Текст книги "Петр Грушин"

Из оперативной информации:

«Весной 1959 года между США и Италией было заключено соглашение о размещении на итальянской базе Джойя-дель-Колли, в провинции Апулия, двух эскадрилий БРСД „Юпитер“.

Осенью 1959 года правительство Турции согласилось на размещение одной эскадрильи американских БРСД „Юпитер“ на своей базе ВВС Чиглы под Измиром, на побережье Эгейского моря.

В результате в Англии, Италии и Турции началось развертывание 7 эскадрилий ВВС США, имевших на вооружении 105 ракет средней дальности: 45 „Юпитеров“ и 60 „Торов“, способных достичь Москвы, Ленинграда, Куйбышева…»

7 января 1960 года, спустя несколько недель после создания в СССР нового рода войск – Ракетных войск стратегического назначения, руководством страны было принято решение о том, что систему ПРО А-35 требовалось предъявить на совместные испытания уже во втором квартале 1962 года. Ее генеральный конструктор Г. В. Кисунько, которому довелось первым сообщить Грушину о принятии этого решения, знал, что ракету для А-35 предстояло разрабатывать заново…

* * *

Проанализировав материалы, полученные U-2 во время полета 9 апреля, руководители ЦРУ запросили у Эйхзенхауэра разрешение на проведение еще одного полета. Его основной целью должна была стать пусковая площадка межконтинентальных баллистических ракет в Плесецке. Важность очередного задания, по мнению ЦРУ, была значительно выше средней. Из-за климатических условий для полетов по такому маршруту подходил лишь период с апреля по июль, в противном случае возможность для фотографирования района Плесецка могла не представиться до следующего апреля. Подобная отсрочка в выполнении полета позволяла замаскировать ракеты. Эйзенхауэр разрешил выполнение полета в срок до 1 мая.

Маршрут полета предусматривал взлет в Пешаваре, пролет около тюратамского полигона, над промышленными районами Урала, над Плесецком, а далее – через Архангельск и Мурманск, где базировались бомбардировщики большой дальности, подводные лодки и прочие военные базы, с посадкой на норвежском аэродроме Буде. Дальность предполагавшегося перелета составляла 6096 км.

Пилотировать U-2 было поручено 31-летнему Френсису Гарри Пауэрсу Сын шахтера из штата Кентукки, Пауэре с детства мечтал о небе, о полетах, хотя родители хотели, чтобы он стал врачом. Но все же он добился своего, став в 1950 году летчиком. Свой контракт с ЦРУ об участии в операции «Перелет» Пауэре подписал в мае 1956 года, будучи еще старшим лейтенантом американских ВВС. Первый полет над СССР Френсис Пауэре совершил в ноябре 1957 года. Тогда ему удалось, взлетев в Турции, облететь и сфотографировать ряд аэродромов, ракетный полигон в Капустином Яре, а затем, сделав круг над Украиной, вернуться обратно. В дальнейшем он еще 25 раз взлетал на U-2 с аэродромов Турции и Пакистана, совершая длительные полеты вдоль границ СССР.

U-2, на котором предстояло лететь Пауэрсу, был сдан заказчику 5 ноября 1956 года и стал 20-м в серии этих самолетов. К весне 1960-го его репутация была не идеальной: именно он подвел своего пилота во время полета над Дальним Востоком 24 сентября 1959 года.

На этот раз технические параметры самолета находились вне всяких похвал. Взлет из Пешавара состоялся в 5 часов 26 минут, и уже через несколько минут Пауэре пересек границу воздушного пространства СССР в районе Кировабада. Два щелчка по радиосвязи на определенной волне – этим условным сигналом Пауэре оповестил руководство операции о том, что он приступил к выполнению задания. А дальше его U-2, как обычно, превратился в неизвестный объект, не имеющий никакой связи с землей, в «ночного комара», не дающего покоя ни руководству СССР, ни советским войскам ПВО.

Конечно, после 9 апреля американцы знали, что советская ПВО вновь будет предпринимать отчаянные попытки сбить самолет. Но их расчет в первую очередь строился на том, что наиболее подготовленные военные специалисты будут участвовать в праздничных первомайских мероприятиях. К тому же, по имевшимся у американцев данным, насыщенность зенитными ракетными средствами по пути следования U-2 была недостаточной для его эффективного перехвата. Хотя места предполагавшейся дислокации радиолокаторов и зенитных ракет были предусмотрительно отмечены на выданной Пауэрсу карте.

Не учли американцы лишь одного – обстановки, которая сложилась в руководстве советскими Войсками ПВО после десятков безнаказанных шпионских полетов, обстановки, в которой могли отдаваться самые невероятные, конечно с точки зрения американцев, приказы, такие, например, как: «Таранить самолет-нарушитель!».

* * *

Первомайский день 1960 года для Грушина начинался как обычно. На столе, в квартире на Ленинградском проспекте, лежал полученный накануне пропуск на Красную площадь. Там его ждала, ставшая уже привычной, встреча со своими коллегами-руководителями. Это был один из немногих случаев в году, когда можно было встретиться с ними в неформальной обстановке, что-то обсудить, что-то запланировать. Грушин любил такие непротокольные встречи. Уже несколько раз они позволили ему договориться со строптивыми смежниками, решить трудный вопрос или просто познакомиться. Красная площадь, казалось, сама собой располагала к дисциплинированности и сговорчивости.

Но за полчаса до отъезда в квартире Грушина зазвонил телефон. Подключенный недавно домашний номер Д-0-18-58 знали немногие, еще меньше людей могли себе позволить позвонить Грушину в столь раннее праздничное утро… Сняв трубку, Грушин узнал голос заместителя главнокомандующего Войск ПВО страны П. Н. Кулешова, звонившего с командного пункта ПВО. Но звонил он не с поздравлениями:

– Петр Дмитриевич! Невидимка идет на Урал.

Обжигающая информация и напряженный голос Кулешова не располагали к продолжению беседы. Грушин сухо ответил, что все понял, и положил трубку. Праздничное состояние мгновенно исчезло.

На Красной площади многие из его знакомых ракетчиков были уже в курсе, получив аналогичные звонки. Таинственная серьезность на их лицах была красноречивей любых слов. Но новостей с Урала ни у кого не было. Не было рядом и никого из руководства ПВО.

А над Красной площадью плыл праздничный голос диктора, который продолжал объявлять все новых и новых участников парада, проезжающие по площади танки, пушки, ракеты. Стоявшие на Мавзолее руководители страны благодушно улыбались, время от времени махали руками, приветствуя марширующие войска. Немногим из тех, кто находился рядом с Мавзолеем, была известна цена этой, внешне беззаботной, праздничной картины.

Большинство из обладателей утренней информации время от времени поглядывали на Н. С. Хрущева, на главкома ПВО С. С. Бирюзова, который был не по-праздничному одет в полевую форму, надеясь понять состояние дел по выражению их лиц. Вот Бирюзов спустился с Мавзолея и куда-то ушел, потом вернулся, о чем-то переговорил с Хрущевым. Но нервное напряжение на лицах руководителей страны не исчезло. Значит, все шло по-прежнему…

С раннего утра, в этот праздничный день, на командный пункт Войск ПВО страны в Москве съехалось все руководство ПВО. Все приказы уже были отданы. Оставалось ждать.

Что нес на своих крыльях самолет-нарушитель, именовавшийся целью 8630, не знал никто. Даже самое тревожное предположение – нет ли на нем атомной бомбы? – отвергнуть было нельзя. И готовиться предстояло к любому развитию событий, в том числе и к его пролету над Москвой во время парада и демонстрации.

Но первые три часа полета Пауэрсу везло, как и многим из его предшественников.

«Юго-восточнее Аральского моря я вдруг заметил внизу под собой инверсионный след реактивного самолета… То, что я попал под наблюдение и что радар обнаружил меня, было совершенно очевидно», – писал впоследствии Пауэре в своей книге «Операция „Перелет“».

В начале восьмого U-2 пролетел в нескольких десятках километров восточнее Тюратам. Пауэре хладнокровно делал свое дело. В заранее определенных местах он нажимал необходимые кнопки, включая фотоаппараты, индикатор регистрации источников радиоизлучений, разнообразные приборы.

Около восьми U-2 подлетал к очередной цели для фотографирования.

«Передо мной лежал Свердловск – важный промышленный центр, представляющий для нас исключительный интерес… Неожиданно я заметил под собой аэродром, которого на моей карте не было. Я стал наносить его…», – вспоминал Пауэре.

Именно в эти минуты из Москвы с командного пункта ПВО на Урал ушел приказ: «Уничтожить цель. Таранить. Дракон». Так пустил в дело свой позывной военных лет находившийся на КП командующий авиацией ПВО Е. Я. Савицкий.

Первым в 7 часов 40 минут со свердловского аэродрома Кольцове на Су-9 взлетел на перехват капитан Сокович. Но навести на цель его не удалось – наземные локаторы оценили высоту цели в этот момент всего в 10 км.

В 8 часов 28 минут для исполнения приказа Савицкого в воздух поднялся капитан И. Ментюков, который случайно оказался в тот день в Кольцове, перегоняя Су-9 с серийного завода в Белоруссию. Таранить цель Ментюкову предстояло потому, что на аэродроме не было ракет. Другого оружия самолет просто не имел.

Форсажный рев Су-9 быстро исчез в утреннем уральском небе. Штурман наведения начал наводить Ментюкова – борт 732-й – на цель. Вскоре самолет набрал высоту 20 750 м и со скоростью 2000 км/ч устремился к цели, но приказ «Дракона» выполнить не удалось…

– До цели 25 километров, – бесстрастным голосом сообщил штурман наведения.

Ментюков включил радиолокатор, но, работавший нормально перед полетом, он неожиданно оказался забит помехами.

– Экран забит помехами, применяю визуальное обнаружение, – доложил на землю Ментюков.

Когда до цели оставалось с десяток километров, Ментюкову сообщили, что цель начала разворот. При огромной разнице в скоростях, он даже не успел разглядеть длиннокрылую машину, пролетев в нескольких километрах от нее…

Спустя тридцать с лишним лет после того дня именно этим пролетом в районе U-2 Ментюков объяснит то, что самолет-нарушитель начал падать, деформированный струей реактивного двигателя его истребителя-перехватчика. Однако эта версия не смогла объяснить, почему в тот майский день U-2, после пролета около него Су-9, удалось пролететь еще более 10 минут на 20-километровой высоте, выполнить разворот на 90° и полет по прямой, к Свердловску.

Тогда же Ментюков доложил на землю о первой неудачной атаке, но при попытке повторного наведения ему была преждевременно подана команда с земли: «Выключить форсаж». Выполнение смертельно опасного боевого задания было прекращено, в 8 часов 42 минуты самолет Ментюкова начал снижаться и заходить на посадку.

Минутой раньше навстречу U-2, находившемуся в районе озера Кыштым, была впервые выпущена ракета С-75. Пуск был произведен 5-м дивизионом 37-й зенитной ракетной бригады, когда расстояние до цели составляло около 50 км. Однако вскоре после старта ракеты U-2 развернулся – либо по программе полета, либо уходя в сторону от пролетевшего в те минуты рядом с ним Ментюкова – и ракета не долетела.

В 8 часов 43 минуты с аэродрома Кольцове в воздух поднялась пара истребителей-перехватчиков МиГ-19П Б. Айвазяна и С. Сафронова, через несколько минут ставших заложниками не налаженного вовремя взаимодействия авиации и ракетчиков.

О том, как был сбит Пауэре, написано немало. Версия, которую со временем предложил И. Ф. Цисарь, один из офицеров ракетного дивизиона С-75, выполнившего единственный, но такой важный пуск ракеты, также не идеальна. Но в ряде моментов она исключительно правдива:

«Я не сидел в ракете, сбившей Пауэрса. В тот момент меня даже не было на позиции ракетного дивизиона. Но на листочках тетради в клеточку именно мне было поручено написать первичный „Отчет о боевых действиях 2-го дивизиона 57-й зенитной ракетной бригады…“

Наш полк в составе четырех зенитно-ракетных дивизионов, вооруженных комплексами С-75, защищал воздушное пространство над Свердловском. За несколько дней до праздника в 3-й дивизион, прикрывавший город с юга у села Косулино, позвонил командир полка полковник С. Гайдеров. Он справился о боеготовности дивизиона, получил подтверждение и попросил помочь соседу – Верхнетагильскому дивизиону Нижнетагильского полка. У них возникла неисправность в станции наведения ракет, которую они никак не могли устранить. Заместитель командира дивизиона майор Воронов возразил, ссылаясь на нехватку людей. Действительно, в те дни командир дивизиона И. Шишов, опытный зенитчик, воевавший еще в Корее, где под его командованием было сбито 6 самолетов, и часть офицеров были в дальней командировке. И в Верхний Тагил командировали меня. Трое суток мы с командиром батареи капитаном Иноземцевым и его офицерами бились над неисправностью. Поспать в те предпраздничные дни удалось только два раза по два часа. Но мы справились, и к утру 1-го мая я добрался до своей койки в Свердловске, в заводском общежитии на Эльмаше. Меня разбудили в полдень.

– Готовность номер один! Срочно в дивизион! Машина у общежития!

– Я не спал три ночи, – с трудом соображая, где нахожусь, я попытался отбиться.

– Сбит самолет-нарушитель, и надо ехать.

– Ну и что? Сбит, значит, все нормально. У нас там хорошие офицеры: Женя Федотов, Паша Стельмах, Эдик Фельдблюм, Коля Батухин, Миша Григорьев. Они и еще собьют, – и я перевернулся на другой бок.

– Но стреляла только одна ракета, две не сошли с пусковых установок!

– Что?! – вскочил я. Сон после этих слов действительно улетучился. Это же вопрос чести. Через минуту мы уже рассекали на „козле“ по праздничному Свердловску.

Приехав в часть, я получил приказ Воронова писать отчет о действиях дивизиона. На мои возражения, что я не присутствовал при этом, Воронов ответил, что он мне полностью доверяет. Первым делом я ознакомился с планшетом, опросил офицеров, и вот что у меня получилось.

Около 8 утра (в Москве в это время было 6 часов) дивизиону была объявлена боевая тревога. С юга к Уралу шел самолет-нарушитель. Минут через сорок, как и 9 апреля, он развернулся и стал уходить к границе. Боевая готовность была снята, люди пошли завтракать и готовиться к празднику. В 10 часов опять взвыла сирена тревоги и на экранах локаторов уже „сидел“ самолет. Дивизион работал слаженно и четко: Эдуард Фельдблюм навел свой электронный крест на цель и передал ее для сопровождения операторам: ефрейтору Николаю Слепову из Рязани, Коле Смолину из Бурятии, а вот фамилию третьего, к сожалению, я забыл. Итак, дальность 75 километров, высота 20, курс с юга на Свердловск. Скорость непривычно маленькая – около 600 км/час. На автоматический кодовый запрос „я свой“ не отвечает.

После длительных разборок с вышестоящим командованием дивизиону было объявлено:

– Своих самолетов в воздухе нет. Цель-нарушитель уничтожить!

Но цель подошла к зоне пуска ракет и, словно предчувствуя грозящую ей беду, развернулась и пошла восточнее, по кругу вдоль дальней границы зоны пуска ракет. Воронову трудно было решиться на стрельбу: ракеты могли не дотянуть до цели. Но вот цель вновь развернулась, и с юго-востока пошла на Свердловск, прямо на наш дивизион. Информация об этом и отдаваемые Вороновым команды непрерывно передавались в штаб полка, Гайдерову.

Воронов. Цель в зоне пуска. Открываю огонь. Цель уничтожить тремя. Высота 20. Дальность…

Гайдеров. Отставить огонь!

Идут переговоры со штабами, с Москвой. Связь отвратительная.

Гайдеров. Воронов, уничтожай!

Воронов. Цель уничтожить тремя…

Гайдеров. Отставить!

(Как потом выяснилось, именно в эти минуты в зону пуска ракет вошла пара МиГ-19П, взлетевших из Кольцове. Их по командам с наземного пункта наведения как раз выводили из зоны поражения С-75. – Прим. авт.)

Опять переговоры штабов.

Воронов. Цель выходит из зоны пуска. Если промедлить, стрелять нельзя – ракеты не дотянут.

Гайдеров. Хрен с ней. Уничтожай!

Воронов. Цель уничтожить!

Фельдблюм (офицер наведения). Первая, пуск!

Нажимает кнопку, но грохота стартующей ракеты не слышно – пуск не прошел.

Фельдблюм. Вторая, пуск!

Картина полностью повторяется (Как оказалось, из-за того, что цель находилась в секторе запрета стрельбы для второй и третьей пусковых установок. – Прим. авт.).

Фельдблюм. Третья, пуск!

И наконец-то раздался грохот, такой ласкающий слух грохот стартовавшей ракеты… И вот на экране офицера наведения пачка импульсов ракеты приближается к пачке импульсов цели. Несколько секунд, и они совместились, экран залило облаком импульсов. Не видно ни цели, ни ракеты. Все в стрессе. Но вот из облака выползает сигнал ответчика ракеты, продолжающей движение и удаляющейся от цели.

Фельдблюм. Цель применила пассивные помехи.

Воронов доложил об этом в штаб полка».

Подрыв боевой части ракеты произошел в 8 часов 53 минуты, в 20 км от места пуска. Из-за того что ракета была пущена предельно поздно, ей пришлось догонять уже удаляющуюся цель, и поэтому боевая часть ракеты взорвалась позади самолета, в 15 м ниже и правее его. Об этой самой памятной минуте своей жизни в книге «Операция „Перелет“» Пауэре писал:

«Неожиданно я услышал глухой взрыв и увидел оранжевое сияние. Самолет вдруг наклонился вперед носом, и, как кажется, у него отломились крылья и хвостовое оперение. Господи, в меня попали!.. Точно я не знаю, в каком положении падал мой самолет, я видел во время падения только небо… У меня мелькнула мысль, что, может быть, взорвался двигатель, но я как раз смотрел вперед и видел, что с двигателем все в порядке. Я думаю, что это произошло на высоте приблизительно 68 тысяч футов (около 20,7 км. – Прим. авт.)».

Оценивая события того дня, Грушин, как правило, был более прагматичен:

«Пауэрсу, в общем-то, повезло. Ракета была пущена вдогон, а не навстречу. Поэтому, когда она настигла цель и взорвалась, осколки ее боевой части повредили самолет, но двигатель, словно щит, заслонил кабину пилота, размещенную в носовой части машины, и летчик остался жив».

Итак, первой ракетой у самолета было отбито левое крыло, повреждены двигатель, органы управления и хвостовое оперение. Выбраться из самолета самостоятельно Пауэре уже не мог: ему показалось, что его ноги были зажаты в кабине. То, что еще несколько минут назад было его самолетом, его недосягаемой крепостью, по огромной спирали стало опускаться к земле.

Спустя одну минуту 1-м дивизионом капитана Н. Шелудько по U-2 было выпущено еще три ракеты. Первая из них нашла свою цель, которой оказалось отделившееся от самолета левое крыло.

Но до окончательной развязки сюжета, закрутившегося в уральском небе, было еще далеко. Отметки, вновь появившиеся на экранах радиолокаторов, были приняты обоими командирами ракетных дивизионов за искусственные радиопомехи. К такому же выводу пришли и в радиотехническом батальоне. В результате на КП Свердловского объединения ПВО были получены доклады о применении целью помех, которыми в действительности являлись сам самолет, отвалившееся от него крыло и другие фрагменты.

Цели 8630 больше не было, но об этом еще никто не знал, кроме все-таки выбравшегося из самолета и спускавшегося на парашюте Пауэрса. Тем временем Айвазяну и Сафронову летевшим на своих МиГах на высоте 10–11 км курсом, по которому ранее летел У-2, была поставлена задача: преследовать цель 8630 (данные о которой продолжали поступать на командный пункт) и в случае ее снижения атаковать и сбить. В результате они сами оказались целями для ракетчиков – самолет с неработавшим ответчиком «Я свой» Айвазяна и самолет с работавшим ответчиком Сафронова были восприняты как цель, преследуемая перехватчиком. Еще через несколько минут, когда они получили приказ вернуться на аэродром, их маршрут прошел через зону поражения 4-го дивизиона 57-й бригады майора А. Шугаева, в котором была неисправна аппаратура госопознавания. В этот момент уже оба самолета были восприняты как противники. Запросив командный пункт о внезапно появившихся целях, Шугаев получил ответ, что в воздухе своих самолетов нет и цель надо уничтожить. Новый трехракетный залп, сделанный в 9 часов 23 минуты, пришелся по самолету Сафронова…

В этот момент за опустившимся на землю Пауэрсом уже была выслана группа захвата. Вскоре новость об уничтожении самолета-нарушителя долетела до Москвы. Всем находившимся рядом с Мавзолеем довелось стать свидетелями того, как Хрущев энергично поздравил Бирюзова, а среди посвященных в тайну этого события пошло гулять – «сбили, первой ракетой». Добралась радостная весть и до Грушина. Чьей ракетой, гадать не пришлось. На Урале находились только его «750-е». Тут же на него и находившегося все это время рядом Расплетина посыпались поздравления. Все «непосвященные» только удивленно переглядывались – что за именинники такие веселятся рядом? Им ждать ответа пришлось еще неделю.

Вечером того же дня Грушин впервые оказался на праздничном приеме в Кремле, где вновь стал свидетелем того, насколько энергично с этой победой Бирюзова поздравлял Хрущев. Не остались в тот вечер без его объятий и Грушин с Расплетиным, на которых, улучив момент, показал Бирюзов:

– Вот они – настоящие творцы победы!

* * *

Ставший мощнейшей «дипломатической бомбой» Пауэре уже днем 1 мая был отправлен в Москву. В свою очередь в Свердловск вылетела специальная комиссия.

«Утром 1 мая, – вспоминал ветеран Войск ПВО генерал-лейтенант Г. С. Легасов, – я был дома, смотрел парад по телевизору. Уже к концу трансляции к нам неожиданно заехал генерал-лейтенант Кулешов с женой. Мол, проезжали мимо, решили зайти. Моя жена, естественно, кинулась на кухню, его супруга пошла помогать. И тут Павел Николаевич спрашивает, сколько мне нужно времени, чтобы собраться в командировку. Я тут же переоделся в военную форму, попрощался, и на его машине мы направились на центральный аэродром, где нас уже ждал самолет. Через три минуты взлетаем, через два часа приземляемся в Свердловске. Когда мы выходили из самолета, нам показали в небе удаляющуюся точку – самолет с пленным летчиком полетел в Москву».

Комиссия, в состав которой вошел Легасов, тогда именовалась в кулуарах комиссией генерала Кулешова, и ей предстояло найти ответы на множество вопросов, связанных с уничтожением в небе над Уралом системой С-75 как американского самолета-разведчика, так и своего МиГа. По горячим следам комиссией был изучен весь ход боевых действий при уничтожении U-2.

Тем временем разбитый на квадраты район, где упал U-2, обследовали специально выделенные воинские подразделения, собирая фрагменты этого уникального самолета. Было собрано все, «до винтика», и отправлено на аэродром Чкаловский. Туда для ознакомления с этими фрагментами сразу же съехались специалисты, известные конструкторы. «Закрытый» показ проработал несколько дней, после чего инженеры НИИ ВВС подготовили экспонаты для выставки, которая 11 мая начала работу в Москве, в парке имени Горького. Пояснения у стендов, на которых были выставлены фрагменты U-2, его аппаратура, снаряжение летчика, давали работники НИИ ВВС. Там с «заморским» чудом ознакомились все работники ОКБ-2.

О том, что в небе СССР был сбит американский самолет, было сообщено не сразу. Хрущев решил дождаться реакции американцев, и она не заставила себя ждать. Поскольку в назначенное время Пауэре не приземлился в Норвегии, в США, будучи уверенными в том, что пилот, следуя всем инструкциям, уничтожил свой самолет и покончил с собой, сделали 3 мая заявление, соответствовавшее легенде прикрытия операции «Перелет». В нем сообщалось о пропаже в воздушном пространстве Турции научно-исследовательского самолета NASA, производившего изучение атмосферных явлений и взятие проб воздуха.

Приняв эту дипломатическую игру, 5 мая СССР опубликовал заявление о том, что 1 мая в советском воздушном пространстве был сбит американский военный самолет. Без подробностей и комментариев.

6 мая американцы, все еще находясь в неведении относительно судьбы летчика и самолета, вручили советскому руководству ноту, в которой сообщалось о том, что нарушение советской воздушной границы имело непреднамеренный характер: пилот сбился с курса из-за повреждения кислородного оборудования, потерял сознание, и автопилот завел его в СССР.

В полную силу игра началась на следующий день, когда в СССР были опубликованы подробные сведения о сбитом самолете и первых показаниях Пауэрса.

Скандал с U-2 развивался в США по нарастающей еще несколько дней. Как всегда в таких случаях, всплывали неожиданные подробности и совершенно удивительные обстоятельства. 9 мая Эйзенхауэр выступил с новым заявлением, в котором взял всю ответственность за этот полет на себя, подтвердив, что осуществление полетов над территорией СССР было рассчитанной политикой США.

История с уничтожением U-2 послужила серьезным предупреждением США о том, что возможности советской ПВО значительно возросли, заставила полностью пересмотреть свои приоритеты в разведывательной деятельности.

Больше над советской территорией с подобными целями U-2 не появлялся. А фотосъемки территории СССР с августа 1960 года начали осуществлять разведывательные спутники – 19 августа 1960 года американцы добились первого успешного возвращения на землю «полезного груза» из космоса.

Тем временем летом 1960 года большинство из продемонстрированных в Москве фрагментов U-2 перевезли в Таганрог. Перед находившимся в этом городе ОКБ-49 Г. М. Бериева, известного своими самолетами-амфибиями, поставили задачу «воспроизведения» сверхвысотного разведчика. В свою очередь, казанскому ОКБ-16 П. Ф. Зубца дали задание воспроизвести двигатель U-2, имевший целый ряд оригинальных технических идей. Решение было, безусловно, вынужденным, но, видимо, единственно правильным в тот момент, когда даже руководители советской авиапромышленности сомневались в выполнимости подобной задачи. Ведь при этом отбрасывалось обычное рассуждение: «А можно ли это сделать?» Разработчикам просто вручался образец аппаратуры или элемент конструкции и говорилось: «Будьте любезны, сделайте точно такой же!»

Советскому «аналогу» самолета-шпиона было дано обозначение С-13, и всего через полтора года после начала работ его требовалось предъявить на летные испытания. Но очередное чудо американской авиатехники «воспроизведению» не поддалось. Для выполненной на пределе массовых и прочностных возможностей конструкции самолета оказалось губительным знакомство с неамериканской культурой авиационного производства. Масса большинства спроектированных элементов самолета, даже по расчетам, не вписывалась в отведенные для них рамки, и еще на бумаге «неуязвимый» самолет успел превратиться в обычную посредственность. До первого вылета С-13 дело так и не дошло – точка была поставлена в мае 1962 года, когда после выпуска рабочих чертежей и изготовления ряда узлов самолета все работы по «аналогу» U-2 были прекращены.