Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Конгресс надежды

Доклад Георгия Димитрова обещал стать центральным событием предстоящего всемирного конгресса коммунистов. Многочисленные тексты, написанные его «летящим» почерком почти без поправок, сохранившиеся в архиве, свидетельствуют, что главные идеи, выводы и рекомендации этого документа принадлежат лично Димитрову, они выношены в течение долгих лет практической работы, наблюдений и раздумий. Вариантов доклада, подготовленных комиссией, было шесть. Каждый чем-то не устраивал докладчика и подвергался правке. Он стремился к широким и свободным формулировкам, освобождающим сознание от цеховой узости, дающим простор для дальнейших размышлений и дискуссий. «Соглашательскую позицию социал-демократии» он заменяет на «соглашательскую позицию некоторых лидеров социал-демократии», вместо «политического блока коммунистов с другой революционной партией» предлагает «с левой партией», выражению «единый фронт во главе с коммунистами» предпочитает «единый фронт совместно с коммунистами». А когда обнаруживает, что материал, подготовленный Ван Мином, представителем Компартии Китая в ИККИ, даёт более глубокую и реалистичную трактовку проблем антиимпериалистического фронта, чем текст сотрудников аппарата, без колебаний включает его в доклад.

Таким же образом готовился проект резолюции. И здесь продолжалась разноголосица, вылезали формулировки, отражавшие устаревшие представления. Даже в последнем, восьмом по счету, варианте Димитров вынужден был прибегнуть к правке, чтобы будущий проект не расходился с докладом.

В эти напряженные дни он по старой привычке обложился книгами, надеясь найти в них мудрые мысли и исторические параллели, которые позволили бы освежить привычную политическую фразеологию. Выписки из Ленина – об опасности для партии «парламентского кретинизма»… Из доклада Евгения Варги – о невозможности возврата к формам старой буржуазной демократии после крушения фашистских режимов… Особенно подробны выписки из книги Бернадинера «Философия Ницше и фашизм».

Незадолго до намеченной даты открытия конгресса Димитров и Мануильский уехали в подмосковный посёлок Барвиху, где только что вступил в эксплуатацию правительственный санаторий. Официально – для краткого отдыха перед предстоящей напряжённой работой, на самом деле – для окончательной шлифовки документов. Мануильскому был поручен доклад о ходе социалистического строительства в СССР. На первых порах они уделяли делам три-четыре часа в день, но скоро всё стало по-другому. «Часам к девяти утра в Барвиху начинали съезжаться работники Коминтерна, – вспоминала жена Мануильского Варвара Платоновна. – Стук пишущих машинок, телефонные звонки, громкие споры, горячие дискуссии по важнейшим вопросам стратегии и тактики Коминтерна – всё это ворвалось резким диссонансом в торжественную тишину санатория. Георгий Михайлович работал по 12–14 часов в сутки и, как это ни удивительно, с каждым днём выглядел всё лучше и лучше. Глаза его приобрели юношеский блеск, движения стали энергичными, молодыми»¹⁶⁵.

Эту особенность натуры Димитрова отмечает и Альфред Курелла, записавший следующую его самохарактеристику: «Лучше всего я себя чувствую тогда, когда надо преодолевать трудности, когда передо мной возникает опасность. Чем обширней и тяжелей работа, тем сильнее я чувствую себя, потому что в моей жизни постоянно бывали такие ситуации. В таких критических ситуациях у меня не бывает ни растерянности, ни страха, ни отчаяния – напротив, я собираю в себе силы и чувствую себя несравненно более сильным, чем обычно»¹⁶⁶.

В последнее воскресенье перед конгрессом Димитровы, Мануильские вместе с приехавшими в Барвиху Коларовыми отправились на прогулку в лес, подальше от истоптанных дорожек парка.

Стоял июль – страдный месяц крестьянских работ, пора, которую в России называют макушкой лета. Природа словно торопилась за отведённый ей краткий срок в полной мере показать пышный расцвет. В лесу стоял птичий гомон; солнечные лучи, словно в готическом храме, пронизывали древесные кроны и скользили по лицам людей; смоченные ночным дождём травы одаривали волнами густых ароматов.

Димитров пребывал в превосходном настроении – ловко парировал остроты Мануильского, на которые тот был большой мастак, рассказывал забавные случаи из своей жизни. Давно не доводилось нашему герою ощущать с такой полнотой зрелое счастье бытия. Верилось, что впереди будет ещё много таких дней…

Первое заседание VII конгресса Коминтерна открылось вечером 25 июля 1935 года. В рабочий президиум избрали представителей крупнейших партий, первой была названа фамилия Сталина. Среди делегатов не было многих из тех, чьё появление в президиуме десять-пятнадцать лет назад сопровождалось «громом аплодисментов», как выражались газетчики. На смену коминтерновцам первого призыва, участникам революционных боёв, пришло новое поколение коммунистов, представители молодых компартий, посланцы рабочего и национально-освободительного движения стран Востока и Латинской Америки.

Многочисленные комментаторы доклада Георгия Димитрова «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма» (он выступил 2 августа) сходятся в том, что в нём содержатся многие теоретические предпосылки и прозрения, ценность которых стала ясной лишь с течением времени¹⁶⁷. От доклада веяло духом надежды на обновление и преобразование мира, и этот свободный дух преодолевал условности терминологии, выливаясь в шиллеровский призыв «Объединяйтесь, миллионы!».

Первые попытки охарактеризовать фашизм как новый политический феномен Димитров сделал ещё в 1923 году в одной из статей о едином фронте, опубликованной в газете «Работнически вестник». Уже тогда он указал на террористический, антидемократический характер фашизма и сделал вывод о необходимости объединения усилий для борьбы с ним различных политических течений. «Фашизм вовсе не только антикоммунистичен, он в то же время и антинароден» – сформулировал он тогда важнейший вывод, подтверждённый последующим ходом событий.

Конечно, целью докладчика не являлся подробный анализ характера и особенностей фашизма по канонам академической науки, его задача состояла в том, чтобы указать пути и способы борьбы с фашизмом. Однако выдвинутое тогда развёрнутое определение стало на долгие годы классическим в обществознании. Фашизм у власти есть «открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала», – цитирует Димитров вывод XIII пленума ИККИ. Соглашаясь с ним, уточняет: «Фашизм – это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм – это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике – это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов».

Обстоятельно проанализировав причины победы фашизма и особенности фашистской власти в разных странах, Димитров ставит основной вопрос доклада: как помешать приходу фашизма к власти и как свергнуть фашистские режимы? И отвечает: первое, что следует сделать, – создать единый антифашистский фронт, добиться единства действий рабочих на каждом предприятии, в каждом районе, в каждой области, в каждой стране, во всём мире. Но это лишь начало. Димитров смело раздвигает границы единого фронта, поскольку на первый план выдвигается задача отстоять демократические свободы, права и завоевания всех трудящихся, попираемые фашистскими и диктаторскими режимами. Он видит успех дела не в одном лишь соединении усилий партий и профсоюзов двух Интернационалов; он убеждён, что такое единство окажет мощное воздействие на католических, анархистских и неорганизованных рабочих, на крестьянство, мелкую буржуазию и интеллигенцию, на угнетённые народы колониальных и полуколониальных стран. Он считает, что коммунисты обязаны добиваться кратковременных и длительных соглашений о совместных выступлениях с другими организациями, не выдвигая перед ними никаких условий, кроме одного – бороться против фашизма, наступления капитала и угрозы войны. Он предлагает небольшим революционным профсоюзам вступать в более крупные реформистские союзы или объединяться с ними на равноправных началах. Не надо бояться и постановки вопроса о слиянии профсоюзных объединений. И идти дальше – к широкому народному фронту…

В предельно открытом для всех демократических сил потоке Димитров отводит значительное место народам, борющимся за национальную независимость. И в этом случае он призывает компартии преодолевать сектантскую психологию, участвовать во всех антиимпериалистических движениях, независимо от того, кто их возглавляет.

Вполне логичен следующий тезис – о возможности, а при определённых обстоятельствах и необходимости создания правительства единого пролетарского фронта или антифашистского народного фронта. Коминтерну уже давно не приходилось обращаться к этой теме – пожалуй, с IV конгресса, выдвинувшего лозунг рабочего или рабоче-крестьянского правительства. Димитров напоминает об этом делегатам: «Ленин призывал нас 15 лет назад сосредоточить всё внимание на „отыскании перехода или подхода к пролетарской революции“. Быть может, правительство единого фронта в ряде стран окажется одной из возможных переходных форм». Ставя вопрос подобным образом, Димитров ещё не выходит за пределы привычной системы координат и как бы оговаривается, что «окончательного спасения это правительство не может принести… Спасение принесёт только советская власть!» Но решающий прорыв уже сделан, и когда жизнь повернётся новыми гранями, мысль Димитрова получит дальнейшее развитие.

Предполагая особое внимание делегатов к вопросу о возможности единых действий с социал-демократией, Димитров отводит этому вопросу целых полчаса. Один из столпов прежней догматики был сокрушён: Димитров, хотя и с оговоркой, заявляет о том, что современная социал-демократия не является главной опорой буржуазии.

Не так просто обстояло дело и с отношением коммунистов к буржуазной демократии. Димитров убеждает: являясь сторонниками демократии советской, коммунисты должны отстаивать каждую пядь буржуазных демократических свобод, на которые покушаются фашизм и буржуазная реакция. Порой трудящимся приходится выбирать не между пролетарской и буржуазной властью, а между буржуазной демократией и фашизмом – и выбор здесь предопределён: «Мы учитываем, что может наступить такое положение, когда создание правительства пролетарского единого фронта или антифашистского народного фронта станет не только возможным, но и необходимым в интересах пролетариата, и мы в этом случае без всяких колебаний выступим за создание такого правительства».

По-новому был поставлен в докладе вопрос о борьбе народов колониальных и полуколониальных стран. Димитров обратил внимание на разнообразие условий, в которых протекает эта борьба. В Бразилии, например, вопрос стоит иначе, чем в Индии и Китае, – сказываются такие факторы, как разная степень зрелости национально-освободительного движения, разная роль в нем пролетариата, разное влияние компартии. Тем не менее задачи коммунистов в этих странах имеют общий знаменатель – сплочение масс, образование широких союзов на национально-освободительной и антиимпериалистической платформе. В Бразилии – укрепление национально-освободительного альянса; в Индии – развёртывание освободительного движения против британского владычества на основе сотрудничества с Индийским национальным конгрессом; в Китае – объединение антиимпериалистических сил в борьбе против порабощения и раздела страны японскими и другими империалистами. Иными словами, в меняющейся обстановке на мировой арене исключительную важность приобретает вопрос об антиимпериалистическом едином фронте.

Необычно для своего времени звучит в докладе и проблема соотношения национального и интернационального моментов в коммунистическом движении. В 1920-е годы многие коммунистические деятели, в том числе и в СССР, фактически ставили знак равенства между понятиями патриотизма и шовинизма – отзвук Первой мировой войны. Процитировав значительный отрывок из ленинской статьи «О национальной гордости великороссов», Димитров приходит к выводу: «Мы, коммунисты, – непримиримые принципиальные противники буржуазного национализма во всех его разновидностях. Но мы не сторонники национального нигилизма и никогда не должны выступать в качестве таковых. Задача воспитания рабочих и всех трудящихся в духе пролетарского интернационализма – это одна из основных задач всякой коммунистической партии. Но тот, кто думает, что это позволяет ему и даже заставляет плевать на все национальные чувства широких трудящихся масс, тот далёк от подлинного большевизма, ничего не понял в учении Ленина по национальному вопросу. Партиям пора заявить о себе как о национальной силе, показать массам, что интересы борьбы пролетариата против отечественных угнетателей не противоречат счастливой будущности нации».

Финальная часть доклада посвящена идейному и организационному укреплению партий. Как было принято, Димитров говорит об опасности «правых» и «левых» уклонов, однако о «реформистских и легалистских иллюзиях» он упоминает походя, стандартными словами, зато «сектантство, довольное своей доктринёрской ограниченностью», разносит буквально в пух и прах. Левое сектантство уже перестало быть «детской болезнью», а превратилось в укоренившийся порок, считает он. К середине 1930-х годов рабочее движение давно выросло из пелёнок, а сектантство не изжито. Это самодовольное сектантство «не хочет и не может понять, что руководство рабочим классом со стороны коммунистической партии не достигается самотёком», что партии должны «своей повседневной массовой работой и правильной политикой заслужить, завоевать доверие рабочих масс».

За этими инвективами, фактически направленными против прежнего курса Коминтерна, стоит не только известная работа В.И. Ленина «Детская болезни „левизны“ в коммунизме», но и более далёкий по времени источник – работа Карла Маркса «Критика Готской программы». Эта работа помещена в изданном в 1935 году двухтомнике Маркса и Энгельса, который сохранился в личной библиотеке Димитрова. Готовя доклад, он подчеркнул у Маркса фразу о «социалистических сектантах» и развёрнутое примечание, объясняющее происхождение этого явления. «Первая фаза борьбы пролетариата против буржуазии отмечена сектантским движением, – писал Маркс. – Оно имеет право на существование в эпоху, когда пролетариат ещё недостаточно развился для того, чтобы действовать как класс. <…> Сектантство – это только младенчество пролетарского движения, подобно тому, как астрология и алхимия являются младенчеством науки»¹⁶⁸.

Димитров окончил доклад поздно вечером. Первая оценка доклада носила сугубо эмоциональный характер. Вот как описывала её на следующий день газета «Правда»: «Больше получаса продолжаются бурные овации. Вдруг сквозь гул аплодисментов прорываются мощные звуки „Интернационала“. Вот затихают последние строфы боевой пролетарской песни, и снова гром аплодисментов заглушает всё. Новые возгласы приветствий, крики „Рот фронт!“, „Ура!“, „Эвива!“, „Лонг лив!“ Итальянская делегация запевает боевую песню итальянских пролетариев „Аванти пополо“, за ней звучит старая революционная песня польского пролетариата „На баррикады!“, делегация Компартии Германии с поднятыми вверх сжатыми в кулак руками поёт славную песню пролетариев Берлина „Красный Веддинг“. Конгресс подхватывает и поёт вместе с французской делегацией „Карманьолу“. Китайские делегаты поют боевую песню китайских рабочих и крестьян».

То был невиданный гимн братства и надежды, в последний раз прозвучавший с такой мощью и искренностью на последнем мировом конгрессе коммунистов…

Дискуссия по докладу Димитрова открылась речью Мориса Тореза. За восемь дней выступили 76 человек, среди них и оппоненты нового курса. Но прямой атаки с их стороны не последовало. Бела Кун, правда, настаивал, что буржуазная демократия представляет собой смесь обмана и фашистского насилия, Лозовский (он по-прежнему возглавлял Профинтерн) согласился с курсом на единство профсоюзов, но непременно под началом коммунистов, Пятницкий посвятил своё выступление движению безработных, Кнорин вообще не выступал.

Многие ораторы говорили только о проблемах своих партий, ограничиваясь общими словами поддержки изложенной в докладе программы действий коммунистов. В заметках по ходу обсуждения Димитров отмечал, что в некоторых речах присутствовал схематизм в постановке вопросов о фашизме, тактике единого антифашистского фронта и правительстве народного фронта. Кое-какие возражения прозвучали при обсуждении проекта резолюции. Не случайно в своей заключительной речи Димитров критиковал «отдельных товарищей», у которых «чувствуется порой стремление подменить конкретный анализ действительности и живого опыта какой-нибудь новой схемой, какой-нибудь новой упрощённой, безжизненной формулой, представить как действительность, как существующее то, что нам желательно, но чего ещё нет на деле»¹⁶⁹. В наброске заключительной речи он выразился ещё определённее: «Теоретическое воспитание кадров ставит перед нами и настоятельную необходимость собирания и переработки международного опыта движения, и в первую очередь опыта ВКП(б)… Но и здесь главное, товарищи, не схематизировать, не шаблонизировать, помня о том, что условия царской России очень мало похожи сейчас на условия современных капиталистических и даже фашистских стран»¹⁷⁰.

Конгресс продолжался почти месяц. Поздно вечером 21 августа, когда все резолюции были обсуждены и проголосованы, лидер Итальянской компартии Пальмиро Тольятти зачитал предложения о новом составе Исполкома и Интернациональной контрольной комиссии. Затем на пленуме ИККИ были сформированы Президиум и Секретариат, заменившие прежние Президиум, Политсекретариат и Политкомиссию. По предложению Отто Куусинена генеральным секретарём ИККИ был избран Георгий Димитров. Членами Секретариата ИККИ стали Пальмиро Тольятти (Эрколи), Дмитрий Мануильский, Вильгельм Пик, Отто Куусинен, Андре Марти, Клемент Готвальд, кандидатами – Михаил Москвин, Вильгельм Флорин и Ван Мин. Список кандидатур для выдвижения в состав Секретариата был составлен лично Сталиным и утверждён Политбюро. В том же решении было записано: «Наметить генеральным секретарем Исполкома Коминтерна т. Димитрова»¹⁷¹.

Многие из старых работников ИККИ, которые с сомнением или критически отнеслись к начавшимся переменам, покинули свои посты. Пятницкий и Кнорин не были избраны в состав ИККИ, Лозовский из членов ИККИ был переведен в кандидаты. Бела Кун потерял членство в Президиуме ИККИ. Старый большевик И.А. Пятницкий, не поддержавший новую стратегическую линию, по инициативе Димитрова и Мануильского решением Политбюро ЦК ВКП(б) был отозван с должности секретаря ИККИ[70]70
  Этот факт не означал утраты доверия к Пятницкому. Показательно, что уже 16 августа 1935 г. он был назначен заведующим политико-административным отделом ЦК ВКП(б), который курировал в том числе и НКВД с его службой государственной безопасности.


[Закрыть]. Вместо него курировать отдел международной связи стал кадровый чекист Михаил Александрович Москвин (Меер Трилиссер) – «человек с невзрачным лицом и двумя холодными мерцающими глазами», по выражению одного итальянского коммуниста.

Весьма красноречив и факт избрания в состав ИККИ секретаря ЦК ВКП(б) Николая Ивановича Ежова – будущего наркома внутренних дел. По свидетельству очевидцев, когда на заключительном заседании Ежов появился в президиуме конгресса вместе со Сталиным и Молотовым, Димитрову пришлось представить его залу, поскольку тот был никому не знаком. «Вот товарищ Ежов, хорошо известный своими большими заслугами перед международным рабочим движением», – слукавил он. Участие в структурах Коминтерна Ежова и Москвина означало повышенное внимание к деятельности ИККИ со стороны НКВД.

Седьмой конгресс Коминтерна, оказавшийся последним, существенно отличается от предшествующих форумов коммунистов мира по богатству выдвинутых им идей и принятых решений, и заслуга в этом Георгия Димитрова несомненна. Вместо бездумно повторяемых прежде догматических призывов к мировой пролетарской революции и повсеместному установлению советской власти конгресс наметил реалистические, отвечавшие насущным общественным потребностям цели: борьба против фашизма за демократию, курс на создание единых рабочих, народных, антиимпериалистических фронтов. Этот комплекс предложений преодолевал двусмысленное толкование тактики единого рабочего фронта в 1920-е годы и открывал путь дальнейшему политическому и социальному творчеству, преобразующим процессам в коммунистическом и рабочем движении, полностью осуществить которые впоследствии по разным причинам не удалось.

Конгресс вызвал живой интерес в политических и общественных движениях различной ориентации и даже в правительственных кругах многих стран. Престарелый Отто Бауэр, по книгам которого Георгий Димитров постигал в юности социалистическое учение, сверял по газете «Правда» текст немецкого перевода его доклада, чтобы убедиться в достоверности прозвучавших там предложений. Леон Блюм, лидер французских социалистов, не отрицал возможности сотрудничества между двумя Интернационалами, но только при условии, если «Москва действительно хочет создать единый фронт рабочего движения», а не использует этот лозунг в качестве тактического манёвра, чтобы развалить социалистическое движение. Левые газеты Болгарии увидели в решениях VII конгресса «блестящее доказательство поражения ортодоксального марксизма», «дух оппортунизма и тонкой дипломатии».

В своём журнале «Летопись оппозиции» Троцкий, пребывавший в эмиграции, не пожалел яда, чтобы заклеймить «ужасающе скучную комедию с заранее распределёнными ролями», «плоский и вульгарный доклад Димитрова», «легализацию оппортунистического поворота в рабочем движении». Столь же яростно обличали «опасный тактический курс Коминтерна» другие приверженцы леворадикальных взглядов.

В правительственных кругах Европы и Америки сообщения дипломатов из Москвы вызвали негативную реакцию. Политика единого антифашистского фронта трактовалась ими как новая уловка для разжигания революционных настроений и подготовки коммунистических мятежей. А глава французского дипломатического представительства не преминул обратить внимание своего руководства на неясное отношение Сталина к решениям конгресса¹⁷².

Действительно, в отличие от Ленина, выступавшего на всех конгрессах Коминтерна, Сталин не только не обратился с речью к делегатам, но и не присутствовал на заседаниях (за исключением протокольного открытия и закрытия конгресса). Столь демонстративное поведение можно, конечно, объяснить снятием курса СССР на мировую революцию. Однако отношение к новому курсу Коминтерна Сталин публично не высказывал и впоследствии, хотя Коминтерн остался в сфере его постоянного внимания. В этом тяжёлом и двусмысленном молчании сквозила вероятность будущих неприятностей. Но дороги назад уже не было.