Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Новый курс

«Los!» – этим энергичным немецким возгласом Димитров обычно обозначал момент перехода от намеченного плана к практической работе: «Начинай!» Уже 25 сентября ИККИ направил Социалистическому Рабочему Интернационалу предложение о созыве совместного совещания в связи с угрозой нападения Италии на Абиссинию (Эфиопию). «Международное положение так напряжено, опасность взрыва новой империалистической войны столь угрожающа и близка, что нельзя терять ни часа», – призывал в своем послании Димитров. Инициатива не вызвала ответа. И после того как двухсоттысячная армия Муссолини при поддержке танков и авиации вторглась в беззащитную африканскую страну, Димитров продолжал убеждать секретаря Исполкома Социнтерна

Фридриха Адлера: «Всякое дальнейшее промедление в деле установления единства действий для борьбы против начавшейся войны имело бы тяжкие последствия». Но и второе письмо осталось без ответа¹⁷³. Только 12 октября в Социинтерне рассмотрели предложение о едином фронте в защиту Абиссинии. По настоянию представителей Лейбористской партии Великобритании и социалистических партий Голландии, Дании, Швеции и Чехословакии эти предложения были отвергнуты. Стало очевидно, что ожидать быстрого и лёгкого продвижения по новому курсу не придётся…

Одновременно началась реализация замысла, которым Георгий Димитров год назад поделился со Сталиным, – упрощение громоздкой структуры Исполкома Коминтерна. Комиссию по реорганизации ИККИ возглавил Пальмиро Тольятти – фактический заместитель генсека. По его докладу Президиум ИККИ упразднил лендерсекретариаты, которые занимались оперативным руководством компартиями определённых регионов, институт представителей и инструкторов ИККИ в национальных партиях и несколько отделов. Руководство текущей работой Исполкома Коминтерна сосредоточилось в Президиуме и Секретариате. Каждый из секретарей ИККИ стал курировать группу партий и какой-либо отдел в аппарате, а также обзавёлся секретариатом, состоявшим из политических помощников и референтов. Эти секретариаты не принимали решений о политике партий, а лишь готовили проекты решений для высшего руководства ИККИ. Обязанности генерального секретаря были зафиксированы документально: готовить и ставить политические и тактические вопросы в руководящих органах ИККИ, вести переписку с компартиями, определять повестку заседаний Секретариата ИККИ, подписывать протоколы и документы руководящих органов ИККИ, наблюдать за своевременным исполнением решений руководящих органов, контролировать работу аппарата. Секретариат генерального секретаря состоял из тринадцати человек – пяти политических помощников, двух референтов и шести технических сотрудников. Среди них были и представители Компартии Китая, поскольку по распределению обязанностей Димитров получил в своё ведение вопросы, относящиеся к этой далёкой от круга его привычных интересов партии¹⁷⁴.

Рабочий ритм Георгия Димитрова был напряжённым. Генеральный секретарь обычно приезжал в ИККИ около одиннадцати часов утра, а уезжал не раньше девяти. Чтение официальных документов, газет, писем и шифровок, переговоры, совещания, приём посетителей, распоряжения, согласования, диктовка стенографистке, подготовка статей и служебных записок, телефонные звонки – и так каждую рабочую пятидневку, а порой и в выходные дни[71]71
  В 1931 г. в СССР была введена рабочая пятидневка, предусматривающая фиксированные дни отдыха – 6, 12, 18, 24 и 30 числа каждого месяца. Переход на семидневную неделю произошёл в 1940 г., и с тех пор Димитров стал аккуратно указывать в дневнике все воскресенья.


[Закрыть]. Без штата помощников справиться со всем этим валом было бы просто немыслимо. Но Димитров предпочитал не перекладывать ответственность ни на помощников, ни на ближайших соратников. Самому на сто процентов владеть ситуацией, не упуская важных мелочей, было абсолютно необходимо: в любой момент могла возникнуть потребность быстро принять решение или высказать компетентное мнение, ответить на вопрос Сталина. И в длительных отпусках, которые Димитров обычно проводил на юге, он не отключался от текущих дел. Политический помощник Светослав Колев (Сергеев) регулярно посылал ему с курьером документы и материалы.

Болгарский писатель Ефрем Каранфилов, рассуждая о менталитете своих соотечественников, заметил, что в Димитрове болгарский национальный характер воплощён в «сгущённой концентрации». «Талантливые, очень способные болгары часто недолюбливают длительную, систематическую и упорную подготовку, чёрную кухонную работу, которая не видна никому и требует самоотречения, утомительного ожидания результата, продолжительного напряжения сил, – пишет он. – Георгию Димитрову, человеку одарённому, чужд поверхностный импрессионизм, чрезмерная самоуверенность, пристрастие к поспешным выводам. Напротив – он чернорабочий, какие у нас редко встречались»¹⁷⁵.

Нетрудно заметить, что новая структура Исполкома Коминтерна оказалась схожа с построением руководящего звена ВКП(б). Повседневная работа Исполкома Коминтерна и его первого руководителя также несла отпечаток утвердившегося в СССР порядка функционирования партийно-государственного аппарата.

В архивах России и Болгарии отложились копии многочисленных писем Димитрова, адресованных Сталину. Их копии имеются и в дневнике. Начинаются эти лаконичные, на полстранички, послания, как правило, обращением «Дорогой товарищ Сталин!», заканчиваются тоже почти всегда одинаково: «С товарищеским приветом – Г. Димитров». Письма с прилагаемыми к ним документами представляют собой, в основном, просьбы согласовать проектируемые решения и акции Коминтерна, дать совет по той или иной проблеме. Сталин всегда знакомился с письмами Димитрова лично и реагировал на них, о чём свидетельствуют его краткие резолюции на возвращённых документах, телефонные звонки Димитрову или уведомления компетентных лиц о том, что по существу поднятых вопросов товарищ Сталин дал такое-то поручение.

Различные указания и предложения Сталина Димитров получал также по телефону или при личных встречах. Помимо совещаний в Кремле, актуальный вопрос мог быть обсуждён накоротке во время каких-либо мероприятий, торжеств, приёмов и застолий в узком кругу. Все высказывания вождя всегда заносились в дневник.

Самостоятельность Исполкома Коминтерна и его руководителей в принятии политических решений никогда не была полной и не могла быть таковой. Партия большевиков не только имела в III Интернационале непререкаемый авторитет и служила примером для других партий, но и финансировала Коминтерн. Димитров не видел в таком положении ничего зазорного. Коммунистический Интернационал, а не правители собственной страны, приговорившие его к виселице, являлся для него верховным законодателем и нравственным судьёй. И так считали все, кто в первые десятилетия XX века принёс на жертвенный алтарь революции свою судьбу, ничего не требуя взамен.

После VII конгресса Коминтерна Политбюро ЦК ВКП(б) прекратило выдавать прямые предписания и рекомендации зарубежным компартиям. Решения, касающиеся коммунистического и рабочего движения, стали выносить только Президиум или Секретариат ИККИ, однако наиболее принципиальные предварительно согласовывались лично со Сталиным.

Практика таких согласований при Димитрове приобрела системный характер. В деятельности Коминтерна появилось немало направлений, находящихся в русле государственных интересов СССР, что было связано с развёртыванием борьбы против наступления фашизма и угрозы войны. Но именно благодаря такому симбиозу Коминтерн при Димитрове перешёл от бесплодных дискуссий к практическим делам и обрёл свое место в реальной международной политике, о чём красноречиво свидетельствуют многочисленные документы, изданные в последние десятилетия. (Конечно, среди этих документов можно найти и такие, которые не делают чести руководству Коминтерна.) Финансовые ассигнования Коминтерну составляли, так сказать, базис этого взаимодействия. Контролировалось расходование ассигнованных средств очень строго, что видно из переписки Георгия Димитрова с ИККИ в годы его нелегальной работы в Европе. (Сам Димитров имел в то время дополнительный заработок в виде гонораров за свои многочисленные статьи в международных и иностранных изданиях.) Объём финансирования Коминтерна из госбюджета СССР в разные годы менялся; в 1930-е годы он уменьшился вследствие укрепления национальных партий и отказа от ориентации на экспорт революции.

Провозглашение нового курса, предполагавшего сотрудничество Коминтерна с некоммунистическими движениями, не означало ослабления внимания к тайной, тщательно скрываемой от посторонних глаз стороне его деятельности. Отдел международной связи остался одним из ключевых подразделений ИККИ. После VII конгресса ОМС был переименован в службу связи, подчинённую непосредственно генеральному секретарю ИККИ.

Димитров, успешно освоивший науку конспирации в годы работы в Европе, теперь получил исчерпывающее представление о масштабах нелегальной деятельности возглавляемого им учреждения. Во все концы мира хитроумными способами пересылались директивные и информационные документы, переправлялись через границы нелегалы, перевозилась агитационная и пропагандистская литература, передавались деньги в различной валюте. Значительная часть сопровождавших эту деятельность документов проходила через секретариат Димитрова, подписывалась или визировалась им росчерком «Г. Дим» или «ГД». Все депеши, отправляемые за рубеж, шифровались, независимо от того, использовались для пересылки обычные средства связи (почта, телеграф) или специальная радиосвязь и курьерская служба. Шифрованные послания подписывались, разумеется, псевдонимами. Тех, которыми раньше обходился Димитров, стало недостаточно, поскольку для каждой партии или группы партий понадобилось применять отдельные имена. Пришлось придумать едва ли не полтора десятка новых псевдонимов; лишь Гельмут был оставлен в их длинном перечне как воспоминание о страннике безвестном на европейских путях-дорогах.

Благодаря службе связи, работу которой курировал в Секретариате ИККИ Москвин, удавалось регулярно получать ценную информацию из-за рубежа. Так, письмо, отправленное 4 декабря 1935 года из Парижа неким Бель Фортером «дорогому дяде Готфриду», было посвящено как будто семейным делам. «Вы уже знаете от членов семьи, какие сообщения поступили об экзамене нашего друга Фрица, – говорилось в нём. – Мы не могли этому поверить и потому послали одного из Адамовской семьи к Бэби, чтобы на месте разузнать обо всём этом деле. Член семьи уже успел вернуться от Бэби. Бэби шлёт горячий привет и сообщает совершенно конфиденциально, что экзамен Фрица вообще не состоится. Фриц уже находится под надзором гест. Коллегия сообщила, что она больше не имеет никакого отношения к этому делу». Дальше в таком же духе приводилось множество подробностей, касающихся «экзамена для Фрица».

На самом деле письмо содержало важные сведения о судьбе Эрнста Тельмана, арестованного и заключённого в тюрьму 3 марта 1933 года. Вот как прочитал письмо «дядя Готфрид» – секретарь ИККИ Клемент Готвальд, в ведении которого находился Комитет защиты Тельмана: «Вы уже знаете от членов комитета, какие поступили сообщения о суде над Тельманом. Мы решили это проверить и послали одного из членов комитета к Розе Тельман. Роза шлет горячий привет и сообщает совершенно конфиденциально, что суд над Тельманом не состоится. Тельман находится под надзором гестапо. Суд сообщил, что он больше не имеет никакого отношения к этому делу». Далее говорилось, что заключённого уже дважды посещал Геринг, и это внушает тревогу за жизнь лидера КПГ¹⁷⁶.

По докладу Вильгельма Пика Секретариат ИККИ наметил меры по активизации кампании за освобождение Тельмана. Слушая доклад, Димитров подумал, что Гитлер явно опасается получить новый вариант Лейпцигского процесса. Гестапо, Геринг, угроза тюремного заключения без суда – как всё это было знакомо…[72]72
  В 1937 г. в зарубежной печати появились публикации о «пораженческом поведении» Тельмана. Комментируя эти слухи в письме к Сталину, Димитров сообщил, что директор Моабитской тюрьмы предложил сделку: Тельман выйдет на свободу, если публично заявит, что Гитлер ведёт спасительную для германского народа политику, и призовёт коммунистов прекратить борьбу против режима. Тельман категорически отказался, заявив в ответ, что он не Торглер (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 73, д. 18, л. 82). Суд над Эрнстом Тельманом так и не состоялся. Лидера германских коммунистов перевели в концлагерь Бухенвальд, где он был казнён 18 августа 1944 г.


[Закрыть]

Из-за обилия и важности текущих дел Димитрову пришлось оставить работу над книгой о Лейпцигском процессе. Он попытался было с помощью корреспондента «Известий» Лили Кайт (она присутствовала на «Берлинской части» процесса) переделать книгу таким образом, чтобы рассказ шёл не от первого лица, но вскоре отказался и от этого варианта. Тогда он передал свои материалы Альфреду Курелле, который написал по ним книгу «Димитров против Геринга», выдержавшую несколько изданий.

Ещё до появления этой работы в Москве была опубликована биография Георгия Димитрова, которую по заказу советского партийного издательства составила Стелла Благоева – дочь патриарха болгарской социал-демократии. Эта книга тоже многократно переиздавалась на разных языках.

Лейпцигский процесс получил отражение в первом советском антифашистском фильме «Борцы», созданном немецкими кинематографистами-политэмигрантами на студии «Межрабпомфильм». Незатейливый сюжет разыграли профессиональные актёры, певец Эрнст Буш исполнил роль судьи. Фильм интересен своими документальными вставками: Георгий Димитров произнёс перед кинокамерой фрагменты своего заключительного слова на процессе, Ромен Роллан и Анри Барбюс записали в киностудии речи, с которыми они выступали в защиту Димитрова и его товарищей. Фильм вышел на экраны в 1936 году.

Болгарская компартия формально не входила в сферу ответственности Димитрова («куратором Балкан» был Вильгельм Пик), однако даже если бы он во всеуслышание объявил о своём «невмешательстве» в дела

БКП, из этого ничего бы не вышло. Ещё в декабре 1934 года представительство БКП при ИККИ объявило Георгия Димитрова вождём партии. (Сам Димитров не поощрял употребление этого титула в применении к себе, полагая, что у коммунистов всего мира есть только один всем известный вождь.) Басил Коларов стал вторым лицом в партийной иерархии.

Обрести статус лидера партии – значит взять на себя ответственность за её будущее. А положение БКП оставалось плачевным уже многие годы. Тактическая линия нелегального ЦК, находящегося в плену левосектантских, оторванных от действительности схем, привела партию к изоляции от демократических, антифашистских сил, от рабочей массы. Голос малочисленной и обескровленной нелегальной БКП и её легального фасада – Рабочей партии – стал едва слышен.

Первый сигнал к близким переменам прозвучал в речи Георгия Димитрова на собрании, посвящённом десятилетию со дня кончины Димитра Благоева. В этой речи Димитров сделал эмоциональное заявление: «Когда в Лейпциге и Берлине перед фашистским судом я в левой руке держал процессуальный кодекс германского государства, а в правой руке – программу Коминтерна, я сражался не как тесняк, а как большевик»¹⁷⁷. Вывод из этих слов был очевиден: предстоит идейное и организационное перевооружение партии на основе большевизма. Революционные традиции и добродетели тесняков должны быть, по выражению Димитрова, «переплавлены в большевистском котле».

Первейшая задача состояла в обновлении руководства БКП. В брошюре «За поворот в партии» (1935) Димитров прямо указал, что различные сектантские, левацкие и преимущественно мелкобуржуазные элементы, рыцари революционной фразы, воспользовавшись тяжёлым нелегальным положением партии, сумели взять верх в её руководстве. Теперь Димитров уже не оборонялся и не доказывал свою правоту, как происходило во второй половине двадцатых, – теперь он наступал. Однако видеть в его грозных инвективах одно лишь желание поквитаться с бывшими гонителями – значит упрощать ситуацию. Действия левых он оценивал с политической точки зрения.

Документы свидетельствуют о намерении Димитрова сохранить для партии заблудших, но раскаявшихся в своих грехах активистов путём их перевоспитания и использования на менее ответственной работе. «Мы не можем позволить себе роскошь, особенно при наличии кадрового голода, отделять их от партии», – заявил он на одном из совещаний партийного актива. Даже своего прежнего главного критика Петра Искрова он предлагал оставить работать в Загранбюро и дать ему возможность «заниматься спокойно и самостоятельно разработкой теоретических и политических проблем партии».

В 1935 году состоялось несколько партийных собраний болгарской эмиграции, на которых Васил Коларов, Станке Димитров, Антон Иванов, Вылко Червенков и другие доверенные сотрудники Димитрова проводили новую политическую линию, требовали самокритики и самоопределения от каждого коммуниста. Никто из «молодых» не упорствовал, в чём, безусловно, немалую роль сыграл моральный авторитет лидера партии. В строчках одного из писем Антона Иванова к Димитрову читается сдержанное торжество и великодушие победителей: «Вчера к нам с Василом явился Бойко (Илия Василев. – А.П.), чтобы поделиться содержанием самокритики, с которой он намеревается выступить, и сориентироваться по партийным вопросам. Очень тихий, смиренный и уступчивый по всем линиям… Нацелили его на смелую самокритику, тем более что речь не идёт об оргвыводах и пр., а об оказании ему помощи со стороны партии»¹⁷⁸. Георгий Ламбрев обратился лично к Димитрову с письмом, в котором, помимо перечисления своих политических ошибок, признался, что распространял о нём грязные анекдоты и называл «человеком без убеждений». Сотоварищи Димитрова по скамье подсудимых Благой Попов и Васил Танев подверглись проработке за то, что не придерживались наступательной тактики во время суда. Они, так же как и Ламбрев, лишились впоследствии своих должностей в коминтерновских структурах.

Летом и осенью 1935 года в Болгарию тайно переправились четыре партийных активиста, которые впоследствии станут ближайшими сотрудниками Георгия Димитрова, – Станке Димитров (Марек), Трайчо Костов, Георгий Дамянов и Антон Югов. Задача перед ними была поставлена вполне определённая – вооружить БКП идеями VII конгресса Коминтерна, обновить и укрепить ЦК кадрами, которые, по выражению Димитрова, «не резонёрствуют, а умеют соединять революционную теорию с революционной практикой».

Первым знаком наступавших в БКП перемен стала резолюция ЦК в поддержку решений VII конгресса. Значительным тиражом были нелегально изданы и распространены доклад Георгия Димитрова и другие документы конгресса. В открытом письме, адресованном всем коммунистам и сочувствующим, ЦК обрисовал основные задачи партии. Шестой пленум ЦК БКП в резолюции, принятой по докладу Трайчо Костова, отметил наличие в стране благоприятных условий для создания народного фронта. Его платформа представляла собой общедемократические требования: восстановление действия Тырновской конституции, проведение выборов в Народное собрание, отмену антиконституционных указов правительства, роспуск всех организаций, препятствующих утверждению демократических норм жизни. Новый курс партии получил всестороннее освещение в докладе Марека.

Избранный на пленуме новый состав ЦК начал энергично восстанавливать сеть партийных организаций. К осени 1936 года численность нелегальной БКП превысила 4 тысячи человек, росла и легальная Рабочая партия, был взят курс на их объединение.

Согласно записи в дневнике, 11 сентября Димитров присутствовал на заседании Загранбюро ЦК БКП, которое вёл Коларов. Доклад сделал возвратившийся накануне из Болгарии Трайчо Костов. Георгий Димитров констатировал, что образование в Болгарии народного фронта, объединяющего коммунистов, земледельцев, социал-демократов, радикалов и другие политические группы, вполне возможно. Однако предложения о совместной борьбе за демократические права и свободы, против фашизма и угрозы войны, выдвинутые БКП через Рабочую партию, не встретили отклика ни в одной из оппозиционных партий, в том числе и в Земледельческом союзе.

Народный фронт во Франции фактически сложился 14 июля 1935 года в ходе полумиллионной антифашистской манифестации в Париже, во главе которой шли лидеры коммунистов, социалистов и радикалов – Морис Торез, Леон Блюм, Эдуард Даладье. Участники впечатляющей акции приняли торжественную клятву: добиваться разоружения и роспуска фашистских союзов, защищать демократические свободы и дело мира. Многочисленные антифашистские демонстрации состоялись и в других городах. Был образован Национальный комитет Народного фронта, возникли местные комитеты, началась разработка программы НФ. «Французская компартия показывает всем секциям Коминтерна пример того, как нужно проводить тактику единого фронта, а социалистические рабочие – пример того, что нужно делать сейчас социал-демократическим рабочим других капиталистических стран в борьбе с фашизмом», – отметил Димитров в докладе на VII конгрессе Коминтерна.

К концу года в Народном фронте состояло уже около ста организаций. Ранее враждовавшие профсоюзные объединения слились в единую Всеобщую конфедерацию труда (ВКТ), при этом ФКП отказалась от создания коммунистических ячеек внутри ВКТ. Народный фронт пришёл к парламентским выборам с привлекательной программой, в которой было провозглашены актуальные задачи: повышение жизненного уровня людей труда, создание фонда помощи безработным, демократическая налоговая реформа, роспуск фашистских лиг, право на забастовки. Росло доверие к новому курсу и в среде интеллигенции. Тем самым возникли условия для преодоления, по выражению Димитрова, «роковой изолированности самого рабочего класса от его естественных союзников в борьбе против буржуазии, против фашизма».

Майские парламентские выборы 1936 года принесли победу партиям Народного фронта – правда, с небольшим перевесом. Премьер-министром стал лидер Социалистической партии Леон Блюм. Возникла беспрецедентная ситуация: секретарь ЦК Французской компартии Жак Дюкло стал заместителем председателя нижней палаты парламента. Компартия могла получить министерские портфели и тем самым обрести рычаг влияния на внутреннюю и внешнюю политику государства. Морис Торез полагал возможным участие коммунистов в правительстве, учитывая «резкий сдвиг народных масс влево», однако его точка зрения не получила поддержки в Москве.

Подводя 19 мая итоги обсуждения в Исполкоме Коминтерна событий во Франции, Димитров подчеркнул, что правительство Леона Блюма – «ещё не правительство народного фронта в том смысле, как мы говорили на конгрессе», поэтому говорить об участии коммунистов в таком правительстве преждевременно. Он опасался, что присутствие коммунистов в правительстве вызовет яростные атаки правых сил, и неизвестно, сможет ли сохраниться при этом добытое большими трудами хрупкое согласие между партиями Народного фронта. Но Димитров допускал и такой вариант развития событий, когда коммунисты получат массовую поддержку и «может быть создано такое движение, которое приведёт к правительству народного фронта с нашим участием».

В принятом постановлении Секретариат ИККИ заострил формулировку Димитрова об участии коммунистов в правительстве: «Это вопрос не принципа, а политической целесообразности»¹⁷⁹. Торезу была отправлена телеграмма следующего содержания: в будущее правительство не входить, но всячески поддерживать его антифашистский, демократический курс. В результате Торез отказался от предложения Леона Блюма направить в правительство представителя ФКП, но пообещал содействие партии кабинету.

Димитров послал Торезу ещё и личную телеграмму. Партия должна всячески способствовать тому, чтобы политика правительства была ориентирована на борьбу против фашизма и укрепление франко-советского сотрудничества, подчеркнул он. Выдвижение последней задачи имело дополнительную мотивировку: Франция стала первым государством Запада, с которым Советский Союз подписал договор о взаимной помощи. Заключение Восточного пакта – соглашения группы стран с обязательным присутствием Франции о взаимной защите от возможной агрессии со стороны Германии – находилось в числе приоритетов внешней политики СССР.

Правительство Леона Блюма провело в жизнь многие экономические и социальные требования, записанные в программе Народного фронта, деятельность фашистских организаций была запрещена. Однако предпринимать более радикальные шаги, направленные на обуздание крупного капитала, на чём настаивали коммунисты, правительство отказалось. И в международных делах единства в Народном фронте не было: блок правительственных партий ориентировался на Великобританию, в то время как коммунисты поддерживали курс Советского Союза на создание системы коллективной безопасности.

Участие компартиий в народных фронтах означало кардинальное изменение их положения внутри государств и на международной арене. Из непримиримых оппонентов и противников политических сил иной классовой природы они превращались в партнеров и даже союзников. В начале 1936 года Коминтерн направил Жака Дюкло в Мадрид для переговоров с лидером левых социалистов Ларго Кабальеро. Возвратившись из поездки, Дюкло доложил Димитрову: «У меня сложилось убеждение, что испанцы на пороге больших событий. Кабальеро просил передать, что Народный фронт в Испании будет создан». Эти слова дорогого стоили.

Попрощавшись с Дюкло, Димитров пронумеровал листы с записями, сделанными по ходу разговора, и поместил их в нужную папку в шкафу. Подобных листков с малопонятными постороннему отрывочными фразами в его досье скопилось уже немало. Если крупные совещания стенографировались или протоколировались, и всегда можно было в случае необходимости обратиться к первоисточнику, то беседы и переговоры в узком составе, как правило, оставляли след лишь в дневнике или на отдельных листках. По старой привычке он фиксировал на таких листках также узловые моменты предстоящих выступлений, делал выписки из книг, журналов и иных источников. Потом эти краткие записи, сопровождаемые восклицательными и вопросительными знаками, загадочными геометрическими фигурами и пучками разбегающихся линий, отправлялись в шкаф, где хранились папки-досье по актуальным темам.

Соглашение о создании Народного фронта было подписано в Мадриде социалистами, коммунистами и левыми республиканцами в январе 1936 года, а 16 февраля блок левых и левоцентристских сил победил на парламентских выборах с небольшим перевесом, как во Франции. Компартия Испании, немногочисленная и недавно переболевшая «левизной», получила 17 мест, социалисты – 88.

В первые месяцы республики, когда во главе правительства находился левый республиканец Асанья, а затем его однопартиец Кирога, социалисты, контролировавшие преобладающую часть профсоюзов, позиционировали себя как наиболее радикальную революционную силу. По призыву Ларго Кабальеро, имевшего огромное влияние на массы, началось формирование рабочих батальонов. Оружие бойцам вручали по предъявлении профсоюзного билета. Западные газеты именовали перемены, происходящие в Испании, не иначе как революцией, а правительство – марксистским, красным.

Димитрову представлялось очевидным, что в стране, где действовала фашистская фаланга, где были столь сильны монархические, консервативные и клерикальные круги, не следует рассчитывать на триумфальное шествие Народного фронта. Упоение победой таило великие опасности. Нельзя ставить задачу создания советов и установления диктатуры пролетариата, нельзя заниматься конфискацией фабрик и заводов, нельзя отбирать землю у помещиков и церкви. А такого рода намерения не были редкостью и в коммунистической среде. На самом деле следовало бороться за демократические преобразования, проведение аграрной реформы, расширение гражданских свобод, очищение армии, полиции и государственного аппарата от фашистских элементов.

«Пока фашизм не будет разбит наголову, он будет стремиться к организации гражданской войны в целях срыва проведения программы Народного фронта и дискредитации последнего в глазах масс», – говорилось в директивных указаниях ИККИ, направленных Компартии Испании. Предупреждение оказалось пророческим: 18 июля группа генералов начала вооруженный мятеж, целью которого стало свержение законно избранного республиканского правительства. Большая часть офицерского корпуса приняла сторону мятежников. Растерянное правительство Кироги ушло в отставку, его сменил кабинет, составленный из одних левых республиканцев во главе с Хиралем.

При обсуждении в ИККИ положения в Испании Георгий Димитров настаивал, что Компартия Испании и в новых условиях должна действовать под флагом защиты республики, продолжать поддержку демократического режима. Когда у рабочих в руках оружие, возникает желание заменить фактически распущенную, разложившуюся армию народной милицией. Димитров настаивал на ином: надо создавать республиканскую армию, вооружённую силу государства. Только так можно разгромить мятежников.

Реалии XX века, когда идеологические учения стали играть в международных отношениях не меньшую роль, чем интересы государств и амбиции монархов, сделали неизбежной интернационализацию начавшейся в Испании гражданской войны. Правительство Испанской республики обратилось за помощью в Париж, лидер мятежников генерал Франко – в Берлин и Рим. Реакция оказалась различной: Франция и Англия объявили о невмешательстве в испанские дела и предложили странам Европы последовать их примеру; Германия и Италия направили франкистам бомбардировщики.

Единственной страной, выразившей солидарность с испанскими республиканцами, стал Советский Союз. Вернувшись с заседания Политбюро ЦК 28 августа, Димитров записал в дневнике: «Вопрос о помощи испанцам (эвентуальная] организация] интернационального] корпуса)». Направление добровольцев в Испанию и оказание политической и организационной помощи Компартии Испании стало отныне главной задачей Коминтерна на испанском направлении.

СССР поначалу воздерживался от прямой военной помощи Испанской республике, поскольку поддержал декларацию о невмешательстве в испанские события, принятую группой европейских стран. Однако беззастенчивое наращивание военной помощи мятежникам Германией и Италией, также подписавших декларацию, сделало этот документ фикцией. Бросить на произвол судьбы республику означало не только игнорировать неоднократные обращения законно избранного испанского правительства, но и дискредитировать саму идею народных фронтов. Советский Союз заявил о выходе из соглашения о невмешательстве и начал военную помощь республике. В начале октября в Картахену прибыли первые советские истребители и танки, а также 80 советских офицеров и сержантов-танкистов. Поставка вооружения для республиканской армии оплачивалась за счёт золотого запаса Испанской республики, переправленного в Москву в обстановке строгой секретности и принятого Советским Союзом в качестве депозита.

Идеологический подтекст решения о военной поддержке республики ясно прочитывается в телеграмме Сталина, адресованной генеральному секретарю ЦК КИИ Хосе Диасу: «Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают отчёт, что освобождение Испании от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего прогрессивного человечества». Телеграмму, опубликованную в «Правде», информационные агентства разнесли по всему свету. Мировая печать тотчас же заговорила о коммунистической экспансии.