Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Двадцать второго декабря Димитров приветствовал делегатов учредительного съезда Союза народной молодёжи, в котором объединились РМС и молодёжные организации других партий Отечественного фронта. Делегаты приветствовали его искренне, со всем пылом молодых сердец, открытых будущему. И Димитров говорил с ними о будущем, о той поре, когда Болгария станет сильной, экономически развитой страной. И о том, что на достижение этой цели надо направить все здоровые силы нации, в том числе и энтузиазм молодёжи. Он поддержал движение молодёжных бригад добровольного труда. Бригады занимались прокладкой автомобильных и железных дорог, осушали болота, сооружали водохранилища. В 1947 году началось возведение первого социалистического города и промышленного центра – Димитровграда. «Мы строим город – город строит нас!» – такой лозунг провозгласила молодёжь.

Двадцать девятого декабря открылся съезд БЗНС. К тому времени Земледельческий союз уже стал единой организацией и избавился от всех, кто находился в оппозиции к власти. В приветственной речи Димитров назвал съезд необычным, потому что он проводит глубокую борозду между прошлым и настоящим, ставит все точки над «Ь>, уясняя многие основные вопросы политики и тактики союза. Секретарь БЗНС Георгий Трайков под аплодисменты зала заявил: «Коммунистическая партия получила руководящее положение в нашей стране не даром, не с чьего-то благословения, а борьбой и трудом». После съезда, на официальном ужине, кто-то поинтересовался у Димитрова, где он собирается встречать Новый год. «Дома! – усмехнулся он. – Очень хочется хорошо выспаться».

Казалось, что этот горячий декабрь никогда не кончится…

В новогоднем обращении премьер-министра к болгарскому народу прозвучала надежда: «Самые трудные и мрачные дни уже позади. Перед нами открываются светлые перспективы. Теперь мы сами – как народ и как народное государство – кузнецы своей судьбы»³³⁵. Совсем скоро ему пришлось убедиться, что он был чересчур оптимистичен.

На XIV пленуме ЦК 4 января 1948 года, когда обсуждался проект новой программы Отечественного фронта, Димитров вернул (по крайней мере, попытался вернуть) себе право на теоретическое обоснование «болгарского пути к социализму». Он сказал прямо и без обиняков: «Я читал некоторые рассуждения товарища Вылко Червенкова на последнем пленуме ЦК о развитии нашей страны и политике нашей партии, в которых нет ни грана марксизма. Там нашей партии приписаны несуществующие грехи, а подлинные ошибки и упущения не названы. От этого партия не может иметь никакой пользы».

Обосновывая свой вывод, Димитров указал, что народное восстание 9 сентября 1944 года открыло путь к социалистическим преобразованиям и коренному государственному переустройству. «Народное восстание, которое открыло путь» – такая характеристика не укладывается в марксистскую схему с традиционной дилеммой: либо буржуазно-демократическая, либо социалистическая революция. Любое восстание невозможно оценить правильно, поучал далее Димитров, если не учитывать, в какой стране, при каких обстоятельствах и в какое время оно происходило. Во время восстания 9 сентября 1944 года ещё продолжалась война против фашистской Германии, поэтому следовало избегать всего, что помешало бы единству антигитлеровской коалиции. Антифашистская вооружённая борьба под руководством коммунистов не приняла и не могла принять в Болгарии массового характера, как в Югославии, поскольку страна была сателлитом Германии. Восстание, в отличие от Октябрьской революции в России, не имело целью ликвидацию капитализма, а лишь создало условия для его ликвидации в дальнейшем. Пришлось временно делить власть с частью буржуазии; старую государственную машину нельзя было сразу разрушить, оставалось латать её и ремонтировать. Невозможно было также сразу провести национализацию предприятий, потому что приходилось считаться с известными внутренними и международными силами.

Димитров также обратил внимание на предложение Червенкова «исправить формулировку тов. Димитрова» об отношениях коммунистов с союзными партиями. «Мы должны были на первом этапе сказать, что задачи, которые стоят перед нашим народом, не могут быть решены одной партией, сколь бы сильной она ни была, а необходимо сотрудничество всех партий Отечественного фронта, общественных и прогрессивных сил нашего народа, – подчеркнул Димитров. – Было ли это верно тогда? Да, было, а теперь неверно. Благодаря той нашей правильной политике мы обеспечили те успехи, которые имеем сегодня».

Подводя итоги дискуссии, он заявил, что партия, будучи руководящей силой Отечественного фронта и всего народа, в основном, справилась со своими задачами: «Открылись блестящие возможности строительства социалистического общества в Болгарии при благословении и земледельцев как партии, и «звенарей» как партии, и экзарха как главы церкви. А для народа и для внешнего мира это имеет огромное политическое значение».

Пленум провёл реорганизацию руководящих органов партии. Их структура стала такой же, как в ВКП(б): Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК. Должность председателя ЦК была упразднена, а Георгий Димитров стал генеральным секретарем ЦК БРП(к)³³⁶.

Второго февраля Георгий Димитров выступил на II съезде ОФ с обширным докладом «Отечественный фронт, его развитие и стоящие перед ним задачи». Съезд принял решение преобразовать ОФ в единую народную общественно-политическую организацию с новой общей программой, обязательной дисциплиной и новыми выборными органами. Непосредственной целью Отечественного фронта Димитров назвал ликвидацию остатков эксплуататорской, капиталистической системы и создание в Болгарии основ социалистического общественного строя.

Все пять партий подтвердили намерение работать в рамках новой программы ОФ, подчиняясь обязательной дисциплине на основе принципа демократического централизма. С одной стороны, это позволило ликвидировать элементы коалиции и направить усилия партий к единой цели, с другой же – ограничивало их самостоятельность и ставило в подчинённое положение по отношению к БРП(к).

Воспользовавшись случаем, Димитров прокомментировал реплику советской газеты «Правда» по поводу его высказывания, сделанного 17 января. В тот день Димитров возвращался в Софию из Бухареста после подписания болгаро-румынского договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. По просьбе журналистов в поезде была устроена импровизированная пресс-конференция. Отвечая на вопрос о перспективе создания Балканской федерации, Димитров включил в её воображаемые границы Румынию, Болгарию, Югославию, Албанию, Чехословакию, Польшу, Венгрию и даже Грецию («Да-да, и Грецию!» – повторил он). Западная печать не обошла вниманием это заявление: «Москва раскрыла свои планы», «Димитров выдал коммунистический план». Поскольку в Греции ещё продолжалась гражданская война, и руководимая коммунистами партизанская армия ЭЛАС получала тайную военную помощь из Югославии и Болгарии, в заявлении Димитрова читалась угроза отторжения Эгейской Македонии в пользу северных соседей.

Секретарь Исполкома КПЮ Милован Джилас, находившийся в то время в Москве, получил указание Тито ознакомить советских руководителей с «вредным заявлением» Димитрова. Он так и поступил. «Правда» напечатала критическую реплику 28 января, и в тот же день Димитрову стало известно об этом из телеграммы секретаря ЦК ВКП(б) М.А. Суслова. По мнению редакции «Правды», говорилось в реплике, названные товарищем Димитровым страны нуждаются «не в проблематической и надуманной федерации, конфедерации и не в таможенной унии, а в укреплении своей независимости и суверенитета путём мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил, как правильно сказано об этом в известной декларации девяти коммунистических партий». Ссылка на «мнение редакции» была, конечно, для простаков: Димитров сразу понял, чей карандаш редактировал безапелляционные формулировки. Заметка «Правды» была перепечатана болгарскими газетами в сопровождении заявления Димитрова об ошибочности своего экспромта. Кроме того, Димитров отправил соответствующее письмо Сталину. И на съезде Отечественного фронта ещё раз продемонстрировал согласие с критикой, указав, что «замечания газеты „Правда“ обоснованны и являются своевременным, ценным и полезным предупреждением против возможных увлечений, неуместных и вредных для народно-демократических стран»³³⁷.

Публичным признанием ошибки, однако, дело не обошлось. В скором времени последовал вызов болгарской руководящей тройки в Москву. В дневнике названы участники состоявшегося 10 февраля разговора: «В Кремле. Сталин, Молотов, Жданов, Маленков, Зорин. С нашей стороны: Г. Д[имитров], В.К[оларов], Тр. К[остов]. От Югославии: Кардель, Джилас, Бакарич».

Эта встреча описана Милованом Джиласом в мемуарной книге «Беседы со Сталиным». После публикации дневника Димитрова стала доступна также стенографическая запись, которую вёл по ходу совещания Трайчо Костов. Согласно этой записи, Молотов заявил, что между советским правительством, с одной стороны, и болгарским и югославским – с другой, существуют серьёзные разногласия, которые проявились главным образом в трёх существенных вопросах: болгаро-югославский договор, интервью товарища Димитрова и ввод югославских войск в Албанию. Вновь прозвучал упрёк в том, что в прошлом году югославский и болгарский руководители пренебрегли советом Сталина, преждевременно согласовав союзный договор и объявив об этом. А теперь Тито без согласования с СССР собирается разместить на албано-греческой границе дивизию, что Греция воспримет как провокацию.

Но больше всего говорили о заявлении Димитрова. «В интервью был изложен далеко идущий план без всякой попытки согласовать его с кем бы то ни было… – сказал Молотов. – Это неправильно и тактически очень вредно. Этим облегчается работа создателей западного блока». Сталин в ответ на невнятные оправдания Димитрова разразился гневной тирадой: «Вы старый политический деятель. О какой ошибке можно говорить? У вас другая постановка вопроса, чего, может быть, вы сами не сознаёте. Не надо давать так часто интервью. Хотите сказать что-то новое и удивить весь свет! Говорите так, будто вы ещё генеральный секретарь Коминтерна и даёте интервью коммунистической газете. Вы даёте возможность реакционным элементам в Америке убеждать общественное мнение, что Америка не сделает ничего особенного, если создаст западный блок, потому что на Балканах есть не только блок, но и таможенный союз».

Даже в мрачном тридцать седьмом году Димитров не получал таких публичных головомоек. Джилас пишет: «Я искоса посмотрел на Димитрова: уши его покраснели, а по лицу, в местах, как бы покрытых лишаями, пошли крупные красные пятна. Редкие волосы растрепались, и их пряди мёртво висели на морщинистой шее. Мне его было жаль. Волк с Лейпцигского процесса, дававший отпор Герингу и фашизму в зените их силы, выглядел уныло и понуро»³³⁸.

Сталин не ограничился критикой, а высказал несколько позитивных соображений. По его мнению, в Восточной Европе возможны и естественны только три федерации – Югославия и Болгария, Румыния и Венгрия, Польша и Чехословакия. Трайчо Костов поинтересовался, следует ли взять курс на ускорение болгаро-югославской федерации. «Сделайте её, если хотите, хоть завтра, – ответил Сталин. – Это естественно, и мы ничего не имеем против. Мы только против комсомольских методов объединения».

Кардель осторожно возразил против ускоренного объединения «по международным причинам». Однако Сталин продолжал настаивать, попутно предложив включить в федерацию и третью страну – Албанию. Судя по дальнейшему развитию событий, югославам не понравился такой напор.

По итогам совещания был составлен протокол о взаимной консультации, обязывающий болгарское и югославское руководство впредь согласовывать все важные вопросы с советским руководством. На следующий день Димитров и Молотов скрепили его своими подписями. Главе правительства суверенной Болгарии отныне следовало быть настороже: пределы самостоятельности его суждений и поступков в эпоху послевоенной конфронтации неуклонно сужались.

Политбюро ЦК БРП(к) приняло к сведению критику Сталина и наметило в кратчайший срок приступить к созданию болгаро-югославской федерации.

Пятнадцатого марта Георгий Димитров снова в Москве. На сей раз его миссия совершенно иного свойства: он прилетел в СССР во главе большой делегации, чтобы подписать договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Наш герой считал, что ему предстоит совершить одно из главных дел жизни. Рассказывают, что перед поездкой он даже признался в своём кругу: «Подпишу этот договор – и можно умирать».

Церемония состоялась в присутствии Сталина 18 марта. От имени Советского Союза договор подписал В.М. Молотов.

Визит продолжался десять дней, и за этот срок состоялось несколько полезных встреч Димитрова и болгарских министров в Кремле и советских министерствах. Димитров устроил неформальный ужин в Мещерине с приглашением членов делегации, советских друзей и нескольких болгарских военнослужащих и студентов, обучающихся в Москве.

Об истории с интервью никто больше не вспоминал. Более того, в знак особого доверия Сталин при следующей встрече познакомил Димитрова и Коларова с донесением «доверенного лица» о секретном совещании Тито с ближайшим окружением. Согласно рабочей записи Димитрова, Тито заявил, что «развитие отношений между Советским Союзом и Югославией зашло в тупик». На том совещании обсуждался и вопрос о федерации с Болгарией. В перспективе Тито был не против такой федерации, но сейчас, заявил он, «условия для неё не созрели». Сталин проинформировал болгар о том, что СССР отозвал из Югославии всех своих советников³³⁹.

Иными словами, Тито понял, что любые союзы на Балканах возможны только под контролем СССР, и это ему не понравилось. Вряд ли Димитров этого не понимал. Но он не видел в советском патронаже ущерба для своей страны. Противодействовать Советскому Союзу и сомневаться в исторической правоте Сталина он считал не просто немыслимым для коммуниста, но и просто-напросто неразумным.

Четвёртого апреля временный поверенный в делах СССР в Болгарии К.Д. Левычкин познакомил Димитрова с полученным из Москвы совершенно секретным документом – ответом Сталина и Молотова на два письма Тито в связи с отзывом из Югославии советских военных и гражданских специалистов. В обширном послании приводились многочисленные примеры недружественных высказываний и поступков югославских партийных и государственных деятелей по отношению к советским специалистам и проводимой СССР политике. Документ стал громом среди ясного неба: ведь всего лишь полгода назад на совещании в Шклярской Порембе КПЮ ставилась в пример!

Димитров считал простительными известную самоуверенность и заносчивость Тито, который был для него не просто крупным коммунистическим деятелем и лидером соседней (братской!) страны. Ведь он был ещё и Вальтером – тем смелым упрямцем, что под угрозой ареста провёл несколько месяцев в Москве и получил благословение Димитрова на воссоздание партии, тем народным вождём, что возглавил партизанскую армию и, не получая несколько лет помощи извне, вёл успешную борьбу с оккупантами. Димитров высоко ценил заслуги Тито в прошлом и настоящем, хотя их отношения и не были окрашены сердечностью, характерной для его отношений с Пальмиро Тольятти и Вильгельмом Пиком.

Что же теперь? Теплилась надежда, что удастся найти приемлемое решение, переговорив с Тито по пути в Прагу – там предстояло подписать договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи Болгарии с Чехословакией. Встречу предложили сами югославы. Но 19 апреля на белградском вокзале Димитрова протокольно вежливо приветствовали Милован Джилас и министр иностранных дел Симич. Переговоры на высшем уровне решили провести на обратном пути делегации в Софию, однако 25 апреля, накануне отъезда из Праги, Димитров получил телеграмму из Белграда – в ней без объяснения причин говорилось о нецелесообразности обещанной встречи.

Судя по всему, Димитров был последним из руководителей стран народной демократии, кто не скрывал надежду на восстановление прежних отношений. В статье «Борьба болгарского народа за демократию и социализм», опубликованной газетой Коминформа «За прочный мир, за народную демократию!», он высказался в пользу продолжения сотрудничества Болгарии с Югославией даже без создания федерации. Двадцать пятого мая послал Тито телеграмму: «Братский привет и наилучшие пожелания по случаю Вашего дня рождения». Восемнадцатого июня Тито ответил таким же знаком внимания: «Примите мои сердечные поздравления и самые тёплые пожелания по поводу дня рождения». И всё. Наверное, Димитров был бы не против стать посредником между Москвой и Белградом, но ни та, ни другая сторона не нуждалась в посреднике.

Следующим шагом к разрыву стало направленное в Белград письмо ЦК БРП(к), в котором выражалась солидарность с критическими замечаниями в адрес югославского руководства. Поскольку строптивый Тито не признал обвинения ЦК ВКП(б) справедливыми, Сталин в конце концов решил вынести конфликт на обсуждение Коминформбюро, чтобы осудить КПЮ в назидание другим.

На второе совещание компартий в Бухарест отправились Трайчо Костов и Вылко Червенков с наказом безоговорочно солидаризироваться с ВКП(б). Выступая в прениях по докладу А.А. Жданова «О положении в Коммунистической партии Югославии», Костов сурово осудил югославов за отрицание руководящей роли ВКП(б) и СССР, националистические проявления и отступления от марксизма-ленинизма, за сокрытие экономической информации от Советского Союза. Он также весьма критически проанализировал прошлую деятельность своей партии, отметив, что политическая линия БРП(к) после Девятого сентября была правильной, но при её реализации допущены серьёзные ошибки из-за «недооценки неизбежности обострения классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму, по линии иллюзии о возможности смягчения этой борьбы в наших условиях». Костов не удержался также от прозрачных намёков на ставшие неактуальными высказывания Георгия Димитрова о «патриотических промышленниках и торговцах» и о гармоничном сочетании в экономике государственного, кооперативного и частного секторов³⁴⁰. Речь настолько понравилась Жданову, Маленкову и Суслову, что её полный текст был отправлен самолётом Сталину.

По итогам Бухарестского совещания состоялись один за другим два пленума ЦК БРП(к) под председательством Георгия Димитрова. Пятнадцатый пленум ограничился формальным одобрением резолюции совещания и поставил задачи по пропаганде и изучению документов совещания в партийной среде. Но вскоре Димитров получил письмо члена Политбюро Добри Терпешева, в котором говорилось о необходимости «политических самопризнаний» руководства партии по ряду вопросов. Это были всё те же известные вопросы, завуалированно адресованные Димитрову: идея «эры Отечественного фронта», недооценка роли партии как руководящей силы, запаздывание революционных мероприятий в политической и хозяйственной области.

Шестнадцатый пленум ЦК состоялся 12–13 июля. Чтение его резолюций и протоколов заседаний сегодня оставляет гнетущее впечатление: с пожелтевших страниц льётся поток самоуничижительных признаний «слабостей и ошибок» партии, однообразных упрёков партийному руководству и дружных переоценок прежних лозунгов. Будь это реакция на критические замечания советских товарищей, такой настрой был бы объясним. Но БРП(к) в Бухаресте никто не критиковал, тем не менее самобичевание партийной элиты продолжалось два дня.

Начало «раздиранию одежд» положил сам Димитров. Он объявил неприемлемым существующий уровень внутрипартийной демократии, при котором роль коллективного руководства, начиная с Политбюро, принижена, а большевистский метод критики и самокритики не стал ведущей движущей силой развития. Существуют трения между различными группами партийного актива – бывшими политэмигрантами, бывшими партизанами и подпольщиками и новым партийным пополнением, не обладающим достаточным политическим опытом и марксистско-ленинской подготовкой. БРП(к) некритически восприняла югославский опыт и поторопилась начать национальные преобразования в Пиринском крае, не дожидаясь создания федерации двух стран. Многие «слабости и ошибки» партии Димитров объяснил отставанием в области теоретической разработки проблем перехода от капитализма к социализму в условиях Болгарии. Он признал неверными свои высказывания о гармоничном сочетании трёх секторов народного хозяйства, о возможности смягчения классовой борьбы в переходный период, о национальном пути к социализму. Самокритичные оценки Димитрова послужили сигналом для нескольких ораторов, поставивших уже от своего имени в вину генеральному секретарю всё те же «упущения». Правда, Коларов, Костов и Червенков дружно заявили и о своей доле ответственности, как членов Политбюро, за все принятые решения.

Таким образом, Димитров публично отказался от своих неординарных идей о характере режима народной демократии и вернулся к ортодоксальным, в духе «Краткого курса истории ВКП(б)», утверждениям о неизбежности обострения классовой борьбы в переходный период к социализму и универсальности советского опыта. Почему же это произошло? Ответ содержится в том же докладе. «Руководящая роль ВКП(б) и Советского Союза, – заявил Димитров, – всегда была бесспорной истиной для руководства нашей партии. Мы вели воспитание партии и всех трудящихся в духе беспредельной верности, любви и преданности ВКП(б), Советскому Союзу, товарищу Сталину – гениальному учителю и вождю трудящихся всего мира»³⁴¹.

Болгария денонсировала договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Югославией в октябре 1949 года, уже без Димитрова³⁴².