Текст книги "Захват"

Виделось, приезжий, отринув помощь доброхота дворецкого спускается наземь, еле уловимо рычит, шествуя к ступеням крыльца; конюхи, мужчина и женщина уводят рыдван.

– Долг повелевает встречать, – молвя, усмехается Карл. – С тем, проговорив, губернатор покидает гостей. Тут же возвратившись назад, с Колтом шепчутся о чем-то, в сторонке, и чуть-чуть погодя оба, породив недовольных этим устремляются в зал. Гости ждут.

Первым изошел губернатор, вслед, пренебрежительно фыркнув к избранному обществу города приблизился Колт. «Проследуем, однако на башню», – сдержанно изрек предводитель в сторону ближайших людей. – «Странно… Это ж как понимать? – проговорилось в мозгу: – Разве что, слегка посмешил».

Темь; лестница – простая, без птичек, узкая, виток завитком, гулкий топот. Высоковато! – задыхается Карл, выведя какую-то часть людей на смотровую площадку; женщины не стали всходить.

Турн вымахал ого, с колокольню, но не высота удивляет, промелькнуло у Мёрнера, в другом – необычность: облик его башни напоминал звонницу старинного храма иноверной церковки Преображение Иисуса Христа, в угоду клерикалам закрытой: верх, как говорил архитектор, кровелька над башней – шатром. Рухнет за Невою, в Песках – в штаде сохранится краса. Лучше б колокольня стояла… Ветхая совсем, упадет.

– Ваш дом, – промолвил генерал-губернатор, Сувантскому: – Вон, за рекой. – С этим, указательный палец, яко пистолет опустился. – Видите? – прицелившись вновь: – Избы за кустами, подальше мельниц крупорушек – Усть-Лубна; около березовой рощицы, по-моему – ваша… подлинно – амбары, мысок. С турна, – продолжал, – с высоты птичьего полета, херре, получается: рядом, но, однако ж – с полмили. В некотором смысле один, – молвил, притянув кое-как, за уши сравнение, – двор; да уж; пополам на двоих с вами, господин мукомол дарованного небом имущества; коронного больше, кажется, по правде сказать.

– Опчая, выходит земля? Больше – королевской? Да? так? Не против узаконенных прав. Ежели Поневье захвачено – ты, стало быть, прав.

«Истинно-таки, – уяснил Сувантский слова генерала, сказанные кучке гостей, только что покинувших темь лестничного хода к шатру: – Необыкновенное зеркало!.. Нет, нет, господа. Не вертится. Сломалось, увы. Что-то, говорил пономарь произошло в шестернях – приняли всего лишь один отсвет, обусловленный знак, с левобережья Невы… с Камня, или как там сказал местный управитель… с Порога».

– Ну и что, господа: как вам – окружающий вид? – молвил под конец губернатор, бессменный верхогляд: – Ничего?

– С башты? А чего, ничего… Так себе, – откликнулся Колт, пренебрежительно сплюнув. – Почитай ничего дальше городка не видать; лес, да лес. Где водные протоки, деревни? А куда подевал, с дурою своей наблюдательной губу, острова? «Лучше б голубятню состроивши», – подумал купец.

Немногие взошли под шатер. Вежу временами пошатывало, или казалось. Кое-кто ощутил легкую боязнь высоты. Солнце, за Невой, притускнясь, мрачное в плену облаков сузило, к тому ж окоём. Гости почувствовали холод. Все, вместе взятое – лишь Карлу далось настроиться на птичий полет – не располагало к восторгам; вскоре пятачок на верху башни, под шатром опустел.

«С Мартою бы надо подняться», – пронеслось на уме до смерти уставшего Карла, с выходом в покои дворца – и, чередом – к вечеру, слегка отдохнув после целодневной ходьбы, связанной с показом палат, проговорив на ходу ласковое что-то слуге, провозгласил:

– К рьщарям прошу, господа, стол накрыт! в Карлмёрнерсгофриддерзал! – «Живее, кавалеры и дамы! Рукомойник в углу. Рассаживайтесь, время не ждет» – слышал, говорила жена; в следующий миг раздалось:

– Пожалуйте, пожалуйте, херрар. Спокойнее, народ, не толкаться. Успеете. Вся жизнь впереди. Верно, господин лейтенант… В общем, получается: так.

Люди разошлись по расписанным супругой местам, чуть позже в пиршественном зале дворца вспыхнули десятки свечей; вслед солнце закатилось.

111

«Начнем! Первый, глубокоуважаемые херрар и дамы тост – за госпожу херскаринну!.. сколь», – молвил по-военному громко, с тем, чтобы улегся шумок главный, председатель собрания: – Ну как, ничего? Тесно? – прицепил с хохотком, оценивая то, как расселись. – Не вижу господина Ненадобнова… Едет? в пути? Вот как, – говорнул про себя – и, пропорхав светлым, как безоблачный день взором довольного собой человека по улыбающимся лицам гостей воспроизвел сколь во здравие сидевшей напротив подлинной владычицы мыслей; та вспыхнула, смутившись на миг; Карл понял, что жена поняла.

Произошел звон загодя наполненных рейнским позолоченных кубков и серебряных чаш, все выпили, подумав о том, что славят королеву, Христину; впрочем, на призыв генерала не откликнулся пробст – мальчишество, неумная выходка, поморщился пастор, осуждая игру; «Не очень хорошо поступил», – проговорилось в душе (что значит, в переводе на молвь бесхитростную, попросту: плохо). Дальнейшие слова губернатора, отметил священник, пастырь большинства приглашенных, в общем, не коробили слух.

Сперва, наголодавшись помалкивали, в стуке ножей, потом, как завелось на пирах люд разговорился, подъев; музыка послышалась; кто, в дальней половине столов, подле рукомойника отдал должное сластям, кто мясцу, кто, в ближней половине застолья – дыням, астраханской селедке; Богстранд похвалил виноград. Кто-то из гостей горожан вспомнили заморскую родину, и кто-то – Стокгольм. Пипер завел речь о состоянии дел на переговорах с Москвой, Релинг, компаньон бургомистра, пожевав рассказал, что это за штад Ярославль.

– Кто там, в хувудштаде у вас главным, Прончищев? – изрек генерал в сторону Никиты Васильевича, в шутку.

– Чего?! За морем – у вас, не у нас. Пушкин, – председателю, Колт, – главного Борисом зовут.

«Нечего сказать: верноподданный! – поморщился Карл, думая о чем-то своем: – Вроде бы, немного смутился – бороду поскреб, но затем все-таки, прилюдно сдерзил… Веру не желает сменить…»

– Ней – Прончищов. А ты и не знал? Знай, – договорил бородач, на непонятном для некоторой части гражан свейском и, обиженный смолк: Мёрнер повернулся к племяннику, сидевшему с Мартой; малого во сто уст пытали о военной страде, Чехии, где тот побывал, нахваливали местных невест; умник лейтенант, в разговоре с Пипером припомнил побег жителей деревни Огладвы;

…Много ли ушло перебежчиков? поймали? ах, нет? Он, Карл допрашивал? Какие они? Кто им разрешил уходить?.. Женщины: вопросы, вопросы. «Эк-кая, – мелькнуло у Мёрнера, – нелепица, вздор – но, да и подчас призадумаешься как отвечать».

– Корелия? – не выдержав, Колт: – Охта? В позапрошлом году? Зря выбегли, – заметил купец.

Мёрнер: – Да, по-моему так. Вряд ли – обоснованный шаг.

– По-вашему; на деле не так, – смело возразил лейтенант: – выбрали свободу. Терпеть? Надо ли? Хороший пример, кстати для кого-то из нас, – молвил, опуская глаза. – Есть выбор добровольный и вынужденный. Этих крестьян, беженцев нетрудно понять: вынудили. Ешь, что дают? – Карстен усмехнулся. – Дерзай! Или не дано выбирать? Лучше ль – добровольное рабство? Не думаю, – достигло ушей собственника новых палат, созданных в надежде на прибыль, в будущем семейного счастья.

Мёрнер покривился:

«Н-ну хам! Выставить? – мелькнуло в душе. – Надо бы. Вот, вот: обнаглел; что это: намек на его, Карла отношения с хустру?!. В некотором смысле: король, увенчатый короною цезарь[109]109
  Откуда, древне-русское: цьсарь, и естественно: царь.


[Закрыть]. Вряд ли, полагаем дерзнул вмешиваться в частную жизнь… С выбором не шибко разгонишься, вообще говоря; уж не говоря о любви, главном для кого-то из нас: выбрать, как сказал вольнодумец, Карстен – это значит расстаться, заодно с губернаторством» – неслось на уме, скомканное ревом купца:

– Вот еще!.. Не надо терпеть. Сопротивляйся! Бор-рись! – рявкнул, исключая возможность двойного толкования слов, сказанных военным: – Дурак? Тут бросил – а потом, на Руси заново, – изрек бородач, – оное добро наживай? Зрили таковых, подо Псковом… Да и тут, в городу некоторый бегатель в русь, к лучшему порты утерял. Истинно речешь, командёр! Сказывали, всех возвернут? – Мёрнеру: – А? Ну, отвечай. Верно, али может брехня?

Богстранд, между тем отвернулся. Мёрнер облегченно вздохнул. «Кажется супруга не слышала, по счастью того, что наговорил, словоблуд, – произвелось на уме: – Новую, гляди, пустобрех в слушатели жертву сыскал… Ну-у язык!»

«Поймите, наконец очевидное, – витийствовал Карстен: – равенство главнее богатства; неужели не так? – набивал свободомыслием голову главы магистрата. – Согласны, убедил? Не совсем? Благотворительность, по-вашему – вздор? Невиданный расцвет городов, сопровождающийся ростом доходов, по-иному сказать: благоденствие народа – пустяк? Разве поделиться с другими частью своего кошелька не значит – упредить передел собственности, вынуть из рук менее богатых людей способ умножения благ с помощью огня и меча?»

– Не верится, что их отдадут; вряд ли, – отозвался на речь Колта генерал-губернатор: – Где они теперь, беглецы? – скрылись, неизвестно куда. Вы б не могли, херре Сувантский, по дружбе достать канцлеру кого-то из них? – мертвыми, сотняжку… на бедность. Лучше бы, – поправился Карл: – списочно, живьем – на бумаге, или как там сказать… Взятку предложите, риксдалеры, в конце-то концов. Справитесь; такой же, как все… промышленники, то есть. Ага?

– Вык-куси! – взревел бородач, так, что кое-кто из гостей чуть не подавился куском.

– Тиш-ше! А не то, господин… Дамы в положении, старцы… Вам, как человеку воспитанному в светской среде, – хмыкнув, произнес генерал, – так, по-людоедски, простите рявкать на своих… на людей, строже говоря, не к лицу. – Виделось, крикун воротила тысячами стал забываться, зная у кого он сидит, Мёрнер, по возможности мягче, но со всею решительностью, свойственной сану не замедлил напомнить; Сувантский, за этим притих.

В южной стороне островка прогремел, вызвав суматоху гостей пушечно-ружейный салют, окна озарил фейерверк. Многие рванулись к перилам смотровой галереи, к шорохам взлетавших ракет; лоцманы, его преподобие – священнослужитель, втайне огорченный суетностью своих прихожан, Брюринга, второй бургомистр, Колт, сумрачный от слов губернатора и несколько дам, занятых беседой с племянником владельца палат, впрочем не покинули зал.

Вот, вновь неторопливо расселись. Хмель начал действовать все больше и больше, и потом, наконец вовсе развязал языки. Чаще говорили по-свейски, слышалась порою куда менее понятная Колту, знавшему язык горожан, местных померанская молвь.

– Герр Колтссон! Что это, – изрек бургомистр, – ваша родовая имён? Прозвище, название.

– Колт! Сувантской! Ах-х ты, Пиперсон! – рявкнул по-медвежьи, ощерясь богатей мукомол, так, что повидавший немало на веку бургомистр, выпучив глаза онемел. – «Ну-у зубы! – промелькнуло в душе: – Как-то, говорили в торгу: шлант напополам перегрыз!..»

– Колт; Сувантский, – поправился Пипер.

– Прозвище? От Суванта дык. Звание – по Сванскому волоку; на Суванте живши – езеро такое, в Карьяле, – молвил, поостыв бородач: – Дед переволакивал струги-те на Узьерву-ту, плавную, из ладожских вод; посуху. А ты и не знал? Узьервою плавали к Выбору, помимо Невы. Тем же занимался отец, тоже, по изотчеству – Колт. Промысел такой, господа. Конницу держали, лошадников – рабочей народ… Там, перебралися к Неве. С юношеских пор своеземцы, русаковских кровей.

– Колт, – проговорил, опустив ложечку в карман лейтенант: – детская рубашка, по-шведски; по-нашему. Выходит, что вы, херре в прародителях – швед.

– Имя господина – от Колтушей, – изрек бургомистр: – Некогда его прародители владели поместьем где-то на пути в Нотебург, севернее Сорсы, реки: читайте окладные реестры подгородных земель, старь – книги предвоенных времен… Викингами пахнет!

– Чем, чем: финиками? Как ты сказал? – Сувантский, не веря ушам.

Пипер – своеземцу: – Людьми.

– В Колтушах, по сказкам была оная усадьба… дворок, с пашнями, – подправил купец; – так себе, худая земля. Имя и название Колтушей, по сути – одно, ежели не думать о том, что колты – золотые подвески, серьги-те, – изрек, показав пальцем на хозяйку палат.

– Чо этто, однако за люди?., фикенги, – спросил, помолчав несколько мгновений купец. – Где они, такие теперь? Выбежали в русь, али как?

– Викинги – такие народы, – просветил под смешок хустру генерал-губернатора мудрец лейтенант с видом понимавшего толк в том, что говорит знатока: – Именно они, господин, судя по всему, осушив часть непроходимых болот начали осваивать край. Вывелись, давным-предавно, встарь, от непосильных трудов.

– Нет, – Марта: – Викинги – вооруженные купцы. Путаете с кем-то; да, да. О лёйтнант, лёйтнант!.. – Качнулись, редковатые локоны, и грустно вздохнул тот, кого они волновали. – Сказанное вами, по праву человека всегда выразить свое несогласие, о чем бы ни шел в людях разговор, при своей кажущейся правдоподобности большое не то. Викинги, – продолжила хустру Мёрнера: – морские пираты, разбойники с товаром на каторгах; что правда, то правда: вымерли, успев наследить, впрочем, на страницах истории восточных земель.

– Чем? – пробормотал лейтенант; – как?

– С помощью внебрачных детей… Тоже попадете в историю, таким же путем. Не перебивайте, дружок. То есть, умножали народ, жителей прибрежных лесов. Сильных своеземцев, крестьян, вооруженных, быть может пушками, – рекла под конец, – викинги старались не грабить – с этими пускались в торги.

Все это весьма любопытно, присоединился к речам, выслушав жену генерал. Он как-то, сообщил председатель читывал, в стенах Академии Густавианы, в Дерпте кое-какие манускрипты, связанные с прошлым Невы; бесспорно, подтвердил губернатор, викинги – морские разбойники, – но лучше ли, рек: действия господ новгородцев, грабивших посредством таких же приблизительно шаек, захватнических северный люд – жителей прибрежных лесов? – молвил с хохотком на слова кончившей глаголать жены; нет; разницы почти никакой – также, меченосцы бояр плавали под видом купцов[110]110
  Речь Мёрнера, скорее всего коснулась летописных ушкуйников.


[Закрыть]; те же добыватели благ – рвущиеся к Вене и дальше, к северу полки янычар, с пушками; так что ж, горевать? Мол, де, заявил под конец обществу: грабеж – ремесло. Чем хуже, вопрошал губернатор бранники? А в целом, – ввернул, хмыкнув человеческий род? Всем свойственно, увы нападать, молвил, на мгновение вспомнив дерзостную речь мореходца.

– Викингов, – итожил хозяин, – судя по всему, перебили. Думаю, карелы расправились, – ввернул председатель: – Вроде бы… Не знаю когда. Позже, по свидетельству хроник их неисчислимое войско, не имевшее, кстати, к сведению нашей хозяйки острова ни ружей, ни пушек предало огню хувудштад – первую столицу страны; слышали, конечно; Сигтуну, – прицепил для ушей Колта, веселясь, генерал. – Кто предки господина, – изрек Мёрнер, отвернувшись от Сувантского, – трудно сказать. Викинги, друзья, но и то, кажется единственный раз… дважды побывали на Ладоге, отметил хронист, карелы обитают, как знаем в регионе Вуоксы, Ингрия, с какого-то времени – страна ижерян, там же, в старину появились кое-где новгородцы, – но, а кто проживал к северу от нашего с вами острова, так даже и мне, лучшему, – ввернул, – краеведу ничего не известно; да уж. Манускрипты молчат.

– Как бы, получается: земли предков господина, под Колтушами были ничьи, – проговорил бургомистр. – Это называется, герр наш добропорядочный дел мирный, допустимо сказать, по договоренности аншлюс.

– Чо этто? Не понял, – русак.

– Аншлюс, – пояснил Таббельсверкеринг, светло улыбнувшись Колту, – по-германски: захват; херре бургомистр соизволил выразиться несколько мягче, – присовокупил секретарь. – В общем, не обидно звучит. По-моему… Старался, для вас.

– Как ни говори, получается: прибрали к рукам; временно, – примолвил русак. – Надо же, соб-бака, – взревел Сувантский, – такое сказать! Добропор-рядочной грабеж! каково!.. Нас тут, новгородских праправнуков, – заметил купец, – тако же – немалая рать. Выгоним. У-тту, прихлебай! Тоже мне нашелся хозяин! – вскрикнул, отвернувшись от Ларса, в сторону главы городка: – Хрен; вык-кусишь! – Взрычав, толстосум складывает Пиперу шиш, тычет бургомистру в глаза, немец, откачнувшись назад силится отпихивать кукиш, лёйтнант, опустив по рассеянности в тот же карман, с ложечкою финик смеется, Фликка, от испуга визжит; Ларс, тешась представленьем хихикнул.

«Кажется, заряжен… А где? Словом, по всему очевидно не удастся пронять», – молвит про себя губернатор, подступая к ларцу.

Грохнуло;

Растаял дымок;

В потолке появляется дыра, в чашах – сор. Вопли; кутерьма утихает.

– Вам бы, господин бургомистр, – молвил на обратном пути немцу генерал-губернатор, – лучше бы, наверно не ввязываться в наши дела. Высунулись!.. Что б ни смолчать? – бросил в раздражении Карл. – Это говорится к тому, что вы еще слегка иностранец. Ну, а что касается вас, херре Сувантской, – изрек генерал, не договорив до конца, – вы, для королевства уже, как бы вам точнее сказать… Хх.

– В некотором роде – чужой… финик… То есть, лучше сказать отрезанный ломоть, господин… по-вашему, – ввернул секретарь.

– Ну-у ж нет, подвинься, – возразил бородач. – Каждому своя хомутина. Выехал – свои же потом ссадят с колесницы на грязь. Так ведь? А, Никита Васильевич? – копорскому гостю. – Нахваливай чужие подворья не слезая с печи. Как-нибудь; авось перебьемся, коль не перебьем… А чего.

Пипер, осмелев: – Ну и ну! Хват, как говорится в рядах. Сильно сказано! И даже ничуть, херре Сувантский не чтите себя, к собственной же выгоде шведом?

Тысячник: – Чег-го т-ты сказал?! Нисколько; ни на ломаный шлант. Поборемся ужо, устоим в бранничествах… Сила на силу. Мельницы, опять же, клинок пахотной земли. Не уйдем. Как думаешь, Никита Васильевич?.. И яз погожу. Выискался мне, доброхот.

– Пьемм зза обновленную рродину! Востань, землячок, – выговорил, с кубком в руке в сторону копорского гостя только что увиденный Колтом посреди горожан некто вездесущий Пекеза, дворянин без двора.

– Сколь! Прозит! Ну, даввай же, прошу.

Кто это? – подумал наместник, обернувшись на речь;

– Ларс?

– Ваше превосходительство? Не понял… Как, как? Слушаю вас… Кончил жевать.

– Тот, под рукомойником – кто?

– Рядом… Да и, кажется, пуст – капал, понемногу.

– Итак? Именно?

– Пекеза Пекезин… тот… самый. Без определенных занятий.

Карл недоуменно похмыкал; «Что же он явился, незван? – произвелось на уме. – Все-таки пришел, дождались!.. Как-то незаметно прокрался, обойдя караул. Пролаза… Прихлебатель, нахлебник, по словам горожан; можно бы сказать: паразит. В общем, неприятная личность – а, с другой стороны: выставить незваного гостя было бы весьма неприлично, да и, кажется жаль. Этого везде, пустомелю, болтуна принимают, говорил на ручье, в бывшей резиденции Ларс. Впрочем, парасит, по-латыни то же, что теперь: сотрапезник, – несколько утешился Карл; – надо полагать, не объест».

«За родину! – послышалось вновь. – Сколь! Прозит…» «Родина? Сколь проса? Шумок; трудно разобрать, – произнес, больше для себя толстосум, глядя в направлении Ларса. – Просрали мы свои палестины!»

– Как? – недопоняв, секретарь.

– Задом, – пояснил бородач: – Покаместа, – изрек, помолчав, пробуя на вкус индюшатину, – с литвою собачилися-от, за престол да собственного мужа, в болярах под шапку Мономаха искали – тут, тебе явись Делагардий… Знаемо. Слыхали во Пскове, было-че, от старых людей. Нечего сказать поспоспешествовал честной борьбе русичей за трон государя, – по миру, Пекеза – в пример, вольно и невольно пустил кое и кого русиян. В прежние года на Руси-матушке такого б не сталося, и вот почему… Так себе – индейская курица; ни рыба, ни мясо; гадость.

– С непривычки. Ну, ну; дальше, – поощрил Таббельсверкеринг.

– А вот почему. Ибо при своем, говорят, – молвил своеземец, вздохнув, – земском ополчении были, не звав з-за рубежей допомогу, полчища коронных солдат. Было, на Неве, коло Спаса воинству чинивши смотры, то бишь, – пояснил, – спектионы. Помнится, рассказывал дед: копья на версту, али две, луки, шестопёры. Всего! Как не знать? Конница, известное дело, поперёд – трубачи, кто-то из людей одвуконны, – с живостью изрек своеземец, точно стародавнее воинство представилось въявь.

– Прадед наезжал одвуконь… Што этто у тя? Отчепи. Золото? Не вижу отсель. Дай-ка подержать, раскрасавица. Не бойся, верну, – выговорил в сторону Фликки.

Можно, разрешает родитель, видя нерешительность дочери, и та подает; «Славная деньга! Корабельник, нашенской, Ывана Высилевича, – слышится рык. – Некие слова, не по-нашему – забиты… Чудно!»

– Правда, недурная вещица. Не столько дорогая, как редкая. Старинный дукат, с парусником, в дар преподнес… дар, лучше бы сказать иностранца, – молвил в пояснение Криг, таможенник, хозяин Карвилы, не договорив до конца. «Был слух, что переводчик погиб – но, да и когда б возвратился ни чему отдавать в жены оверсаттаре дочь; право же, – явилось на ум; – скользкий он какой-то, Дунаефф, не надежен… бедняк. Этот бы, наверное, Колт – Сувантский – вполне подошел: честен, тверд… Главное: богатый вдовец».

– Да… Ну так вот. К земскому, – продолжил русак, – было, говорят по сей день, в Колтушах, и также слыхал, помнится на Уткиной заводи – опричное войско, вразумлять нерадивых, правда ли, не знаю доподлинно, по сказкам отца охтинское устье знавало рати конеедов татар. Был, ежели так можно сказать благоустроенный дом; не бегали в залужскую сторону, як принято нынь. В трапезах, – отметил рассказчик далее, протяжно рыгнув, – были, в старину благочинны: не тыкались локтями в чужие брашна, едево, пердели негромко – так, чтоб не мешать разговорам, – пояснил бородач, – реже, не в пример настоящему кидались костьми. Главное, што не было распрей – были заедины; а то. Бегали, – вещал под конец, – даже при Ыване Васильевиче, – но ведь не так!.. Днесь – чуть ли не сплошной людоход, сотнями, повальное бегство. – («Надо ли бежать от хорошего? – съязвил лейтенант. – Лучше, чем у нас, в королевстве, думаю нигде не бывает»).

– Шутите, – откликнулся пастор, – молодой человек. Вряд ли. Да и, кроме того каждый понимает по-своему что лучше, что хуже, и, добавим сюда: некоторым свойственно бегать из дому без всякого повода, от мнимых обид.

Флотский: – Не понятно… гм гм. Что бы это значило, падре?

– Слышал от своих прихожан: некий обыватель, из местных трижды порывался уйти… Мелочный торговец, как будто бы. Теодор Галлузин… кажется.

– И? как? Удалось? – рыкнул, перебив толстосум.

– Невежливо!.. И трижды вернулся, херрар, не дойдя до границ. – («Дур-рень!!» – проревел бородач).

– Нет, – вздрогнув, продолжал говорить, чуточку поморщившись пробст: – Видимо причина такой, можно бы сказать нерешительности: злая судьба; рок, бедного за что-то наказывает. (Ja; ja, missöde, – повторилось, для дам).

Колт – пробсту: – Вым-мудрил! Как-кая мисюда?! Рок, думаешь за что-то наказывает? Вовсе не т-тоо!

Пламя в одночасье отставленной соседом подальше от лубненского гостя свечи дернулось, туда и сюда, в стороны, и чуть не погасло; денежный мешок, отхлебнув редкой в кабаках романеи, гаркнув продолжал бушевать; встретившись глазами с наместником, немного притих. Содержание того, что высказывал в дальнейшем речении сводилось к тому, что сперва нужно разобраться в себе, прежде чем пускаться в бега.

Кто б спорил, согласились в кружке слушателей. Ну, а чего, следовал за этим вопрос хочется от жизни ему?

Хотно не терять нажитое, получился ответ. Но и не мешало б в казну, к талерам да в сытный амбар что-то ежедень добавлять. Для прочности того, что имеется; увидел – хватай, походя, что плохо лежит. Главное, вещал своеземец, не сбиваясь на рык, по-человечески: чтоб хуже не сталось, лишнее добро ни к чему; «Зельных копиталов не надобно», – итожил богач.

Скромно, похвалил русака зачарочный мудрец, лейтенант, вызвав у кого-то смешок. Было бы нелишне спросить, молвил капитан корабля, с фиником во рту, в каковой мере многоуважаемый росс в это желаемое верит. Ни в малой? В некоторой степени, да? – рек, переспросив лейтенант; именно? Ах, даже и так: не исключает ухудшения дел? Что это, как не нерешительность? Весьма непонятно.

Разве? – отозвался не вдруг тысячник, запив романею ренским. Дело ли – питаться надеждами на верный успех? – молвил, поясняя, русак: то, что приглянулось тебе может полюбиться другим; как не знать? То же, между прочим бывает за границей, в залужье. Глазом не успеешь моргнуть – выхватят, заметил кружку слушателей лубненский гость. В будущие деньги, которых всем без исключения хочется, ввернул, зажевав ренское вино огурцом, как-то не приходится верить; уверуешь – и следом, с такой верою, изрек, помолчав Сувантский получишь под дых; «Как-то, – прицепил, с холодком: – ухнулся хороший подряд; ну. Дык перехватили… друзья». Полностью не можно, вещал даже на родню полагаться, уж не говоря о сотрудниках – и после чего, видя любопытство хозяйки, вежливо рыгнув (за плечо), сдерживая рык, изложил Марте и сидевшим околь избранным, пятку приглашенных Карлом во дворец горожан чуть ли не ученый трактат.

112

Прежде всего, – начал, не совсем вразумительно для Марты, заев горечь огурца крендельком – следует поглубже войти, влезть, как говорится с ногами в дело, за которое взялся, но никак не гадать станется ли верный успех; верное, заметил, вздохнув – разве что, единственно: смерть; вжился – и пошло, и пошло, знай себе трудись ежедень, молвил с невеликой задержкою, чтоб лучше внялось; что дергаться, заглядывать в даль? – дескать, мол зачем торопиться неизвестно к чему; рано или поздно, изрек – вытрудится некий доход.

Выгоднее, молвил, польщенный вниманием хозяйки дворца медленно работать успех. Так действовать, – продолжил, – куда выгоднее вот почему: жить малым, не мечтая о большести, ввернул богатей: значит возыметь неотъемлемое, с тем наряду, в предвидении краха, возможного в любом предприятии, вещал, применив слышанный в застолье от Пипера немецкий глагол; проще, что вполне по нутру с гибелью надежд на успех начатого дела смиряться; легче перехватывать крах, выговорил, в общем по-свейски, попивая квасок, не торопясь выговаривать иные слова, путаясь в глаголах;

О нет; вряд ли, – возразив соплеменнику, заметил: дворец. Лучшее, в любом начинании купца, но и так, в общем человека, вещал в сторону хозяйки палат: знание того, что умрешь; окончился – уже хорошо; с тем, лучше б – во единый загрёб, разом унести в небеса уйму незаконченных дел; полеживай себе, проклаждайся, где-нибудь в раю; а чего: яблоки персидские, хрен, водка – хоть не пей, хоть залейся, романея, вино; это ли тебе ни успех? Жизнь – смерть в рассрочку, смутил воображение Марты громкоговоритель купец, этот косолапый Сенека, цицерун; да уж, так.

Так; так, так. Хочется кому, али нет, вел, передохнув бородач, в будущем немало угроз, напастей всевозможного вида, еже есть нехорошестей, подножек врагов, хоть пруд тебе из них про запас, для третьей крупорушки пруди, – молвя усмехнулся делец – словом, живота состоит из череды неожиданностей; всё не учтешь. Главное, однако в другом, чуть повременив продолжал, дальше – больше удивляя хозяйку: в сицевом упорнотворении (да, так произнес, в сторону Никиты Васильевича) соль – независимость, поскольку оно, это состояние в действии не видно другим; тупое? – возразил соплеменнику: да нет, почему ж. Не думается, рек помолчав, несколько погромче купец: это состояние в действии подобно кругам полок водяной мукомольни: ночью или, скажем в туман мельничных колес не видать – с тем, приговорил для ушей хустру генерал-губернатора, некстати рыгнув, мелево идет да идет; важно лишь, – венчал говорения, – чтоб вал колеса в мельничном стану не сломался, да поток не ослаб, воля к продолжению дел; прочее – не важно, приложится само по себе.

– Понял што-нибудь, голова? Ней? – договорил, подмигнув с этим, бургомистру. – Ништо!.. Даже без единого шланту, наступи катакрах будем сохранять своеволье, – молвил, придавая лицу гордонезависимый вид.

– Ой ли? – с хохотком, бургомистр.

– Значит – лгу-у?! Да и не быв-вать рразорению! – сорвался на крик в сторону главы городка, вымолвил в сердцах мукомол, грохнув под конец кулаком, так что зазвенели судки. – Дома!.. Как-нибудь наверстаем, с прибылью, – добавил тишком, больше для себя цицерун.

– Что же вы такой, – произнес в сторону купца губернатор, мягко пожурив, – невоспитанный? Зачем бушевать? – сдержанно заметил хозяин, вспомнив, что его сотрапезник в позапрошлом году подкармливал каких-то людей, вхожих в королевский дворец: – Дома, и тем более в обществе, – продолжил, вздохнув, – громко говорить неприлично. Не принято. И, также, нельзя грохать кулаком по столешнице; а вдруг понесет кто-то из беременных дам? Дело ли – вот так разоряться, безобразить, в гостях? Лишь бы только ему выделиться чем-то своим, – проговорил Сувантскому, – из рядовых, можно бы сказать обывателей – участников пира!..

Богстранд, перебив: – По-людски. Простительная вещь на миру, в сборищах, постольку поскольку выставить себя впереди свойственно решительно всем. Но, да и не только в пирах люди норовят показать ближнему свои превосходства. Первенствовать в чем-то, посильном, да и непосильном, увы – свойство человеческой личности. По-моему, так. Этого, – вещал мореплаватель, потупив глаза, – хочется не только владельцам водяных крупорушек, но и даже, – ввернул, вскидывая взор на главу общества, – кому-то из нас.

– Помалкивайте, Карстен, заступничек… Ишшь ты, горлопан, – Колту, генерал-губернатор: – Если невозможно уйти от соревнований за место поперед остальных – первенствуйте в чем-то умеренно большом, господин… Стентор[111]111
  Подразумевался герой Древней Греции, способный кричать голосом пятидесяти взрослых людей разом, легендарная личность.


[Закрыть], или как там сказать… знаете такого, небось. Тут вам не кабак «На Углу», в коем разрешается всё, даже и, подчас мордобой.

– Да уж, – согласился купец. – Ну, так на чем остановились? А, вот, – глазом не моргнув произнес, чуточку подумав буян: – Бывший своеземец, Пекеза, дворянин без двора, ныне лизоблюд, – продолжал, в сторону главы магистрата, – выразимся так, поприличнее, в присутствии дам: сдриснул, с перепугу сошед с некогда отецких земель. Пущих притеснений, чем были от высокородных боляр в прежние года убоясь… Ну тебя отстань, мореход, не перебивай стариков…

Было кое-что – и просрал: выяснилось, як возвернулся, через год на село: пашни отошли чужакам. Двор, отданный бесплатно – сгорел… Мог не разориться, дворянь…

Пипер: – Да, наверное, так.

– Скажете: другая мисюда? Вовсе то не злая судьба, – думаю, причиной бегов стали заурядная лень, вкупе с малодушием; но; так ведь, господин енерал, – Мёрнеру:

– Отсюда растут всяческие ноги распутства. Притеснения – вздор. Силушка на то и дана, штобы супротивиться силе; вот-т тебе и все пироги. Будь крепше, – произнес, помолчав несколько мгновений русак, – мог бы постоять за свое в скорбную-ту пору отчизны, сиречь в семнадцатом году, – но, да ить не ты виноват в том, што прирожденная наша новгородцкая земь, Поневье от Руси отвалилась. Не дружные мы, русь – потому. Не соополчились, увы. Несопротивление – смерть. Ну-ка ты, охотник скажи: як сопротивляться ведмидю, в логове, коли обложен – тыкают рогатину в бок? То-то же; показывай зубы, – молвил на короткий ответ, сопровожденный кивком, весело ощерясь, купец.