Текст книги "Петр Грушин"

При отработке нового варианта ЗРК, получившего обозначение «Оса-АКМ», в качестве «зависшей» мишени-вертолета были использованы отслужившие свое вертолеты Ми-2, которые устанавливались на 10-метровой деревянной вышке. Для ее изготовления в степной Эмбе израсходовали два вагона леса. Но другого выхода не было – металлическая вышка создавала слишком много паразитных отражений. И вот, запустив двигатели вертолета, пилоты, спустившись по лестнице, покинули свою винтокрылую мишень. Пуск ракеты… и после ее прямого попадания в мишень начался пожар, в котором полностью сгорел не только вертолет, но и вышка. Для следующего испытания вышку пришлось строить новую, но и на этот раз ее не удалось потушить после прямого попадания ракеты в вертолет…

На таких же вышках во время учений «Запад-81» было установлено сразу четыре вертолета-мишени. Стать свидетелями борьбы «Осы» с зависшими вертолетами пригласили высшее военное командование СССР и разработчиков вертолетной техники, которые были уверены в полной неуязвимости для зенитных ракет своих винтокрылых машин. И как потом отмечали очевидцы, все четыре вертолета были уничтожены после первых же пусков, что произвело сильнейшее впечатление на зрителей.

В те же месяцы «Осы» впервые занялись своей непосредственной боевой работой. Их первый противник оказался чрезвычайно серьезным – израильская авиация. Тогда, в начале 1980-х, израильские летчики считались одними из наиболее подготовленных для участия в боевых действиях. И тренировались они не только на полигонах. 7 июня 1981 года восемь истребителей F-16 ВВС Израиля совершили налет на находившийся около Багдада иракский ядерный центр и нанесли точный бомбовый удар, навсегда лишивший Ирак возможности создать свое «оружие возмездия».

Но «Оса» оказалась для израильтян «крепким орешком», для борьбы с которым были испробованы все известные к тому времени средства радиоэлектронной борьбы. Однако израильтянам удалось лишь подтвердить один из основных выводов, сделанных еще во время государственных испытаний на Эмбе: по уровню помехозащищенности «Оса» превосходит все войсковые комплексы своего поколения. Поэтому, действуя против поставленных в Сирию комплексов, израильтяне не слишком полагались на новейшую электронику, атакуя позиции ЗРК «беспилотниками», заставляя расходовать ракеты и лишь затем нанося мощный удар с самолетов. И эта тактика оказалась более чем успешной.

6 июня 1982 года израильская авиация двумя массированными налетами нанесла удары по аэродромам и стационарным средствам ПВО, находившимся на территории Южного Ливана. 10 июня авиация Израиля нанесла ракетно-бомбовый удар по позициям сирийских сил ПВО. Этот, ставший «энциклопедическим», воздушный налет решил исход летней войны 1982 года в Ливане.

Конечно, успех израильтян был далек от парадного. В те июньские дни ВВС Израиля потеряли 50 самолетов и 8 «беспилотников». Но эти потери компенсировало то, что за те же дни сирийская авиация и сирийские мобильные средства ПВО были полностью уничтожены.

В Москву полетели «шифровки», требовавшие принятия скорейших мер. И уже 13 июля в Сирию прибыла советская делегация из разработчиков и заказчиков зенитного ракетного оружия во главе с заместителем главкома ПВО Е. С. Юрасовым. Времени на то, чтобы понять, что здесь, как и когда-то в Китае, во Вьетнаме или Египте, меры необходимы самые радикальные, не потребовалось. И вскоре руководство СССР пошло на такие меры, согласившись с первым «выездом» за границу системы С-200, которую должны были обслуживать советские расчеты.

Готовясь к командировке в Сирию, ракетчики выполнили несколько десятков пусков на полигоне по различным целям. Одна из них представляла собой аналог израильской станции активных помех, расположенной вблизи сирийской границы на горе Мирук. И «двухсотка», предназначенная для уничтожения воздушных целей, великолепно справилась с работой «по земле». В воронке, вырытой взрывом боевой части ракеты в скальном грунте, не было найдено никаких остатков аппаратуры помех…

Первый транспорт с советскими военнослужащими, по традиции переодетыми в гражданскую одежду, прибыл в сирийский порт Латакия 10 января 1983 года. Через две недели 231-й зенитный ракетный полк был сосредоточен в районе сирийского города Думейра, в 40 км западнее Дамаска. К 1 февраля в 5 км восточнее Хомса был развернут 220-й полк.

Уже в первые часы работы советским ракетчикам стало понятно, что все сирийские системы ПВО были подавлены помехами, которые ставились наземными станциями и специальными самолетами. Эти самолеты, а также самолеты дальнего радиолокационного обнаружения и должны были стать главной мишенью для С-200. Полигонная практика показывала, что промахов по целям подобного типа у С-200 еще не случалось.

И все же команда на применение С-200 так и не последовала. Хотя советским специалистам неоднократно приходилось готовиться к пуску ракет, когда у границ Сирии летали американские и израильские самолеты-разведчики и самолеты дальнего радиолокационного обнаружения. Впрочем, после появления «двухсоток» они не приближались к сирийскому берегу ближе, чем на 150 км, значительно ограничив свои возможности по управлению боевыми действиями.

Реакция израильтян на появление С-200 в Сирии стала лучшей рекламой этому оружию. Вскоре «двухсотка» была приобретена Ливией, которая, получив столь «длинную» руку, тут же простерла ее над заливом Сирт, объявив его территориальными водами Ливии. Со свойственной лидерам развивающихся стран мрачной поэтикой руководитель Ливии М. Каддафи объявил ограничивающую этот залив 32-ю параллель «линией смерти».

И 20 марта 1986 года, в порядке осуществления заявленных прав, ливийцы обстреляли ракетами С-200 три самолета-штурмовика, взлетевших с американского авианосца «Саратога» и «вызывающе» патрулировавших над традиционно международными водами. По оценкам самих ливийцев, в тот день ими были сбиты все три американских самолета. Об этом свидетельствовали как данные радиоэлектронных средств, так и интенсивный радиообмен, развернувшийся между авианосцем и предположительно спасательными вертолетами, направленными для эвакуации экипажей сбитых самолетов. Тот же результат показало и математическое моделирование, проведенное вскоре после этого создателями С-200, специалистами полигона и НИИ Министерства обороны. Причиной столь высокого результата оказалась излишняя самоуверенность американцев, совершавших свой провокационный полет «как на параде», без предварительной разведки и прикрытия радиоэлектронными помехами.

Тем не менее, заявив с возмущением об обстреле своих самолетов, американцы сообщили, что ни один из них не был сбит…

Но «двухсотке» была уготована судьба не только боевой ракеты. Еще 6 марта 1979 года Комиссией Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам был утвержден комплексный план по применению криогенного топлива для авиационных двигателей. Вслед за этим была принята межведомственная программа «Холод» по исследованию проблем применения в авиации жидкого водорода. В рамках этой программы предусматривалось создание гиперзвуковой летающей лаборатории (ГЛЛ) для испытания водородного гиперзвукового прямоточного воздушно-реактивного двигателя (ГПВРД) в реальных полетных условиях.

К этим разработкам и испытаниям привлекли ведущие авиационные НИИ и КБ во главе с ЦИАМ, ЦАГИ, ВИАМ, ЛИИ, Тураевское МКБ «Союз», полигонные службы Министерства обороны. В качестве носителя двигателя-лаборатории выбрали В-880, которую специально для таких испытаний доработали на «Факеле». При этом вместо обтекателя, головки самонаведения и боевой части установили емкости для жидкого водорода с вытеснительной системой его подачи, систему регулирования его расхода с измерительными устройствами, автоматическую систему подачи топлива, управления режимами испытаний и измерения параметров ГПВРД.

Первый полет этой уникальной ракеты-лаборатории состоялся на полигоне в Сары-Шагане 27 ноября 1991 года. В процессе его скорость полета в шесть раз превысила скорость звука на высоте 35 км.

Вскоре к совместному использованию ГЛЛ подключились французы и американцы. При их поддержке было выполнено еще несколько пусков. В одном из них, пятом по счету, состоявшемся 12 февраля 1998 года, была достигнута скорость 1830 м/с (М= 6,5) при максимальной высоте полета 27,1 км. Время работы ГПВРД в этом пуске составило 77 с. Не с таких ли секунд за столетие до этого начиналась авиация!

* * *

1970-80-е годы принесли с собой не только сверхзвуковые лайнеры и многоразовые космические корабли, но и самолеты-«невидимки», боевые вертолеты, управляемое «высокоточное» оружие. Задачи для средств ПВО по-прежнему только усложнялись. Даже «Оса», которая превосходила большинство зарубежных аналогов, уже не могла с необходимой эффективностью противостоять новым вызовам. Для нового поколения войсковых зенитных ракетных средств малой дальности требовался столь же высокий уровень совершенства, как и для создававшейся в те же годы «трехсотки». В них следовало воплотить комплексное использование всех средств разведки и поражения, высокую степень автоматизации процессов получения и обработки информации, управления и целераспределения. И одним из первых комплексов, в котором воплотили все эти принципы, стал самоходный ЗРК «Тор», созданный в НИЭМИ под руководством В. П. Ефремова.

В нем были реализованы полная автоматизация процессов боевой работы, начиная от момента обнаружения цели до ее поражения, сведенное к минимуму время реакции, возможность одновременного автоматического сопровождения и поражения с высокой точностью двух целей. Все это, по существу, сделало комплекс «Тор» роботом, оснащенным ракетами.

В те же годы зенитно-ракетный комплекс под обозначением «Клинок» с аналогичными свойствами создавался и для кораблей в НИИ «Альтаир» под руководством С. А. Фадеева.

На этот раз стремление Грушина к унификации было реализовано в полной мере. И для «Тора», и для «Клинка» изначально создавалась одна ракета – 9М330.

Поиск возможных вариантов ее создания начался зимой 1975 года и вскоре привел к выработке на «Факеле» совершенно новой концепции ЗУР малой дальности. Эта ракета должна была вертикально стартовать из установленного на самоходной установке или на корабле транспортно-пускового контейнера с помощью катапультирующего устройства, разворачиваться в процессе катапультирования в требуемом направлении и затем, после запуска маршевого двигателя, выходить на траекторию наведения на цель.

Школа Грушина работала без сбоев, по-прежнему осуществляя поиск в самых неожиданных направлениях. Так, в ходе выбора наилучшего варианта двигательной установки на «Факеле», была предложена конструкция, обеспечивающая требуемые уровни стартовой и маршевой тяг за счет специального устройства, способного ступенчато регулировать площадь критического сопла. По расчетам, это позволяло добиться регулирования тяги более чем в 10 раз. Но, доведя конструкцию до стендовых испытаний, Грушин принял решение от нее отказаться в пользу общепризнанного к тому времени варианта, использовавшего твердотопливный заряд специальной формы.

Напротив, аэродинамическая схема ракеты осталась аналогичной 9МЗЗ – «утка» с вращающимся относительно продольной оси ракеты крыльевым блоком.

9М330 стала первой среди грушинских ракет, которая стартовала из контейнера с помощью катапульты. Высота ее выброса около 20 м. Этого было вполне достаточно, чтобы раскаленные газы не повреждали чувствительную оптику и электронику боевой машины. Этой высоты хватило и для реализации уникального маневра, предложенного для 9М330, – разворота в сторону цели перед запуском двигателя, что значительно приблизило ближнюю границу зоны поражения комплекса. Система, которая обеспечивала выполнение этого маневра, состояла из твердотопливного газогенератора и нескольких реактивных сопел, расположенных в рулевых поверхностях ракеты. В результате при подъеме ракеты после ее катапультирования из контейнера, за счет отклонения рулей на необходимый угол, газ от газогенератора направлялся к соплам и создавал силу, перпендикулярную к оси ракеты.

В середине 1980-х ракету 9М330 приняли на вооружение одновременно и Сухопутные войска, и корабли ВМФ. За нее Грушина в 1986 году наградили последним в его жизни, седьмым орденом Ленина.

* * *

Грушин перестал быть секретным конструктором-ракетчиком без какого-либо шума. О том, что теперь об их руководителе можно говорить, как и о том Деле, которым они занимались за забором, работники «Факела» узнали обычным для начала 1990-х годов способом. Именно тогда начали появляться первые публикации в журналах, центральных газетах, из которых они узнавали, что все прошедшие десятилетия они являлись лучшими в мире, лидерами, первопроходцами. В те дни эпитетов для них старались не жалеть.

В последний раз большинство из друзей и соратников Грушина съехались к нему 15 января 1991 года. Свое 85-летие великий конструктор отмечал, находясь на вершине, к которой стремился всю жизнь. В тот день он получал традиционные сувениры, подарки, папки с адресами, поздравительные письма. От руководителей страны, министров, коллег – генеральных конструкторов и директоров. Но самым неожиданным подарком стала поздравительная открытка с нарисованным шариковой ручкой ромбом вместо подписи. Так еще в начале 1930-х подписывала к нему свои письма Роза Бень. Грушин нашел телефон своего друга, и вскоре в скромной однокомнатной квартире на окраине Москвы, в Бирюлево, ночью зазвонил телефон. Они без труда узнали голоса друг друга, говорили, вспоминали… Вот только увидеться им так и не удалось.

Тем временем в жизни Грушина наступили новые перемены. 25 сентября 1991 года по приказу последнего министра авиапромышленности СССР А. П. Сысцова он был освобожден от занимаемой должности генерального конструктора и назначен советником при руководстве МКБ «Факел».

Итак, Грушин, отдавший Делу все свои мыслимые и немыслимые силы, стал советником. Такое событие было бы почти невероятным для советских времен, но теперь за окнами «Факела» была Россия, с ее трехцветным флагом, двуглавым орлом и гимном без текста…

Р. Б. Ванников вспоминал:

«Трушин очень тяжело переживал последние события в его жизни, в жизни его страны. ГКЧП, распад Советского Союза и КПСС. Он как-то даже сник после всех этих событий. Приезжая на работу, он часто вызывал меня в свой кабинет. И когда разговор не клеился, говорил, что плохо себя чувствует. На этот случай у меня всегда было при себе две газеты: „Вечерняя Москва“ и „Известия“, в которых публиковались расписания трудных дней и магнитных бурь. Их интересной особенностью было то, что если положить их рядом, то получалось, что все дни были плохими. И в нужный момент я просто доставал одну из газет и говорил Трушину, что сегодня тяжелый день. В ответ он справлялся о моем самочувствии. Я тоже отвечал, что неважно. Тогда он снимал трубку и звонил на дачу сыну или его жене Валентине и говорил, что сегодня по прогнозу тяжелый день, и он едет домой».

Непросто в те годы было и «Факелу», который, как мощный маховик, набравший громадные обороты и вдруг потерявший подпитку энергией, работал на выбеге, по инерции.

В августе 1992 года ракеты Грушина были впервые показаны на выставке «Мосаэрошоу» в подмосковном Жуковском на аэродроме ЛИИ, что оказалось откровением для многих. Но, несмотря на сопровождавший выставку ажиотаж, прилива на предприятия будущих ракетчиков и самолетчиков ни «Мосаэрошоу», ни последующие МАКСы не обеспечили. Единственными, кто с полным знанием дела оценивал выставленные экспонаты, были зарубежные делегации. И последовавшие вслед за этим заграничные заказы вскоре стали одним из главных способов обеспечения выживания многих ракетных фирм, в том числе и «Факела».

Грушин по-прежнему каждый день приезжал на «Факел» и советовал, изучал, размышлял. Иногда давал интервью, приезжавшим на предприятие корреспондентам, стараясь как можно более подробно изложить свое видение задач, с которыми ему доводилось сталкиваться в жизни:

«Работа по созданию ракет связана с решением тысяч проблем. Например, хорошо известно, что чем меньше масса конструкции ракеты, по сравнению с массой топлива, тем совершенней, в соответствии со всеми формулами, будет ее конструкция, тем больше будет ее скорость. И, значит, надо стремиться проектировать ракету с корпусом наименьшей массы, применять тончайшие оболочки, искать подходящий материал, ставить требования заводам. Но одно будет цепляться за другое: уменьшение толщины корпуса будет менять не только прочность и упругость, но и динамические свойства ракеты. Ведь зенитная ракета должна маневрировать, а после выгорания топлива ее большая часть становится обычной, металлической трубой, которая изгибается совсем не так, как при старте ракеты».

Говоря об этом, Грушин надеялся привлечь внимание к своему Делу новых учеников. Все последние годы жизни он искал пути того, как это сделать. Поколение ученых и конструкторов, когда-то сформированное им, также не могло рассчитывать на вечное лидерство в непрерывно меняющемся мире, только в силу того, что им довелось работать под руководством великого конструктора. Принадлежность к его школе не давала им пропуска в будущее, напротив, требовала еще большей самоотдачи, непрерывного стремления к знаниям и приобретению опыта, поиска и воспитания своих продолжателей.

Однажды Грушин процитировал слова великого ученого, академика П. Л. Капицы, с которым ему не раз доводилось встречаться в Академии наук и который в одном из своих выступлений высказал созвучные ему мысли о путях реализации преемственности:

«Безусловно, одаренных одиночек могут заменить хорошо организованные грамотные коллективы. На практике это и проще, и надежнее. Но хотя успех такой фирмы при этом полностью зависит от качеств всего коллектива, опыт подобной работы свидетельствует, что зависимость эта очень крутая, слишком чувствительна к составу участников такого объединения. Поэтому достаточно упустить хотя бы один большой талант, чтобы творческая деятельность фирмы сразу же стала менее плодотворной. Только с таким талантом коллектив способен, опережая в разумных пределах свое время, заразиться той самой творческой обстановкой, которая не требует никаких усилий ни по поддержанию рабочей обстановки, ни по своевременному выполнению плановых заданий, ни по элементарной дисциплине труда…»

И вывод, к которому пришел Грушин еще в середине 1980-х, заключался в необходимости создания собственного «питомника» для молодых технических талантов. Ведь и сам он в юношеские годы был воспитанником подобного заведения. Дом в Вольске, где размещалась профтехшкола имени Ильича, еще до революции был продан городу купцом М. Ф. Плигиным. Денег купец не взял, а повелел приобрести на них все необходимое оборудование для обучения мальчишек техническому ремеслу. С разницей в столетие Грушин повторил нравственный подвиг своего земляка. В середине 1980-х всей стране стал известен совершенно неординарный поступок Грушина, который отдал свои, накопленные за несколько десятилетий, «академические» сбережения на постройку в Химках Дома юных техников. Сам он так комментировал это решение:

«Этим я отдал дань своему юношескому увлечению – авиамоделизму, и очень хочу, чтобы у молодых химчан появилось достойное место для подобных занятий. Я когда-то начинал свои занятия, еще не понимая в полной мере, что такое модель, а потом понадобился специальный журнал. Обычный интерес, любопытство стали увлечением. Думаю иногда – не случись так, был бы на другой дорожке. И пошло бы – не понравилось, свернул. А жизнь коротка, и даже на одно увлечение ее часто не хватает. Почему мне было важно строительство именно станции юных техников? Я мог бы потратить эти средства и на библиотеку. Но я проработал со своим коллективом тридцать с лишним лет. Дети рабочих заслужили, чтобы их отцы и деды создали такую базу, дали серьезную предпосылку для развития. Да, мы до всего добирались годами, а они за одно посещение. Я считаю, что очень важны два момента. Чтобы с 8-10 лет мальчишка умел держать в руках инструмент и чтобы любой раздел науки был ему доступен. Ведь вот что вызывает у меня тревогу. Заканчивает молодой человек школу, а что он собой представляет? Специальности никакой, руками делать ничего не умеет. Все что он может – попытаться сдать экзамены и поступить в институт, чтобы вновь стать учеником. Странно и ошибочно, что мы не учим их изобретательству, конструированию. Ведь знания, которые они получат, пригодятся им в жизни, кем бы они ни были – конструкторами, программистами, учителями. Сейчас они не знают, кто создал тот или иной прибор, машину. Они зачастую уверены, что все это сделалось само собой – без драм идей, споров до хрипоты, потрясений и открытий…»

В 1990 году Дом юных техников распахнул двери для нескольких сотен молодых химчан и начал работать на будущее. В те годы Грушин надеялся, что его поступок найдет последователей не только в Химках. Время, к сожалению, распорядилось по-иному. С тех пор в стране появилось немало состоятельных людей, с энтузиазмом вкладывающих свои «скороспелые» достижения в самые рискованные мероприятия и проекты и предпочитающих не думать о ближайшем будущем, о затухающих в глазах мальчишек и девчонок творческих огоньках.

* * *

Подавляющее большинство людей знали Грушина по его работе. Из предыдущих глав о нем должно сложиться представление как о человеке жестком, иногда до жестокости, трудным в общении, сложно поддающемся на изменение своего мнения. Да, это было действительно так. Но в пределах рабочего времени. Не надо забывать, что почти вся жизнь Грушина прошла в борьбе. В борьбе за достижение высоких целей, далеко не всегда совпадающих с его личными интересами и пристрастиями. Он был человеком долга, понимающим, что от его усердия зависит благополучие государства, его народа. И это для него были не громкие слова. Он искренне и всю жизнь отдавал себя этой цели.

Р. Б. Ванников вспоминал:

«Несмотря на свое рабочее детство и юность в захолустном городке на Волге, Петр Дмитриевич был очень интеллектуальным человеком, самородком. Он очень много знал из вопросов культуры, литературы и художественного искусства. Много читал. Ему как члену ЦК КПСС присылали специальный список выпускаемых книг. Он отмечал в нем все новинки, и его помощник Ю. В. Чистяков ехал на книжную базу и привозил все заказанные книги.

Грушин не пропускал ни одной новинки в театре, но вопросами зрелищ, как правило, занималась Зинаида Захаровна. Она обладала колоссальным терпением и умела справиться с непростым характером Трушина. Обычно, когда мы с Петром Дмитриевичем ехали после работы через Москву – он на дачу, а я домой, он звонил Зинаиде Захаровне, чтобы она выходила к шоссе, где мы ее заберем. К сожалению, нередко случалось так, что, позвонив ей, он никак не мог оторваться от работы. И, несмотря на мои жалобные призывы, особенно зимой, что на улице мерзнет Зинаида Захаровна, он не выезжал, пока не заканчивал все дела. Эти совместные поездки в машине были очень интересны, по дороге мы обсуждали какой-нибудь новый спектакль, новую книгу или говорили о его внуках.

Петр Дмитриевич очень любил художественные альбомы, хорошо разбирался в живописи, так что ему всегда было не сложно подобрать подарок. Все его друзья знали, что для него лучшим подарком являются книги по искусству, альбомы с репродукциями картин известных художников. Надо было видеть, с каким благоговением он брал в руки такой подарок. Бережно укладывал его перед собой, медленно, с явным удовольствием перелистывал страницы, подо лгу останавливаясь на особенно понравившейся репродукции. Каким-то ласковым движением он проводил ладонью по этой странице, внимательно рассматривал все детали картины.

Хорошо он знал и литературу. Некоторые из его гостей, являвшихся специалистами в этой области, нередко удивлялись тому, насколько профессионально он в ней разбирался. Этим он отличался от многих известных конструкторов авиационной и ракетной техники, интересы которых чаще всего ограничивались самолетами или ракетами».

В последний период жизни, когда были достигнуты все мыслимые и немыслимые вершины творчества и признания, Грушин, как отмечали многие, стал добрее, значительно терпимее к человеческим недостаткам. О делах с ним все чаще приходилось говорить не в его кабинете, а в больнице, в санатории, на даче в подмосковной Баковке. В воскресенье туда нередко съезжались ведущие сотрудники «Факела», чтобы в обстановке молчащих телефонов и отсутствия повседневной текучки обсудить новые работы, проекты. От обычного рабочего дня такое воскресенье отличалось лишь тем, что собирались не к 8.30, а к 11 утра. Здесь, за большим столом, как раз помещались длинные кальки с компоновками новых ракет, а после обсуждения хватало места, чтобы выпить чаю, поговорить о жизни.

Петр Дмитриевич очень любил, когда к нему приезжали гости. Поводы были самые разнообразные. Его день рождения, день рождения его сына Александра Петровича или жены сына Валентины, день Петра и Павла, наиболее значимые советские праздники. Обычно собиралось человек десять-двенадцать. Обстановка за столом была самой демократичной. Петр Дмитриевич, хотя и сидел на «хозяйском» месте за торцом стола, но никаких диктаторских действий не проявлял. Более того, он крайне редко вмешивался в ход разговора, но все внимательно слушал и воспринимал. Последнее время, когда стал хуже слышать, просил говорить погромче. Чего-то сверхъестественного на столе никогда не было, но все было очень вкусно приготовлено. Выпивали понемногу, чаще всего это был настоянный на клюкве напиток, приготовленный Александром Петровичем.

В перерывах выходили в сад. Грушин водил по нему гостей, рассказывал, какие он сделал прививки фруктовым деревьям. Его желание экспериментировать проявлялось и в том, что прививки постоянно менялись. А однажды он в конце своего участка начал выращивать шампиньоны.

В заключение вечера всегда вносили огромный самовар. Не электрический, а настоящий, растопленный на щепочках, еловых и сосновых шишках. Разъезжались затемно, хозяин провожал до ворот и на прощание всегда снабжал гостей своей крупной и сладкой клубникой или чем-нибудь другим, выращенным у него в саду или огороде.

После каждой встречи у гостей надолго оставались приятные воспоминания, как будто они прикоснулись к чему-то очень значимому, незабываемому.

Была у него и живность. Какое-то время гостей встречала на даче стайка курочек. Петр Дмитриевич с любовью показывал их гостям, знал каждую чуть ли не по именам. Во главе стаи – на вид задрипанный, но очень сердитый петушок. Петухом его даже и назвать было трудно. Маленький, щупленький, какой-то кособокий, но нравом – боевой. Гостей встречал злобным криком и кидался прямо в лицо когтями. Поэтому Валентина, жена Александра Петровича, при приходе гостей всегда загоняла его метлой в курятник. Метлой, потому что он мог броситься и на хозяйку.

Был на даче и целый кошачий выводок. Старшая была очень пестрой масти, по белому были в беспорядке разбросаны пятна черного, рыжего, желтого и еще каких-то цветов. Все ее отпрыски переняли у нее этот окрас. Характер у нее был очень самостоятельный, и гуляла она сама по себе. Часто при гостях, даже зимой, в окошке гостиной, со стороны улицы, появлялась пестрая рожица, а царапанье стекла лапой означало просьбу пустить в дом. Поколений она наплодила много. То и дело в доме появлялось новое пополнение. Только его раздадут по знакомым, а там уже и новый выводок подоспел.

Но особой любовью Петра Дмитриевича пользовался дворовый пес Бобка. Как все дворовые собаки, он был от природы умницей, никогда не позволял себе облаять гостей Петра Дмитриевича, каким-то чутьем или по особому отношению к ним хозяина он понимал, что это не враги. И очень дружелюбно и приветливо их встречал. Пес очень переживал, когда Петра Дмитриевича подолгу не было, особенно последний период жизни, когда ему часто приходилось «отлеживаться» в больнице. В ночь, когда Петра Дмитриевича не стало, пса обнаружили мертвым у крыльца дачи. Не пережил смерти любимого хозяина.

У Петра Дмитриевича было два внука: Петр и Андрей. Далеко не всегда они доставляли ему радости. Но Петр Дмитриевич прощал им все, даже то, что, по мнению окружающих, прощать было нельзя. Часто можно было видеть, с каким терпением и вниманием он потихоньку беседовал с одним из внуков, во всех подробностях разбирая какие-то житейские проблемы парня.

Жизненный путь Петра Дмитриевича оборвался 29 ноября 1993 года. Буквально за два дня до его кончины на киностудии «Центрнаучфильм» изготовили первую копию фильма о нем и о предприятии, которым он руководил 38 лет. Впервые оказавшись в объективах кинокамер летом 1993 года, Грушин уже не мог позволить себе произносить длинные монологи, размышления, рассказы о прожитом и сделанном. Но, как самый строгий и мудрый учитель, он нашел возможность поставить в нем оценку себе, тому, что им было прожито:

– Жизнь прошла очень красиво!

Хоронили его всем миром на Новодевичьем кладбище. Собрались все его друзья, соратники по МКБ «Факел», представители «смежников». В тот день было морозно, но никто не уходил до последнего момента. Выступали, говорили добрые слова, прощались…

Через год на могиле Петра Дмитриевича был установлен памятник, созданный руками «факельцев». Проект памятника разработал Валентин Сергеевич Бодров, «факельский» художник, которого очень уважал Петр Дмитриевич.

Спускаются над могилой ветки плакучей березки, а рядом – Козловский, Бондарчук, Крючков, Канделаки, Даль. Символично: выдающиеся творцы искусства и выдающийся творец ракет, защитивший для них мирное небо и право работать без войны.

В декабре 1994 года улице, по которой Петр Дмитриевич 40 лет ездил на работу, и предприятию, которым он руководил, присвоили имя академика Грушина.

 
Академика Трушина, дом 33.
Вдоль дороги забор на окраине Химок.
Тишина проходной. По ночам фонари
Освещают на мраморе вбитое имя.
 
 
Его век не украдкой в делах проверял,
Дал мечту о полете, дороге крылатой.
И ему стал послушен крылатый металл,
Но грозою навис взбунтовавшийся атом.
 
 
Дело, ставшее жизнью, отмерил приказ:
В путь, укрытый от глаз, без имен и фамилий!
По иному нельзя. Дело выбрало Вас,
Чтобы небо не резали черные крылья!
 
 
Он сумел, он прошел по дороге побед.
За ракетными залпами рвались салюты.
Но не золото звезд – мудрость пройденных лет
Возвышали его до последней минуты.
 
 
Его имя попало во все словари,
Уместилось в строку на почтовом конверте:
Академика Трушина, дом 33,
Адрес мирного неба над нашей планетой.