Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Секретные операции

В 1942 году в Москву стали возвращаться правительственные ведомства. Поздно ночью 10 марта Димитрову позвонил Щербаков. Сообщил, что Сталин просил передать: «Пускай Димитров с группой немцев приезжает в Москву, чем скорее, тем лучше». Через час Сталин позвонил сам: «Хорошо было бы, чтобы Вы уже завтра с группой немцев были в городе».

Из дневниковой записи неясно, о каких немцах шла речь. Не сказано и о согласовании срока приезда, поскольку на то, чтобы решить основные вопросы, касающиеся переезда в Москву, и передать дела Тольятти потребовалось несколько дней.

Георгий Михайлович и Роза Юльевна возвращались домой через Куйбышев. Там на попечении Флейшманов остались дети – Митя, Фаня, Ира и Володя.

Поезд Куйбышев – Москва прибыл на Казанский вокзал 19 марта в половине одиннадцатого утра. Через час Димитров сообщил Сталину о своём прибытии и поспешил на работу.

После возвращения части сотрудников ИККИ в Москву аппарат Исполкома оказался разделённым. В Уфе под руководством Тольятти продолжали работать национальные радиоредакции, партийные школы и технические службы. Остальные подразделения оперативно развернули свою деятельность на прежнем месте, в Ростокино. Верный своему принципу вникать во все мелочи, Георгий Михайлович обошёл служебные помещения, включая столовую, поговорил с сотрудниками.

Не мог он оставить без внимания и «филиалы» – в начале июня с согласия Сталина устроил себе короткую командировку. В дневнике отразилась новизна впечатлений: вместительный «Дуглас», взявший на борт двенадцать пассажиров (среди них была и Роза Юльевна), сопровождали два истребителя; с высоты открылся изумительный вид на русские равнины, не тронутые войной. В Куйбышеве и Уфе Димитров провёл несколько совещаний – в основном, по вопросам радиопропаганды. «Привезли с собой Митю. Его радости нет границ», – не забыл отметить он в дневнике по приезде в Москву.

Первая половина 1942 года выдалась для Советского Союза неудачной в военном отношении. Красной армии не удалось перехватить стратегическую инициативу, наступательные операции на Южном и Западном направлениях привели к крупным жертвам. Блокадное кольцо вокруг Ленинграда разомкнуть не удалось, немцы продвинулись к Кавказу и Волге. На территории Украины, Молдавии, Белоруссии, республик Прибалтики и тринадцати областей Российской Федерации установился оккупационный режим. А открытие второго фронта в Западной Европе откладывалось…

Директивы ИККИ, ориентирующие европейских коммунистов на развёртывание вооружённой борьбы, не остались благими пожеланиями. Европейское антифашистское Сопротивление расширялось, обретая в разных странах разные формы – от мелких актов саботажа до крупных боевых операций партизанских соединений, как в Югославии и Греции.

Постоянные контакты с национальными отрядами Сопротивления поддерживал 1-й отдел ИККИ (бывшая служба связи), по-прежнему

подчинённый напрямую генеральному секретарю. Отдел вёл сбор политической и военной информации, готовил кадры для работы в тылу оккупированных и союзных с Германией стран, переправлял их за границу, занимался техническим обеспечением секретных операций и радиосвязи с нелегальными компартиями и зарубежными пунктами Коминтерна. Несмотря на провалы, часть пунктов удалось восстановить и даже открыть новые.

Сотрудничество Исполкома Коминтерна с Управлением внешней разведки НКВД и Разведуправлением РККА во время войны поднялось на новый уровень и стало постоянным. Коминтерн (то есть, составляющие его партии) и коммунистическая политическая эмиграция не видели в том ничего предосудительного. Ведь на повестке дня стояла борьба с фашизмом и защита страны, воплотившей (хотя и не без изъянов) социалистические идеалы. Если раньше ИККИ прибегал к помощи спецслужб, в основном, для того, чтобы срочно связаться с зарубежными адресатами или переправить через границу нелегалов, то теперь заинтересованность стала взаимной.

Как видно из дневника, Димитров регулярно встречался и обменивался письмами с начальником Управления внешней разведки НКВД старшим майором госбезопасности П.М.Фитиным, начальником Разведуправления Генштаба РККА генерал-лейтенантом Ф.И. Голиковым и сменившим вскоре его на этом посту генерал-майором А. П. Панфиловым, а также с другими сотрудниками этих ведомств. «Фитин у меня, – записывает Димитров 20 августа 1941 года. – Договорились насчёт контакта и взаимного сотрудничества в области связей с заграницей в целях усиления работы на всех участках. Поручил Фит[ину] и Соркину подработать конкретные вопросы и доложить». Через месяц: «Генер[ал] Голиков (Разведупр[авление]) о переброске активистов за рубеж, о координировании работы между Разведупр[авлением], НКВД и КИ по этим вопросам, о Китае и Маньчжурии и т. д. Договорились насчёт конкретных формальностей».

Дневник и переписка Димитрова свидетельствуют, что ИККИ стал в первые годы Отечественной войны участником своего рода разведывательного трио, а Георгий Димитров – одной из его ключевых фигур, о чём свидетельствует запись о поручении Фитину и Соркину «подработать конкретные вопросы и доложить». Уже в первые месяцы войны Димитров обнаружил нестыковки в действиях служб. «Координационного центра для этой работы вообще нет… – сетует он. – Дело ещё кустарно поставлено». Воспользовавшись очередной встречей со Сталиным в бомбоубежище на Кировской, он поставил вопрос о координации действий по партизанскому движению и саботажу за рубежом между НКВД, V управлением (разведкой Генштаба) и ИККИ. «Тов[аригци] из V Управления] хотят руководить движением. Это никуда не годится. Приедет Голиков, надо урегулировать это дело», – отреагировал Сталин. Тем самым он подтвердил, что политическое руководство антифашистской борьбой коммунистов в Европе – прерогатива Исполкома Коминтерна и, разумеется, ЦК ВКП(б).

В скором времени сформировался весьма широкий круг секретных операций, выполнявшихся в ходе сотрудничества ИККИ со спецслужбами.

Димитрову постоянно слали просьбы подобрать надёжных иностранных коммунистов для работы в Германии, Греции, Югославии, Австрии, Италии. В письмах указывалось: требуются товарищи с опытом нелегальной работы, знающие языки и жизнь стран, способные создать самостоятельные группы для получения разведывательной информации и выполнения специальных заданий. Отбор людей проводился в условиях строжайшей секретности. Сформированные национальные группы проходили интенсивную подготовку в учебных центрах ИККИ, организованных в Подмосковье и Башкирии. Заброска разведчиков осуществлялась, в основном, самолётами.

И.А. Судоплатов, неоднократно встречавшийся с Димитровым, вспоминал, что советские разведслужбы очень бережно использовали ценную агентуру из числа политэмигрантов – немцев, австрийцев, итальянцев, венгров, поляков, кто мог работать в экстремальных условиях и хорошо знал обстановку в странах Европы. Их всегда держали в особом резерве, на самый крайний случай.

В конце года 1942 года Судоплатов попросил передать ему активиста Австрийской компартии Ангермана для отправки со специальным заданием в Австрию. Димитров дал согласие, но выдвинул три условия: ценный товарищ должен быть переправлен в ближайшее время и наиболее безопасным способом; одновременно он будет исполнять и партийные задачи; потом Судоплатов «вернёт» Ангермана в распоряжение АКИ. На том и согласились.

Бывало, что требовалось найти надёжных агентов на месте, в стране. Такое задание Димитров однажды дал Вальтеру: подобрать двух человек «для работы по линии НКВД». В шифровке было разъяснено: «Задачей этих товарищей будет являться выполнение специальных разведывательных заданий на оккупированной немцами территории и в соседних странах, в частности, установление связи с находящимися там людьми указанного учреждения. Постоянное местонахождение товарищей и рации – один из районов, находящихся под властью партизан. Представьте их кандидатуры на утверждение у нас»²⁴¹.

Для приёма и сопровождения разведчиков нередко использовались нелегальные структуры Коминтерна и компартий, о чём свидетельствует, в частности, письмо Фитина Димитрову от 15 апреля 1943 года. Начальник внешней разведки просит сообщить польским товарищам, что на обусловленное место будут доставлены три человека. Их необходимо укрыть на некоторое время, снабдить документами и помочь переправиться в нужное место. Шифровка соответствующего содержания ушла из ИККИ по назначению.

Через радиостанции разведслужб ИККИ связывался с компартиями, и точно так же радиостанции и пункты связи ИККИ использовались агентами для передачи информации Центру и обратно. Как вспоминал руководитель советской разведывательной сети в Западной Европе Леопольд Треппер, в декабре 1941 года по указанию Димитрова с ним установили контакт французские коммунисты, и он посылал наиболее важные сообщения в Центр по «партийной линии связи».

В декабре 1942 года Карл (Димитров) поручил Иву (Жаку Дюкло) следующее: «Просим сообщить, какие документы должны иметь французы в Париже и на оккупированной территории Виши. Что ввели нового немцы в последнее время? Какие деньги в ходу в Париже и на юге Франции? Есть ли продкарточки и на какие продукты? Какие правила проезда по ж[елезным] дорогам, прохода по шоссе и въезда в города?»²⁴² Подобная информация была необходима и советским разведчикам, и французским политэмигрантам, готовящимся к нелегальному возвращению в страну. «Гюйо и Фромонт отправляются по линии Фитина в Лондон для нелегальной переброски во Францию, – записал Димитров 31 октября. – Дал им соответствующие указания. Также 6 000 французских] фр[анков] и 1 050 американских] долларов».

Сбор и передачу в Москву военной информации вели также партийные структуры своими силами. Жан (Георгий Димитров) 19 августа 1941 года дал Велко (Антону Иванову) поручение – добывать «через наших людей и сторонников» сведения о немецких и болгарских воинских частях, военных объектах, производстве вооружения и т. п., создавать партийную разведывательную сеть.

Информацию запрашивал и военный комиссар ГРУ, бригадный комиссар И.И. Ильичёв (впоследствии начальник Разведуправления). Однажды он попросил Димитрова поручить польским товарищам установить загруженность железных дорог эшелонами с войсками. В очередной шифровке, адресованной Финдеру[95]95
  После убийства неизвестными на варшавской улице Марцелия Новотко секретарем ЦК ППР стал Павел Финдер.


[Закрыть], поручение было конкретизировано: «Продолжайте давать данные о переброске войск и военных материалов противника. Старайтесь своевременно делать это, так как поступление этих данных с опозданием в значительной степени снижает их ценность».

В 1942 году Димитров постоянно получал из Главного разведуправления Красной Армии информацию о положении в Китае. Ещё до начала Отечественной войны при содействии Димитрова и с согласия ЦК КПК в Яньань была командирована группа сотрудников ГРУ. С помощью китайских коллег они собирали информацию о Японии, Гоминьдане и действиях 8-й армии и передавали её в Москву. Любые сведения о состоянии единого национального фронта, о военных операциях против японцев, о деятельности и планах руководства КПК и Гоминьдана имели большую ценность для анализа ситуации на восточных рубежах СССР. Поэтому практически вся поступавшая из Яньани политическая и военная информация по указанию Димитрова рассылалась заинтересованным лицам. Степень засекреченности этой информации была такова, что Димитров лишь в отдельных случаях полагал возможным ознакомить с ней своих ближайших сотрудников (в таком случае применялась формулировка «Показать таким-то»; снятие копий воспрещалось).

Время от времени между советскими разведчиками и руководством КПК возникали трения, которые Димитрову приходилось улаживать. «В нынешней ситуации особое значение приобретает работа группы советских товарищей, находящихся у вас, а также правильное сочетание их работы с вашей работой, – написал он в одном из личных посланий Мао Цзэдуну. – Просьба сообщить, обеспечена ли с вашей стороны необходимая помощь людьми, связью и пр. для успешного выполнения их специальных заданий»²⁴³. В ответе Мао заверил, что «советским товарищам» будет оказано всевозможное содействие, хотя и не преминул упомянуть о своем недовольстве некоторыми методами их работы.

Из сообщений сотрудников ГРУ, побывавших в Яньани, Димитров сделал вывод о «довольно большом неблагополучии» в руководстве партии и 8-й армии. В одном из писем Мао Цзэдуну звучит осторожная критика: «Мы знаем, что Чан Кайши и гоминдановские лидеры всячески провоцируют компартию с целью её дискредитации и изоляции, но нельзя считать правильной политику с нашей стороны, если наши люди поддаются на эти провокации, вместо того, чтобы умно реагировать на них». И вновь призвал ЦК КПК «проводить твёрдую, последовательную политику», нацеленную на улучшение взаимоотношений между Компартией и Гоминьданом, избегать всего, что могло бы обострить эти взаимоотношения²⁴⁴. В ответной телеграмме Мао сообщил, что полностью согласен с такой постановкой вопроса и уже принял меры.

Предложения о сотрудничестве КПК с Гоминьданом Димитров обсуждал 16 декабря с советским полпредом в Китае А.С. Панюшкиным.

Условились после утверждения предложений Инстанцией (обычное обозначение ЦК ВКП(б) во внутренних документах) действовать совместно. Однако на следующий день Панюшкин сообщил по телефону, что, по словам Молотова, ЦК сейчас не станет заниматься этими вопросами, но помощь китайским товарищам, в том числе и военная, будет поступать через Монголию и Синьцзян.

По мере развёртывания партизанской борьбы на оккупированной территории СССР участились контакты Димитрова с начальником Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко. По просьбе Димитрова Пономаренко дал указание перебросить трофейное оружие польским партизанам и организовать «коридор» для групп, направляемых по линии Коминтерна в Венгрию, Словакию, Чехию и Польшу. Не раз бывал в кабинете генерального секретаря ИККИ и полковник И.Г. Старинов, на счету которого были десятки успешных диверсионных операций во время гражданской войны в Испании. Приступив к подготовке крупных акций за линией фронта, он попросил Димитрова откомандировать в его распоряжение испанских товарищей, воевавших на Калининском фронте. Испанцы впоследствии показали себя прекрасными специалистами тайной войны. А Старинов стал частым гостем в Исполкоме Коминтерна и даже прочитал сотрудникам ознакомительный курс по подрывной работе и саботажу в тылу врага.

Весной 1942 года случился большой провал в Болгарской компартии. Всё началось с ареста полицией технического сотрудника ЦК. Не выдержав пыток, он выдал адреса явочных квартир. Сотрудники Военной комиссии Никола Вапцаров и Атанас Романов были схвачены 4 марта, а в последних числах апреля в засаду попали Цвятко Радойнов, Антон Иванов и Трайчо Костов. Серьёзный урон понесла вся нелегальная партийная сеть: в руках полиции оказалось около ста активистов в Софии, Пловдиве, Плевене, Варне, Бургасе и других городах.

Димитров получил краткое сообщение из Софии об аресте Радойнова и «ряда членов компартии» в начале мая; подлинные же масштабы провала стали проясняться только в июне – июле, после двух громких процессов, состоявшихся в Софии.

С 9 по 26 июня военно-полевой суд рассматривал дело по обвинению в антигосударственной деятельности двадцати семи политэмигрантов, нелегально переброшенных в Болгарию из СССР на подводных лодках и самолётах. Адвокаты попытались доказать, что обвиняемых следует считать военнопленными на том основании, что они проникли в страну, чтобы вести здесь разведывательную деятельность против Германии. Однако суд не принял во внимание аргументы защиты. «Процесс парашютистов и подводников» закончился смертными приговорами восемнадцати обвиняемым; семеро получили пожизненное заключение. Приговорённые к смерти, в том числе Цвятко Радойнов, были расстреляны в день оглашения приговора.

Суровые наказания людям, которые, в сущности, только готовились развернуть боевые акции и не успели нанести вреда режиму, опирались на обновлённое в 1941 году уголовное законодательство. Изменения, внесённые Народным собранием в ряд законов, позволили ускорить судебную процедуру и ужесточить приговоры по делам о вооружённых действиях против режима. В одном только Законе о защите государства появилась 21 новая статья, предусматривающая смертную казнь.

Второй судебный процесс, начавшийся 6 июля, получил известность как «Процесс шестидесяти двух» – по числу представших перед судом членов нелегального ЦК БРП и партийных активистов, среди которых были секретарь ЦК Трайчо Костов и член Политбюро Антон Иванов. Всем им были вменены в вину деяния, связанные с попытками насильственного изменения государственного и общественного строя в Болгарии. Суд вынес двенадцать смертных приговоров (в том числе шесть – заочно). Шестеро получили пожизненное заключение, семнадцать человек – от 10 до 20 лет тюрьмы, двадцать были оправданы.

Поэт Никола Вапцаров, сотрудник Военной комиссии ЦК, вернувшись в тюремную камеру, написал прощальное стихотворение. В нём он не оплакивает свою горькую судьбу, а приемлет смерть как неизбежность и малый эпизод в беспощадной мировой схватке:

 
Борьба неумолима и жестока,
Борьба, что называется, – эпична.
Я пал. Другой меня сменил. И только!
Что для неё какая-то там личность!
 

Из шести приговорённых к смерти пятеро были расстреляны в тоннеле Софийского стрельбища. Трайчо Костов избежал казни благодаря случайности. Светослав Балан, секретарь царя Бориса, обнаружил в судебном приговоре, поступившем на утверждение монарха, фамилию Костова – своего соученика по гимназии. Вероятно, воспоминание о юношеской дружбе толкнуло его на неординарный поступок: он попросил царя оставить жизнь коммунистическому функционеру, посланному Коминтерном в Болгарию, чтобы свергнуть царский режим. И Борис заменил Трайчо Костову смертную казнь пожизненным заключением.

Обо всём этом Димитров долго не имел полной и достоверной информации. Ему пришлось довольствоваться отрывочными сведениями,

пересылаемыми из службы Фитина и ГРУ, да скудными подробностями о ходе процессов, добытыми оставшимися на свободе сотрудниками ЦК. Правда открывалась постепенно. Лишь 16 июля_в дневнике появилась осторожная запись: «Видимо, серьёзный, большой провал. ЦК разгромлен. Множество ячеек в армии раскрыто. Это не могло случиться без наличия провокаторов в центре партии». Основания для такой догадки имелись. Осведомлённость Управления общественной безопасности о коммунистическом движении в Болгарии была поразительной. Доклад отделения «А» этого управления, подготовленный в конце 1941 года, состоит из 18 глав, подробно освещающих все стороны деятельности партии, вплоть до технической оснащённости, финансов, состава Политбюро и подлинных фамилий переправленных в Болгарию из Севастополя «парашютистов» и «подводников». «Коммунистическая опасность не только не миновала, но и увеличилась и стала устрашающей», – к такому выводу пришёл автор доклада, сохранившегося в архиве Министерства внутренних дел Болгарии.

В начале августа Димитров отредактировал и утвердил некролог памяти своего давнего и верного соратника Антона Иванова и его товарищей. Радиостанция «Христо Ботев» передала его 3 августа в виде письма группы софийских граждан.

В тексте некролога упомянут также «казнённый гестаповскими палачами болгарский патриот Владимир Займов». Генерал в отставке Владимир Займов возглавлял разветвлённую разведывательную группу, которая в 1939–1942 годах передавала в Москву ценную военную и военнополитическую информацию о Болгарии, Германии, Турции, Греции и других странах. По некоторым сведениям, Радойнов встретился с Займовым в начале 1942 года, однако сотрудничать им не довелось[96]96
  В 1972 г. Владимир Займов был удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно).


[Закрыть].

Адольф-Хайнц Бекерле, полномочный министр Третьего рейха в Болгарии и по совместительству обергруппенфюрер СС, доложил в Берлин, что операцию по раскрытию советского разведцентра успешно провели на основе германских данных болгарские коллеги. Он заверил своё непосредственное начальство в том, что циркулирующие в стране слухи о возможной высадке советского десанта и «коммунистической революции» безосновательны; болгарская полиция в курсе всех замыслов коммунистов и с большой энергией действует против них.

О причинах и последствиях провала ЦК и судьбе арестованных Димитров несколько раз говорил со своими ближайшими сотрудниками. Обсуждались и кандидатуры тех, кто должен возглавить подпольный ЦК. К началу ноября этот вопрос был согласован, и к работе в Политбюро приступили новые люди. Секретарём ЦК был назначен Антон Югов, членами Политбюро стали также Цола Драгойчева, Димитр Ганев, Йорданка Чанкова. Впоследствии в составе партийного руководства стали работать Добри Терпешев, Георгий Чанков, Христо Михайлов. Многие из них впоследствии войдут в круг близких соратников Георгия Димитрова и возглавят органы партийной и государственной власти новой Болгарии.

В Софии ещё шли судебные процессы, а в Москве на узком совещании болгарского актива Георгий Димитров поставил задачу добиться соглашения между БРП и антифашистскими группами в Земледельческом союзе, Социал-демократической, Демократической и Радикальной партии и сплотить антигитлеровский фронт. Такому объединению, сказал он, необходима политическая платформа. Проектируемое объединение получило название «Отечественный фронт». Подобно наименованию войны, которую вёл против Германии Советский Союз, это название было обращено к тому самому ценному, что выпестовано за века, – Отечеству. Проект программы ОФ был, в основном, разработан Василом Коларовым. После небольшой редактуры Димитров передал текст на радио «Христо Ботев». Несколько раз программа Отечественного фронта прозвучала в эфире под названием «Заявление руководящего деятеля компартии». При отсутствии надёжной и регулярной связи с ЦК этот открытый радиоканал стал основным средством передачи в иносказательной форме указаний для нелегальной партии болгарских коммунистов. «Слушайте и записывайте директивные статьи радио „Христо Ботев“ и руководствуйтесь ими» – повторял диктор, и большинство слушателей в Болгарии были уверены, что с ними говорит сам Георгий Димитров²⁴⁵.

В программе Отечественного фронта сформулированы три группы требований. Это разрыв с Германией, вывод болгарских войск с оккупированных территорий, обеспечение национальных интересов народа путём договорённости с другими балканскими народами и установления тесной дружбы и сотрудничества Болгарии с Советским Союзом, Англией, США и другими свободолюбивыми народами. Это освобождение всех преследуемых антифашистов, обеспечение политических прав и свобод граждан, искоренение фашистского мракобесия. Наконец это создание условий для экономического развития Болгарии как свободной и независимой страны. Отечественный фронт, говорилось в заключительной части программы, ставит своей ближайшей целью свержение нынешнего антинародного прогитлеровского правительства и создание подлинно национального правительства, способного проводить спасительную политику ОФ. Опираясь на волю и поддержку всего народа, такое правительство подготовит условия для созыва Великого народного собрания, которое определит будущую форму правления Болгарии и создаст необходимые конституционные и материальные гарантии свободы, независимости и процветания родины.

Как видно, программа ОФ строго соответствовала рекомендациям Исполкома Коминтерна для подобных документов. В ней изложены общедемократические и общенациональные задачи и нет даже намёка на перемены социально-политического строя в Болгарии и на руководящую роль коммунистов.

Серьёзной политической проблемой, вышедшей на международный уровень, стали отношения между партизанским войском Тито и отрядами четников, сформированными полковником Драголюбом (Дражей) Михайловичем из остатков разбитой югославской армии. Эмигрантское королевское правительство Югославии в Лондоне присвоило Михайловичу генеральское звание и назначило главнокомандующим «королевской армией», которая должна была сражаться против оккупантов и марионеточного правительства Недича, созданного немцами. Вальтер доложил Исполкому Коминтерна, что «партизанская армия в Югославии насчитывает около 100 тыс. человек и около 30 тыс. четников, которые являются нашими союзниками».

Однако уже через короткое время стало ясно, что цель у «главнокомандующего» совсем иная – не дать коммунистам возглавить Сопротивление и тем самым преградить им путь к власти в будущей независимой Югославии. Атакам на немецкие гарнизоны Дража Михайлович предпочёл стычки с партизанами и ожидание английской помощи. В середине декабря Вальтер сообщил в ИККИ: «Имеем все документы об измене Михайловича. Наши попытки склонить его на борьбу против немцев не удались. Когда он напал на нас в спину, мы разгромили его отряды».

Успехи партизанской армии Тито доставляли немало беспокойства эмигрантскому югославскому правительству и стоявшему за ним официальному Лондону, что стало очевидно после встречи Тито с англоюгославской миссией, добравшейся на подводной лодке до побережья Черногории. Глава миссии капитан Хадсон от имени эмигрантского правительства потребовал, чтобы Тито передал партизанские формирования под командование генерала Михайловича. Он заявил также, что правительство Великобритании обратится за содействием в этом вопросе к Советскому правительству.

Димитров, регулярно информировавший Сталина и Молотова о событиях в Югославии, направил им сообщение Вальтера о переговорах с Хадсоном. Возникла непростая ситуация. Ведь СССР не прерывал дипломатических отношений с этой страной даже после её захвата Гитлером и признал королевское правительство Югославии в изгнании, чтобы не осложнять отношения с союзной Великобританией. Поэтому Москва не могла ни открыто поддержать Тито, в том числе вооружением, ни обнаружить своё влияние на него. Оставалось заявить, что Советское правительство «не считает уместным вмешиваться в восстание в Югославии». Таким образом, партизанская армия осталась под фактическим контролем коммунистов.

Очевидно, в ответ на запрос Молотова Димитров направил ему в феврале 1942 года подробную справку о руководящем ядре Компартии Югославии. На целую страницу в справке расписана биография Тито. «Вальтер лично нам известен как способный работник и стойкий большевик», – подвёл итог его пространной характеристики Димитров. Через два месяца он послал Сталину письмо, в котором подчеркнул важность югославского участка «общего фронта борьбы против фашистких армий» и сделал вывод, что там «налицо большие возможности дальнейшего развития партизанского движения, вплоть до настоящей народной войны против оккупантов»²⁴⁶.

Шестидесятилетие наш герой встретил со смешанными чувствами. «Прямо не верится, что мне уже так много лет… – записывает он в дневнике 18 июня 1942 года. – Я стал стариком, не заметив этого… Хорошо, что официально ничего не отмечалось…»

По воспоминаниям очевидцев, сотрудники ИККИ, собравшиеся 18 июня в кабинете своего руководителя, преподнесли ему приветственный адрес. Димитров внимательно выслушал текст и, поблагодарив, заметил, что шестидесятилетие – не бог весть какая радость. Но различных приветствий и поздравлений пришло очень много, что, конечно, было приятно. Даже моряки парохода «Георгий Димитров» прислали радиограмму.

День рождения закончился домашним ужином в узком кругу: Елена, Вылко, Куусинен и Коларов с жёнами, Зинаида Гавриловна Орджоникидзе. Отсутствие за праздничным столом Тольятти, Тореза, Пика и других близких имениннику людей из состава коминтерновского руководства объяснимо: они еще пребывали в Уфе. Но отсутствие Мануильского не выглядит случайным, как и то, что его фамилия стоит в самом конце длинного списка поздравителей, что помещён в дневнике.

По всей видимости, усиленно уговаривая Димитрова в 1934 году возглавить Коминтерн, Мануильский полагал, что станет при нём негласным наставником и старшим советчиком, однако этого не произошло.

Наш герой, быстро и точно уяснивший характер отношений в высшем эшелоне власти, не счёл нужным делиться с кем-либо ни полномочиями, ни ответственностью. Временное охлаждение отношений между ними произошло в январе 1941 года. В дневнике этот эпизод описан так: «Объяснение с Мануильским. Странные заявления, как то: „Создаётся впечатление в ЦК, что я самоустраняюсь от работы. Там ничего не получают от меня, всё ты подписываешь и посылаешь. Я не смогу с тобой работать… ЦК будет решать“ и др. подобные несуразности. Видно, что-то неладное происходит. Когда я уже крепко взял работу в руки, ему становится неудобно. Надо быть готовым ко всяким неприятным неожиданностям».

Опасения Димитрова по поводу «неприятных неожиданностей» подтвердились. В том же январе сорок первого Дмитрий Захарович направил Молотову сигнал о промахе своего патрона, допущенном во время выступления перед партийным активом. Димитров упомянул об отвергнутом Болгарией предложении Советского правительства о заключении мирного договора. Мануильский шёпотом подсказал ему, что этот факт не публиковался в печати, и Димитров сделал поправку. Но Мануильскому, очевидно, захотелось выглядеть в глазах Молотова святее самого папы Римского²⁴⁷.

Сохранившийся в архиве набросок записки или устного выступления, составленный Д.З. Мануильским, добавляет выразительные штрихи к портрету представителя ВКП(б) в Коминтерне. Автор записки указывает на многочисленные упущения в работе ИККИ: Секретариат не собирается, повседневное руководство секретарями отсутствует, Готвальд выпивает, нет открытой критики недостатков, расшатывается дисциплина и т. д. Документ не датирован, но, по всей вероятности, относится к военному времени, когда в Коминтерне не очень следили за соблюдением демократических процедур. Был ли дан ход этим констатациям, осталось неизвестным, скорее всего – нет.

Затем, уже в разгар Отечественной войны, Мануильский был уязвлён тем, что его фактически отстранили от руководящей работы в ИККИ, направив в Главное Политуправление Красной армии в качестве представителя Коминтерна по делам военнопленных («на 80 % в Политуправлении, на 20 % в Коминтерне» – так оценил Димитров распределение его загрузки).

Новый год Димитровы встретили дома, в привычной семейной обстановке. Георгий Михайлович подвёл итог в дневнике: «Тяжёлый, суровый, но замечательный год уходит из истории! Год – по своему значению для будущего человечества – равняющийся многим десятилетиям!»