Бункин.

К концу 1953 года Расплетину удалось полностью сформировать кооперацию ее будущих разработчиков и изготовителей, хотя в те месяцы это было крайне сложной задачей, в условиях непрерывно меняющегося в КБ-1 руководства и реорганизации управленческих структур. В течение лета – осени 1953 года на КБ-1 неоднократно накатывались разоблачительные волны и вопрос о руководящей роли в дальнейших работах по созданию новейших систем вооружения организации «бериевских» ставленников поднимался неоднократно. Но выбора как такового не было. Только КБ-1 тогда имело хоть какие-то успехи в создании зенитных ракетных средств. И эта работа продолжалась там даже в те «смутные» дни. Например, в августе 1953 года в Жуковском был впервые поставлен эксперимент, в ходе которого радиолокатор смог обнаружить самолет, летящий в облаке помех (станиолевых лент). А эта проблема в те годы относилась к числу наиболее сложных.

Первый опыт постановки помех подобного рода появился еще в годы войны с Германией. Тогда для борьбы с немецкими радиолокаторами американские и английские летчики начали применять дипольные элементы. Они получили у американцев прозвище «Чефф» и представляли собой узкие полоски алюминиевой фольги определенной длины, способные вызвать резонанс радиолокатора на его рабочей частоте. Впервые они были применены в ночь с 24 на 25 июля 1943 года, когда во время налета на Гамбург было сброшено более 90 миллионов таких элементов (около 40 тонн), что обезопасило от обнаружения немецкими РЛС и от атак истребителей-перехватчиков 790 бомбардировщиков.

Всего же за годы войны на немецкую территорию с американских и английских бомбардировщиков было сброшено около 20 тысяч тонн фольги. Многие из советских военных, участвовавших во взятии Берлина, вспоминали, что весной 1945 года город был буквально усыпан этой фольгой. В свою очередь, применение в подобных количествах средств противодействия привело к тому, что к концу 1944 года немецкое руководство переориентировало до 90 процентов своих радиоинженеров на создание аппаратуры защиты от помех.

В сентябре 1953 года, спустя месяц после проведения успешного эксперимента по борьбе с помехами, в КБ-1 были назначены три главных конструктора, а начальниками вновь созданных отделов впервые стали технические специалисты, а не офицеры МГБ. В начале ноября 1953 года главным инженером КБ-1 стал Ф. В. Лукин, тогда же на предприятии ввели и военную приемку. В дальнейшем, при приеме на вооружение С-25, весной 1955 года, в Минобороны было создано Главное управление, первым начальником которого стал П. Н. Кулешов. Тогда же начальником головного НИИ Войск ПВО назначили С. Ф. Ниловского, а его заместителем по научно-исследовательской работе стал бывший главный инженер полигона Я. И. Трегуб.

Первая серия реорганизаций подошла к концу лишь в марте 1954 года, когда проработавший меньше года Главспецмаш был разделен на два главка – Главспецмонтаж, отвечавший за ввод в строй объектов системы С-25 (его возглавил В. М. Рябиков), и Главспецмаш, курировавший работу организаций-разработчиков (его возглавил С. М. Владимирский).

В дальнейшем, с приемом С-25 на вооружение, эти главки прекратили свое существование, а КБ-1 перевели в Миноборонпром. Начальником КБ-1 был назначен В. П. Чижов, до этого работавший директором одного из ленинградских заводов.

Кроме С-25 в сферу деятельности новых структур попала и разработка системы С-75. С выполнением этой работы, как и несколькими годами ранее с С-25, также предстояло спешить – отставание советских средств ПВО от возможностей авиации по-прежнему не только не уменьшалось, а скорее наоборот. И подобное положение дел в те месяцы и годы демонстрировалось самыми различными способами.

* * *

В течение первой половины 1950-х годов чужие самолеты регулярно пересекали границы СССР, забираясь на сотни и даже тысячи километров в глубь территории страны. Причем происходили эти «перелеты» не только в Заполярье или в Сибири, но и в самых что ни на есть центральных районах. Особенно в этом деле преуспевали американцы, самолеты которых регулярно навещали СССР. Только в 1952 году воздушные границы СССР нарушались безо всякого намека на случайность 34 раза, а поднимавшимися на перехват советскими истребителями были сбиты три самолета-нарушителя. В том же году советские средства ПВО впервые столкнулись с попытками глубоких проникновений самолетов-разведчиков в целях осуществления стратегической разведки.

В ночь с 17 на 18 апреля 1952 года сразу три иностранных самолета вошли в воздушное пространство СССР с запада и совершили продолжительные полеты над Прибалтикой, Белоруссией, Украиной и центральными районами страны. Для перехвата каждого из этих нарушителей подняли истребители-перехватчики. Однако все оказалось безрезультатно: они не смогли их «достать», высота полета самолетов-нарушителей оказалась недоступной. Спустя несколько часов все самолеты-нарушители вышли из советского воздушного пространства. Официальной оценки со стороны СССР эти полеты не получили. В советском руководстве справедливо решили, что любые дипломатические ноты и протесты будут трактоваться за рубежом лишь как информация о бессилии советских средств ПВО. В то же время разведывательные источники постоянно информировали о том, что американцы проявляли крайнюю озабоченность в отношении развития советских средств ПВО.

Американцам тогда стало известно, что в СССР ведутся активные работы по созданию радиолокационных средств, часть из которых попросту копировалась или же создавалась на основе РЛС, полученных в годы войны из США и Англии. Например, первую советскую РЛС сантиметрового диапазона П-20 с дальностью обнаружения целей до 270 км создали на основе американской AN/CPS-6. Знали в США и об опытах, проводившихся в СССР с немецкими ракетами. Это, кстати, приводило к интересным результатам во время корейской войны, когда экипажи американских бомбардировщиков неоднократно докладывали об использовании против них зенитных ракет.

Так, ночью 24 февраля 1952 года один из американских бомбардировщиков Б-29 получил повреждение, находясь на высоте 6700 м, а находившийся на этом самолете оператор радиоэлектронного оборудования успел зафиксировать сигналы, которые впоследствии идентифицировали как работу системы наведения ракеты. Спустя месяц, ночью 30 марта, экипаж бомбардировщика Б-50, летевшего на высоте 6000 м, увидел приближавшиеся к их самолету огни четырех ракет, траектория полета которых явно свидетельствовала о том, что они управлялись. Однако на высоте 4500 м огни ракет внезапно исчезли. И хотя истинными причинами этих событий были вовсе не ракеты, американцы так и не нашли тогда иных объяснений. Лишь удачный полет трех самолетов-разведчиков над европейской частью СССР их немного успокоил – об использовании против их самолетов ракет летчики не докладывали.

Вслед за удачным воздушным рейдом последовал двухлетний перерыв, связанный, прежде всего, с переменами, происходившими в советском и американском руководствах. Новая серия дальних разведывательных рейдов началась зимой 1954 года с полетов в районе Каспийского моря. А в ночь с 28 на 29 апреля 1954 года был полностью повторен сценарий, реализованный за два года до этого. В эту ночь со стороны Балтийского моря в воздушное пространство СССР почти одновременно вошли три самолета-разведчика и направились по трем различным маршрутам – к Ленинграду, Москве и Киеву. Количество поднятых в ту ночь на их перехват истребителей составило 92, а мощные 100-миллиметровые зенитные пушки выпустили около 100 снарядов. Однако, как и за два года до этого, через несколько часов полета все самолеты-разведчики беспрепятственно вышли из советского воздушного пространства.

Безнаказанность, с которой были осуществлены первые ночные рейды над европейской частью СССР, значительно ускорила принятие американцами решения о начале подобных полетов в дневное время в целях фотографирования наиболее «интересных» районов и объектов.

Уже 9 мая 1954 года два американских самолета-разведчика РБ-47Е из состава 91-го стратегического разведывательного крыла взлетели с английской авиабазы Фейрфорд и взяли курс на Мурманск. Один из них долетел до района Кандалакши, второй – до района Печенги. Как вспоминал впоследствии пилот первого самолета Хэл Остин:

«Вскоре после пересечения самолетом береговой черты мы заметили три советских истребителя. Они отстали, но через час полета появились уже шесть, чуть позже еще шесть. Последняя группа истребителей имела явное намерение нас сбить, и они атаковали нас по очереди. Однако лишь третий или четвертый по счету истребитель сумел всадить в наше левое крыло несколько снарядов».

В тот день американский пилот, занимаясь подсчетом советских истребителей, явно перестарался – из 13 поднятых на его перехват самолетов выйти на него в атаку смогли лишь два МиГ-17ПФ. Летчик одного из них, капитан Михаил Китайчик, считался лучшим снайпером ВВС Северного флота и поэтому «сесть на хвост» огромному самолету-разведчику ему не составило труда. Поняв, что дело принимает скверный оборот, Хэл Остин заложил крутой вираж и устремился к финской границе, энергично маневрируя и отстреливаясь от наседавшего перехватчика. Тем временем израсходовавший в атаке свой боезапас Китайчик запросил «землю» о разрешении пойти на таран. Однако на командном пункте этот вариант отвергли – после тарана самолеты упали бы на территорию Финляндии. Вслед за этим МиГ получил приказ возвращаться для «разбора полетов», а РБ-47Е, которому Китайчик все-таки прострелил топливный бак, с трудом дотянул до своей базы.

Инициатор этого полета – командующий стратегического авиационного командования США Кэртис Лемэй – счел доложенные летчиками результаты весьма убедительными. Для дальнейшего развития успеха, по его мнению, требовалось более тщательно подходить к планированию подобных полетов и сместить их приоритеты с фотографирования на радиоразведку и выяснение принципов работы советской системы ПВО.

Начало подобным полетам было положено в 1956 году, когда одновременно девять фоторазведчиков РБ-47Е пересекли границу СССР, направившись к «своим» объектам, а четыре барражировавших над нейтральными водами самолета радиотехнической разведки изучали и записывали реакцию на их полет радиолокаторов советской ПВО. Реакция оказалась соответствующей – разведчикам, во избежание потерь от вышедших к ним на перехват истребителей, пришлось срочно ретироваться, не доходя до мест съемок, а радиоразведчики вернулись с ценнейшими материалами.

К концу 1950-х годов радиоразведчики перешли к еще более изощренной тактике. Для того чтобы «завести» советскую ПВО, которая стала гораздо более тщательно подходить к включениям своих радиолокаторов, самолеты США, находясь над Баренцевым морем, просто брали курс в глубь территории СССР. Затем, зафиксировав параметры включавшихся для наблюдения за ними радиолокаторов и систем связи, они разворачивались и улетали обратно, не нарушая границу. Привыкшие вскоре и к таким хитростям, операторы советских РЛС перестали демонстрировать «цепную реакцию» своих радаров, облучавших направляющиеся в их сторону самолеты. Это немедленно сказалось на снижении результативности полетов самолетов-разведчиков, и, для того чтобы все-таки заставить радиолокаторы включиться, самолеты стали сбрасывать на подходе к советской границе пачки дипольных отражателей. В результате создавалось впечатление, что к границе приближается большая группа самолетов, и радиолокаторам ПВО приходилось вступать в работу. Однако после обработки результатов нескольких удачных полетов американское командование решило прекратить подобную практику – неровен час, что по такому постановщику помех могли и открыть огонь… Хотя некоторых американских энтузиастов от радиоразведки не остановило и это – вместо диполей они несколько раз, по своей инициативе, использовали пустые пивные жестянки. Ими пилоты самолетов до отказа набивали переднюю нишу шасси и в нужный момент просто открывали створки…

«Атмосферная игра» на нервах велась не только с помощью самолетов. С 1954 года воздушные границы СССР стали нарушаться сотнями внешне безобидных воздушных шаров. Впрочем, были они далеко не безобидными – под большинством из наполненных гелием оболочек размещались контейнеры с набором разнообразной разведывательной аппаратуры. Запускались шары с военных баз в Германии, Норвегии, Италии, Турции и, пользуясь господствующими в стратосфере ветрами, проплывали над территорией СССР с запада на восток. Конечно, от этих игрушек для ветра ждать особо ценных сведений не приходилось, да и не все из них долетали по назначению. Но их неуязвимость также бросала вызов всем имевшимся в стране средствам противовоздушной обороны. К тому же недостаточные возможности ПВО усугублялись и проблемами в организации их использования.

* * *

Для реорганизации системы ПВО потребовалось не только привлечь опыт недавней войны, но и оценить ближайшие перспективы борьбы с воздушным противником. С этой целью еще в 1947 году под руководством заместителя министра Вооруженных сил Л. А. Говорова была создана комиссия, которой поручили подготовить предложения о путях дальнейшего развития противовоздушной обороны.

Будущий первый главком ПВО страны Леонид Александрович Говоров родился 22 февраля 1897 года. В семье кроме него было еще три брата, среди которых он был старшим. После окончания сельской школы он поступил в реальное училище в Елабуге, а затем на кораблестроительный факультет Петроградского политехнического института. Военная карьера Леонида Говорова началась в декабре 1916 года, когда он стал юнкером Константиновского артиллерийского училища. Пройдя испытания Гражданской войны, все этапы преобразования Красной армии, Говоров в 1936 году поступил в Военную академию Генерального штаба. После ее окончания он был направлен преподавателем в Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского, а в годы войны руководил действиями войск на ряде ответственных участков. После окончания войны Л. А. Говоров стал главным инспектором-заместителем министра Вооруженных сил.

Возглавляемая Говоровым комиссия в 1947 году поработала основательно – свои предложения по совершенствованию ПВО дали все бывшие командующие фронтами, многие маршалы и генералы. Однако результаты анализа этих предложений, которые говорили о необходимости разделить средства ПВО между родами войск и округами, оказались противоречивыми и во многом не соответствовали опыту использования ПВО в завершившейся войне. И поэтому Сталин, которому были представлены предложения комиссии, принял компромиссное решение. В соответствии с ним существовавшие округа, армии и корпуса ПВО надлежало расформировать и вместо них создать районы ПВО. Руководство реорганизацией было поручено Л. А. Говорову, назначенному тогда же на пост командующего Войсками ПВО страны, которые при реорганизации были выведены из подчинения командующего артиллерией Вооруженных сил.

Особое внимание нового командующего было привлечено к процессу перевооружения войск на новую технику и подготовке кадров для ее использования. Этого требовало появление первого поколения реактивных истребителей-перехватчиков, новых 37-, 57-, 100– и 130-миллиметровых зенитных артиллерийских комплексов, новых РЛС. Однако отставание их возможностей от авиации по-прежнему было очевидным.

После разведывательных полетов над страной, состоявшихся 29 апреля и 8 мая 1954 года, для инспекции Войск ПВО страны создали специальную комиссию. Изучив полученные данные, комиссия пришла к выводу, что «имеющиеся на вооружении советской ПВО средства не обеспечивают надежного и эффективного уничтожения самолетов противника, особенно тех, которые способны летать на больших высотах». И, следовательно, даже наказывать за подобные чрезвычайные происшествия никого нельзя.

В результате работы комиссии были осуществлены новые крупные преобразования в Войсках ПВО. Впервые в их истории учредили должность главнокомандующего Войсками ПВО страны – заместителя министра обороны, на которую назначили Маршала Советского Союза Л. А. Говорова. На его долю выпало руководство этой реогранизацией Войск ПВО. В ходе ее на смену ранее созданным районам противовоздушной обороны вновь начали создаваться округа, армии, корпуса и дивизии ПВО. Однако результата этой реорганизации первый главком ПВО уже не увидел – 19 марта 1955 года он скончался.

К тому времени успешные испытания С-25 уже давали надежду на то, что вскоре вокруг Москвы появятся непреодолимые для вражеских самолетов ракетные кольца. Можно было строить и дальнейшие планы на создание аналогичных зон ПВО для защиты неба Ленинграда, Баку, Свердловска…

* * *

Зимой 1955 года грушинское ОКБ-2 перешло в ведение Министерства оборонной промышленности, возглавляемого Дмитрием Федоровичем Устиновым.

Устинов родился 30 октября 1908 года в Самаре, в почти такой же, как и у Грушина, многодетной семье. Жила семья бедно – на счету была буквально каждая копейка, и уже в неполные 11 лет Дмитрий пошел работать курьером. Голод, пронесшийся над Поволжьем в 1921 году, заставил семью уехать в Самарканд, где в Красной армии служил один из братьев Дмитрия. Там 14-летним подростком Дмитрий пошел служить добровольцем в отряд ЧОН. Но вскоре проявившаяся еще в детстве тяга к технике, к знаниям привела его в профтехшколу, окончив которую он поступил в Ленинградский военно-механический институт. Окончив Военмех, Устинов поступил на работу на завод «Большевик», изготавливавший артиллерийские орудия для кораблей. И здесь, меньше чем за год, он прошел путь от инженера-конструктора до директора завода. Однако самый большой рывок в жизни Устинова состоялся в начале июня 1941 года. Тогда его вызвал в Москву Г. М. Маленков и предложил подумать о назначении его наркомом вооружений. На размышления Григорий Максимилианович отвел Устинову сутки, однако уже следующим утром Устинов узнал о состоявшемся назначении из газет…

Со временем Устинов стал одним из наиболее типичных советских руководителей высшего звена. Он не уклонялся от ответственности и порой брал на себя то, что ему никто и не поручал. Так, во многом по его личной инициативе, весной 1946 года в его руках оказалась вся ответственность за создание в нашей стране ракетной промышленности. И успеха в этом деле Устинов добился, не только используя власть, указания или постановления. Методом проб и ошибок он кропотливо подбирал себе союзников и соратников, делая их руководителями предприятий промышленности и конструкторских бюро. В дальнейшем, добившись максимальных начальственных высот, став секретарем ЦК партии, Устинов и из своего кабинета на Старой площади продолжал руководить военной промышленностью, по праву ощущая себя ее хозяином. При этом он любил регулярно объезжать свои «владения», радовался успехам как старых знакомых, так и новых организаций, создававшихся в интересах выполнения важных и ответственных дел.

В 1955 году Грушину довольно часто приходилось докладывать Устинову о ходе работ над «750-й» ракетой. Дмитрий Федорович дотошно вникал во все детали этих докладов, и следует отметить, что он уже при первой встрече с Грушиным проникся к нему нескрываемой симпатией. Конечно, сыграло свою роль то, что они оба были волжанами, но в гораздо большей степени то, что Грушин был совершенно непохож на разработчиков зенитных ракет из НИИ-88, с которыми Устинову раньше доводилось иметь дело. Завоеванные Грушиным симпатии Устинова дорогого стоили. Не менее просто, чем их завоевать, было их сохранить. И Грушину удавалось это делать до последних дней их совместной работы.

К каждому из выходов «наверх» Грушин относился предельно тщательно, часами готовился к докладам. Готовилось и предприятие. Изготавливались модели ракет и пусковых установок, на листах ватмана рисовались красивые плакаты. Обычно на таких плакатах отсутствовали какие-либо чертежи, в которых в процессе совещаний требовалось бы долго и тщательно разбираться, – только простейшие рисунки, графики и основные цифры. И, как показывала практика, в наибольшей степени успех доклада или отстаивания своей позиции на совещании определялся не только убедительностью и глубокой аргументированностью доклада, которыми всегда отличались сообщения Грушина, но и красотой и изяществом выполнения плакатов, четкостью и конкретностью представленной на них информации. И созданный на предприятии «набор для доклада» Грушин всегда держал в полной боевой готовности. Ведь выстроенный по часам график жизни Устинова не щадил никого…

* * *

В мае 1954 года в КБ-1 был выпущен технический проект по основным средствам С-75, в который были включены материалы о предлагаемых для использования в ее составе станции наведения ракет, двухступенчатых ракетах и наводимых пусковых установках с наклонным стартом. Однако уже через несколько месяцев у разработчиков С-75 возникли вполне обоснованные сомнения в возможности своевременной реализации даже ряда уже заявленных для системы технических решений. Это было связано с тем, что радиоэлектронная промышленность еще только приступила к разработке и освоению производства электровакуумных приборов, позволяющих реализовать заложенный в радиолокационную станцию наведения 6-сантиметровый диапазон, необходимый для сохранения требуемой точности определения координат цели и ракеты при уменьшенных размерах антенн. Обозначились и задержки в создании других элементов аппаратуры. Единственным выходом из этой ситуации, способным обеспечить своевременные создание и наладку первых образцов станции наведения ракет, мог стать переход на уже освоенный 10-сантиметровый диапазон, и вскоре соответствующее предложение было должным образом подготовлено.

Ознакомившись с ходом работ по С-75, заместитель Председателя Совета Министров СССР В. А. Малышев пообещал договориться с министром обороны и ускорить принятие необходимых решений о дальнейших работах. На организованное Малышевым совещание прибыли министр обороны маршал Г. К. Жуков и все его заместители, несколько гражданских министров… Общий доклад по системе и по ее радиотехническим средствам сделал Г. В. Кисунько, а затем с докладом о ракете выступил П. Д. Грушин. По их докладам было много вопросов и высказываний. Но, к удивлению разработчиков, самым непримиримым противником С-75 оказался В. Д. Калмыков, недавно назначенный министром радиопромышленности. Его пикировка с Кисунько приобрела наиболее острые черты после одного из ответов по радиолокационной станции наведения.

– Но это та же Б-200, только в автомобиле, и вместо многоканальной одноканальная, – подытожил Калмыков.

– Потому и одноканальная, что в автомобиле. За мобильность приходится платить многоканальностью.

– А почему в ракете нет головки самонаведения?

– Техникой самонаведения мы еще не владеем. Вам это хорошо известно. После С-75, вероятно, будет создан и дальнобойный комплекс с головкой самонаведения. Но это будет не скоро.

– А вот генеральный конструктор Лавочкин и наши радиоспециалисты считают, что следующую за С-25 систему обязательно надо делать с головками самонаведения. И ее мы сделаем раньше вашей С-75.

– Ракета для С-75 уже скоро начнет летать на полигоне. Готовятся и радиокабины для экспериментального образца комплекса, и вскоре они будут отправлены на полигон.

На этом пикировка закончилась, но произнесенные Калмыковым волшебные слова о головке самонаведения возымели действие. Все выступавшие вслед за разработчиками С-75 маршалы как один высказывались за то, чтобы в этой системе использовалась головка самонаведения. И напрасно Кисунько с Грушиным пытались объяснить, что для этого пришлось бы разрабатывать совсем другой проект. Никто из выступавших не имел представления о головках самонаведения, кто-то даже поратовал за их «навинчивание» в дальнейшем и на артиллерийские снаряды. Черту под горячим спором подвел Жуков.

– Эта система нам нужна! – при этом он указал рукой на ковер, где были расставлены заготовленные Грушиным игрушечного вида макеты. – Конечно, хорошо бы иметь в ней и головку самонаведения, но мы должны считаться с тем, что у наших конструкторов эта проблема еще не решена. Кстати, должен разочаровать товарищей, что, даже когда такие головки появятся, их не удастся навинчивать на артиллерийские снаряды.