Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Ныне не существует сомнений в том, что «дело Петкова» было сфабриковано в МВД Болгарии при непосредственном участии прикомандированных к этому ведомству советских «специалистов». Ликвидация оппозиции произошла тем способом, что дал быстрый и стопроцентный результат в Советском Союзе в 1930-е годы. Стержневую роль сыграл замысел связать политическую деятельность Петкова с реальными и вымышленными антигосударственными планами нелегальных офицерских организаций и иностранных спецслужб. В ходе следствия лидер объединённой оппозиции не признал выдвинутые следствием обвинения, сославшись на отсутствие документальных доказательств. Особенно остро реагировал он на обвинение в причастности к планам государственного переворота. Но, несмотря на слабую доказательную базу, 16 августа суд приговорил Николу Петкова к смертной казни через повешение.

Димитров в это время находился в Москве. Его вынужденный отпуск продолжался больше трёх месяцев. Причиной стало серьёзное ухудшение здоровья. Медицинское обследование, проведённое в Софии 7 мая, подтвердило целый букет различных заболеваний, в том числе диабет, признаки цирроза печени и атеросклероза. Сформулированный в протоколе вывод гласил: «Состояние медленно ухудшается вследствие постоянного физического и умственного переутомления»³²³. Рекомендацию врачей о немедленном длительном лечении в специализированном медицинском учреждении и отдыхе удалось выполнить только в августе. Как водится, Димитров рассчитывал использовать поездку в СССР с пользой для дела. Так и получилось.

Предзнаменованием удач стал первый же вечер, точнее – ночь, которую он провёл в обществе Сталина на Кунцевской даче. За столом никого, кроме них двоих, не было, что Димитров расценил как знак особого расположения к нему. Разговор получился обстоятельный и откровенный. «Долго беседовали по ряду вопросов… – подвёл Димитров в дневнике итог этой единственной в своем роде встречи со Сталиным. – Сидели до 5 часов утра, закусывая и поднимая маленькими рюмками тосты друг за друга, и сердечно попрощались, чтобы повстречаться вновь».

Сталина беспокоила безопасность южных границ Болгарии, поскольку он считал главными для Болгарии и Югославии не внутренние, а внешние угрозы со стороны враждебных Греции и Турции. Сталин пообещал предоставить Болгарии ещё один дивизион пограничных катеров и помощь в организации военно-морского флота, обучении моряков, вооружении армии и пограничных войск. Вызвал министра обороны Н.А. Булганина и дал ему соответствующие указания.

По поводу договорённостей с югославами в Бледе Сталин заявил, что не следовало торопиться и поднимать шум, а надо было провести переговоры после ратификации мирного договора болгарским парламентом. Американцы и англичане могут воспользоваться ситуацией, чтобы усилить военную помощь своим союзникам на Балканах. «Что касается помощи со стороны СССР, – записал слова Сталина Димитров, – то она затруднена тем обстоятельством, что Болгария воевала на стороне Гитлера, и мы не можем не считаться с этим фактом, когда такая помощь оказывается открыто. Часто приходится искать другие, окольные пути. Но помогать будем».

В данном случае явно имелась в виду военная помощь. Но и в экономическом сотрудничестве существовали острые проблемы, которые Димитров не замедлил изложить. Советские специалисты, пожаловался он, часто действуют в рамках ведомственных интересов, завышая экспортные цены и занижая цены на болгарский импорт, не учитывают политическое положение и значение Болгарии для СССР. Сталин посетовал: «О многих вещах мне не говорят подробно. Приходят ко мне и говорят, что то-то и то-то согласовано, и я утверждаю. Если будут особые затруднения при решении подобных вопросов с нашими органами, обращайтесь прямо ко мне».

К утру круг обсуждаемых вопросов расширился далеко за пределы советско-болгарских отношений. Речь зашла о «плане Маршалла». В середине июля в Париже состоялась Европейская экономическая конференция, где представители шестнадцати стран обсудили выдвинутый государственным секретарём США Джорджем Маршаллом план восстановления Европы. Сначала Москва рекомендовала дружественным государствам принять участие в конференции, однако вскоре отозвала рекомендацию. В письме, направленном в ЦК БРП(к), прямо говорилось, что под видом выработки плана восстановления Европы инициаторы конференции хотят создать западный блок с включением в него Западной Германии. При этом возникает угроза для суверенитета и экономической самостоятельности малых стран³²⁴. Конечно, такая перспектива не могла устроить Кремль. (Как показали дальнейшие события, прогноз подтвердился.)

Ночной разговор на сталинской даче имел важные последствия. Димитров направил Сталину три письма по экономическим вопросам. В Кремле состоялось большое совещание по болгарским делам. В нём участвовали Сталин, члены правительства и военачальники, с болгарской стороны – Георгий Димитров, начальник Генерального штаба Иван Кинов и командующий военным флотом Болгарии Кирилл Халачев. На совещании были приняты все предложения болгар о поставках вооружений, в том числе танков, отпускные цены наполовину снижены и предоставлена рассрочка по платежам.

«Имел продолжительную беседу с Дружковым, – немедленно поделился Димитров новостью с Костовым. – Видимо, он доволен тем, как развиваются у нас дела. Готов оказать нам всяческую возможную помощь»³²⁵.

«Что касается моего лечения, то понадобилось первую неделю употребить для улаживания наших вопросов, и только позавчера прибыл в Барвиху, – пояснил он в следующем письме от 18 августа. – Договорился со здешними профессорами, что мне проведут краткий курс лечения до первого сентября. Тогда я вернусь на десяток дней в Софию и после этого пройду добавочное лечение от 2 до 3 недель»³²⁶.

Получилось же по-иному. Чрезвычайная ситуация в Болгарии заставила Димитрова обратиться напрямую к Сталину. «В Болгарии уже третий год подряд из-за засухи виды на урожай крайне неблагоприятны, – сообщил он 1 сентября. – В этом году будет собрано не более 40 процентов от среднего урожая. При этом запасы для армии почти исчерпаны. Чтобы восстановить отчасти эти запасы и обеспечить для населения среднюю хлебную норму 350 граммов, необходимо дополнительно по меньшей мере 100 тысяч тонн пшеницы.

Население в большой тревоге. Разумеется, враги используют это положение, чтобы создавать новые затруднения правительству. Англо-американцы ведут большую пропаганду, что только Америка может спасти болгарский народ от голода».

Накануне празднования третьей годовщины новой власти Димитров сообщил в Софию, что есть надежда на удовлетворение просьбы, однако Микоян только в конце сентября пообещал, что зерно будет поставлено в Болгарию на условиях займа. В СССР люди тоже голодали; пшеница была более ценным стратегическим товаром, чем оружие…

Надежда Димитрова на кратковременную отлучку в Софию рухнула окончательно, когда начальник Лечебно-санитарного управления Кремля профессор П.И. Егоров огласил заключение консилиума: три одновременно протекающих патологических процесса (сердечно-сосудистый, сахарная болезнь и воспаление жёлчного пузыря в острой форме) требуют интенсивного лечения как минимум в течение месяца.

В тот день, 17 сентября, Димитрова навестили приехавшие из Софии Вылко Червенков и редактор газеты «Работническо дело» Владимир Поптомов. Их фамилии вновь упоминаются в дневнике через два дня: «Составил конспект доклада Червенкова и Поптомова (от имени ЦК на предстоящем коммунистическом совещании). По этому поводу имел с ними продолжительную беседу». Следующая запись: «Червенков и Поптомов вылетели к месту совещания компартий европейских стран».

Эти несколько строк означали подготовку судьбоносного для стран «новой демократии» события – совещания девяти компартий в Польше, где было учреждено Информационное бюро коммунистических и рабочих партий, известное как Коминформ. Трудно сказать, когда и у кого возникла идея создания нового международного центра компартий. Владимир Дедиер, биограф Тито, утверждает, что югославский лидер высказывал эту мысль Сталину в 1945 году. О необходимости иметь интернациональную межпартийную структуру говорил в 1946 году Матьяш Ракоши. В дневнике Георгия Димитрова есть запись, датированная 6 июня 1946 года: «Куусинен – беседовали с ним по вопросу о создании идеологического центра коммунистических] партий в Париже». Во время одной из встреч с болгарской делегацией Сталин обмолвился, что восстанавливать Коминтерн, который станет указывать национальным компартиям действовать так или иначе, не нужно, но нужен орган для связей, взаимной информации, координации, обмена опытом. Так что, возможно, имел место «бродячий сюжет», вызванный к жизни стремлением коммунистических организаций к консолидации сил в условиях «холодной войны».

Международное совещание проходило с 22 по 28 сентября в польском местечке Шклярска Поремба в условиях строжайшей секретности. В нём приняли участие представители компартий Болгарии, Венгрии, Италии, Польши, Румынии, СССР, Франции, Чехословакии и Югославии. Советскую делегацию возглавлял А.А. Жданов. Цель совещания состояла в том, чтобы проанализировать соотношение и расположение классовых и политических сил и сформулировать общие принципы и задачи коммунистического движения в развитии революционного процесса и борьбе против наступления империализма. Толчком к его проведению стала экономическая конференция в Париже, положившая начало реализации «плана Маршалла» и образованию западного блока европейских государств под покровительством США. Г.М. Маленков огласил в своем докладе вывод о том, что СССР исходит из возможности продолжительного сосуществования двух социальных систем и сотрудничества между ними при взаимном соблюдении международных обязательств. В докладах делегаций стран народной демократии была представлена картина послевоенных преобразований, в которых ведущую роль играли национальные фронты и многопартийные управляющие формации.

Генеральный секретарь ЦК Польской рабочей партии Владислав Гомулка предложил создать Информационное бюро коммунистических и рабочих партий для обмена опытом работы и координации деятельности, а также начать издание международного печатного органа. Местом пребывания штаб-квартиры Коминформа был избран Белград, поскольку Югославия считалась образцом революционных преобразований. Здесь были национализированы промышленные предприятия, банки, оптовая торговля, транспорт, проведена коллективизация сельского хозяйства, установлена однопартийная система и было объявлено о переходе к строительству социализма. Участники совещания согласились в том, что в условиях империалистического наступления необходимо углубить и ускорить преобразования в восточноевропейских странах на базе опыта СССР и Югославии.

Вопрос о судьбе Николы Петкова не раз обсуждался в партийных и правительственных сферах. Первоначально предполагалось получить от него просьбу о помиловании и заменить высшую меру наказания пожизненным заключением. Факсимиле подписанного собственноручно Петковым письма с признанием вины и раскаянием Димитров предлагал опубликовать в печати с целью полного морального развенчания оппозиции. Получилось, однако, по-другому.

В 1991 году болгарский журнал «Исторически преглед» опубликовал десять тюремных писем Николы Петкова. В одном из них, адресованном Георгию Димитрову, говорится: «Позвольте мне обратиться к Вам за милостью. Признаю, что моя двухлетняя политическая деятельность была полностью ошибочной и искренне раскаиваюсь в этом. Я никогда не имел намерения нанести вред стране». Эта деятельность, по словам автора письма, была следствием «внушений и советов» других людей, в том числе «представителей империалистических государств». Далее он просит: «Дайте мне возможность исправить совершённое мной зло и с новыми силами начать работать во имя единственно спасительной для Болгарии политики, проводимой правительством ОФ под Вашим руководством» и подчёркивает, что «великодушие всегда было отличительной чертой великих людей и великих государственных деятелей»³²⁷.

Как видно, содержание послания соответствует замыслу Димитрова, но его аутентичность вызывает сомнение у специалистов. Рукописные оригиналы этого и других писем не найдены, в архиве отложились лишь машинописные копии. Неизвестно также, читал ли их Димитров. Во всяком случае, о покаянных письмах Петкова в дневнике не упоминается, хотя там отражена вся переписка по «делу Петкова».

Настойчивые требования американских и английских представителей о пересмотре приговора главному оппозиционеру привели к противоположному результату. Политбюро ЦК пришло к выводу, что политическая интервенция американцев и англичан затрагивает суверенитет Болгарии, поэтому отменять приговор не следует. Сомневался лишь Васил Коларов, предвидевший неминуемый ущерб международной репутации Болгарии. Тринадцатого сентября он сообщил Димитрову в Москву, что получил несколько посланий и телеграмм, в которых зарубежные политические и общественные деятели выражают тревогу о судьбе «известного антифашиста и демократа Петкова». «Я убеждён, Георгий, что так обстоит дело во всех странах и что при отсутствии абсолютной государственной необходимости мы не заинтересованы дразнить общественное мнение на Западе, за которое нам ещё предстоит немало побороться», – так заканчивалось его письмо³²⁸.

Из-за возникших разногласий Димитров обратился за советом к Сталину и Молотову. «Большинство наших товарищей, выбирая в данном случае меньшее зло, считают, что приговор должен быть исполнен, – написал он. – Взвешивая все плюсы и минусы, я лично полагаю, что для нас исполнение приговора принесёт менее неприятные последствия, чем его неисполнение». На следующий день он узнал от А.Н. Поскрёбышева, заведующего секретариатом Сталина, о поддержке своей точки зрения и поспешил отправить шифрограмму Костову и Коларову. Она заканчивалась словами: «Приговор должен быть исполнен, независимо от того, какие заявления делал осуждённый. <…> Действуйте твёрдо, с дальним государственным прицелом. Такая позиция и у наших друзей».

По зловещему совпадению, Петков был казнён 23 сентября – в день начала вооружённого восстания 1923 года, когда коммунисты и земледельцы вместе выступили против узурпаторского режима Цанкова.

В тридцать седьмом, когда болгарских «левосектантов» исключали из партии и передавали в НКВД, а лидеров польских коммунистов вызывали в Москву на расправу, Димитров не писал своей рукой суровые слова «Приговор должен быть исполнен». Тогда можно было молчаливо переложить ответственность на других. Теперь же он переступил роковую черту: лично принял решение, обрекающее на смерть политического противника, обвинения против которого были явно сфабрикованы.

Диктат или выбор?

Считается, что создание Коминформа положило конец экспериментам с национальными моделями революционных преобразований в странах «новой демократии» и открыло путь к насаждению унифицированной программы ускоренного перехода к социализму по советскому образцу. При всей внешней привлекательности такого вывода он затушёвывает сложные и полные драматизма общественные процессы и явления. На самом деле история не повторяет саму себя и никакие «образцы» невозможно воспроизвести в точности. Однажды Димитров выписал из работы Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» следующую цитату: «Каков бы ни был ход истории, люди делают её так: каждый преследует свои собственные, сознательно поставленные цели, а общий итог этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир – это именно и есть история»³²⁹. Судьба послевоенного болгарского проекта подтверждает справедливость умозаключения, привлекшего внимание нашего героя.

Как известно, развёрнутой концепции, подробно описывающей своеобразие той политической системы, что начала складываться в Болгарии после Девятого сентября, у Георгия Димитрова не было; он предпочитал краткие и нейтральные формулировки – «новая демократия», «новая Болгария». Однако суть «новой демократии» он представлял достаточно определённо. Победа Девятого сентября, по его словам, «открыла новую эру в политической истории Болгарии – эру Отечественного фронта, эру свободного демократического переустройства и развития нашей страны». Метафорическое употребление Димитровым названий огромных временных периодов – «эра», «эпоха» подтверждает, что болгарский путь к социализму виделся ему «достаточно длительным и безболезненным, с участием широких социальных слоёв и демократических движений».

В 1936 году, когда Секретариат ИККИ обсуждал положение в Испании, Димитров выражался более уверенно и конкретно. Он представлял будущую Испанскую республику как «особое государство с подлинной народной демократией», «государство антифашистское, с участием подлинно левой части буржуазии», где частнокапиталистическая собственность не уничтожена окончательно, но производство организовано под контролем рабочего класса и его союзников по Народному фронту. Он тогда прямо предлагал отбросить старую догму – «пролетариат или буржуазия», заменив её новой формулой – «и пролетариат, и прогрессивная буржуазия». В сущности, такими же были его основополагающие представления о послевоенных преобразованиях в Болгарии.

Схожие мысли высказывал и Трайчо Костов. О длительном периоде демократизации, в результате которого будет сделан крупный шаг вперёд и расчищен путь для социалистических преобразований, он говорил в докладе на заседании отдела международной информации ЦК ВКП(б), проведённом в январе 1945 года по инициативе Георгия Димитрова. И в других его статьях и выступлениях рассматривается вопрос о «демократии нового типа», когда «власть находится в руках трудовых элементов, в руках объединённых в боевой союз рабочих, крестьян, ремесленников, патриотического воинства и народной интеллигенции».

Важную роль в утверждении подобных взглядов сыграло упоминавшееся выше высказывание Сталина 28 января 1945 года во время ужина в честь болгарской и югославской делегаций. «Может быть, мы делаем ошибку, когда думаем, что советская форма – единственная, которая ведёт к социализму, – записал Димитров в дневник его импровизацию. – На практике оказалось, что советская] форма – наилучшая, но совсем не единственная. Могут быть и другие формы – демократическая республика и даже в известных условиях конституционная монархия…» Сама постановка проблемы социалистических преобразований без упоминания таких краеугольных понятий, как диктатура пролетариата и советская власть, выглядела бы стопроцентным ревизионизмом, если бы её автором был кто-то другой. Но оглашение принципиально новой стратегии Сталиным означало признание возможности социального творчества, не обязательно копирующего во всех деталях советский опыт.

Разумеется, «демократия нового типа» мыслилась лишь как переходная формация. В речи на Софийской областной конференции в феврале 1946 года Димитров говорил: «В чём, собственно говоря, заключается наша политика на данном этапе общественного развития, то есть в эру Отечественного фронта? В нескольких словах её можно охарактеризовать следующим образом: с точки зрения нашей партии как партии рабочего класса, как партии трудового народа сейчас и в будущем, осуществление программы Отечественного фронта на деле и до конца означает создание необходимых условий, которые могли бы дать нашему народу возможность перейти к социализму. А известно, что в конечном счете будущее всех народов – это переход к социализму»³³⁰. Но не приходится сомневаться, что тот социализм, который мог возникнуть в результате эволюционного развития, без культа насилия и при отсутствии внешних угроз, имел бы иной облик, чем социализм «советского образца».

Переход к ускоренным преобразованиям в Болгарии произошёл на рубеже 1947–1948 годов в обстановке нарастания напряжённости на международной арене. Одной из целей жёсткого внешнеполитического курса администрации США, получившего название «доктрина Трумэна», стало «сдерживание коммунизма» – ограничение влияния СССР и распространения социализма. Вслед за доктриной Трумэна появился план государственного секретаря США Джорджа Маршалла, в котором предоставление американской экономической помощи странам Европы увязывалось с вытеснением компартий из активной политической жизни. Под разными предлогами коммунисты были удалены из правительств Австрии, Бельгии, Дании, Исландии, Италии, Люксембурга, Норвегии, Финляндии, Франции. С американской помощью началась милитаризация Греции и Турции, что угрожало СССР, Болгарии и Югославии. Уже не призрак коммунизма, а призрак третьей мировой войны с применением атомной бомбы явил Европе свой страшный лик.

СССР, не обладавший столь мощным экономическим и военным потенциалом, каким обладали США, не мог дать равноценный ответ на эти вызовы. Оставалось, вновь надеясь на внутренние ресурсы, наращивать военную мощь и укреплять союз стран, находящихся в советской сфере влияния. Концепция «двух лагерей», провозглашённая А.А.Ждановым в Польше, привела к нарастанию идеологической конфронтации: на одном полюсе находятся «силы мира, прогресса и социализма», на другом – «силы войны, реакции и империализма».

Но проблема «советского образца для Болгарии» не сводится к диктату со стороны СССР, заинтересованного в надёжном союзнике на своём южном фланге. «Советский образец» был принят компартией и значительной частью болгарского общества добровольно и по желанию. «Болгарская специфика заключалась в том, что политики всегда акцентировали родство с сильными державами, перед которыми всякими способами демонстрировали свою лояльность. Идеологическую верность или союзнические обязательства они возводили до уровня ведущего принципа в механизме управления»³³¹.

Наряду с известными историческими и ментальными объяснениями такого принципа укажем на другие важные обстоятельства. Советский Союз стал в глазах большинства болгар убедительным примером того, как может страна за короткий срок добиться выдающихся результатов в экономической, социальной и культурно-образовательной сферах. А победа СССР над гитлеровской Германией, защита национальных интересов Болгарии на Парижских переговорах и помощь в преодолении послевоенной разрухи окончательно склонили общественное мнение на сторону Советского Союза как покровителя Болгарии. Большую роль в этом, конечно, сыграл Георгий Димитров, более десяти лет работавший под непосредственным руководством Сталина и превративший преданность советскому вождю в часть своей политической ментальности.

В короткий срок всё советское стало образцом для подражания. Один из депутатов Народного собрания, член парламентской группы «Звена», заметил: «У нас, болгар, есть одна большая слабость – склонность к новаторству по чужим образцам». Эта «слабость» отмечена и в политическом отчёте советского посольства за 1948 год: «Всё советское считается жизненно необходимым для дальнейшего развития страны. <…> Вся общественная, экономическая, политическая, культурная и научная жизнь болгарского народа всё более насыщается просоветским содержанием».

Наконец, укажем на революционное нетерпение коммунистов и ремсистов, на их стремление как можно быстрее воплотить в действительность коммунистическую мечту. Эти радикальные настроения не только присутствовали в массовом сознании, но и во многом определяли действия партийного руководства, что продемонстрировал XIII пленум ЦК, обсудивший итоги совещания компартий в Польше. Пленум состоялся 14 октября, когда Димитров ещё находился в СССР.

Хотя на совещании девяти компартий никто не критиковал деятельность БРП(к), Вылко Червенков, находясь под сильным впечатлением от доклада Жданова и других речей, счёл необходимым в своём выступлении пересмотреть существующие оценки пройденного партией за послевоенный период пути. Исходным пунктом его рассуждений стал тезис о том, что восстание 9 сентября 1944 года было по своему характеру социалистической революцией, но партия это не осознала, отдав «известную дань легалистским иллюзиям о перспективах мирного, безболезненного развития». Пребывая, по его мнению, в плену подобных иллюзий, партия запоздала с началом социалистических преобразований, национализацией капиталистической собственности и разгромом оппозиционных групп, не реорганизовала старый государственный аппарат и сделала слишком много уступок союзникам. «В связи с успехами, которые мы имели в последние годы, может быть, нам ещё потребуется уточнить формулировку тов. Димитрова о том, что наши союзники нуждаются в нас настолько же, насколько и мы нуждаемся в них, в том смысле, что наши союзники нуждаются в нас больше, чем мы в них, – предложил Червенков. – Мы идём вперёд с оглядкой на то, чтобы ликвидировать наших союзников как политические партии. <…> Из Отечественного фронта мы создадим политическую организацию демократических сил нашей страны, в которую войдут и партии, и массовые организации». Оратор также раскритиковал проект конституции за присутствие в нём элементов буржуазной демократии, что опять же объяснил недостаточно ясными представлениями о перспективах и темпах социально-экономического развития Болгарии³³².

Вслед за пленумом состоялось совместное заседание Национального комитета Отечественного фронта и руководства политических партий. После заседания Трайчо Костов сообщил Димитрову, что представители некоммунистических партий объявили себя приверженцами социализма, однако высказались за сохранение многопартийной системы. Таким образом, предложение Червенкова о превращении Отечественного фронта в некую политическую суперструктуру, управляемую БРП(к), не получило поддержки в ОФ.

Являлась ли пространная речь Вылко Червенкова его собственным творчеством или её содержание было заранее согласовано с председателем ЦК? Судя по дневниковым записям Димитрова, болгарские делегаты, возвращаясь из Варшавы в Софию, встречались с ним дважды. В первый раз они проинформировали его об итогах совещания, во время второй встречи Димитров «дал указания Червенкову и Поптомову относительно изучения в партии и практического приложения решений коммунистического совещания в Польше». Оценку деятельности партии в послевоенный период Червенков не согласовывал с Димитровым, о чём свидетельствуют и дальнейшие события.

Георгий Михайлович и Роза Юльевна возвратились в Софию 16 ноября. В подробной выписке из истории болезни, вручённой Димитрову, говорилось, что в результате лечения его организм окреп, работа сердца улучшилась. Хронические заболевания, разумеется, никуда не делись. Надо было постоянно принимать назначенные препараты, делать инъекции инсулина и строго соблюдать диету³³³.

На следующий после приезда день Димитров провёл заседание Политбюро. «Определили план работы на ближайший период, – записал он в дневнике. – Конституция, реконструкция кабинета, национализация, союзные договоры с Югославией, Румынией, Чехословакией, Польшей, Албанией и Венгрией». Эти и другие дела предполагали коллективную работу, доктора же предписали ему проводить на заседаниях не более трёх часов в день.

На последние недели 1947 года выпала невероятная нагрузка. Некоторые важные мероприятия откладывались из-за отсутствия Димитрова в стране и теперь следовали друг за другом почти без пауз. А недуги напоминали о себе периодическими болями. «С 22 ноября установилась температура 37,4 градуса, которая стала его постоянным спутником», – отмечает в своих записках секретарь Димитрова Неделчо Ганчовский³³⁴.

В конце ноября состоялось, наконец, подписание союзного договора с Югославией. Четыре дня Димитров неотлучно находился с югославской делегацией, возглавляемой Тито. Поезд с гостями проследовал через всю страну в Варну, останавливаясь на крупных станциях, где проходили короткие митинги. Деловые переговоры двух делегаций прошли в Евксинограде, бывшей летней резиденции царя. Во второй половине дня 27 ноября договор был подписан.

Четвёртого декабря Великое народное собрание приняло поимённым голосованием в третьем чтении Конституцию Народной республики Болгарии. Новая конституция закрепила политические, социальные и экономические преобразования в стране и создала законодательные предпосылки для социалистического строительства.

Девятого декабря Димитров подал в Народное собрание заявление об отставке кабинета. Формальным поводом для отставки явилась необходимость продления мандата Великого народного собрания на год, то же самое предстояло сделать в отношении Совета министров. На следующий день депутаты вновь избрали Димитрова премьер-министром и предоставили ему мандат на формирование правительства. В обновлённом и расширенном кабинете были представлены 14 коммунистов, 5 представителей БЗНС, по два представителя Социал-демократической партии и «Звена».

Тринадцатого декабря в Военном клубе состоялся приём с участием Георгия Димитрова по случаю окончательного вывода советского военного контингента из Болгарии. На приёме присутствовал специально прибывший в Софию командующий Южной группой советских войск генерал-полковник В.Д. Цветаев (С.С. Бирюзов к тому времени уехал служить по месту нового назначения).

С 14 по 18 декабря Димитров принимал албанскую правительственную делегацию: поездка в Пловдив, митинг, приём, театр, переговоры. Делегацию возглавлял Энвер Ходжа – в прошлом слушатель Института Маркса – Энгельса – Ленина в Москве, не раз бывавший в ИККИ у Димитрова, в годы войны главнокомандующий Албанской народно-освободительной армией, а ныне – первый секретарь Албанской партии труда, председатель Совета министров, министр иностранных дел и министр обороны Албании.

Восемнадцатого декабря Политбюро в условиях строгой секретности рассмотрело вопрос о национализации частных промышленных и горнодобывающих предприятий. Была определена дата внесения проекта закона в Народное собрание – 23 декабря – и рассмотрен порядок перехода предприятий под управление государства. В ночь на 23-е частные предприятия были взяты под охрану милицией. Наутро народным представителям осталось лишь проголосовать за новый закон. В спешке под одну гребёнку попали также мелкие предприятия и кооперативы, в том числе некоторые ремесленные мастерские, сельские мельницы, маслобойни и т. д. Вслед за национализацией промышленных предприятий в государственную собственность перешли банки и оптовая торговля, был выкуплен у владельцев крупный сельхозинвентарь.